***
В самый первый раз было страшно. Привыкший к крепости и почти-что несокрушимости собственного тела, он тогда подумал что просто умер, вопреки всем прогнозам и заверениям Хидеки и Тэкеши-сана. Непередаваемый опыт — всем своим естеством увериться в факте собственной смерти, а после… очнуться и увидеть — встревоженное лицо Мэйуми, собственную спальню, ещё бледные лучи предрассветного солнца, что проникали внутрь сквозь приоткрытые ставни, ощутить запах ткани и простыней, почувствовать прохладу и влажность утреннего воздуха, услышать трель птиц за окном. В то мгновение Хаширама как никогда ранее осознал, как же это прекрасно — быть, и вместе с этим вдруг отчётливо понял сколь ужасающа перспектива умереть. Ведь если смерть именно такова, то участь прискорбнее трудно себе даже вообразить. Застыть в небытие, в абсолютном одиночестве, и мучительно медленно исчезать, до тех пор, пока даже тень тени его не сотрётся и не растворится в этой кромешной тьме. Весь день после этого он был сам не свой — отвечал невпопад, слышал хорошо если хотя бы треть от всего что ему говорили, и даже во время вечерних тренировок с Тэкеши-саном он был словно бы и не здесь. Мысли его блуждали где-то там, вдалеке, просто не желая возвращаться в предавшую их оболочку. Теперь то он понимал что это был лучший выход… нет, пожалуй не лучший, просто наименее болезненный и простой.***
Следующий день мало чем отличался от предыдущего. Тяжкое пробуждение, мельтешение дня, тяжёлая хватка вечера, после которой он едва находил в себе силы вернуться домой, а за тем — забытье ночи. И так из раза в раз. Дни складывались в недели, те в месяцы, а они, собиравшись в кучу, обращались в годы. Пять лет немалый срок, но для Хаширамы он стал почти неподъёмным. Мгновенно пролетевшая вечность, эти, на первый взгляд бессмысленные слова, наиболее точно описывали всё то, что с ним произошло за эти годы.***
Время безжалостно утекало сквозь пальцы. Он ощущал это всем своим естеством и отчаянно желал насытить событиями и чувствами каждый миг, каждое ускользающее мгновение. Приятные вечера и буйные ночи с Мэйуми, игры с Хитоши и Мидори, разговоры с братом, прогулки по Конохе, к тому же именно тогда Хаширама открыл для себя удивительный мир литературы, и помог ему в этом ни кто иной как Хидеки-сан. Старый Целитель прекрасно видел как тяжело ему даётся каждый приём лекарства, а потому, где-то на четвёртом сеансе, предложил чуть отвлечься и начал читать ему вслух. В первый раз это был какой-то роман из Страны Железа. Про могучего самурая, что под давлением чести и долга обязан был выступить против рода, к которому принадлежала его возлюбленная. Неплохо написанная, хотя при этом довольно слезливая и сверх всякой меры пафосная история, однако это помогло, по крайней мере, вслушиваясь в спокойной и хорошо поставленный, с едва заметной хрипотцой, голос Хидеки, рвотные спазмы выворачивали его наизнанку чуть реже, а пульсирующая кузнечным молотом в голове кровь едва заметно успокаивалась. После он и сам стал читать, причём всё что под руку попадётся. Философские трактаты и медицинские справочники, заметки путешественников и купцов, древние клановые летописи и вульгарные романы. Кто-то бы назвал всё это напрасной тратой времени, но сам Хаширама, с головой погружаясь в размышления и думы очередного писателя, чувствовал будто-бы и сам переживал особенно острые, радостные, печальные и величественные моменты жизни неизвестного рассказчика. А в его состоянии каждая крупица опыта и каждое мгновение чувств были поистине бесценны. Он очень многое сделал за прошедшие пять лет, при том что в тысячи раз большее воплотить просто не сумел или даже не знал возможно ли это в принципе. И время, что он отдал взамен на то что бы запечатлеть в своей памяти все эти, без всяких преувеличений прекрасные, будоражащие и просто милые его сердцу мгновения, пролетело очень быстро. Чего нельзя сказать о том, что происходило вдали от посторонних глаз.***
Где-то спустя три месяца после начала терапии он начал постоянно чувствовать головную боль. Слабую, едва заметную, но вкупе с неизменно преследующим его ощущением ломоты в суставах и общей слабостью подобное было просто невыносимо. На пятый месяц ко всему вышеперечисленному добавилась отдышка, головокружения, а боль стала постепенно расползаться по всему телу, медленно но верно отвоёвывая в своё пользование кусок за куском. После сеансов терапии становилось легче, если можно считать то полубезумное, агонизирующее состояние в котором он пребывал после каждого приёма химикатов чем-то менее болезненным. Однако, так и было. Под конец месяца, за день-два до очередного курса, боль от стремительно разрастающихся опухолей становилась невыносимой. Невозможно было сосредоточиться ни на чём конкретно, даже руку поднять зачастую представлялось невыполнимым подвигом. А ведь в подобном состоянии ещё и требовалось выполнять упражнения Тэкеши-сана. Каждый вечер. До глубокой ночи. Конечно это были не обычные тренировки — Глава Клана Кагуя был не последним ирьенином, потому прекрасно осознавал всю прискорбность его состояния, подбирая такие упражнения и чередуя нагрузки таким образом, что бы минимизировать последствия его болезни, но этого было мало. Потому вскоре, к обычному курсу лекарств добавились укрепляющие и болеутоляющие составы, однако малые дозы, уже спустя всего год с момента начала лечения, перестали оказывать хоть какое-то воздействие, а крупные… от них боль действительно пропадала, но в голове стоял туман и мыслить было почти физически трудно, в прочем, уже на второй год и они перестали быть эффективными. Тогда к заботам Хидеки-сана прибавилась ещё одна. Создать новый вид обезболивающего оказалось не так уж сложно, по крайней мере сам неизменный Глава Госпиталя Повелителей Костей справился с этим за рекордные два месяца, что вновь позволило Хашираме нормально функционировать… большую часть дня. Правда уже через полгода препарат вновь перестал ему помогать и боль вернулась с новой силой, но и тогда Хидеки-сан придумал альтернативу. Сейчас он принимает уже шестую версию обезболивающего, при этом прекрасно ощущая что и ей недолго осталось, и судя по оговоркам новый препарат ещё не готов. Не удивительно, на самом деле, последнее время его организм перестал реагировать на любые болеутоляющие, даже химическая сыворотка и та стала работать куда-как хуже, от чего теперь ему требовалась двойная доза да бы достичь прошлого эффекта. Это было мучительно. Действительность стала невыносимой, а мысли о смерти преследовали Первого Хокаге словно гончие псы, жаждущие разорвать его на части. Хаширама не строил особых иллюзий — один он бы сломался уже спустя два года, быть может чуть больше, но в том то и суть что он не был один. Его жена, что уже давно сумела подобрать ключ к и так не запертому сердцу, встречала его на пороге дома каждую ночь, помогая снимать одежду, моя его в те моменты когда сил на подобное попросту не было, она же почти что тащила его к ним в спальню, которую он в прочем специально, с год назад, перенёс на первый этаж. Его дети же сами по себе были лучшими помощниками. Просто видя их Хаширама чувствовал себя живее, лучше… точнее рядом с ними он просто не мог позволить себе выглядеть иначе, где и с кем угодно, но только не при них. Потому, добредая до гостиной или волочась на завтрак, он неизменно встречал их радостной улыбкой, от которой сводило скулы, сжимал в своих объятиях, не обращая внимания на разрывающую сознание боль в мышцах, кружил на руках, отчаянно стараясь собрать расплывающуюся картину мира, а после выблёвывая содержимое желудка в ближайшем туалете. Он делал всё дабы они запомнили его таким — весёлым, живым, любящим их больше жизни, ведь так оно и было! Его брат, правда, неизменно сопровождал любой его позыв тяжёлым неодобрительным взглядом, после неизменно разрождаясь длинной лекцией о том, что в его состоянии делать категорически воспрещается — если обобщить, то примерно всё и сразу. Однако именно Тобирама взял на себя большую часть его обязанностей — оставив ему лишь право присутствовать на Совете Кланов, и то лишь по той причине, что сам этого сделать не мог, ведь должен был говорить от лица Сенджу. Именно благодаря поддержке брата он смог найти время на семью и те глупости что помогали ему хоть как-то не сойти с ума. Да и если подумать, вести о его недуге по-прежнему не разошлись дальше Глав Кланов лишь благодаря усилиям Тобирамы, при том что последние узнали об этом лишь на третий год терапии, когда скрывать его истощённое состояние стало возможно лишь под Хенге — техникой иллюзии созданной его братом, довольно простой, но крайне вариативной. Собственно, именно под ней Хаширама и проводил большую часть времени, дабы не пугать людей своей худобой, бледностью, впалыми глазами и безумным взглядом покрасневших глаз. Однако не только его родные помогали ему всё это время. Усилия Хидеки-сана на этом поприще едва ли возможно было переоценить, равно как и поддержку Мито и Умеко-сан, что неизменно заглядывали к нему в гости. Один лишь вид того как Хитоши и Мидори весело резвятся с Акихико и Акихиро, придавал ему сил, а уж готовка Умеко-сан, что она неизменно приносила с собой при каждом визите, и просто разговоры с Мито и Мэйуми, что на перебой рассказывали ему последние новости Деревни и Клановых Кварталов, которые он, по понятной причине, игнорировал, и вовсе создавали ощущение, что всё будет хорошо, а это в его состоянии дорогого стоило. Ну и конечно, вспоминая людей что не жалея себя пытались помочь ему в борьбе с недугом, нельзя не упомянуть Тэкеши-сана. Его друг и наставник не брал на себя его обязанности, не развлекал разговорами и не помогал отвлечься от тяжких мыслей. Он вообще ни словом, ни делом не упоминал тот факт что Хаширама болен. И только за это Сенджу был ему безмерно благодарен. Приходя на небольшой тренировочный полигон в Квартале Повелителей Костей, надёжно укрытый от всего мира десятками сложнейших барьеров и печатей, Хаширама знал, что в ближайший часы пожалеет о том что родился на свет, но… Это было именно то чего ему так не хватало. Тэкеши-сан не щадил его, не делал скидок на боль и слабость, при этом умудряясь так составлять программу его тренировок, что бы упражнения не приносили и без того истерзанному телу ещё больше повреждений, но работали в пределах необходимого. Титанический труд, если подумать, но Кагуя и не думал жаловаться. Он тратил часы своей жизни пытаясь спасти его и неизменно приходил на полигон раньше положенного срока, да бы встретить его неизменным: «Ну что, пацан, готов страдать? Нет? Твои проблемы!». Грубо, бестактно и без расшаркиваний — Тэкеши-сан всегда оставался верен себе, но… Хаширама прекрасно знал, кто именно приносил домой его бессознательное тело в тех случаях, когда после очередного изнурительного вечера его сознание попросту гасло, знал он и сколь долго сам Тэкеши разрабатывал и правил программу тренировок, неизменно по ходу дела внося в неё всё новые и новые правки и дополнения. А в те моменты когда едкая отрава втекала в его тело, и от боли хотелось выть в голос, он вспоминал, что Тэкеши-сан тоже пережил всё это и даже хуже, при том что он, в отличии от него самого, делать подобное был не обязан, но сделал, и это придавало ему сил сжимать зубы до крошева и терпеть. Всё это Хаширама прекрасно осознавал и до этого. Он знал, как дорогие для него люди стараются поддержать его, и сколь многим жертвуют для этого, но от чего-то именно сейчас, когда он, разбитый и едва соображающий, лежал в пыли полигона, картина прошедших пяти лет проносилась перед глазами, но… в ней не было ни боли, ни страданий, ни сожаления. Только улыбки, объятия, слова поддержки и множество рук, что крепко держали его, не давая рухнуть в бездну. Первый Хокаге почувствовал что дрожит, а на его глазах наворачиваются слёзы. Он просто не мог с собой ничего поделать, позорно всхлипнув он продолжал безмолвно реветь, но… — Малец… — испуганно и не верящее протянул откуда-то сверху глубокий голос, в то время как на его лицо упала широкая тень. — Ты… чего… — Простите… меня… Тэкеши-сан, но… но… — слова сбивались и путались, не в силах передать того что он сейчас испытывал, но не смотря ни на что Хаширама смог посмотреть в лицо своему другу и наставнику, и широко улыбнувшись, сквозь льющиеся водопадом слёзы, громко, вкладывая всю ту бурю что вдруг охватила его сказал: — Я просто так счастлив! Я по-настоящему… счастлив! Понимаешь? Взгляд ярко-зелёных глаз удивлённо, а после словно бы испытывающее посмотрел на него, после чего Красноволосый медленно протянул: — Да, пожалуй я могу понять. Вместе с этим могучая рука, в одно движение, подняла его с земли, позволив опереться на неё же. Тэкеши-сан всегда так поступал. Даже когда он не мог идти, Глава Клана Кагуя неизменно делал вид что лишь придерживает его, сам при этом аккуратно таща его безвольное тело одной рукой. Бессмысленный жест, что направлен лишь на то чтобы пощадить и так порядком потрёпанное чувство собственного достоинства. Вот только Тэкеши-сан делал это столь неловко, при этом держа такую мину, что Хаширама едва находил в себе силы не засмеяться в голос… хотя, может в этом и была вся суть. Отконвоировав его бренную тушу и аккуратно разместив её же на одной из скамеек, Тэкеши-сан уже привычным и отработанным действием стал готовить очередной укрепляющий витаминный раствор и лошадиную долю обезболивающего, что подействует ровно в тот момент когда его всё же доволокут до дома. Это был уже ставший рутинным и годами отработанный ритуал. Обычно в это время они о чём-то говорили, шутили или просто обсуждали что-либо, благо выбор тем был достаточно велик. Однако сейчас вся процедура проходила в гробовом молчании. Похоже признание Хаширамы порядком поколебало спокойствие Красноволосого Великана, да и сам Сенджу чувствовал стыд за это. И что только на него нашло? Он ведь совсем о другом хотел поговорить, а тут такое… хотя, возможно всё это взаимосвязано, по крайней мере это многое бы объяснило. В голове Хокаге роились тысячи сумбурных мыслей, но решиться исполнить хотя бы одну из них он всё никак не мог. И тогда он поступил так, как его учил стоявший рядом наставник, дурную науку которого он усвоил преотлично — если не знаешь что говорить — скажи то что думаешь. — Тэкеши… я ведь… умру, да? Высокая фигура Повелителя Костей словно задеревенела, а шприц с физраствором опасно хрустнул меж когтистых пальцев. — С чего ты это взял? — Тэкеши-сан, как и всегда в случаях когда он, по каким-бы то ни было причинам, не желал отвечать собеседнику, но и просто послать его куда-подальше не мог, предпочёл ответить вопросом на вопрос — то есть не ответить вовсе. — Ты ведь сам учил меня чувствовать чужие эмоции по колебаниям чакры. — Хаширама обезоруживающе улыбнулся. — Сказал, что Хокаге такое умение будет кстати, и не соврал. — Всё ещё не понимаю как это связано. — доставая из лежащей рядом сумки новый шприц небрежно ответил Красноволосый. — Ты злишься когда я рядом, но не на меня, а на себя. Да и за прошедшие пять лет мне стало только хуже — не сложно было сложить два и два. — Это ничего не значит. Просто мы не учли что даже при почти полном отсутствии нагрузки твоё энергетическое тело продолжит развиваться… на ровном месте… тварь беспокойная. По этой причине курс вышел не на планированный пять лет, а на все семь-восемь, только и всего. Сейчас как раз самая острая фаза, поэтому чувствуешь ты себя паршиво, это нормально. — Но это ведь не всё. — … — Тэкеши, я хочу знать, сколько мне осталось… — Вся грёбанная жизнь тебе осталась!!! — вдруг взорвался до этого невозмутимый Кагуя. — И этого не изменит ни Судьба, ни блядский Рок, ни трижды проклятый Мудрец Шести Путей!!! Голос Повелителя Костей разносился по всей арене с таким грохотом, что даже барьеры начали дрожать, поглощая прошедшуюся по округе звуковую волну. Однако, сколь внезапно сверкнула эта вспышка ярости, столь же быстро она и сошла на нет. Разом словно бы обессилев, Тэкеши-сан грузно упал на скамейку рядом с ним, и после минуты затяжного молчания сухо произнёс: — Мы даже не предполагали подобного, должны были, у тебя всё не как у людей, но… концепция того, что можно становиться сильнее при этом ни черта не делая оказалась выше нашего понимания. У тебя где-то три года назад снова произошёл скачок в силе, и ещё один где-то около полугода. Не такие явные, как первый, что мы зафиксировали, но всё равно этого оказалось достаточно чтобы спутать нам все карты. — И… что теперь? — Ничего. — угрюмо буркнул Кагуя, вгоняя длинную иглу шприца ему под лопатку. — Будем работать, развивать твоё тело и тогда… — Я выживу? — Шанс есть. — Судя по твоему лицу не такой уж большой. — Маленький шанс не означает нулевой. — упрямо тянул своё Кагуя. — Но у него куда больше возможностей стать таковым. — … — … — Проблема в терапии, верно? Она рискует убить меня раньше, чем тело сможет адаптироваться к моей силе, особенно учитывая резкие и абсолютно непредсказуемые скачки в моём развитии? Красноволосый молчал, никак не подтверждая или опровергая сказанное им, да и ни к чему это. Всё и так было ясно. — А если прекращу курс, то умру от опухолей, что сожрут меня меньше чем за пол года… действительно, шанс не велик. — Я что-нибудь придумаю. — пробасил Тэкеши-сан, посмотрев ему прямо в глаза. — Ты выживешь, станешь здоровее чем был и проживешь долгую, счастливую жизнь, которою заслуживаешь. Я обещаю. Хаширама вновь лучезарно улыбнулся. — Но ведь я и так прожил её, и во многом это случилось именно благодаря тебе. И только за это я буду вечно благодарен. — Всё что я делал это разбивал чужие черепа, да действовал всем на нервы — не велик вклад, но ты… Ты создал Коноху, это была твоя идея. Именно вокруг тебя объединились Кланы. Ты изменил Мир, малец, этим можно и нужно гордиться. — Но я не этого хотел. Я больше всего на свете желал лишь мира, а по итогу… кха-кха-хах… а по итогу лишь развязал новые Войны, куда более страшные чем все что были до них. Здесь нет места гордости. — Вовсе нет. Ты продолжал бороться, хотя реальность из раза в раз старался сокрушить тебя и твои идеалы, но ты продолжал сражаться! Остался верен себе. Я так не смог. — печально заметил Кагуя. — Поэтому я верю, что ты справишься, малыш, ты куда сильнее меня и уже это доказал. Нужно лишь потерпеть ещё немного. — Ну разве что только немного. — вновь постарался выдавить из себя улыбку Хаширама, но с каждой секундой тело слушалось его всё хуже и хуже. Обезболивающее начало действовать, что не укрылось от внимания Кагуи. — Заболтались мы с тобой. В прочем оно и к лучшему, тащить тебя бессознательного куда как удобнее чем бодрствующего. — шутливо заметил Тэкеши. — Так бы и сказал, что устал от моих расспросов, так нет же просто взял и усыпил, при чём на самом интересном месте, ну как так можно? Хаширама не знал произнёс ли он это в слух, или уже проговорил во сне, в любом случае, он был уверен, что его старший товарищ всё прекрасно понял, ехидно оскалившись во все свои клыки.***
Посреди круговерти пустоты замерли две фигуры. Одна из них — высокая и статная, в алом ореоле ниспадающих до пят волос, встопорщившихся тысячами игл, напряжённо всматривалась в своего гостя, чуть теребя край белого кимоно, с вышитыми на нём алыми облаками. Фигура же на против него внушала не меньше, но не внешней статью, а некой подавляющей аурой мудрости и скрытой до поры силы. Он был высок, с бледной, почти белой кожей, которую можно было бы назвать идеальной, если бы не глубокие морщины, что испещрили собой лицо незнакомца. Его бледно-красные волосы, ниспадающие до плеч, лежали гладко и ухоженно, ровно как и длинная козлиная бородка. Голову старика венчали два рога, что были ни в пример меньше тех, что украшали голову Аловолосого. Белые же ясные глаза, под невыразительными тонкими бровями, смотрели на окружающее их ничто спокойно и размеренно. Одет бледнолицый был в столь же белое кимоно во весь рост, с узором из шести чёрных магатам. Молчание длилось долго. Никто из присутствующих не желал говорить первым, да и ни к чему им это было сейчас. Оба существа, что когда-то давно были родственным людям, с неподдельным интересом рассматривали друг-друга, с каждой минутой находя всё больше одинаковых черт и кардинальных различий. Наконец, одну малую бесконечность спустя, старец протянул: — Рад видеть тебя перед собой, отрок. Зачем взывал ко мне столь долго и столь отчаянно? — Да уж. Я как-то и подзабыл что ты настолько древний. Привык считать себя развалиной. Можешь говорить проще, старик? А то я в старом стиле не силён. Да и никто не силён, вот уже пять-шесть сотен лет. — Конечно. Прошу прощения за это. Я давно не имел удовольствия скоротать время за беседой, однако вынужден спросить ещё раз — зачем ты искал со мной встречи, потомок? — Причин много. В пару минут рассказ не уложиться. — Хах-хаа-хах. — вдруг рассмеялся старец. — Уж чего-чего, а времени у меня предостаточно, можно сказать, что это то немногое, чего у меня даже в чрезмерном избытке. Потому не сдерживай себя. Аловолосый предвкушающее оскалился: — Да я и не собирался.