Про логиков, лис и алгоритмы

Габен в депрессии – явление исключительное. Всякий, кто знал Мастера лично, сказал бы, что этот неунывающий двухметровый шкафендий оправдывает своё имя и смастерит выход из любого безвыходного положения. Но сегодня он сидит над очередными тезисами на конференцию в буквальном смысле этого слова сложа руки и тупо пялясь в нерасчехлённый окуляр микроскопа. В таком состоянии боевого товарища и застал Робеспьер, решивший разместиться в лаборатории за неимением сегодня пар: -Привет суперэжникам. По какому случаю хандра? – приветственно кивает, размещая обклеенный изображениями каких-то диковинных растений ноутбук на своём рабочем месте. -Да пошёл ты, - Габен только беззлобно огрызается, маша на доморощенного гения рукой, - Жизнь – тлен, Горький достал своими придирками, Донна перевод статьи зажилила, Достоевская бросила… Короче, засада по всем статьям. -Ну во-первых, Донна ничего не жилила. Твои статьи – вообще не её головная боль, - справедливо подмечает Аналитик, - А во-вторых, хватит париться из-за Достоевской. Тебе вообще некогда. -Ты ещё скажи – «это непродуктивно», - передразнивает коллегу Мастер, - И вообще, хорошо тебе судить, когда у самого с Есей всё прекрасно. Она-то от тебя не уходила в самый трудный момент, когда одновременно по учёбе дедлайны горят, на работе завал и вообще всё из рук валится. -Да что ты вообще знаешь, - развивать тему заказчицы Робеспьер решительно не желает и погружается в изучение многопольной таблицы с прошлогодними пробами, наконец-то соизволившей открыться. А вот суперэжник на этом не успокаивается, прокручивая внутри себя целую нецензурную тираду. Он-то знает много чего – гораздо больше, чем этот зацикленный на науке недотёпа. Например, что Донна, в начале года перепутав его Досточку с Есениной, устроила ему грандиозный скандал. И что даже сама Гуманистка спрашивала его поначалу, почему «эта ваша странная гостья в очках так подозрительно на меня смотрит». Или почему, не желая помогать ему с переводами, Искательница жаловалась именно Аналитику, а не кому попало… «Хотя какая, к чёрту, разница,» - отмахивается Габен сам от себя, решив в чужие дела не лезть и лучшего друга о неоднозначном к нему отношении некой Ламанчской дурынды не просвещать, - «Проживёт и без этой информации». Впрочем, нетипичная для логика злость на всех женщин скопом так и не оставляет его в покое. Все они одинаковы, в самом деле – Есенины, Ламанчские, Достоевские… А значит, должны держать ответ. Решив, что за все прегрешения прекрасного пола проще всего спросить с Донны, он беспечно усмехается и, открыв мессенджер, набирает сообщение: «Донна, привет. Как там дела? Про статью ещё не забыла? Больше я ничего не попрошу, но эту ты мне обещала, помнишь?» - и с такой же довольной улыбкой потирает руки. Всё. Теперь готовый перевод у него в кармане. Потом, конечно, он тысячу раз извинится и компенсирует этой трудоголичке моральный ущерб, но пока он очень ждёт от неё перевод той самой статьи. Ламанчская выходит из отдела кадров НИИ с толстенной папкой в руках. Писк мобильника застаёт её врасплох в тот самый момент, когда она еле успела поставить подпись в журнале приёма заявлений на конкурсный отбор и покинуть пыльную приёмную. Сообщение полудуала читает не глядя и механически кивает. Чёрт с ним. Статья так статья, английский так английский. У неё сейчас гора с плеч упала, так что никакой бестолковый безграмотный Мастер ей настроение не испортит. Конкурс на столь вожделенную Искательницей должность институт объявил ещё месяц назад. В принципе, эта информация мало что давала логику – проучившись в аспирантуре три с лишним года, она уже знала, что сию процедуру проводят чисто формально, уже зная имя будущего кандидата. Горький никогда не захочет видеть её в этом коллективе. Но Донна не была бы Донной, если бы не вписалась в даже заведомо проигрышный конкурс, несмотря ни на что. В конце концов, раз в сто лет и чудеса случаются, если постараться – а вот под лежачий камень вода точно не потечёт. В общем, собрав все документы, безбашенная альфийка отнесла их кадровикам и сейчас действительно чувствовала облегчение от тяжкой ноши. Что там скажет Горький – об этом она подумает через пару дней. А пока можно хоть ненадолго расслабиться. Интуитивно чуя, куда ей после всего этого идти, Ламанчская торопливо цокает уже привычными пятисантиметровыми каблуками в сторону главного корпуса НИИ, где обитает Аналитик. Скрещивает пальцы на удачу: только бы не столкнуться с профессором! Честно говоря, нервов ей в последнее время хватало с лихвой. Стоило ей вернуться из отпуска, где она провела девять незабываемых дней в компании Макси и Досточки – институтские проблемы вновь посыпались как из рога изобилия. Конкурс этот, научный Штирлиц со своей безответственностью, ещё и недремлющее зло (читай – не понимающий человеческого языка Драйзер, которому вновь приспичило её общество) проснулось через три месяца… В общем, полный беспредел. Хоть бы сейчас немного выдохнуть и выговориться Аналитику. Сегодня Донне везёт. В лаборатории она застаёт обоих «братьев-акробатов» и так радуется встрече с зеркальщиком, что Габену даже почти не достаётся за эксплуатацию её труда. А вот сам Робеспьер её странное настроение подмечает сразу: -Ты откуда такая? Не иначе как войну выиграла. -Ну, первую битву я априори проиграла, - машет рукой Ламанчская, намекая на предопределённую неудачу в конкурсе, - Но кто сказал, что на этом всё заканчивается? -В этом вся ты, - Аналитик насмешливо качает головой. В самом деле, это уже непреложная истина какая-то: Искательница – не Искательница, если не будет цепляться за их НИИ всеми руками и ногами. -Ну а что? Другого выхода у меня всё равно нет, - неуместно весело пожимает плечами зеркальщица и присаживается на свободный стул, обессиленно выдыхая. Только сейчас она явственно ощущает, насколько устала. Но, слава богу, сейчас находится в абсолютно нужном месте. Это гениальное чудо в перьях понимает и не осуждает её, несмотря на то, что работает под началом у Горького. И видит в ней просто человека, а не образ городской сумасшедшей, который когда-то усердно вырисовывали Достоевский и Гюго, иногда до сих пор являющиеся ей в кошмарах. Неужели для счастья надо так мало? -Приём, Земля вызывает Донну, - с ехидством вклинивается в её внутреннюю гармонию Габен, - Ты там не заснула? -Поспишь тут, безбашенный ты Мастер, - вяло парирует Ламанчская. Сейчас ей категорически не хочется с кем-то ругаться. -Кстати, Донна, ты отправила последний отчёт своему Штирлицу? – Робеспьер остаётся верен себе, вновь вспомнив о работе, - Или я один такой, что зашиваюсь со статьёй и совсем забил на аспирантскую аттестацию? -Я сама ещё не доделала. Неделя времени у нас есть, - вспомнив о прямых обязанностях, уже и сама Искательница возвращается с небес на землю, - Мне, кстати, наверное пора. Совсем замоталась с этими кадровиками, чуть не забыла, что мне моим балбесам вести два урока вечером. Попрощавшись с обоими бывшими коллегами, логик так же спешно цокает каблуками в сторону автобусной остановки, но, забравшись в гигантскую махину, чуть не проезжает свою, погрузившись в воспоминания. Пять лет назад. Магистратура. Пары по английскому – скучнейшее занятие на свете. Во всяком случае, для неё, которая на короткой ноге с кучей языков чуть ли не с начальной школы. Задремать над тетрадью, в которой домашнее задание смешано с совершенно посторонними стихами собственного сочинения, получилось как-то само собой. Голоса преподавательницы она давно уже не слышит и приходит в себя только от того, что кто-то толкает её в бок со словами «вставай, страна огромная». Открыв глаза, видит перед собой смеющуюся физиономию местного гения. Секунда на то, чтобы осознать окружающую реальность. Она на паре. И чуть не проспала допуск к экзамену. А у неё в тетради грамматические упражнения на герундий перемешаны со стихами про Титаник, разбившийся об айсберг почему-то в Арктике, за подписью «ревизору двадцать первого века». Конечно, только такая кретинка, как она, могла посвящать что-то бестолковому Досту без царя в голове. Хорошо хоть Робеспьер её растолкал. Четыре года назад. Она на ватных ногах мнётся возле кабинета Штирлица. Её аспирантскую судьбу хотят решить без неё и за неё. Кто сказал, что городским сумасшедшим с синими дипломами нельзя заниматься наукой? А вот её руководитель так считает. Как же страшно, больно и противно. Она в панике рассылает письма с вопросами и криками о помощи всем однокурсникам. Получает два ответа. Одно – от Гексли, другое – от всё того же Аналитика. Их послания выглядят совершенно по-разному, но смысл в них один, и ей остаётся только вздохнуть с облегчением и чуть не расплакаться от счастья, вычленив из контекста два главных слова «доктор Гюго». Да, не спаси её тогда Энтузиастка, стоящая во главе всей махины, всё могло бы кончиться куда хуже… Задумавшись о прошлом и о странной роли зеркальщика во всех этих событиях, Ламанчская еле спохватывается в последний момент, выскочив из маршрутки. Что за напасть с ней сегодня? И вроде бы ей не семнадцать – в облаках витать и обо всяких глупостях думать… И вообще, ей работать пора, ученики ждут, у них экзамен на носу. Но уже вечером, разъяснив всем, кому нужно, закономерности кроссинговера, фотосинтеза и деления, Донна вновь мучает многострадальный блокнот, вмещающий, как повелось ещё со студенчества, и рабочие пометки, и просто всякие записи, не относящиеся к делу. Логик в задумчивости смотрит на исчерканный лист бумаги. «Четверг – Штирлицу отправить черновик методички», «Пятница – урок, Гамлет, 11 класс, эволюция», «Суббота – урок, Джеки Лондон, 11 класс, госэкзамен». Но через час на соседней странице появляются уже совсем другие слова: «Пишу – наугад и скоро, скомкано, зло, размашисто, вслепую, разбив очки, за бумагами пряча глаза – о том, как привычный мир за неделю летит вверх тормашками, о сбитых с пути картографах, потере дороги назад… О январском рассветном небе, смутно на что-то похожем, о раздвоениях личности и прочих загадках души, почерке каллиграфическом, рифмах случайно-тревожных и – совсем чуть-чуть – о твоём "не сдавайся, пока есть куда спешить". Пишу – всё ещё размыто, к новым очкам и взгляду пытаясь привыкнуть – о плохих дорогах, осени, расколотых зеркалах, старом седом профессоре, прошлом, что всё ещё рядом, чьих-то сумасбродяжиях… С рифмою дело швах – в черновиках по белому строчу (что твоя пулемётчица), с почти космической скоростью злость облекая в слова, о том, как среди сомнений определённости хочется, и о твоём "вот видишь, смогла же", в последней строке уместившись едва. Пишу – потеряв и меняясь, с прошлым больным за плечами да сотней страхов в анамнезе – о ядерной чьей-то зиме, нелепой девице в берете, лихе – беды начале, дурных приметах, флэшбеках, что не оставляют во сне… Хотелось бы веселее, да вот – всё выходят слёзы, такой противоречивый нынче выдался год. И то, слава богу, пока ещё дописать не поздно в последнем абзаце твоё "не беда, кто ищет – найдёт". Пишу – со стекла оконного наспех стирая строчки – о мае, пропахшем дождём и озоном, автобусах городских, чёрной посуде, вахтёрах (так бегло, что портится почерк), махровых конфликтах и вновь о страхах, стучащихся в каждый стих. Пишу – на бегу и смеясь – о сером асфальте залатанном, всецело любимом городе, лете, календарях и – из последних сил осенью, как по накатанной, не опуская рук – о твоём "если прожито – значит, не зря". Суеверна до жути – на новом писать листе так непросто решиться, с моё накопив сюжетов. Но дрожащей рукой вновь привычные строки черкаю – о будничной суете, прирученных кем-то хищниках, праздных болтливых поэтах. Мне писать бы ещё и ещё, не жалея читательских строгих глаз, невзирая на место и время – всё же лелею надежду в предпоследней главе твоё "вот видишь – смогла и на этот раз" на память оставить таким же мятущимся между новым и прежним». «Клиника,» - подводит итог плодам собственного любительского творчества Ламанчская и не знает, смеяться ей или плакать, - «Или клиника, или мне реально семнадцать лет. А и пусть. Когда это рифме был нужен повод?». В конце концов, иногда даже Донна – тоже просто человек, а не только машина по производству тезисов и упёртый завсегдатай конкурсов в НИИ.