Крылатая песня бурной весны

Прошло уже три дня. Три невыносимо медленных дня, когда Гарри изнывал от безделья: читать полезные книги не было сил, развлекательные — не было желания, а чем себя занять без клокочущей в жилах магии, он просто не знал. Да и физические нагрузки ему, по словам зловредных целителей, были противопоказаны. А в их зловредности Гарри успел убедиться сразу, как очнулся. Они запретили ему покидать этот мордредов домик двадцать на двадцать шагов, заперев его в куцем пространстве с целой вереницей флаконов! Блуждающий беспокойный взгляд мага то и дело останавливался на их разноцветном содержимом, напоминая о его полной беспомощности, что только увеличивало раздражение. Пустота — вот что сопровождало его в часы бодрствования. Пустота в разуме, в душе, в теле. Невыносимость этого состояния заставляла метаться бешеным зверем в деревянной клетке из четырех, нет, трех стен и одного огромного окна. Трандуил благоразумно покидал комнату с самого утра и возвращался лишь к ночи, решив не испытывать судьбу, хотя Гарри держался изо всех сил, стараясь не выплескивать свой гнев на постороннего эльфа. Уже начавший сходить с ума от клаустрофобного состояния и надвигающихся на него стен маг, едва услышав разрешение покинуть дом, ринулся наружу, пропустив мимо ушей все остальные рекомендации по восстановлению. Босиком. Себя он осознал только у берега реки, спускающейся с гор чередой водопадов на песке, в тонкой майке и штанах, позволяющим летнему ветру обдувать его речной свежестью и запахом раскаленного белого песка. В лангете у Гарри осталась только рука, ограниченная в движениях почти до самой ключицы, а бедро и торс обматывали многослойные бинты с заживляющим составом. Но последние под легкими хлопковыми штанами видно не было. Свои травмы маг чувствовал, но, как всегда, не уделял им особого внимания — заживет. Хотелось окунуться в реку, но, увы, пока было нельзя, ведь такие раны не заживали быстро. Гарри запрокинул голову, подложив под нее здоровую руку, и стал бездумно следить за облаками, зарывшись в золотистый прогретый песок кончиками пальцев на ногах. Беззаботность солнечного дня напоминала Шир, где он провел зиму. Эльфы, в отличие от хоббитов, не были столь хлопотливы и подозрительны. Или здесь чувствовалось влияние Владык? И Элронд, и Галадриэль приняли его радушно, как близкого друга. И жители долин им ни в чем не уступали. А вот лихолесцы, как он помнил, добродушием и доверчивостью не отличались. Если гномы в застенках чертогов дворца Трандуила получали гнев и раздражение, то Гарри видел большей частью равнодушие, отстраненность и презрительное недоумение, будто он был мелкой, неизвестно откуда затесавшейся в богато обставленном доме букашкой, мимолетной неприятностью. Презрение, на его взгляд, было куда хуже ненависти. А потом Трандуил изменил свое отношение к нему. Стало ли тому причиной наличие волшебства в его крови? А если бы он оказался обычным, как эти его «adan», то не стоил бы даже второго взгляда? Гарри иногда нестерпимо хотелось залезть в голову своего спутника. В качестве боевого побратима эльф его устраивал: на князя можно было положиться, он был способен прикрыть спину и в походном быту проблем не доставлял. Был ли он случайным знакомым? Приятелем? Мог ли стать другом? Доверие было самым дорогим товаром в его личной вселенной, и дарить его без оснований Гарри не хотел. Как Трандуил, да и остальные эльфы будут к нему относиться, если он станет бесполезен для общего дела, утратив магию — его единственный козырь, плату за принятие на равных? Магическое бессилие сулило мрачные перспективы в будущем. Мечником он не был, как и мастеровым, чтобы за порогом его дома выстраивалась очередь из покупателей и заказчиков. Никакой ценности в этом суровом мире не представлял и за себя постоять без магии вряд ли мог, поэтому путешествовать, как он хотел, стало бы небезопасным. Со спутниками или караваном — ни удовольствия, ни доверия. Без — чревато для жизни и свободы. Оказаться в рабстве где-то в рудниках или на юге, сгинуть у орков или в логове гоблинов? Точно, нет! Обосноваться где-нибудь? Он не лекарь, не кузнец, не ювелир! Тонкий, щуплый, невысокий, под стать хоббитам! Разве что в Шире лет через тридцать его примут как своего. Но как без Бильбо туда ехать, если миссия провалится по его вине? Сейчас он даже в рюкзак свой безразмерный залезть не может — чары не допустят маггла к волшебным сокровищам! «Представь самое худшее, что может случиться», — говаривала учительница младшей школы перед спектаклем каждому из выступающих детишек. Да, в ее вселенной, как и в детских головах, не было ничего страшнее провала пьесы или насмешек зрителей. Неведение — благо. После второго курса Хогвартса Гарри мог выдать с десяток сценариев не хуже Стивена Спилберга с его «Парком Юрского периода», один другого краше: от сражения с гигантским василиском до побега от стаи кровожадных акромантулов. Еще страшнее оказалось наблюдать за смертью дорогих ему людей и осознавать собственное бессилие, сражаться, зная, что обречен на провал, и твоя смерть ничего не изменит. И только счастливая случайность помогла избавить мир от худшего из зол, что носила волшебная земля… Гарри сорвал травинку и закусил ее зубами. Терпкий травяной сок заставил поморщиться. Без магии он обречен стать в этом средневековом мире грязным и полуголодным жителем какой-нибудь крепости или Озерного края. Влачить жалкое существование — день сурка, растянутый в бесконечности — без книг, без бумаги, чтобы писать или рисовать, без света вечерами, потому что воск и свечи окажутся дорогими, как и многие другие предметы удобства. Роскошью станет даже поесть больше одного раза в день мутной несоленой похлебки. Неужели такое будущее его ждет? У эльфов остаться? А нужен ли он будет им без своего волшебства и знаний? Поселиться в долинах, пользуясь их вежливостью и благами, пока Саургот не сметет эту неувядающую красоту? Нигде в мире не останется угла, избежавшего тлена и разрушений, и он будет знать о своей вине в этом сценарии. Вот оно, самое худшее — видеть не только закат своей жизни, растянутый во времени, но и оказаться на руинах погибшей цивилизации среди трупов последних жителей Арды. Так себя ощущал Трандуил, покидая Дориат? Это видел Элронд и другие эльфы, уходя с полей Последней битвы? Если в его силах это предотвратить, изменить финал, он сделает это. С магией или без — не настолько же он бесполезен, в конце концов? Гарри тяжело вздохнул, с хрустом сломал стебель и откидывая его в сторону. Пострадать об утрате магии он всегда успеет, в другой жизни. А сейчас за нее стоит побороться изо всех сил любым из способов, и первый шаг — освободить голову от беспокойных мыслей и бесполезных эмоций. Маг сел в удобную позу для медитации и приступил к тренировке. След волшебства в себе он почувствовал в момент, когда почти отчаялся его ощутить. Как ускользающий сон. Как развеявшийся утренний туман. Зыбкий мираж. Стоит моргнуть — и ты уже не уверен, что там было на самом деле. Но Гарри не сдавался, раз за разом повторяя свои попытки. И в этот день, и на следующий, и еще через один. Следуя указаниям целителей, выпивая все зелья и лекарственные настои, занимаясь по капле растяжками и легкой разминкой ослабевших мышц до дрожи в конечностях. Он приходил на далекую поляну, заставляя себя оставаться позитивным. Его верным спутником в этих вылазках стал крупный взъерошенный ворон с огромным клювом. Характер нелюдимой и капризной птицы был под стать его бывшему профессору зельеварения. Ворон косил презрительным взглядом, не давая себя погладить и норовя клюнуть в руку с угощением. — Точно Северус, — со смешком покачал головой Гарри, ловко убирая кисть с зажатой в ней полоской вяленого мяса. — Такой же сердитый, взъерошенный. И профиль вполне узнаваем. Ворон сердито каркнул и, подскочив, облетел мага, чиркнув острыми когтями по голове. Птица уселась на качающейся ветке сосны и принялась выколупывать мелкие ядра орехов, постукивая массивным клювом. — Эй, не обижайся, красавчик! — воскликнул Гарри, почесывая затылок. — Это определенно не обидно. Профессор был смелым и благородным человеком, хотя первого, кто его решился бы так назвать, он наградил бы каким-нибудь мерзким проклятием. Похвалу, как и глупость, он не переносил ни в каком виде. Скучаю я по нему. В моей жизни, как оказалось, было слишком мало взрослых, кто хоть сколько-нибудь обо мне заботился. Наверное, он был единственным. На самом деле. Ворон, наклонил голову, прислушиваясь к хрипловатому человеческому голосу. Гарри даже после всех лечебных процедур и снадобий так и не вернул себе прежний тембр, и легкая хрипота осталась с ним навсегда. — Да-да, я сам не сразу понял, насколько этот человек гениален и до безумия смел. Злился на него, на первом курсе подозревал во всех смертных грехах, обижался за снятие баллов, обвинения в лени и отсутствии интеллекта. А ведь он был прав, — печально улыбнулся парень, выкладывая тонкую солонину из сумки на мшистый пень. Он приглашающим жестом позвал ворона на трапезу, и пернатый, подумав, милостиво согласился принять подношение. — Я тогда впервые попал в Волшебный мир, и Хагрид был первым, кто отнесся ко мне по-доброму, представляешь? Огромный простодушный великан пришел в день моего рождения забрать меня в мир магии и чудес, провел по Косому переулку, накормил мороженым, подарил белоснежную величественную сову. Дальше я, глупый ребенок, слушал похвалы и ласковые слова. О том, как я похож на родителей, покойных, заметь, каким могущественным волшебником я могу стать, но никто не сказал, что моя единственная задача — в память о родителях не геройствовать, а прилежно учиться! — Гарри запрокинул голову и посмотрел на безмятежно плывущие облака. — Эх, смотреть надо было на поступки, а не на красивые слова. И Снейп, он единственный на самом деле заботился обо мне. Спасал меня больше раз, чем пальцев на моих руках, варил ночами зелья, пока я валялся в больничном крыле. Разогревал мою ярость, уязвленное самолюбие и заставлял меня доказывать ему, что он ошибается, что я сильнее, умнее, лучше, чем он обо мне думает. Это он побудил меня осмотреться и оценить, что происходило вокруг. Начать задавать себе вопросы. А потом мне помогла в этом Герми. И василиск, как ни странно. Гарри смущенно потер затылок, неловко поправляя волосы по привычке. — После я понял, что иным для меня он быть и не мог. Я видел лишь ненависть между нами и слишком поздно понял, что так выражалась его забота. Он умудрялся подталкивать меня в нужном направлении, чтобы я смог выжить в надвигающейся мясорубке, где мне отмерили незавидную роль жертвенной овцы. Застарелая горечь поднялась из глубин разума, оседая на губах едким пеплом. Он бросил взгляд на птицу, методично расклевывающую мясо, и, откашлявшись, продолжил: — Меня не учили сражаться. Наоборот, готовили к единственному решению — в нужный момент добровольно сдохнуть. А чтобы легче это далось, Дамблдор тщательно выбрал подходящих опекунов, ограничил круг общения, как по нотам провел меня в волшебный мир и устроил мизансцену, — Гарри усмехнулся и протянул птице руку, предлагая сесть на предплечье. — К сожалению, враг не играл по сценарию директора. После воскрешения Волдеморта все пошло наперекосяк, и жертвами в войне двух сильнейших гроссмейстеров стали дети. Нам пришлось повзрослеть слишком быстро. Руку Гарри не убрал, дожидаясь, пока птица решится на более близкий контакт. Ворон подозрительно отступил, но через мгновение все-таки забрался на него и потерся клювом о складки ткани на плече. — Скучаю по Снейпу, скучаю по Хедвиг, — доверительно добавил парень, невесомо погладив сложенное крыло. — Поэтому и говорю много. Она единственная, с кем я мог поговорить откровенно. Она умерла, предупредив меня о засаде. Тот мир остался позади, а привычка говорить, как видишь, осталась. Не надоел я тебе? Ворон каркнул пару раз, потерся черной головой о плечо и, ухватив длинную полоску мяса, улетел, затерявшись среди сосен. — Ну, лети-лети, пернатый, — легкая улыбка промелькнула на лице парня и он, разминая затекшую руку, вернулся к растяжкам. — Может, еще свидимся.

***

Через два дня Гарри проснулся ночью от собственного крика, вжимая кулаки в живот. Рядом тенью парил Трандуил, но не касался его. Впрочем, Гарри от жгучей ослепляющей боли в пальцах и ладонях было не до него. Они горели как проклятые Адским пламенем. Слезы, льющиеся из глаз, мешали разглядеть степень повреждения. Маг на вдохе задохнулся от крика, кусая пересохшие губы. Мордред! Больно-то как! Он всхлипнул, уткнувшись лицом в подушку, прикусив ее край, чтобы не орать. Хлопнула дверь, раздались быстрые шаги. Гарри глухо стонал, дрожа всем телом. Горло саднило. Парень проморгался, стряхивая влагу с ресниц, и задышал, принимая боль и пропуская сквозь себя. Усилием воли разжимая сведенные мышцы, расслабляя плечи, спину, кисти рук. Постепенно боль прекратилась, напоследок окатив жаром то ли вулканической лавы, то ли космического холода, выдавив из хрупкого человеческого тела полувсхлип-полувздох. Через время он начал различать голоса эльфов, их руки, которые касались его, считая пульс, меряя давление и температуру, осматривая зрачки и что-то ведомое им одним. Трандуил присел верхом на единственный в комнате стул и внимательно следил за действиями целителей. Эланор протягивал Гарри горячий лечебный отвар с успокаивающими травами. Хадир, его помощник, прямо там, на столе у окна, смешивал зеленовато-серую пасту из трех банок, а Брассен продолжал осматривать его и тормошить, задавая вопросы, на которые Гарри еще не начал отвечать, различая слова как сквозь вату. Маг воспротивился, когда Брассен попытался снять с него влажную футболку, но движения его были вялыми, а лекарь слишком умелым, поэтому оскорбляющий эльфов предмет одежды быстро оказался в углу комнаты, а Гарри закутали в теплое одеяло, предварительно обмазав согревающей мазью, отчего мышцы постепенно расслабились, и парень быстро забылся сном. Утром он с удивлением рассматривал свои абсолютно целые на вид руки, слегка загоревшие под эльфийским солнцем, отчего мелкие шрамы на них стали виднее. Но ни следа ожогов или огня на них не было. Если судить по уровню боли, порог чувствительности к которой у Гарри был очень высок благодаря регулярным тренировкам от мозгоправа Тома Риддла и трепетной заботе родственников, то маг ожидал найти как минимум обугленные до костей конечности. Простыни и одеяло не несли на себе никаких следов разбушевавшейся стихии, а значит, вся испытанная боль была лишь в его разуме. Это не было навеянным кошмаром, не было воспоминанием. И выброс оставил бы реальные следы! Гарри проверил сразу и магии не ощутил. Обычно она при желании танцевала на кончиках пальцев, гудела едва заметным напряжением в его солнечном сплетении и вокруг кистей рук. Эванс выпил утреннюю порцию зелий и стал собираться на прогулку в лес.

***

«Этот морготов маг извелся от безделья сам и меня извел!» — сердился про себя первые дни Трандуил, благоразумно покидая домик на рассвете. Нет, Габриэль не ругался, не кричал, но то, как он молчал, мрачнея на глазах, мешало находиться рядом. Трандуил не знал истинной причины, разумно полагая, что неудовольствие мага касается медленного выздоровления. Ну, а как он хотел? «Фьюить» волшебной палочкой — и раны чудесным образом исчезли? Конечно, этот их Костерост — вещь изумительная! Но взмахом палочки не могли излечиться все болезни даже в его мире, не так ли? Трандуил сидел на ухватистой ветке высоченного клена и наблюдал за светлячками, слетающимися в дома-светильники на дневной отдых, вспоминая, что еще он мог забыть сделать. Если Габриэль пока был не в состоянии разумно мыслить, это не отменяло их дальнейших планов. Тем более, что сам эльф чувствовал себя превосходно! Небо незаметно окрасилось в нежный розовый, прогоняя предутреннюю серость ночи. Первые птицы робко давали о себе знать и умолкали, готовясь при первом намеке на дневное светило заливисто исполнить все свои песни в общем пересвисте. Шапки кленов едва слышно шелестели под порывами ветра, казалось, он расчесывает их непослушные кудри, прореживая тонким невидимым гребнем. Меллорны, обитатели исконно эльфийских земель, прихорашивались перед началом дня. Князь и сам не терпел настойчивую заботу целителей с их перестраховками и усиленным вниманием к мелочам — кого могли волновать царапины, легкий недосып или недостающие пару килограмм в походном режиме. Недостаток полезных веществ, бледность, видите ли! Поберечься вам стоит, Владыка! Тут он, конечно, Габриэля понимал. Но ведь заботы сейчас не на пустом месте! Они еле выбрались из тайных пещер. И предстоит им поездка похлеще, тут Трандуил себя не обманывал. Лечиться нужно, да поскорее, покуда не опомнились оставшиеся Назгул с их предводителем, и не прознал Саурон — шпионов у него, к сожалению, хватало. Эльф покачал головой, его думы были невеселы. Мужчина легко спрыгнул на соседние ветви и сбежал по витой лестнице к земле. Не стоило зря тратить время! Ему сегодня и в кузнице нужно побывать, и у кожевника появиться — снаряжению требовались где ремонт, а где и полная замена. Да и запас лембаса пора собрать, как и засушенных трав — не всегда эти зелья помогают, как оказалось. Может, у Галадриэль в закромах найдется что-то, кроме волшебных веревок, плащей и ее знаменитого зеркала, в которое он очередной раз смотреть отказался!

***

Гарри проснулся, отметив, что в домике он снова был один. Умылся под летним теплым душем, перевязался, отметив, что раны почти затянулись и не доставляют хлопот. Солнце давно взошло, и теперь сквозь листву проникали лучи, заставляя золотиться весь лес. Прохлада густого навеса не пропускала летнюю жару. Маг размялся перед домиком, потягиваясь во всех направлениях, проверил гибкость, разогнал кровь и, обернувшись на шелест, увидел пернатого знакомца. Ворон, наблюдающий за ним с ветки кедра, сердито каркнул. На что маг заливисто рассмеялся, окончательно окрестив его в мыслях Русом, в память о Северусе. Ворон, будто прочитав смешливые комментарии мага в его голове, захлопал крыльями и отвернулся, принявшись чистить блестящие на солнце перья. Волшебник закинул на плечо сумку и направился в самую отдаленную часть леса на выбранную поляну. Уединение места позволяло отдаться экспериментам! А зелья — облегчить боль в случае нужды. Крылатый не отставал, перелетая с ветки на ветку. То ли угощения ожидал, то ли заинтересовался тем, что странный человек собирался делать. Маг расположился на разбросанных камнях у родника, бьющего из горы, достал из сумки блокнот с записями и огрызок карандаша, а потом принялся за расчеты. Дни, которые он отвел себе на размышления и эмоции, закончились. Любые идеи, даже самые безумные, он записывал, не откидывая в сторону ни одну. И теперь пришло время действовать. Терять было нечего, а попробовать даже самые рискованные варианты — стоило. Ночной приступ показал, что в промедлении смысла нет: местные целители могли помочь только с симптомами. Боль была однозначно фантомной. Это говорило, скорее всего, о том, что его тело как сосуд, предназначенный для магии, грубо говоря, «страдал» по ее отсутствию и от этого разрушался, пытаясь выплеснуть силы, которых почти не оставалось. Итог был один: или его организм смирится, или приступы станут хуже и длительнее, пока не сломают его окончательно, и что произойдет раньше, угадать было сложно. Но возможен был еще и второй вариант, чуть более радостный: его магия не пропала, а была скована откатом, или проклятием за заем чужой силы, и «болела», прорываясь через выжженные чужой магией каналы неконтролируемым выбросом, который мог его убить или свести с ума. И вчерашние симптомы — первые ее всплески. Описания амулета, предостережения от его использования и теоретические заметки были написаны таким архаичным языком и так давно, что разобрать их было почти невозможно. Доступа к книгам, как и к опытному магу-целителю, у Гарри не было. Оставалось действовать по наитию, проводя над собой эксперименты. Проклятия можно было ослабить или снять ритуальной магией, рунными связками, облегчая симптомы зельями, чтобы не откинуться раньше времени. Откаты лечились похоже, но требовалось отдать что-то взамен. Что-то равнозначное и от чистого сердца. Помочь мог природный источник магии, который, как правило, совпадал с горным ключом или водопадом и вливался в труднодоступном месте в кристально чистое озеро. Природная магия в его родном мире в таких вот далеких от цивилизации местах только и сохранилась. Поэтому Гарри и надеялся, что здесь, в эльфийском лесу, у источника, в окружении меллорнов у него будет шанс на успех. Он разделся полностью и, надрезав запястья, начал кровью рисовать по телу руны восстановления и обновления, то и дело поглядывая в записи. Рука слушалась плохо, поэтому дело шло медленно. Маг останавливался, пережидая дрожь, и снова приступал к своему занятию. Ворон прыгал невдалеке, наклоняя голову, будто рассматривая символы, и его компания Гарри помогала. Маг зашел в воду и, устроившись на коленях, тихо запел, призывая магию мира снова и снова, надеясь на отклик. Нанесенные на тело символы начали светиться, отражаясь в прозрачной воде, от которой стал подниматься легкий дымок багровых и синих оттенков. Светлячки кружились над водой яркими зеленоватыми огнями, придавая картине потустороннее сияние. Магия начала потрескивать в воздухе, опустившись на Зовущего плотным покрывалом, отчего искры стали пробегать по рисункам на теле еще отчетливей, сменяясь рисунком вен, бегущих под кожей. Гарри запрокинул голову, не переставая шептать совсем уже неразборчивые слова на древневаллийском. Глаза мужчины были закрыты, губы искусаны, а дрожь стала отчетливей. Магия закручивала воду источника, поднимая ее потоками и отдельными каплями, укрывая волшебника прозрачным искрящимся коконом. Миг — и пелена, закрывающая мага, брызгами разлетелась во все стороны, омыв все символы, что вспыхнули и погасли, а сам волшебник упал на дно неглубокой природной чаши среди камней и корней дерева. Растревоженные светлячки разлетелись еще раньше, и только ворон, черный лохматый спутник, подошел поближе и оглядел человека блестящим глазом, а потом, удостоверившись в полной его неподвижности, перелетел к сумке и стал в ней копаться, вытряхивая вперемешку еду, одежду и блестящие флаконы зелий. Очнулся Гарри, когда ясный свет полной луны посеребрил воду и осветил его. Он задрожал и проснулся, ощутив прохладу ночи и воды, в которой он лежал так долго. Теплая одежда пригодилась, да и Бодроперцовое оказалось не лишним. Гарри сидел, нахохлившись, на поваленном стволе и грел руки подмышками, а ноги — в шерстяных носках, связанных ещё Герми, когда она по глупости пыталась освобождать школьных эльфов. Гарри очень хотелось проверить, подействовал ли ритуал очищения, но для произнесения любого заклинания требовалось, чтобы губы и руки не дрожали от холода. Ворон, так и не улетевший за это время, слетел с ветки клена и уселся на камень, напротив мага, забив крыльями, ругая мага — ни на что иное его карканье похоже не было. Гарри засмеялся, вытирая слезы от вспыхнувшего веселья: — Прекрати, Рус! Иначе я точно заподозрю в тебе анимага и стану мучаться, не Снейп ли ты, ругающий меня за новую авантюру! В ответ на это птица, махнув крыльями, еще раз сердито каркнула и улетела. Ее силуэт был ясно виден на фоне огромной луны еще долго, а Гарри пожалел, что не смог проверить такую невероятную догадку. Слишком уж умная птица ему попалась. Хотя, если вспомнить орлов, скакуна Гэндальфа и тех же акромантулов — таким уж чудом сообразительность и любопытство ворона не казалась. Но как бы не предупреждали Элронд и Галадриэль волшебника о шпионах Саурона, подозревать в этом ворона Гарри отказался: злым он точно не был. Маг сосредоточился на своем ядре и попытался вызвать обычный «Люмос». Он чувствовал тепло в солнечном сплетении, снова и снова взмахивал палочкой, но магия гасла так и не достигая кончиков пальцев. Гарри злился, сам себе напоминая скорее ребенка, который только получил свой первый жезл, чем боевого мага, прошедшего войну — и каждый размашистый жест выдавал его отчаяние. Чтобы хоть что-то сделать, он выпил зелье для восполнения магии, но чуда не произошло. Эмоции захватили Гарри, гнев и чувство бессилия шевелились под кожей, он совсем перестал ощущать свои пальцы. Чем больше он прислушивался к ощущениям, тем меньше чувствовал. Он пытался снова и снова, но на конце палочки не зажигался знакомый огонек. В траву полетела бесполезная палочка, а маг продолжил мерить шагами поляну, как разъяренный тигр. Всплеск неконтролируемой сырой силы вырвался из его рук, застав его врасплох. Он снес тонкие стволы молодой поросли, опалив жаром зелень и траву волной не меньше пятидесяти ярдов длины. Горящие угольки кружились вихрем вокруг закопченных массивных стволов и медленно оседали на черную, в подпалинах, землю. Гарри присел там, где стоял, не боясь испачкать в золе штаны. Мордред! Это что же получается: его волшебство сродни детскому выбросу на пике эмоций?! Вместо обычного «Люмоса» — сожженный лес, вместо «Левиосы» — холм в воздух? Или учиться еще лет десять снова? Он тяжело вздохнул, а потом вдруг улыбнулся, и захохотал в тишине испуганного леса — у него была магия! Моргот раздери! Была! А с остальным он разберется потом! Подхватив вещи, покачиваясь от упадка сил и переохлаждения, он побрел в сторону домика, надеясь, что своими безумствами не разбудил эльфов. Следующие дни он бился над тем, чтобы взять под контроль свои силы, но единственное, что понял о себе — выбросы не зависели ни от чего. Ни эмоции, ни полное медитативное погружение никак не влияли на выбросы и их силу. Магия просто была, и иногда она переливалась через край. На этом все. Гарри был расстроен, обескуражен и не представлял, как повлиять на свою непокорную дикую силу, что иногда рвалась через него или наоборот тихо тлела в глубине вне его контроля. Единственное, что он смог заметить — это симптомы. Жар внутри, онемение рук, начинающееся от кончиков пальцев, давали понять, когда магия начинала рваться наружу. А после выброса приходили слабость с головокружением, пульс, стучащий в ушах, и переохлаждение. Волшебник совсем было отчаялся в попытках укротить свою силу, но потом вспомнил, что анимагия не требует тщательного контроля и умений уровня ТРИТОН, и на следующий день исследовал свои возможности уже в звериной ипостаси, замеряя время по солнечным часам, наспех сооруженным на речном берегу. Чудом ему удалось приземляться без травм в те редкие моменты, когда он вовремя не замечал первые признаки истощения.

***

Неуклонно бегущее время заставляло торопиться. Трандуил где-то пропадал в первые дни лечения, но теперь встречался Гарри на каждом шагу. Вещи, приготовленные в дорогу, заняли всю террасу. Не обговаривая дальнейшие планы, они оба решили не терять время у Элронда, заглянув только за кольцом, которое чудом не разнесло свое вместилище до этого времени. В Имладрисе ждал встречи с отцом Леголас, но все, что хотел сказать ему Трандуил, он уже изложил подробно в свитках. Владыке было необходимо лишь передать сыну перстень, который свидетельствовал о расширении полномочий молодого принца, и лично дать указания двум советникам, сопровождавшим его. Гарри тоже не сидел без дела, получив доступ к своей волшебной сумке. Морготова сумка Блэков с их девизом «Toujours Pur» открылась только сейчас, перестав воспринимать его как сквиба. Волшебник перебирал вещи с учетом его новой слабости, оценивая каждый артефакт, каждую книгу для их путешествия. И пока он сидел на виду, раскладывая имущество, к нему, набравшись смелости, подходили местные эльфы с осторожными расспросами о жутких подземельях Колдовского холма. Эльфы не любили замкнутые пространства, особенный дискомфорт, даже ужас и одновременно восторг у них вызывали рассказы о глубочайших пещерах и темных созданиях. В этот момент Гарри понял, насколько мужественно держался Трандуил, сопротивляясь своей природе и ни словом, ни жестом не показывая страха. О разных страхах Гарри знал многое. О детских, нелепых или обоснованных, и о взрослых, вырастающих из опыта и нелегкой жизни. Клаустрофобия, его первый детский осознанный страх, напоминала о себе редкими вспышками и сейчас, а вот боязнь открытых пространств, которая странным образом уживалась с ней до недавнего времени, в этом мире прошла. Страх поражения и боязнь не успеть тоже были приглушены временем и обстоятельствами. Средиземье он не воспринимал своим родным миром, и от того, что на него не была возложена единоличная миссия по его спасению, ему дышалось свободнее. Как это ни было смешно, Брассен, снабдив их свежими зельями, позволил покинуть Золотую долину под поручительство лихолесского князя. Гарри молча сердился, ощутив себя малолетним школьником, которого отпускали в поездку под присмотром сознательного взрослого. Галадриэль пожелала легкой дороги и сообщила, что пришлет дрозда, как только в долине появится Гэндальф с новостями от Валар. Конечно, узнать, что думают о происходящем высшие создания, было интересно, но это никоим образом не отменяло их планы. Валар были далеко. «Спасение утопающих — дело рук самих утопающих», — в мыслях пробухтел Гарри, не обратив никакого внимания, что его посыл и отношение к Высшим благодаря мыслеречи услышали с десяток эльфов, лиц которых он не различал. Кроме Брассена и Галадриэль он так и не успел познакомиться ни с кем более, и подумал, что скучать станет только по черному крылатому ворчуну, вредному и нелюдимому. «Жаль, что он не почтовый, и фамильяра из него не вышло», — с сожалением подумал Гарри, взлетая в небо и направляясь на северо-запад через горный кряж.