Омерзительная бездна уже давно осталась позади. Свист костяных лезвий и хруст сминаемых тела утихли, вновь превратившись в едва различимый гул, сливающийся в общую, тягучую мелодию, о незнании происхождения которой Хирузен столь неумело лгал ещё на поверхности. Он быстро догадался о сути, вот только озарение не принесло ничего кроме новой порции отвращения и ярости, щедро смешанных со страхом и отчаянием.
Это место походило на насмешку, извращённую пародию привычной реальности, словно бы нарочно выполненную так, что бы одним фактом своего существования внушать ужас и сеять раздор. Абсолютно чуждая концепция, вместе с тем столь похожая на нечто привычное и родное, сбивала с толку, сводила с ума… Он сам уже плохо соображал, мысли путались, то и дело метаясь из стороны в сторону, но юный Сарутоби упрямо шёл вперёд, с каждым шагом всё грузнее переставляя ноги, и не сводя глаз с прямой спины Кагуи, который напротив, казалось, вот-вот воспарит от переполняющих его счастья и любопытства.
Хирузен не понимал что именно произошло?! Как внушающий ужас и уважение, одним своим видом, Глава могущественного Клана превратился в это… нечто?! Почему его разум столь сильно помутился? Можно ли это исправить? И… и почему от одного его присутствия стены дрожат и корчатся, словно в судорогах? Юноша, поглощённый собственными переживаниями, болью и думами только сейчас заметил это. И ведь не только стены — пол под их ногами, разлагающиеся воды реки в глубине, даже плотный, стухший воздух и тот вибрировал от каждого шага, каждого вздоха их сенсея.
Бросив ещё один взгляд Хирузен оторопел и сбился с шага, не совладав с собой при виде открывшегося ему зрелища.
Если до этого облик Тэкеши-сама менялся каждый пару минут, словно под стать его настроению, то теперь лик Кагуи вообще невозможно было различить! Череда лиц и обликов мелькали в бешеном круговороте, пока их обладатель то вырастал чуть ли не до потолка, то вдруг становился похож на пятилетнего ребёнка! При этом в его трансформации, то и дело проскакивали звериные черты, смешиваясь и образуя ужасные, оскаленные морды, которые тут же сменялись лицами такой красоты, что дух захватывало. И так беспрерывно, всё быстрее и быстрее. В какой-то момент их пути Повелитель Костей и вовсе перестал походить на человека. Его силуэт расплывался от постоянных трансформаций, а сам он начал походить на огромный язык серебристого пламени, в чьей бесконечной пляске изредка можно было углядеть гуманоидные черты.
А пространство вокруг них, меж тем, уже не дрожало, но ходило ходуном. Всё и вся трепетало, корчилось, выло и сжималось, и всё это в такт ненавистной мелодии!
Идти становилось всё труднее и труднее, будто бы чья-то воля противилась их походу, но чужое давление пропадало в ту же секунду, как по огромным тёмным залам, в которые превратились узкие тропы, разносился звонкий смех их командира. И чем громче рокотало пространство вокруг них, чем яростнее было давление, тем громче и счастливее звучал этот смех.
Всё кончилось внезапно. Просто в один момент их путь подошёл к концу, а вместе с ним оборвались и грохот, и смех, и даже безумное звучание этого места. В один момент наступила абсолютная тишина, столь плотная и густая, что Хирузен с непривычки чуть не задохнулся. Дышать действительно было трудно. Столь необходимый кислород приходилось проталкивать в лёгкие почти через силу, а каждый вымученный вздох причинял острую боль, словно в лёгкие насыпали каменной крошки, вперемешку с битым стеклом, и судя по хрипам за спиной не он один почувствовал это.
— Ну-ну, — звук ясного, буквально пышущего жизнью и весельем голоса, раздался в его голове словно бы из ниоткуда и со всех сторон одновременно. — Так дело не пойдёт.
И тут же всё прекратилось. Хирузену истово хотелось бы поверить что вообще всё, но к сожалению оборвались лишь их страдания, но даже это было не мало.
Чувство давления исчезло, ровно как и ощущение чего-то злого и явно враждебного присутствия. Им на смену пришло нечто… неописуемое. Оглушающий ужас, страх, до поры затаившийся в каждой клеточке тела, древний, инстинктивный. А в месте с ним и какая-то бесшабашная радость! Хотелось бежать! Прыгать! Выть! Делать хоть что-то!!! Что угодно! Просто потому что всей этой энергии, бури внутри него, необходим был выход, точка приложения сил, а иначе он рискует просто разлететься на тысячи, нет — на миллионы, на миллиарды осколков, которые тут же разбегутся кто-куда и ищи их потом!
Именно тогда Хирузен отчётливо понял, что заново влюбился в жизнь — по уши, до потери рассудка. И похоже на радостях столько её себе нахапал, что она в него уже не помещалась. А его всё равно тянуло за новой порцией. Хотелось ещё и ещё! Сейчас юному шиноби всё было интересно. И нужно позарез! Абсолютно всё и вся! И сей момент, ни толикой мгновения позже!
Это осознание разрывало на части похлеще бури, что поселилась… нет, что стала каждой клеткой его тела. Мысли не метались, они просто не успевали дать себя осознать, как уже исчезали, лишь для того чтобы им на смену явилось ещё бессчётное количество новых идей, вопросов, предположений теорий и заключений!
Ещё немного и он действительно разорвётся на клочки. Вдруг осознал Хирузен, но что ещё страннее — юноша чётко понимал, что мысль эта ему не принадлежала. В охватившем его безумном круговороте просто не было места такой чёткости и медлительности, он не мог ухватить эту идею за хвост — не успел бы. И стоило ему это понять, как всё кончилось.
— Простите меня. — рокочуще, но отчего-то не менее ясно и звонко пропел им… Тэкеши-сан? По крайней мере сейчас он более походил на себя.
Тот оживший вихрь серебряного огня, что им троим довелось лицезреть последний отрезок пути, пропал. Сейчас их командир больше походил на человека, однако его черты словно бы расплывались. Как отражение в водной глади, на которое то и дело падают редкие капли дождя. Его облик был мутным, постоянно теряющим чёткие очертания, а из рук, глаз, ушей, рта… да почти отовсюду, беспрерывно вырывались целые струи серебряного пламени.
— В отличие от этого засранца, — меж тем продолжил Кагуя, кивком указав на монструозную дверь, словно бы вылепленную на скорую руку сумасшедшим скульптором из костей и гнилого мяса, пред которой они остановились. — Я сделал это неспециально. Просто меня сейчас так много, что удержать всё это великолепие в узде не удаётся. Хотя, совру если скажу, что обычно чувствую себя иначе! — и вновь огласил округу звонким, рокочущим смехом, что эхом отразился от мертвенно-жёлтых стен живого подземелья и унёсся куда-то вдаль.
— Это… — охрипшим, голосом выдавил из себя Хирузен. — Это ведь… были вы. Ваши чувства, эмоции…
— Да, это всё моё. Без остатка.
— Как… Как можно жить… как можно быть… стать таким? — от пережитого язык слушался Наследника Клана Сарутоби с явной неохотой, но сейчас даже Шинигами не смог бы помешать ему задать этот вопрос. Он бы безусловно умер, захоти того Бог Смерти, но лишь тогда, когда прозвучал бы ответ.
К счастью, Кагуя не заставил его ждать:
— Есть дни, приближающие нас к смерти, и есть просто дни жизни — те, что были прожиты исключительно ради собственного удовольствия, а значит — вне времени. Для меня всё сущее это такой день. Бесконечно длинный, но при этом до зубовного скрежета, до жгучих, горьких слёз, короткий день, но от этого лишь ещё более желанный и любимый.
— И всё?
— И всё.
— Я не… я не понимаю. — эти слова Хирузен произнёс почти плача. Ощущение что он только что прикоснулся к чему-то абсолютно невозможному, по-настоящему немыслимому, всё ещё отчётливо пронзало кончики его пальцев, но тем лишь ярче пылало осознание, что это-самое немыслимое вот-вот выскользнет из его рук и потеряется… навсегда.
За спиной раздался громкий всхлип, и хруст сжимаемых кулаков. Его друзья тоже это поняли, но как и он ничего не могли поделать. Как вдруг округу вновь огласил смех:
— Ну конечно всё! А ты ожидал инструкций и толстенный талмуд пояснений!? — искренне, без толики притворства, умиляясь их жадности и ребяческой глупости, пророкотал Кагуя. — Бессмертие — это не новое платье, которое можно прикупить в первом попавшемся ларьке или магазине. Никто не может сделать бессмертным кого-то другого. Но всегда можно указать путь. — на этот моменте Повелитель Костей игриво подмигнул им. — И мой способ прост, как и любая игра — неудачное падение кубика вовсе не отменяет удовольствия, которое игрок испытывал в предвкушении броска. Ошибочный ход не обесценивает наслаждение от умственных усилий, которые к нему привели. Проигрыш не может лишить кого-бы то ни было счастья, пережитого в ходе партии, его уже никому не отнять. В жизни должно быть точно так же. Ни наши ошибки, ни разгромные поражения вовсе не уменьшают ценности самого бытия. И трагическая гибель не означает, будто погибшему вовсе не следовало рождаться. Смысл ведь не в триумфальном шествии по игровому полю, не в успехе, не в торжестве над соперником, а только в радости от игры.
Хирузен всё ещё не понимал, точнее значения произнесённых слов были ясны, а истина, если разобраться, действительно оказалась простой и даже банальной, но вот понять, и что важнее — ПРИНЯТЬ её, он просто не мог. Пока не мог.
— Зря я вас всё-таки с собой потащил. — вдруг резко сменил тему разговора Кагуя, обращаясь в никуда. — Несвоевременно. Придётся теперь приглядывать, а я ведь только сейчас такой — могучий да всезнающий, как только протрезвею от обрушившийся на меня силы — даже простые истины, которые, казалось бы, и дураку ясны, позабуду. Опять начну испуганно шарахаться от зеркал, каждый раз, когда из их глубины на меня посмотрит знакомый-незнакомец, которым я буду бояться стать, не понимая, что и так уже он. И был им всегда. Глупо это, но с другой стороны. — тут взгляд пылающих глаз вновь оглядел их, при этом Хирузен отчётливо ощутил, как свет этого пламени пробрался в самые потаённые уголки его души, после чего тут же ринулся прочь, не найдя в там ничего, что он бы не знал и так. —
Я в сущности очень надёжный и верный, но только в самой что ни на есть большой сущности, такой чтоб мне же под стать, потому как слишком легко увлекаюсь — природой, животными, людьми, демонами, богами, картинами, наваждениями, снами — да вообще всем. Отличное качество для Жизни — потому как со мной, вопреки наветам, очень просто поладить. Для этого только и требуется что быть — а где и как дело десятое. Вот только, в вашем случае, требуется иной подход, а я, как пить дать, обязательно отвлекусь на что-то, и вспомню о вашем существовании, дай Вечность… ну вот как с ней встречусь так и вспомню… наверное. А вы сами-то что думаете? Кто вам больше по душе?
Я или я? Это важно.
От обрушившегося на них потока информации, вперемешку с ливнем безумия, вся троица просто не знала что на это ответить, и стоит ли отвечать вообще. Как вдруг стены вновь пришли в движение, лихорадочно содрогаясь, а по воздуху прокатился оглушающий грохот. Затем ещё один, и ещё…
— А про него-то Я совсем забыл! — схватившись за голову и явно стараясь придать себе как можно более испуганный вид, воскликнул Кагуя… или то чем он стал, но всё такой же довольный голос, свидетельствовал явно не в его пользу. — И похоже он обиделся и решил лично набить Мне морду! Ну разве это не чудесно?!
***
Сквозь ту самую дверь, что преграждала им проход из тёмных залов, они буквально просочились. Просто в один момент, вся масса из плоти и костей разошлась перед ними, подобно тому, как расходилась до этого земля, образуя широкий проход.
— Тэкеши-сама… — явно не зная как стоит обращаться к всё менее и менее похожему на человека сенсею, робко спросила Кохару, что как и Хомура уже успела немного отойти от пережитого, хотя руки её всё ещё мелко дрожали. — Когда вы сказали, что кто-то придёт лично с вами сражаться, вы имели ввиду… Джашина, верно?
— Ну разумеется. — как заведённый вращая головой, в тщетных попытках осмотреть каждый уголок окружающего их коридора, что в отличии от прошлых не был пуст.
Вдоль всё сильнее сокращающихся стен, на костяных постаментах, стояли жуткие подобия статуй, а меж ними, на специальных креплениях, висели десятки барельефов, что как и всё здесь, были созданы из плоти и крови. Изваяния невозможно было внятно описать — переплетение мяса, костей и гноя, с торчащими то тут, то там искривлёнными конечностями, щупальцами и пастями, в неясном нагромождении связанных между собой. На барельефах же кто-то явно старался запечатлеть историю, но после первых же картин, на которых явно угадывались сотни людей, смиренно идущих в недра огромного зубастого провала, ни у кого из троицы не было желания рассматривать оставшиеся.
Меж тем Кагуя продолжил:
— Он, похоже, очень уж на меня разозлился. Так что явно не поболтать явится.
— Разозлился? — недоумённо переспросила девушка, пока двое парней старательно начали оглядываться по сторонам, в надежде различить столь неявного, но без сомнения страшного противника. — Но… за что? Просто потому что мы тут?
— И это тоже. Кому понравится когда в твоём теле хозяйничает кто-то посторонний: ходит, мусорит, порядки свои наводит — паразит этакий! — и после секундной заминки, как бы между делом добавил. — Хотя, вероятно, основная причина его негодования кроется в том, что я съел его сердце.
— Что?!!! — разнёсся по залу изумлённый хор.
— Но когда?!!! — вновь проявив удивительную слаженность спросила троица, после чего Хомура, нахмурив брови добавил:
— Вы не покидали нас даже на десяток секунд.
— Спорное утверждение. Хотя да — не покидал, но… Как бы объяснить попонятнее… Ещё в самом начале, едва я коснулся плоти Джашина, часть меня и моей силы стали стремительно разноситься по его телу. И частицы эти питались его плотью и сутью, множились и крепли, постепенно оседая в самом его центре.
— То есть в сердце. — протянул Хомура, после чего пояснил недоумевающим товарищам. — Всё это ведь его кровеносная система, а значит все сосуды и артерии ведут в сердце.
— Верно. — Кагуя явно был доволен ходом беседы. — И когда меня там стало достаточно — я просто сожрал его.
— Но… — явно не совсем понимая резонно ли спрашивать такое, Кохару, спустя пару секунд промедления, всё-таки решилась. — А почему вы тогда… ну… не съели его целиком?
— Целиком?! Обжорство никому не на пользу, знаешь ли, а уж обжорство силой… особенно чужой… Мне-то повезло — я довольно удобно устроен и потому мало что способно мне навредить, ну, то есть, реально навредить, и потому, как правило, всё что не сделаю мне идёт только на пользу. Однако важно знать меру! — серьёзно подытожил Повелитель Костей, после чего тихо добавил. — Да и что я, собака что-ли — объедки собирать, да кости обгладывать — тем более костей тут нет ещё.
— А культисты? — вдруг всполошился Хирузен.
— А что с ними?
— Где они все? По вашим рассказам их тут должно быть под сотню!
— Ну да. Сто три, если быть точным.
— И где они сейчас?
— Известно где — толпятся возле сердца своего Господина, точнее возле того что от него осталось. Они, собственно, с самого начала туда всей толпой и понеслись, как только поняли что происходит неладное. Они ведь тоже часть его тела, как тромбоциты или кровеносные тельца, от того и живучие такие — его сила их подпитывает постоянно, не давая умереть, но и помогать не спешит — жадный он, этот Джашин. Да и боль их любит, она для него тоже сила, потому и ничего больше не даёт.
— Сенсей. — Хирузен явно был обеспокоен услышанным, но старался не подавать виду. Кагуя явно стал куда адекватнее, но лишь Ками знают когда всё вновь переменится. — Мы вряд ли сможем справиться со всеми, тем более если к ним на подмогу уже направляется их Бог.
— Не Бог он. — отмахнулся Кагуя, даже не сбавляя шаг. — Так, просто ещё один жадный до могущества дурак. Таких везде много. Да и с чего ты вообще решил, что я позволю вам драться?
— Но сенсей! — тут уже не смогла утерпеть куноичи. — Мы не можем вас бросить! Оставить биться одного против армии культистов и этого демона! Так нельзя!
— А с чего вы решили что Я буду с ними драться? — теперь уже Кагуя возмущённо оглядывал их компанию. — У меня между прочим планы! Как минимум надо успеть перекинуться парой слов с одним хитрым Стариком, пока Я окончательно не отупел и не забыл об этом. Мне недосуг давить каждую отдельную клетку, лишь для того чтобы потом размазать их обладателя. Ограничусь последним пунктом, и они сами помрут вслед за Хозяином. Надо только дождаться когда он прибудет. Но, как Я уже сказал — это вопрос решённый. Бессильная злость — такое себе удовольствие. Ни тебе экстаза яростной битвы, ни азарта победы, ни возвышающего опыта, ни даже поучительной пищи для ума, но как же легко она толкает разумных на поистине самоубийственные поступки! Каждый раз поражаюсь! И ведь лишь самую малость на него повлиял, только для того чтобы сразу кинулся, а не удумал мстить исподтишка, а всё остальное он сам!
— Постойте. — оторопело откликнулся Хомура. — Так это вы его сюда заманили?
— Ну разумеется. Я ведь уже сказал — глодать объедки не в моих привычках. — проговорил Кагуя и хитро им улыбнулся.
— Но… раз так… то почему мы ещё здесь? — в конец запутавшись в происходящем, жалобно протянула Кохару.
— Потому что жертва всегда должна быть уверена, что она — хищник, и быть нацеленной точно на мнимые слабые места своей «добычи» — первое правило охоты. Однако… — стены вновь содрогнулись, но в этот раз этим дело не ограничилось. Весь зал начал дрожать и искривляться, заваливаясь на бок. Грохот крошащихся скал заглушил собой всё вокруг, но даже в этом безумии трое шиноби отчётливо разобрали довольные интонации Кагуи. — В этом больше нет нужды.
***
Он видел это словно во сне. Как вековые горные отроги взбеленились, раскалываемые ужасающим давлением, что рвалось наружу прямиком из земных недр. Как снежные шапки утёсов взлетели вверх, на лету перемешиваясь с тучами пыли и пепла. Он видел, как из открывшегося провала высунулась склизкие щупальца, обвивая собой изувеченные основания скал, а после показалось остальное.
Как ни странно, это действительно походило на кровеносную систему. Не человека точно: иное расположение артерий, другое строение сосудов и просто отличная конфигурация всей системы, но всё же, не смотря на множество различий, общие черты сохранялись, и прямо перед ним, словно бы вырванное чей-то волей переплетение сосудов и вен, в которых порой можно было различить остатки чьих-то тел и конечностей, карабкалось наружу, из своей древней колыбели.
Выбравшись же, и встав во весь свой исполинский рост, оно возвысилось над уцелевшими горными вершинами и замерло.
Не было ни звериного рева, ни яростного крика, просто пространство на миг содрогнулось, после чего на мир обрушилась ненависть такой силы, что камни трескались и иссыхали под её напором. Столь концентрированную злобу Хирузен доселе не мог и вообразить. Едва он сумел осознать этот факт, как из-под земли появилось новое чудовище.
Он не ломал твердь, не плавил её, но словно бы вытек наружу, под радостный гул и грохот. Ураган серебряного пламени, в чьих огненных лепестках одномоментно проявлялись миллионы лиц, морд, тел и фигур, просто появился под аккомпанемент собственного безумного хохота, от чего дрожала земля, небо, и даже сам Мир. В какой-то момент Хирузену показалось, что в самом его центре он видит хитрый оскал, как обычно неописуемо счастливый и на редкость раздражающий.
На долю мгновения всё замерло. Исполинский гигант, что воплотился раньше срока, и неистовое пламя жизни, что пробудилось позже чем должно было, а после… Хирузен проснулся.
Открыв глаза, юноша осознал себя лежащим на мягкой траве, в тени исполинского дерева, чья крона терялась где-то за облаками. У него под боком ещё мирно дремали Кохару и Хомура, и больше вокруг не было ни одной живой души.
