Бесконечная бездна встретила меня безмолвием и почти что абсолютной пустотой. Почти.
— Рад видеть тебя. Давно не заходил. — с привычной ухмылкой поприветствовал меня Хагоромо.
— Просто заранее был уверен — приду к тебе и точно не захочу возвращаться в тот кошмар. — отзеркалив его улыбку широким оскалом, ехидно протянул я в ответ.
— Могу тебя понять. Чувство ответственности за тысячи чужих жизней, не то чем можно безоглядно наслаждаться. Хотя бывают удивительные исключения, но ты явно не из их числа. На этом фоне твоё отчаянное желание взвалить на себя ответственность за как можно большее число людей выглядит особенно странно. Впрочем, тебе даже идёт.
И эдак одобрительно кивнул в конце, словно бы лично свидетельствуя — идёт, да ещё как. Вот же ж, ископаемое!
— Ну надо же хоть кому-то из нас быть неотразимым. Особенно в те моменты, когда судьба преподносит подарки, к которым ты был совершенно не готов. — в очередной раз пытаясь одержать верх в битве слов, я всё же не сумел сдержать тяжёлый вздох, что сорвался с моего языка против моей же воли. Невероятное вероломство с его стороны, если задуматься, но призвать наглеца к ответу я не успел. Хагоромо, как и сотни раз до этого, мгновенно уловил перемену моего настроения и тут же всё понял, и по уже сложившейся привычке ответил на так и невысказанный мною вопрос:
— Единственный показатель нашей готовности к любому событию — тот факт, что оно с нами всё-таки произошло. А все остальное — просто разговоры. Ты делаешь то что можешь и так как считаешь правильным, никто не может большего.
— Красиво сказано. — недовольно буркнул я, привычно усаживаясь прямо на овеществлённое ничто. — Может даже мудро, но мне с этого ни горячо ни холодно. Там умирают мои ребята и те за кого я несу ответственность. Умирают потому что мне не хватает силы и знаний. Ненавижу это чувство! Боль, страх, горечь, тоска — всё это можно перетерпеть, но беспомощность граничащая с отчаянием… Всё бы отдал чтобы никогда её не испытывать.
— Так не испытывай. — как само собой разумеющееся произнёс Мудрец.
Из уст кого другого это могло бы здорово вывести меня из себя, ведь каков совет — не испытывай! Но я привык. Уверен, для самого Хагоромо как раз таки не было бы ни каких проблем просто взять и перестать винить себя за что-либо, просто он не хочет, а потому корит — считает это своим долгом, но не видит в этом проблемы для других. Всё же, в такие моменты я отчётливо понимаю, что он точно такой же безумец, как и я сам. Хотя ладно, не буду совсем уж завираться, до его уровня мне ещё далеко, но судя по последним событиям я стремительно сокращаю разрыв. Есть чем гордиться…
— Рад бы, но ты сам не раз обращал внимание на мою любовь к самобичеванию, а тут такая возможность — грех упускать.
— Ирония тебе тоже к лицу. — даже не думая обижаться, мягко ответил старик, чуть наклонив рогатую голову в бок. — Но я понимаю, что тебе сложно принять мой совет, и даже не потому что контролировать свои эмоции ты никогда не учился, собственно, тебе в этом и особого смысла нет, в них скрыта немалая часть твоей силы, но суть твоей проблемы в другом. Справляться с вызовами судьбы самостоятельно, делать больше, чем можешь, и рассчитывать только на себя даже в окружении доброй дюжины рук, готовых тебя подхватить — не самая удачная тактика, зато крайне выигрышная стратегия. Довольно опасная, но, несомненно, выигрышная. Всегда. При любых обстоятельствах. Ты понял это рано, слишком рано на мой взгляд, толком не успев распробовать какова же на вкус бескорыстная помощь и поддержка, вместо этого ты сам всегда подставлял другим своё плечо. И теперь, попав в ситуацию когда тебе волей неволей приходится рассчитывать на других, ты просто не знаешь как поступить, ведь они — не ты. То что для тебя было бы детской забавой, прочим может показаться непосильным испытанием, то что ты бы и не заметил, других способно убить. Тебе пришлось заново учиться понимать людей, смотреть и оценивать их возможности, и вдруг ты осознал, что они до умопомрачения хрупкие существа.
— Ну совсем уж блаженного из меня не делай! — возмущение моё было в высшей мере праведным. — Я не столь далёк от жизни, что бы не осознавать таких вещей!
— Но и не так близок, что бы постоянно держать их в уме. Вспомни хотя бы как долго ты искал задание для тех трёх детишек, и сколько раз хотел силой оттащить их обратно в Коноху, прекрасно понимая, что добровольно они ни за что не уйдут.
— Ну нашёл кого в пример приводить! Ещё бы младенцев грудных вспомнил, вот уж чьи возможности точно не оценить!
— Могу и их, но ведь ты и так прекрасно понял, что я имел в виду. Ты слишком привык мерить всё по себе, и впервые за долгое время вспомнив, что являешься скорее исключением из большинства возможных правил, ровно как и большая часть тех кто окружает тебя в повседневной жизни, совсем уж занизил возможности своих подопечных.
— Этим подопечным и двадцати нет!
— А я говорю не только про твоих детишек, но про всех сразу, чтоб уж наверняка.
— А можно сказать прямо, чтобы я сразу сделал вид что всё понял, и мы оставили наконец эту тему? — сам не веря что такое возможно поинтересовался я, но надежда, как известно, умирает последней.
Однако Хагоромо всегда умел оставлять меня в дураках, а потому спокойно ответил:
— Разумеется. Перестань недооценивать потенциал простых людей, иначе можешь очень неприятно удивиться. Они куда могущественнее, чем тебе кажется. Не только те кому ты помог стать сильнее и вывел на проторённый твоими могучими лапами Путь, а вообще все. Без исключения, просто не каждый своё могущество может найти.
— Когда это я их недооценивал? — скорее для справки, возразил я, уже устав от спора в котором неизменно окажусь проигравшим. С этим стариком по другому просто не бывает.
— Тебе по порядку перечислить? А то список длинный, а я знаю, что нет способа лучше надолго отвадить тебя, чем занять нудной и монотонной работой. И боюсь моё перечисление всех тех моментов, когда ты откровенно занижал возможности простых людей или шиноби, попадает под это определение.
— Ты очень любезен. — яда в моих словах хватило бы и Биджу, Однохвостому так точно. — Но оставлю это удовольствие на тот момент, когда всё-таки решу свести счёты с судьбой, а то она у меня с характером. Ей полезно иногда страдать столь же сильно, как я.
— Нет так нет. — покладисто согласился мой собеседник, сверкая глазами. После чего мы оба надолго замолчали. Я для того чтобы обдумать услышанное, а он чтобы предоставить мне такую возможность.
Наконец я тяжело спросил:
— Как у тебя это получается?
— Что именно?
— Так всё объяснять. Пока не пришёл к тебе всё голову ломал как поступить, что делать, метался из стороны в сторону, разве что не орал — всё пропало! А теперь… даже когда не хочу внимать твоей мудрости всё равно гребу её лопатой. Как так?
Он вновь улыбнулся:
— Просто настоящее обучение это не только передача знаний, но и опыт счастливого равноправного взаимодействия с другим существом, в чём-то тебя превосходящим, но одним своим присутствием поднимающим на эту недосягаемую высоту. И вовсе не из соображений благотворительности, а просто потому что разговаривать с равным гораздо эффективней, чем неразборчиво выкрикивать инструкции, свесившись вниз головой со своих алмазных небес. И проще, и интересней. И веселей. А поднявшись, пусть даже в глазах другого существа, на доселе недосягаемую вершину, ученик, даже против своей воли, пытается соответствовать новому положению, просто в попытках адаптироваться к чему-то новому.
— Я так очевидно не умею.
— Тебе и не надо. — вдруг крайне серьёзно сказал Хагоромо. — И не потому что ты высоко забрался — всегда есть кто повыше. Просто с твоих высот открывается слишком уж жестокая картина, мало кто способен понять её правильно. Людям необходимо сохранять веру в справедливость, для них это значимый ориентир, а Жизни такое понятие чуждо. Ей вообще многое чуждо.
— И не напоминай.
— Не уж то всё так плохо?
— Плохо? Скорее слишком хорошо. Да ты и сам знаешь, к чему рассказывать. — махнул я рукой, вновь уставившись куда-то в ни куда, но Хагоромо проявил неожиданную настойчивость:
— Всё же расскажи. Я не могу и не хочу следить за тобой каждое мгновение, да и ты от подобного явно не был бы в восторге. Случилось что-то из ряда вон?
— Ничего нового, просто… Трудно слишком стремительно становится кем-то другим. Даже если этот кто-то другой и есть настоящий ты. Это выматывает, при том что даже поговорить почти не с кем, ведь они не поймут, и вины их в этом не будет. Я и сам не понимаю, но деться от этого никуда не могу.
— Ты удивишься, но эта разновидность одиночества знакома многим. Даже когда человек окружен семьей и друзьями, но поговорить о том, что иногда видит, как ткань бытия выворачивается наизнанку, швами наружу, как летит мимо густое чужое прошедшее время, как реальность трескается подобно разбитому стеклу, и из трещин льется невидимый глазу, но физически ощущаемый свет — не с кем.
Я вновь бросил на него вопросительный взгляд.
— Я же говорил — не недооценивай людей. Да, твои проблемы им чужды, но с чего ты взял, что их собственные мечты и переживания менее болезненны и терзающи, чем твои собственные? Почему решил, что ребёнок, потерявший любимую игрушку, тоскует меньше, чем человек утративший близкого родственника или друга? Лишь потому что они в твоих глазах неравнозначны? Быть может для тебя это и так, но уверяю, для дитя игрушка была лучшим из возможных друзей, которому оно доверяло самые сокровенные тайны и делилось лучшими моментами своей только начавшейся жизни. И боль от потери может быть ужасающей в обоих случаях.
— Ловко ты меня высокомерным бесхребетным нытиком обозвал. — обескураженно произнёс я, ни как не рассчитывавший на подобную отповедь. — Даже не знаю как тебе теперь плакаться дальше.
— Тут как и везде — главное начать. — учтиво ответил мне Хагоромо, чуть не доведя до тика.
— Да как-то расхотелось. Тем более что тема не нова, а я, знаешь ли, не люблю повторяться.
— Так вот оно что. — тут же понял о чём речь Мудрец. — Твои желания вновь исполняются быстрее чем ты успеваешь их одёрнуть. Кто на этот раз?
— Уже известные тебе молокососы. — не разделяя его оптимизма, угрюмо ответил я.
Услышав же мой ответ и Хагоромо перестал улыбаться:
— Стоило раньше догадаться. Ты всегда слишком трепетно относился к детям, по крайней мере к тем за которых отвечаешь. Что конкретно случилось?
— Да ничего непоправимого. Просто я был зол, а они попались под горячую руку. Но по итогу все целы и здоровы — я сразу всё исправил. Без последствий.
— Но всё равно винишь себя в том, что не смог сдержаться, при этом наверняка тут же отметил как легко смог причинить им вред, от того и размышления о слабости рода людского, а после и до собственных добрался, знаю я тебя.
— Скажешь моей вины тут нет? Видел бы ты так их скрутило…
— Я в тебе не сомневаюсь, зрелище точно пробирало до костей. Но такова реальность. Ты очень могущественное существо, а потому, одного твоего желания достаточно, чтобы мир начал меняться в попытках тебе угодить. Особенно когда дело касается всего живого. Ты разозлился на тех детишек, и неосознанно пожелал чтобы их не стало, а их тела, под воздействием твоей воли и силы, тут же стремительно стали разрушаться, в попытках исполнить это пожелание. Повезло ещё что ты довольно сдержан, а то такого бы мог наворотить…
— Это я и сам прекрасно понимаю, вопрос как этого избежать?
— Честно — понятия не имею. Я тоже, когда только начал входить в силу, неосознанно менял реальность вокруг, но поняв причину быстро взял ситуацию под контроль, вместе со своими эмоциями. Но я это я. Ты абсолютно иной случай. Эмоции твоя сильная сторона, под их напором ты можешь совершить невозможное, просто потому что не заметил что переступил эти самые границы возможного. От подобного грех отказываться, да и не сможешь ты. Жизнь так и работает — течёт неведомо куда потакая ежесекундной прихоти, меняясь, развиваясь, деградируя и всё это бесконтрольно, полагаясь лишь на эмоции и инстинкты.
— Вот уж спасибо — утешил так утешил. — сил на что-то кроме сарказма у меня уже не было. Удивительно как вымотал меня этот короткий в сущности разговор. А ведь обычно всё иначе и после бесед с Хагоромо я чувствую себя на порядок лучше — верный знак того что речь идёт о чём-то действительно важном и от того мне противном.
— Замечу, что задачи утешить тебя передо мной не стояло. Я просто указал тебе на тот факт, что мало чем могу помочь в данном конкретном случае. Ты знаешь себя гораздо лучше чем я тебя, хоть и свято уверен в обратном. Потому и выход из сложившейся ситуации тебе найти легче чем мне.
— А если мне не нравиться куда он ведёт?
— Всегда можно отыскать новый. В этом то вся прелесть.
***
— Мы почти на месте! — перекрикивая свист бьющего в лицо ветра, оповестил друзей Хирузен. — Одзи должен быть уже рядом!
— Не нравится мне тут. — тихо пробурчала себе под нос Кохару, так что бы никто не слышал, но оба юноши знали девушку не первый день, а потому тут же замедлились.
— Что-то случилось? Ты что-то почувствовала? — тут же задал вопрос Хомура, быстро оглядываясь по сторонам.
— Ничего. — коротко ответила девушка. — И это странно. Впереди вообще никого нет.
— Ты точно уверена? До деревни ещё пол километра. — Хирузен чутью и сенсорным способностям подруги верил безоговорочно, однако уточнить следовало.
— Да. Я может и не Хьюга, но сенсор не последний — впереди пусто, вообще нет ни людей, ни животных.
— Возвращаемся? — тут же выдвинул предложение Хомура, за одно перехватывая поудобнее кунай.
— Даже не проверив? — удивлённо спросил Наследник Сарутоби.
— У нас другой приказ. — поддержала друга Кохару. — Разведать и доложить. Мы разведали — деревня пуста, а значит там уже побывали головорезы Кири, иной причины придумать сложно. Нужно немедленно возвращаться и рассказать об этом Тэкеши-доно.
— Но мы ведь толком ничего не узнали! А что если местные просто перебрались в город? Или в лес ушли?
— Крестьяне бросившие своё добро? Не глупи, Хирузен, отец рассказывал, что даже во время Мировой Войны они с мест не снимались, пока армия к самой деревне не подходила. Думаешь местные чем-то принципиально отличаются?
— Надо проверить. — стоял на своём брюнет. — Если мы доложим что деревню вырезали, а там будет пусто, то после нам даже караул нести не доверят, а о переводе на фронт вообще можно будет забыть.
Переглянувшись, друзья бросили быстрый взгляд в сторону деревни.
— Хорошо. — вдруг сказала девушка.
— Кохару!
— Хирузен прав — нам приказано разведать. Нужно убедиться что всё именно так как мы думаем, иначе это бессмысленно.
Оглядев решительно настроенных товарищей Хомура наконец сдался:
— Хорошо, но когда нас убьют — я вам покоя в загробной жизни не дам, так и знайте.
— От тебя и в этой то его не дождешься. — ехидно бросила девушка, пока Хирузен отчаянно пытался скрыть улыбку. Безуспешно, впрочем.
***
Снова набрав скорость тройка шиноби за несколько минут преодолели оставшееся расстояние, ближе к концу вновь замедлившись, дабы не выдать себя раньше времени.
Одзи была в прямой видимости. Ничем не примечательная деревушка на десяток-другой дворов. С виду нетронутая, опрятная, без запаха гари и дыма, только соль, морской бриз и ещё один смутно знакомый аромат витали в воздухе.
Подав знак, Хирузен скомандовал идти вперёд. Тремя тенями проскользив к ближайшему дому, шиноби тут же разделились. Аккуратно протискиваясь между покатых хижин, они методично обследовали дом за домом, неизменно убеждаясь в том, что здесь никого нет. Ни одной души, даже скотина и то пропала, но и следов борьбы заметно не было.
Заглянув в приоткрытые ставни очередного жилища, Хомура уже начал было думать что местные действительно просто сбежали прочь от всё стремительнее приближающейся войны, как вдруг услышал слева мгновенно оборвавшийся крик. Забыв обо всём, юноша бросился на звук, ведь этот голос он не мог не узнать. В мгновение ока перемахнув целую улицу, он оказался прямо на деревенской площади.
Первым что он увидел была Кохару. Целая, невредимая, но мертвенно бледная. Кое как оторвав взор от подруги, юноша огляделся и сам чуть не заорал, вовремя прикусив до крови язык. Рядом уже стоял Хирузен, как и он неотрывно смотревший на чудовищную в своей несомненной реальности картину.
— Надо… доложить об этом. — срывающимся голос произнёс он в никуда. — Это точно не Туман.
