Крылатая песня бурной весны

Фангорн они пересекли всего за полчаса: лес сам провел для них широкую и прямую тропу. По всей видимости, он был очень благодарен гостям за помощь, а может, просто хотел поскорее избавиться от присутствия проклятой вещи. Дальше они снова летели над облаками, быстро, легко и плавно, будто магия Гарри стала послушнее, мягче, или он просто успел отдохнуть в лесу энтов. До Колдовского холма удалось добраться за один перелет, но приземлились они раньше, здраво рассудив, что не стоит тревожить своим присутствием развалины, из которых в прошлый раз выбрались с таким трудом. День только начал клониться к вечеру, и Гарри предложил идти пешком вдоль леса, огибая его по западной части, насколько хватит сил. А подкрепиться можно было в дороге лембасом. — Ты так и не ответил, были ли в твоем мире эльфы? — напомнил Трандуил, не желая проводить путь с уже близким ему человеком в молчании. Легкий разговор скрашивал дорогу, да и шли они сейчас спокойно, а не бежали по пересеченной местности, кишащей орками. Конечно, встретить морготовых посланцев можно было везде, но князь надеялся, что основные силы по приказу Курумо стянулись по ту сторону Мглистых гор на севере от Имладриса. Вряд ли Белый маг и даже сам Саурон могли предположить, что их пропажа внезапно очутилась в другой точке Средиземья. Гарри раздумывал, стоит ли правдиво ответить Трандуилу на интересующий его вопрос. Сообщить, что эльфы в его мире выглядели как лопоухие и пучеглазые недоразумения, беспомощные рабы, вечно занятые примитивной работой по дому… Эльф наверняка придет в ужас от такого! Поэтому, откашлявшись, маг решил подойти к ответу с другой стороны. — Такие эльфы, как ты, в нашем мире остались только на страницах сказок, и то у магглов, людей без магии, я имею в виду. Их называли Высокими, имея в виду не рост, конечно, а перворожденность, статус и красоту. Кроме того, в магическом мире есть домашние духи, которых в своих сказках простецы зовут брауни или домовиками, а маги отчего-то решили звать их домовыми эльфами. Я не знаю, почему название закрепилось, ведь эти существа настолько не похожи на вас, что о родстве говорить странно. Они небольшие, с очень выразительными круглыми глазами больше крупной монеты, с ушами-лопухами, всегда дрожащие, неуверенные и очень любят заниматься уходом за домом, где живут маги. — Домашние духи, — Трандуил задумчиво сощурил глаза, — они бытом занимаются у магов, как я понял. Чистят, моют, готовят, да? — Именно, — отозвался Гарри с облегчением, видя, что эльф не возмущен. — Герми в школе прониклась их незавидным положением, назвала это рабством и попробовала их освободить, но не вышло — эльфы ее боялись как огня, отказывались от денег за работу и не желали быть свободными в ее понимании. — Наверное, им были нужны не деньги, — усмехнулся князь. — Духи обычно жаждут чего-то иного, нематериального — эмоций, жизненной силы, может, вашей магии? — Мио не сразу это поняла. Ты абсолютно прав в своем предположении, домашние эльфы питаются магией волшебника или его родового имения. Там, где веками живут маги, даже дома перестают быть простыми жилищами, постепенно накапливая в себе силу. Излишки этой силы и забирают эльфы. Именно магия позволяет им физически воплощаться в нашем мире. — А есть ли в твоем мире такие существа, которых здесь нет? — поинтересовался эльф дальше. Ему на самом деле было любопытно послушать о чужом мире, так не похожем на его собственный, но еще важнее казалось увлечь мага приятной, легкой беседой. Хотя разговоры о глубоко личном или непростом полезны для души и сокращают дистанцию между теми, кто разделяет общую тайну, но и простое беззаботное общение иногда сближает не хуже, нанизывая бусины приятных совместных воспоминаний на длинную нить ожерелья, которую держат за концы двое. И в его силах сделать так, чтобы бусины на их общей нити отношений были красивы и желанны для них обоих. Размышляя об этом, эльф изо всех сил старался не вспоминать о провальной первой встрече с магом и собственных неблаговидных поступках. — Я мало что видел в вашем мире, но различия фауны очевидны, — хитро сверкнул глазами Гарри. — Драконы есть и у нас, это свирепые хищники, которые могут дышать пламенем, но, к сожалению, они не так неразумны. От одного такого, венгерской хвостороги, я во время первого испытания турнира Трех волшебников удирал на метле. Страху натерпелся — жуть, но и здорово было. Будто в подтверждение своих слов маг вздрогнул, вспомнив свирепую морду, а потом мечтательно закатил глаза — полет был восхитительным! — Сколько тебе было лет? — уточнил эльф, споткнувшись впервые в жизни на ровной земле. — Четырнадцать. Я не должен был в этом участвовать, на самом деле, но так сложилось. Остальным чемпионам было по семнадцать, что тоже немного, я считаю. В первом туре требовалось утащить поддельное золотое яйцо у самки дракона из ее кладки. Я призвал метлу и смог его забрать, но дракониха разозлилась и сорвалась с цепи. Мы облетели раз десять вокруг замка, свалили одну башню, повредили крышу и еще кое-что по мелочи. Думал, догонит и сожрет или в пламени подкоптит, настолько она была агрессивна. Я один прием исполнил, когда пытался отвязаться от нее, а она, догоняя меня, его повторила, но не успела уйти в сторону и на скорости врезалась в землю. Там ее драконологи и повязали. Как они ругались, пока ее лечили, ты бы слышал! Шальная улыбка осветила черты мага, будто он вспомнил, как праздновал первый день весны, а не удирал от разъяренного дракона, самки на яйцах, подумать только! Безумный мир и безумные развлечения! Князь хотел бы знать, как тогда развлекаются взрослые маги… Или они только детей своих так ненавидят? То война, то драконы, то василиски в школе. Трандуил не смог сдержать сарказм: — А никто не ругался, что тебе пришлось в этом турнире участвовать и от дракона улетать? — Нет, стадион в восторге был. Газеты пестрели колдографиями, будто там на самом деле было что-то героическое. Седрик почти смог обмануть дракона, когда для отвлечения создал собаку из камня. Флер усыпила своего, Крам — ослепил, а я только носился на метле как угорелый, при этом разрушив часть школы и стадиона. Сейчас даже понять не могу, почему мне очки присудили. Правда, Флер тогда немного подпалило бок, но ее быстро вылечили. — Ее смогли вылечить? — дрогнувшим голосом переспросил Трандуил, резко повернув голову к магу. — Да. Колдомедики и не такое могут, даже ногу заново вырастить, так что ожоги — не проблема. Если это не травма от темной магии, конечно. Но наши драконы — не порождения зла, а просто глупые свирепые животные, — пояснил парень, пряча от эльфа жалость и собственную осведомленность о его шраме, скрытом иллюзией. — У вас, как я понял, драконы — создания вашего Мелькора, Моргот который. Поэтому их пламя может быть другим. Да и размеры побольше. Тот же Смауг. Мне Бильбо рассказывал. Гарри еще раз взглянул на закатное небо и стал подниматься по зеленому холму с редкими вкраплениями ярких карминовых и охристых пятен луговых цветов и буроватых проплешин земли. — Когда я узнал о волшебном мире, меня очень удивили кентавры, — продолжил он, возвращаясь к разговору о волшебных существах. — Не думаю, что здесь такие водятся. Малочисленная разумная раса существ с туловищем лошади и человеческим торсом. Вот как есть, половина на половину. Среди них, кстати, много прорицателей, шаманов и воинов, характер у них реально лошадиный — упрямый, норовистый, недоверчивый и слишком, на мой взгляд, высокомерный по отношению к остальным. Трандуил постарался не выказать своего ошеломления, скрыл легкий смешок, подумав, что у этих невообразимых гибридов вряд ли мог быть другой характер. Эльф любил лошадей и, благодаря опыту и врожденному дару, мог приручить кого угодно. Представить себе такое создание, разумное и дышащее, он не мог, зато вполне представлял, что сказали бы некоторые лошади, особенно горделивые и упрямые, своим хозяевам! — У нас еще есть русалки. В маггловских сказках это прекрасные девы с хвостами вместо ног. А в реальности это синекожие страшилища с торсом человека и рыбьим хвостом, на коже у них местами растет чешуя, а волосы напоминают водоросли. Поют они прекрасно, завлекательно, но слушать их можно только под толщей воды. На берегу их песни превращаются в невозможный визг, — глаза Гарри были задумчивы, словно он вспоминал личную встречу с подводным народом. — А ты видел их сам? — не удержался от вопроса эльф. — Да, на том же турнире, во время второго испытания, — кивнул Гарри и поежился. — У них острые трезубцы и прирученные ездовые крокодилы — гриндиллоу, с пастью, полной острых зубов. Они там все под водой с когтями и клыками — еле выбрался, когда вытягивал двух девушек, которых нужно было спасти. — А почему двух? — удивился князь. — По логике вещей в человеческих сказках принц спасает одну принцессу, насколько я помню. — А я вторую случайно прихватил, — фыркнул маг, — ее принц подзадержался, вернее принцесса, потому как Флер выручала из подводного плена свою младшую сестру. Прятали тех, кто был дорог. А я, когда развязывал Луну, заметил, что малявка совсем окоченела и конца испытаний может не дождаться. Поэтому и пришлось отбиваться от русалов и русалок, которые не давали нарушить условия задания. Или им пообещали за это что-то или кого-то, потому что твари эти плотоядны по своей природе. Гарри потер руку, где до сих пор оставалась парочка длинных узких шрамов от когтей. — Еще у нас живут вампиры. Не такие как у вас — кровососущие нетопыри-убийцы. У нас это бессмертные человекоподобные существа, хоть и хищники — они пьют кровь, но абсолютно разумны и внешне неотличимы от человека. По слухам, они могут обращать людей в себе подобных, как и оборотни. Имеют дар убеждения, быстрые, выносливые, сильные. А оборотни — это люди, которые в полнолуние становятся волками, очень опасными и заразными в этот период для человека — не сожрут, так обратят. И, конечно, Министерство их притесняет, презирает и считает существами низшего порядка. Большей частью это политика и предубеждения. Я знал отличного оборотня, который очень боялся кому-либо навредить и пил очень мерзкое зелье, которое его разрушало, но не давало превратиться в полнолуние в кровожадную тварь. Он сохранял свой разум в такие дни. Правда, однажды он забыл его выпить — пришлось сильно побегать, чтобы остаться в живых. Он потом сильно извинялся и оставил должность учителя в Хогвартсе. Гарри рассказывал обо всем этом обстоятельно и спокойно, будто речь шла о какой-нибудь прогулке или пикнике, а не о жутких и опасных тварях, с которыми ему пришлось столкнуться. Он спрятал руки в глубокие карманы кофты с надвинутым на лоб капюшоном, зеленой и пятнистой, как и поле, по которому они шли, а на его лице светилась такая добродушная и немного лукавая улыбка, что Трандуил на миг залюбовался. — А вот вампир, которого я встретил на одной статусной вечеринке, произвел на меня немного гнетущее впечатление. Он был древним, я думаю, и от этого казался странным — ни единой эмоции, тонкая желтоватая кожа и как будто мертвые глаза. А может, это у него образ такой был — людей попугать, чтобы не лезли к нему. Аура у него опасной ощущалась, но мне жаловаться не на что, мы с ним не пересекались больше, и он не пытался меня убить. Эльф мысленно подивился, сколько же напастей приключилось с этим невозможным мальчишкой за его короткую жизнь: по всей видимости, маг не рассказал еще и половины. — А тебя многие, кроме того лорда, пытались убить? — уточнил он. — Даже слишком, — хохотнул Габриэль и начал незаметно загибать пальцы, вспоминая свои школьные годы. — На самом деле, это некорректный вопрос. Я много раз случайно и по глупости сталкивался с разными свирепыми существами: с акромантулами, василиском, цербером — это трехголовый пес размером с пятую часть дракона, с дементорами — это подобия ваших Назгул, с троллем и драконом. Они бы попытались убить любого, кто оказался на их пути. А вот маги, которые намеренно пытались меня убить или покалечить — ну, их тоже было много, и они стремились навредить именно мне. Например, каждый учитель по боевке — это дисциплина у нас такая была — Защита от темных искусств, а учителя менялись каждый год на протяжении пяти лет, да и пятый год я уже не учился, а в бегах был. Но Амбридж, редкая сука, а не женщина, успела мне насолить. Я тогда к Драко и Герми в школу забрался: надо было найти и забрать крестраж в Хогвартсе, а она успела меня поймать в личине Луны и заставила писать кровавым пером. Мерзкий артефакт, скажу я тебе. Ну, раз я попался и наказание заработал у нее, пришлось ходить отрабатывать. На руках Луны шрамы бы смотрелись безобразно, а мне — чего уж опасаться. Гарри закатал рукав и показал выцветшую надпись на запястье, где была самая нежная и тонкая кожа. — А что там написано? — горло Трандуила пересохло, и ему пришлось выпить пару глотков воды, прежде чем он смог озвучить свой вопрос. — «Я не должен лгать», — фыркнул Гарри. — Но отработки были всего лишь две недели, другим не так повезло — чем больше пишешь, тем сложнее обойти установку. Герми вот писала «Я не должна быть выскочкой!» Сам понимаешь, теперь ей, прежде чем что-то сделать, нужно убедить себя, что это не стремление выслужиться или оказаться первой. С ее честолюбием и желанием улучшить законы Британии — это полная засада! Гарри незаметно растер надпись большим пальцем другой руки и натянул рукава. — Еще я слышал, что на другом континенте есть истинные оборотни, — вернулся он к более приятной теме разговора, — они дружны со своим зверем и подобны анимагам. Ты же знаешь, что мой грифон — удобная форма, но он не замещает мою личность, а лишь дополняет ее, и я всегда могу контролировать любые присущие этому животному реакции. Вот и у истинных оборотней так же. Жаль, что наше Министерство предубеждено против них — давно уже могли бы решить все проблемы, если бы обратились за консультацией к магам другой страны… Гарри успел рассказать о вейлах, нагах, объяснил различия между гоблинами и гномами обоих миров, описал сфинксов и лепреконов и пообещал, если их путешествие кончится успешно, дать одну из книг по магической флоре и фауне своего мира. Был у него прекрасный трехтомник с детальными иллюстрациями и описаниями. «Эльфу бы понравились двигающиеся картинки!» — подумал Гарри, надеясь, что он сможет выполнить еще один туманный пункт плана «А если выживу…» Поднявшись на новый холм, они нашли удобное место и теперь обустраивали там лагерь, который при необходимости можно было быстро свернуть. Разложенные спальники манили возможностью вытянуть натруженные от долгого перехода ноги, а котелок, заполненный водой из ручья, уже был установлен над разгорающимися щепками. Гарри потер горло, жалея, что есть хочется не меньше, чем выпить отвара. Может, в кружке заварить? Он опустил глаза и уставился на протянутую ему флягу. — Все нормально, я подожду чай, — дернул он головой, отодвигая ее ладонью. — Пей, это отвар. Я его в лесу заварил из редких трав, которые теряют свои свойства, если их не приготовить сразу. Гарри сделал глоток и удивленно приподнял брови: — Он почти горячий, как ты смог? — В Фангорне много удивительного. Я добавил огнекамень. На самом деле это не минерал, а растение. Его корень при добавлении в воду начинает нагреваться, это помогает ему правильно созревать. Он тоже полезен, пей, не бойся, — усмехнулся князь, жестом показывая, чтобы маг оставил флягу у себя. — Спасибо, — Гарри не знал, что еще сказать, чтобы выразить благодарность, которую испытывал. — Расскажу тебе о фениксах, пока ты кашу варишь. Огненные в прямом смысле птицы, они проживают много жизненных циклов, рождаются в пепле и сгорают, чтобы снова возродиться птенцом. Могут обжигать, но чаще только выглядят как пламя, способны переноситься почти мгновенно на большие расстояния и поднимать любой вес, хотя я так и не понял, зачем им это нужно в дикой природе. У директора был фамильяр — феникс Фоукс. Он пару раз пел мне, курлыкал, и его песни приносили сердцу покой. Вы видели в воспоминаниях, как он принес мне Распределительную шляпу, когда на меня напал василиск. Трандуил слушал Гарри с интересом, но в этот момент не мог про себя не прокомментировать, что, видимо, этот Фоукс очень хорошо успокаивал директора, раз уж совесть не грызла его за все его деяния, и вместо помощи он благословил ребенка на сражение с монстром. А Гарри тем временем продолжал говорить: — Мне кажется, что самые прекрасные магические звери — это крылатые лошади — пегасы, абраксаны, фестралы. Последних видит только тот, кто видел чью-то смерть, а для остальных они невидимы. Наша птица-гром похожа на ваших огромных орлов, а саламандры — юркие ящерки, которые живут в огне, но только там, где есть дом и уют. В некоторых растениях у нас селятся крошечные феи — человечки с крыльями, проказливые, похожие на бабочек поведением и расцветкой. Считаются примитивными, поэтому не относятся к разумным подвидам, но они забавные. Луна была уверена, что они, как и многие другие создания, намного умнее, чем мы думаем, и спорить с ней я бы не стал, — Гарри дернул плечом и сделал еще пару глотков напитка, чтобы собраться с мыслями. А потом вдруг попросил: — Расскажи сам что-нибудь, интересное, забавное или удивительное из того, что ты видел за свою жизнь. Эльф удивленно взглянул на него и задумался над этим простым и одновременно сложным вопросом. — Мне не удивить тебя волшебством, Габриэль, — начал Трандуил, засыпая в кипящую воду крупу и сухие кусочки овощей, трав и мяса, которые он достал из своего мешка, — и магия ваша — иная. Я бы сказал, она практична и всегда под рукой волшебника. Помогает вам, что бы вы ни делали — устраивали комфорт, лечили, создавали удивительные вещи или несли хаос и разрушение. Она — часть вас, как рука или нога. В нашем мире много волшебства, но оно другое. В то время как наша сила идет изнутри. Мы, эльфы, можем растить наши дома и города. Он присел на камень, убрав сумку в сторону. — В Имладрисе ты видел дворец и аллеи вокруг него, террасы и гроты, озера и сады. Думаешь, все росло само по себе, а эльфы после обустроили это место для жизни? Нет, все изначально создавалось так, как хотел Элронд. Деревья постепенно меняли свои очертания, корни сплетались в ограды или укрепляли берега по воле Владыки. Озера и водопады появлялись в тех местах, которые выбрал он. Это тоже волшебство, но без взмахов палочки. Сила намерения и воли. Дар жизни и гармонии. Поэтому редкие пришлые люди, гномы или хоббиты, по приглашению Владыки селящиеся в долине, постепенно излечиваются от любых болезней и обретают несвойственное им долголетие. Трандуил тяжело вздохнул, выпил воды и продолжил, совладав с эмоциями. — Руки наших мастеров (признаюсь здесь, что и некоторые гномы обладают не худшими умениями!) создают удивительнейшие вещи, от которых невозможно отвести взор. Жители человеческих городов могут сказать, что нас привлекают драгоценности, что мы надменны и алчны, но этим они приписывают нам собственные пороки. Правда в том, что глаз эльфа видит куда больше оттенков, чем человеческий, и глубже чувствует суть вещей. Для adan сверкают лишь самые искусно обработанные бриллианты, нас же завораживает красота любого камня — и переливы граней, и глубина цвета, и игра отблесков и бликов, и совершенство формы. Мы видим чудо в радуге после майских ливней, омывающих этот мир, и красоту неба — даже в обычной луже. То же самое и со слухом. Для нас пение птиц — неповторимое волшебство, а не однообразный свист и клекот. Шум водопадов — не далекий гул, а мелодия миллионов капель. Ты понимаешь? Трандуил посмотрел на Гарри, внимательно, испытующе, будто сам хотел узнать, какие мысли сейчас скрывает разум мага. Тот в ответ только кивнул, решив не прерывать рассказ князя своими словами. — Люди этого мира вкладывают в слово «драгоценность» вполне материальный смысл, для нас же драгоценности — это не количество лошадей или повозок, купленных за них. Мы чувствуем мир иначе. Не каждое ожерелье, диадема или кольцо нас привлечет. И красота их будет не единственным важным показателем. Прошедшие через века ценности несут отпечаток своих владельцев, хороших или плохих. Это память. Белые камни ЛасГалена — ожерелье, что я не успел подарить матери Леголаса до того, как она умерла, а сами камни были присвоены гномами, — это не просто украшение. Каждый камень, рожденный в пещерах Менегрота, несет на себе отпечаток моего дома и память о нем. Я родился и вырос там, в столице Дориата. Это место — самое прекрасное для меня на этой земле, и лучше него я не встречал, хотя могу сказать, что лес ЛасГалена — моя вторая любовь. С Элрондом мы почти ровесники и росли в одних краях, но то же самое про Дориат тебе скажет и он. Эльф улыбнулся и посмотрел на небо и виднеющиеся вдали Мглистые горы, которые своими крутыми боками сейчас горели медовыми тонами под вечерним солнцем, а их пики терялись в сизо-серых облаках, низко опустившихся над землей и чернеющими пятнами высокогорных лесов. Розовато-оранжевые блики на облаках напоминали стаи резвящихся среди них мелких рыб. — Я могу тебе описать красоту моего дома, бесконечные просторы невообразимо прекрасного края, величие рек и водопадов, глубоких синих озер, настолько необъятных деревьев, что ты сам себе кажешься крохотным муравьем рядом с ними. Я долго могу говорить о таинственных гротах под столицей, название которых звучало как «Место тысячи пещер». И каждая из них, поверь, была прекрасна: высокие своды, свет и блеск множества радужных кристаллов, искрящиеся почти бархатные мхи, подводные озера с мерцающими водорослями и причудливыми обитателями, которые тоже светились невозможно яркими оттенками, а мы, дети, могли наблюдать за ними часами. Эльф прерывисто вздохнул, отвернулся и принялся помешивать почти готовую кашу на огне, желая дать себе передышку и успокоить вспыхнувшие от этого рассказа эмоции. — С вершины холма, на котором был возведен Менегрот, открывался вид на бескрайние леса: на севере был буковый Нельдорет, на западе раскинулся Нильврим с его величественными дубами, кора которых сияла ярче золота, за ним серебристой змеей вился полноводный Сирион, широкая река, отделявшая Западный Белерианд от Восточного. Регион, занимавший весь юг и восток Дориата, самый древний и прекрасный лес, создала Йаванна, Айни, сошедшая в Эа. Создательница всех растений, зверей и птиц этого мира. Древа Валинора, о которых ты, наверное, читал в древних хрониках, были созданы в то же время. Их свет был неизмеримо притягателен. Сильмариллы — рукотворное чудо, которое сотворил Феанор, развязали нескончаемые кровопролитные войны из тысячелетия в тысячелетие. А ведь он наполнил Сильмариллы лишь росой Древ, и камни несли неугасимый свет, который дарил радость и блаженство любому, чей взор на них останавливался. Что же чувствовали те, кто жил в свете самих Древ? Трандуил откинулся на ствол позади него и сложил руки на животе, переплетя изящные длинные пальцы. — На востоке Менегрота рос Арториэн, еще один лес, а за границей защитной пелены, которую установила Мелиан, были еще два — Нан-Эльмот, самый густой, название которого переводится как «Долина сияющего озера», и лес Бретиль — «Серебрянная береза». Неподдельная горечь звучала в его словах, и Гарри подумал, что тех мест, наверное, нет и в помине, иначе бы эльф мог туда поехать и утолить свою печаль, даже если они сильно изменились. — Когда Дориат пал, мы с отцом прибыли в Гавани Сириона, и там я впервые увидел океан — сияющую бесконечную водную гладь под светом огромной луны. Он был великолепен, но мои глаза еще видели разрушенную и изувеченную мечту: обломки прекраснейших зданий, дым, пожары, крики эльфов, женщин и детей, бегущих из столицы с наспех собранными вещами, страх и ужас, царившие там. Горящие леса, Габриэль… Сильнейшие пожары, уничтожающие дотла все, что я любил. В Гаванях я впервые увидел людей, потому что Тингол, наш король, их недолюбливал и разрешил поселиться только в Бретиле, где я бывал лишь однажды. — Ты хотел бы посетить те места снова? — не удержался Гарри, задав мучающий его вопрос. — Это не под силу никому, — усмехнулся одними губами эльф, но глаза его были печальны, — все места, которые я любил, ушли глубоко под воду, скрытые великим океаном — Белегаэр, который нанесен на карту в левой ее части, на западе Средиземья. Тот мой мир остался только в моей памяти. И Гарри решил, что, если ему снова чудом повезет, он не только исцелит незаживающую рану эльфа, но и достанет из памяти самые лучшие воспоминания о Дориате и воссоздаст их на колдографиях. Парень надеялся, что в этот момент магия уже будет с ним, иначе его планы оказались бы напрасными. «Еще один пункт на жизнь после, если мне повезет…» — подумал он, жуя травинку и представляя картины, которые талантливо описывал князь. Растревоженный воспоминаниями Трандуил этой ночью спал беспокойно, а Гарри, которого наоборот мучала бессонница, лежал рядом, притянув спальник поближе и, положив руку на плечо князя, иногда поглаживал его, отчего мужчина успокаивался и переставал метаться.

***

А утром они снова летели вдоль леса, пока Трандуил не почувствовал момент, когда тот начал отзываться. Это случилось ближе к Росгобелу, и Гарри со смехом вспомнил, где слышал это название. «Росгобельские кролики» — так окрестил свою упряжку Бурый волшебник, хвастаясь Гэндальфу, что его ушастые быстрее и выносливей вражеских варгов. Гарри встречу с легендарными ушастыми пропустил, но Бильбо успел расписать ее в лицах. Поселение Росгобел было давно заброшено, но это люди покинули его, а кролики наоборот расплодились, раздобрели и мутировали, потому что за жизнь вынуждены были сражаться с пауками леса, но эту догадку Гарри оставил при себе. А потом Трандуил показал, как это — ходить по тропам, когда сам князь волей своей и силой творит собственное волшебство в своем лесу, и Гарри был искренне этим восхищен. Аппарация без неприятных эффектов, растянутая во времени! Тропа, широкая, аккуратная, была прямой, и идти по ней оказалось сплошным удовольствием. По обеим ее сторонам с невероятной скоростью мелькали деревья, просветы неба, а птичий свист стал тонким и высоким, слившись в одной ноте, но это не раздражало. Эльф шел рядом, и создавалось впечатление, что тропа сама расстилается перед ним, потому что по ней шел ее господин, Владыка и повелитель. «Это на самом деле так», — подумал Гарри и впервые посмотрел на спутника новым взглядом. Увидел его таким, каким он был, с другой, незаметной доселе стороны — нежным и заботливым мужчиной, уставшим, с тяжестью лет и бед на плечах, чутким и изредка мечтательным эльфом, в котором было сильно́ созидающее начало. И, одновременно, Владыкой целого народа — упрямого, воинственного, сражающегося за свой лес несмотря на угасающую надежду, так, будто победа близка, а тьма по крупицам не отбирает их дом. Достойным своего народа Владыкой. «Он красив», — некстати подумал Гарри. Эта мысль уже возникала в его голове раньше, но тогда эльф казался прекрасной статуей с весьма неоднозначной начинкой. Он был чужим, непонятным, и оттого не особо приятным при близком знакомстве — особенно при знакомстве в Лихолесье, вспоминать о котором Гарри определенно не хотел. За время, проведенное вместе, Гарри к нему привык. Ему нравилось видеть, как загораются весельем глаза князя, как он принимает невозмутимый вид, пока щеки алеют предательским румянцем вопреки его воле. Ему нравились его решительность и спокойное принятие любых самых неприятных поворотов их странствий. Фаталистическое спокойствие в преддверии всех бед и отчаянная храбрость перед ними. Неуловимая забота о нем и взгляды, которые Гарри иногда ловил на себе, но никак не мог распознать в них весь клубок эмоций, обуревающих эльфа. А еще ему очень нравилось чувствовать свою безопасность рядом с ним даже в минуты опасности — как бы дико это не звучало. Пылающим пламенем драконом или оскалившимся василиском его было не удивить, а вот тыл, который, не осознавая этого, обеспечил ему эльф, оказался тем краеугольным камнем изменившегося отношения и точкой полного принятия. Что бы ни было после — разлука, предательство или причиненная ему боль, Гарри уже никогда не сможет возненавидеть князя. Потому что в эльфе не было самого главного топлива для этого чувства — подлости и жажды причинять муки. Все остальное его отношение уже не изменило бы.