Про логиков, лис и алгоритмы

Начало учебного года – время, не подразумевающее под собой никакого порядка по определению. Будучи знакомым с образовательным процессом с обеих сторон баррикад, Робеспьер полностью разделяет это утверждение и сейчас не очень-то рад необходимости сидеть в преподавательской и корпеть вместе со старшими коллегами над составлением расписания на новый семестр. С куда большим удовольствием Аналитик сейчас предпочёл бы разглядывать в микроскоп препараты у себя в лаборатории, анализировать их и писать будущую кандидатскую диссертацию – в общем, заниматься реальной наукой. Но трудовые обязанности никто не отменял, поэтому он механически запирает на ключ дверь лаборантской и спешит на заседание, дабы не получить от профессора Горького за непунктуальность и безответственность. Впрочем, не успев отойти от родной обители и на пару шагов, логик сталкивается с неожиданным препятствием в виде чуть не споткнувшейся об него Ламанчской, явно рассеянной и расстроенной больше обычного. -Донна, ты ко мне? – торопливо спрашивает, чувствуя себя последним идиотом, - Я сейчас просто катастрофически занят, извини. -Да ничего страшного, - впрочем, кажется, зеркальщицу его слова ничуть не обижают: она только принимается с ещё большим усердием протирать запотевшие стёкла очков и, наконец справившись с окулярами, вопросительно смотрит на него, - Горький? -На заседании. Если у тебя какой-то формальный вопрос к нему, подойди чуть позже. -У меня вот, - Искательница демонстрирует буквально полчаса назад врученную ей Штирлицем бумагу, - Протокол аспирантской аттестации за год, нужна подпись профессора. -Давай мне, - Робеспьер с готовностью принимает из рук бывшей коллеги протокол, - После заседания зайди к нему, заберёшь. И извини ещё раз. У нас там просто сумасшедший дом, - кивает в сторону преподавательской. -Я всё понимаю, - всё так же отрешённо повторяет Ламанчская, - Всё в порядке, я сама тут по делу. Спасибо, - и, развернувшись на уже ставших привычными пятисантиметровых каблуках, спешит по лестнице вниз. Аналитика её ложь ничуть не убеждает – не надо быть великим знатоком людских душ, чтобы догадаться, что Донне плохо. Более того, он прекрасно понимает причину её дурного настроения – никому не будет приятно узнать, что очередные полгода усилий снова оказались напрасными и работа мечты досталась другому человеку. Но что он может поделать в данной ситуации? Ему самому не потерять бы место в будущем году. А тут ещё и Еся… Да, в отношениях между этиком и логиком снова случился очередной кризис, причём впервые за почти три года Аналитик не может понять его причину. Если раньше Есенина, отстраняясь ненадолго, чтобы пережить очередной приступ тоски, всегда возвращалась и объясняла произошедшее, то теперь он не знает, что и думать – любимая девушка наглухо закрылась от него, перестала пускать в общежитие, очень неохотно стала брать трубки по вечерам и всячески открещивается от совместного досуга, ссылаясь на неотложные дела. А уж что с ней творится на самом деле – уму непостижимо. Разумеется, первым напрашивался вывод, что Лирик разлюбила его или вовсе встретила другого человека. Робеспьер пытался осторожно выяснить у неё об этом, спрашивал напрямую, не лучше ли им расстаться, дошёл даже до того, что начал интересоваться у общих знакомых, не замечали ли они за Есей каких-то странностей – но безрезультатно. Никто ничего внятного рассказать не мог, сама же этик только отмалчивалась. В общем, ему крайне повезло, что сегодняшний разговор с Донной был прерван необходимостью спешить на совещание. А то кто знает, надолго ли хватило бы решимости Ламанчской не вмешиваться? Донна размышляет примерно о том же самом, спеша по лестнице в буфет и сжимая в кулаке шесть железных монет, припасённых на кофе. Да, она дала себе слово не лезть в чужие дела даже с благой целью. Однажды в далёком прошлом она уже пыталась помочь некому безалаберному ревизору и его Гамлету, а что из этого вышло – лучше не вспоминать. Тем более, тогда речь шла об очень важном для неё Достоевском, а сейчас – кто ей Аналитик? Не близкий друг, не любимый человек, даже уже не коллега… О Есениной и говорить нечего – они совсем чужие друг другу люди. Ну и смысл открывать глаза на правду, которая, возможно, никому и не нужна? Будь Искательница немного подкованнее в этических вопросах и не так покорёжена рабочими неудачами и пережитой ревизией, она бы догадалась отпустить ситуацию и подумать в первую очередь о сохранности собственной психики. Но пока она медитирует над уже наполовину остывшим стаканом с чёрным кофе и тупо гоняет по кругу одну и ту же мысль: какого чёрта Лирик при наличии заказчика болтается на улице с кем попало? Вернее, как раз не с кем попало, а с этим ходячим недоразумением… Ну попадись он только ей под руку! «Так, отставить сходить с ума, мне надо забрать протокол у Горького и вернуться к моему Штирлицу,» - одёргивает себя Ламанчская, вливает в себя остатки кофе и спешит обратно на третий этаж. Постучавшись в кабинет Инспектора и не услышав привычно равнодушного «да-да, входите, открыто», она нерешительно берётся за ручку двери, которая оказывается не заперта. Осторожно приоткрыв дверь и заглянув внутрь, с неудовольствием обнаруживает в кабинете присутствие одного лишь Габена, сосредоточенно разбирающего какие-то бумаги и даже не заметившего, что в аудиторию вошёл кто-то посторонний. Не найдя ничего лучше, кроме как обозначить своё присутствие невербально, Искательница громко закашливается. Неожиданный шум заставляет Мастера вздрогнуть и оторвать голову от отчётов по последней практике: -Донна? – от внезапности ситуации он смотрит на полудуалку почти испуганно, да и есть отчего: та не сводит с него немигающего и явно недружелюбного взгляда, - П-прости, н-не заметил. Ты по какому делу? -Я отдавала протокол аттестации на подпись профессору, - Донне стоит буквально нечеловеческих усилий взять себя в руки и не высказать в лицо этому любителю гулять с чужими Лириками всё, что она о нём думает, - Передавала через… - неожиданно запинается, - …через Робеспьера. Он уже подписан? -Что? – видимо, плохая из неё актриса: Габен прекрасно видит, что с ней не всё в порядке, и продолжает таращиться на неё в недоумении. -Протокол. Горькому. На подпись, - раздельно, почти по слогам произносит Ламанчская, с трудом подавляя раздражение, - Я могу его забрать? -Ах, протокол? – наконец Мастер понимает, чего от него хотят, - Да, профессор оставлял, он нам с Робеспьером подписал тоже. Вот твой, - вынимает из толстой стопки лист бумаги и отдаёт однокурснице. Та закатывает глаза, но документ берёт, скользит по нему взглядом, убедившись, что все подписи на месте, и невнятно благодарит: -Спасибо. -Донна, с тобой всё в порядке? – обеспокоенно спрашивает Габен, гадая, что за очередная вожжа попала под хвост этой ненормальной. -Со мной-то да, - уже неприкрыто язвит Ламанчская, но тут же одёргивает себя, напоминая о важности самоконтроля, - Пардон, просто в нашем НИИ всё организовано сикось-накось, особенно в начале семестра. -Это точно, - смеётся полудуал, но тут его отвлекает вибрирующий на столе мобильник, - Прости. Да, дорогая? – обращается уже к невидимой собеседнице на том конце провода. -Так, я тут точно лишняя. Меня уже нет, - с плохо скрываемой злостью прощается Донна, еле сдерживаясь, чтобы не хлопнуть дверью со всей дури. Это какую наглость надо иметь, чтобы вот так в открытую, ничуть не стесняясь, сюсюкаться по телефону с девушкой лучшего друга, называть её «дорогой» и прочими сопливыми гадостями? Хотя с чего бы ему шифроваться? Он же не знает, что их с Есениной видела сегодня на улице случайно проезжающая мимо очкастая бестия на велосипеде… Но неужели они так и продолжат этот мерзкий спектакль, оставив Аналитика в неведении? «Хотя тебе-то какое вообще дело, идиотка ты Ламанчская?» - Искательница в бессилии разводит руками, абсолютно не понимая собственной столь бурной реакции на хоть и непристойное, но не относящееся к ней напрямую поведение этих двух изменщиков, - «Пусть Робеспьер сам с ними разбирается. Мало тебе в прошлом пришлось сражаться с ветряными мельницами и огребать от всех этих Гюго, Наполеонов и прочих Достов?» При воспоминании о давно исчезнувшем с её поля зрения Гуманисте что-то внутри логика болезненно щёлкает, причиняя смутное, но вполне ощутимое интуицией беспокойство. Нет уж, больше она в чужие личные проблемы и прочую этику ни ногой! И вообще ей к Штирлицу пора, у неё по науке реальных дел хватает – вот о них и надо думать, а не ерундой заниматься, создавая вокруг себя дурдом. Но, как водится, она и понятия не имеет, что с сегодняшних событий «дурдом» только начался…