Крылатая песня бурной весны

Через прищур ресниц Трандуил наблюдает, как медленно растворяется в углах спальни серость ночи, и все вокруг начинает обретать собственный цвет. Отблески первого морозного утра раскрашивают полумрак алым и синим, придавая окружению эфемерность сна. Габриэль лежит на животе в куче одеял так близко, что его теплое дыхание шевелит волоски растрепавшейся за ночь косы Трандуила. Его сон глубок и безмятежен. Припухшие губы приоткрыты, а темные полукружья ресниц оставили на еще смуглой после лета коже легкие синеватые тени. Эти же тени делают его челюсть еще более острой, выделяя упрямый твердый подбородок. На коже ни единого лишнего волоска. Может, Габриэль использует свои чары или зелья для этого? Северус тоже всегда гладко выбрит, а может, у волшебников не бывает щетины как у эльфов? Но истари явно опровергают эти мысли. Габриэль красив. Трандуил очарован им полностью и без остатка, и сейчас рад, что может беззастенчиво его разглядывать. Впадина ключиц снова притягивает взгляд, как и запястья. Плечи кажутся шире, чем они есть, в контрасте с гибкой талией. Жилистая рука запрокинута над головой в небрежном жесте, другая сминает подушку, крепко прижимая ее к себе. Спокойные дни безмятежного отдыха, перемежаемые часами тренировок, укрепили тело, добавив мускулам выразительности, но Габриэль все равно слишком тонок и невысок. Но эльфу кажется, что с момента первой встречи он стал выше. Влияние ли это атмосферы эльфийских долин, или что иное, Трандуил не знает, но ему хочется думать, что здесь его душа найдет умиротворение и счастливую жизнь, видит Эру, несчастий и горя его феа познал чрезмерно. Линия позвоночника теряется в складках наброшенного поверх бедер одеяла. Кое-где на коже проглядывают извилистые шрамы — на плечах, боках, висках и шее, охватывают часть груди, задевая темнеющий сосок и переходят на спину, серебрятся в предутреннем свете, синеватыми росчерками уходят в тень. Трандуил отводит взгляд и сглатывает: ядовитыми змеями они сворачиваются в клубок пустых сожалений. Часть отметин — его рук дело. Он старается не поднимать эту тему, ведь сразу наваливаются образы сырого подвала, плеск ледяной воды на синей от холода коже и вид искаженного в мучительном крике любимого лица. Это… больно. Шрамы на теле его предначертанного — личный душевный Ородруин, но кажется, Габриэль давно отпустил воспоминания о тягостном плене. А он — нет. Князь не хочет навешивать на плечи парня, измученного этой жизнью, груз собственных чувств, не хочет возвращать давние воспоминания. Перекладывать их тяжесть на чужие плечи несправедливо, но связь не позволяет отмежеваться. Тайны причиняют вред, а он… видит Эру… он нанес его достаточно. Поэтому он возвращает свои мысли к настоящему, не желая тревожить спящего, и просто скользит взглядом по изгибам притягательного тела и наслаждается близостью, ленивой утренней открытостью, легкими теплыми улыбками и небрежными ласками первого мига пробуждения. Тепло кожи, едва слышное дыхание и сонная безмятежность с трудом удерживают его нетерпение, звенящую в кончиках пальцев дрожь, ломающую тело нужду почувствовать Габриэля еще теснее. Сейчас Трандуилу вместо ленивого созерцания все больше хочется ловить его дыхание и стоны губами, пить каждый вздох как терпкое пьянящее вино, всей кожей чувствовать ответный жар, впитывать острую нужду быть друг у друга под кожей. Мужчина закрывает лицо ладонями и протяжно выдыхает, откидываясь на прохладную подушку. Он сглатывает, стоит только картинам жаркой близости мелькнуть перед глазами, усиливая его нетерпение. Нужно встать под холодные жалящие струи воды, но покинуть Габриэля сейчас немыслимо. Иногда, если быть честным с собой, мужчина чувствует внутри почти звериную жажду охранять свое сокровище, обладать им, присвоить без остатка… и это ужасно пугает. Утренний свет мягко касается лица, золотит волосы, освещает румянец нагретой сном кожи Габриэля. Трандуил невесомо проводит пальцами вдоль изгиба позвоночника, мягко прижимает ладонь к узкой пояснице, позволяя собственному теплу коснуться прохладной кожи. Под тяжестью его руки парень шевелится, вздыхает и потягивается, обвивая его тело руками. Трандуил податлив и ловко укладывает его на себя, переплетая их руки и ноги с довольной улыбкой. Ожидание мучительно прекрасно. Минуты плавно ускользают под мерный стук их сердец. Сонный Гарри невозможно притягателен. Он обвивает его лозой, прижимается губами к изгибу шеи, и эльф ощущает жар во всех местах, где они соприкасаются. — Люблю тебя, — шепчет Гарри неразборчиво, и Трандуил не уверен, что это признание осмысленно. — Это взаимно, — ответ теряется в растрепанных темных волосах, когда он гладит чужую спину. Он проводит губами по краю розовеющего уха и чувствует, как дергается прижатая к нему чужая плоть. В паху тяжелеет. От Габриэля потрясающе пахнет зелеными яблоками и морской солью. Этот привычный запах заставляет кровь эльфа бежать по венам быстрее. Его пальцы продолжают бродить по чужому телу, очерчивая контуры мышц, чередуя легкие и сильные нажатия во всех правильных местах. Трандуил чутко прислушивается к вызываемому им отклику по связи. Габриэль тихо стонет, и этот звук направляет всю кровь в его теле прямо вниз. Ладони ложатся на выпуклости ягодиц, сжимая их и оглаживая, и парень на нем начинает ерзать сильнее, отчего уже сам Трандуил резко выдыхает. Его пальцы дрожат. Гарри подтягивается и садится на нем, сжимая ногами его бока. Сонная мягкость взгляда обезоруживает, и он сам плавится в ответной потребности быть присвоенным. Князю хочется жарко и интенсивно, бесконечно… но сонная безмятежность утра побеждает — он не готов закончить их близость стремительно. Трандуил умеет находить пленительное очарование в тягучей неторопливости ласк, когда желание внутри обволакивает и медленно тлеет, захватывая постепенно до самых глубин. Взъерошенный Габриэль идеален: его взгляд светится, затаенная улыбка проскальзывает на его лице и он наклоняется ниже, вычерчивая мелкими поцелуями жгучие узоры на его груди. Его рот накрывает пятно соска, отчего Трандуил резко вдыхает — он слишком чувствителен. Тихий смешок отчетливо слышен в утренней тишине, которую нарушают только их дыхание и шелест простыней. Он прикрывает глаза, позволяя тонким нитям желания медленно и невесомо опутывать их тела. Восхитительным наслаждением пронзает его пах, когда тот облизывает ему ухо, прослеживая языком чувствительный край. Эльф продолжает стискивать пальцами дерево над головой: его контроль едва держится. Гарри всегда и во всем близок к тому, чтобы разорвать самообладание в клочья одним своим присутствием, и князь уверен, тот даже близко не подозревает об этом, действуя интуитивно-точно. Габриэль естественен в своем желании. Притягательный, он будоражит кровь и воображение. Эльф глубоко вдыхает его запах, замирает, скрывая взгляд за опущенными ресницами. Ждет, и парню кажется, что внутри эльфа таится хищник. Что бы ни думал сам Трандуил, Гарри это безумно заводит, подталкивает к шальным идеям и желанию растормошить князя до полной потери контроля. Гарри кусает его, едва прихватывая кожу, оттягивает ее и снова целует, облизывает покрасневшие пятна и спускается ниже, мелкая дрожь пробегает по сильному телу под ним. Его губы настойчивые, жадные. Он не сдерживается и не прячет свою зависимость. Руки сплетаются над головой эльфа. Гарри нависает сверху, растягивая собственное тело поверх мощного чужого. Он видит капли пота на бледной коже у самой кромки лунных волос. Напряжение Трандуила осязаемо, пульсация крови смешивается с тонким течением магии между ними. Пальцы Гарри путаются в растрепанных светлых волосах, пока они целуются. — Хочу тебя, — шепчет он, даже не замечая, что говорит вслух, и целует, жадно, настойчиво проникая в глубину рта языком. Гарри плавит от шквала незамутненной искристой нежности и тягучей как мед нужды. Трандуил меняет их местами, прижимает к простыням и теперь уже сам мерно раскачивается вместе с ним и скользит, позволяя в полной мере ощутить свое возбуждение. — Душа моя… — голос у князя хриплый, но каждое слово отзывается внутри Гарри дрожащими угольками. Ему кружит голову осознание того, как он может повлиять на этого сильного и внешне невозмутимого мужчину, у которого страсть течет по венам, как бы тот ни старался ее укротить. Трандуил и правда, дракон — волшебная мощь стихии, заключенная в совершенном эльфийском теле. Князь даже не замечает, как свободно течет в нем магия — предгрозовой озон и мощь волшебства. Любая ткань между ними кажется лишней. Он неловко стягивает с себя пижамные штаны, извиваясь всем телом: отпустить Трандуила сейчас смерти подобно. Эльф приподнимается, ловко освобождая их от остатков одежды. В комнате жарче, чем казалось. Гарри ногами оплетает эльфа за талию, раскрывается сильнее, ныряя ладонью вниз, поправляет их члены. Его собственный давно течет, и сейчас идеально трется между твердыми напряженными животами. В последний момент он вспоминает о чарах. — Еще, — бормочет он на выдохе, обвивая лицо князя подрагивающими от нетерпения пальцами, готовый продолжать их утренние чувственные ласки. Пот у князя на вкус как солнце в луговых травах. Гарри слизывает влагу с кожи, кусая пересохшие губы. Он судорожно хватает ртом воздух, и Трандуил отстраняется, вызывая в глубине Гарри обиженный детский протест, который, впрочем, утихает, стоит прохладному краю стекла коснуться губ. Непонятно, откуда эльф достал воды, но теперь они делят ее на двоих, обливаясь, шипя и вздрагивая — капли влаги ледяными искрами жалят разгоряченные тела. Гарри ахает и выгибается, стоит чутким рукам коснуться его живота, инстинктивно раскрывается, давая лучший доступ, и дрожит, когда его любовник гладит тонкий край, проникая внутрь и размазывая бальзам. Основательность, с которой готовит его Трандуил, кружит голову. Его губы везде, а пальцы разминают, скользят внутрь снова и снова. Когда эльф находит простату, Гарри дергается и шипит, но руки Трандуила удерживают его на месте. Запах трав каждый раз окутывает их, стоит ему нагреться от тепла тел, и это какой-то условный животный рефлекс для Гарри — его пах охватывает тяжелое пульсирующее возбуждение. Эльф горячечно шепчет бессмысленные нежности на синдарине, и эти слова скользят для Гарри по краю восприятия, почти не задерживаясь, чтобы мигнуть искрой смысла. Он притягивает Трандуила, наблюдая за дрожащими ресницами, застывшими в напряжении чертами выразительного лица. Мужчина выглядит невыносимо эротично, сдерживая страсть, что искрами вспыхивает в глубине серых глаз. Гарри особенно любит этот первый резкий ожог, короткие толчки, которые переходят в плавное скольжение сильных бедер. Удовлетворение, когда они наконец соединяются друг с другом, постепенно нарастает и растекается, затрагивая все тело. Трандуил двигается сильно и чувственно, играя на его теле как на любимом музыкальном инструменте. Если бы Гарри был более красноречив, он сказал бы сейчас что-то романтичное, но все, что он может — это чувствовать сводящие с ума ритмичные движения и желанную полноту внутри, когда Ран толкается в него. Трандуил шалеет от отзывчивости Габриэля, от силы его эмоций и накатывающей лавины их удвоенных ощущений. Гарри податлив и принимает ее, выгибается и притягивает эльфа ближе в цепкой хватке рук. До синяков. Они плавятся, ласкают друг друга, двигаются, наконец, выплескиваясь по очереди с новым толчком этой умопомрачительной близости. Резонанс магии добавляет наслаждения, и Гарри думает, что если такие ощущения будут сопровождать их всегда, то он однажды умрет во время секса — или от интенсивности оргазма, или от разрыва сердца. Он смеется, когда они откидываются на спины и хватают воздух, шумно дыша. Гарри едва хватает сил, чтобы потянуть край простыни и вытереть грудь и живот. Это не особо помогает — все тело влажное, и парень кривится: сил дойти до душа пока нет. Ран встает, возвращаясь с влажным полотенцем, Гарри расслаблен и улыбка не сходит с его лица, пока тот проводит ворсом по его телу, убирая липкость с кожи. Они укрываются одеялом, поднимая его с пола, и засыпают, сплетаясь руками и ногами. Гарри не уверен, что так спать должно быть удобно, но с Трандуилом отчего-то удобно все, чем бы они ни занимались. *** Второе пробуждение не менее приятно. Ноздри щекочет бодрящий запах свежесваренного кофе. Крепкого и желанного. Теплая толстостенная кружка в руках привязала его к реальности, а ее содержимое помогло разорвать туманную дымку ускользающих снов. Гарри удается открыть глаза, только когда последний глоток остается на языке пряным и чуть горьковатым послевкусием. Он глубоко вдыхает и поднимается, снова падая в подушки с легким стоном — тело ломит как после забега на много миль. Виноватая неуверенная улыбка замирает на лице эльфа, когда с Гарри падает одеяло, открывая россыпь синяков на коже. Князь замирает. Гарри буквально видит, как эльф начинает покрываться тонкой коркой льда. — На себя посмотри, мученик, — смеется парень, сверкая глазами, и облизывается намеренно похотливо, — я тебя раскрасил не меньше. Трандуил небрежно оглядывает себя, и Гарри с легким стыдом проводит взглядом по длинным царапинам на бледной коже. Сам он тоже был хорош. Надо бы аккуратнее, но вины он не чувствует. Они славно порезвились, стирая липкие тяготные кошмары бодрым насыщенным сексом. «Близость восхитительна», — он произносит это про себя почти по слогам. — Если тебе нужна живилка, то возьми мазь в верхнем ящике, — Гарри потягивается и рукой небрежно отталкивает ранозаживляющий бальзам на травах, — слушай, мне неимоверно приятно чувствовать, как мы друг друга оттрахали до звездочек перед глазами. Не хмурься, дай еще немного почувствовать себя твоим. Видимо, эта формулировка успокаивает князя, поэтому он, готовый тщательно залечить все оставленные им следы, убирает банку в сторону. О себе бы он в таких мелочах заботиться не стал. А вот бурный темперамент и сейчас смущает. Эльф качает головой, решая, что раз Габриэль доволен, ему самому тревожиться невместно. Гарри удовлетворенно улыбается, вдыхая кофейную бодрость и грея пальцы о керамику в ладонях. Среди одеял уютно, это расслабляет. Хочется задержаться в этом ощущении на две-три маленькие бесконечности. Трандуил, поджав ногу, сидит на краю постели, наблюдая за ним, и это приятно. Странным образом Гарри чувствует себя достойным этого пристального внимания. Не тo чтобы красивым, но отчего-то уместным. Едва одетый Трандуил с алеющими щеками и блестящими довольством глазами — зрелище невозможно соблазнительное. Он явно вышел из душа, потому что волосы у него еще влажные: они не посветлели до лунного-белого и слегка вьются на концах, с которых на рельефную кожу торса падают прозрачные капли. — Чем займемся? И, кстати, спасибо, — Гарри взглядом указывает на чашку в руках и отставляет ее на тумбочку, лениво изгибаясь среди спутанных одеял, растягивает застывшие за время сна мышцы. У него много планов в голове и, что удивительно, много энергии. Сейчас он бы с радостью посоревновался на метле с венгерской хвосторогой. Полеты! — О, точно! — восклицает Гарри, и Трандуил ждет продолжения, — я сейчас в душ, потом мы позавтракаем, а дальше, — растягивает он, — будет сюрприз. Парень совершенно забывает про все планы насчет подстраховок и тревоги о том, как будет эльфу на высоте. Небо — это свобода и удовольствие. Сейчас он как никогда ощущает это. Он подскакивает с постели, обнимает Трандуила, утягивая его в жаркий поцелуй, и ускользает в ванную. Задницу саднит, но к боли он терпим. Впервые она приносит внутреннее довольство и душевное умиротворение. Его тело расслабляется, когда он ныряет под горячие струи воды и думает, что немного живилки все-таки не помешает — кататься на метле после такой интенсивной ночи будет определенно трудно. Трандуил за это время успевает приготовить легкий быстрый завтрак, и они, улыбаясь и поглядывая друг на друга, как несуразные подростки, быстро заканчивают с едой и выходят наружу. Одеваться приходится теплее, чем раньше. Солнце уже успело прогреть воздух, но день ветреный и холодный. Связь звенит интересом и предвкушением, и Гарри не может определить, где его собственные чувства, а где — его спутника. Он достает из кармана две метлы и возвращает им размер, объясняя, как пользоваться. Привычное в памяти «Вверх!» даже не звучит. Метла просто ластится к эльфу, как домашняя левретка. Ее прутики трепещут, желая, чтобы их огладили, и Трандуил поддается, проводя рукой по ним снова и снова. Угождая его внутренней магии, они распрямляются, вытягиваются и ложатся настолько гладко, что Гарри не может вспомнить ни одной метлы с таким изящно подобранным хвостовиком. Эльф без всяких слов взмывает в небо, стоит ему перекинуть ногу через древко. Гарри едва успевает захлопнуть челюсть, чтобы не выглядеть оторопелым сельским увальнем — Трандуил в воздухе настолько органичен, что Гарри не мог себе такого представить. Он выписывает в воздухе петли и смеется как мальчишка, сверкая озорной улыбкой и блестящими от восторга глазами. Он летал только на грифоне, понимает Гарри, а это хоть и удивительное действо, но никак не сравнится с полетом на полностью подконтрольной метле, которой управляешь ты сам. Он тут же ругает себя, что никак не подстраховал князя, не собрал нужный амулет, даже не подумал про чары, чтобы обезопасить его первый полет. Но страхи беспочвенны: Трандуил бесстрашен как и Гарри, и парень вспоминает, как Макгонагал и Помфри хватались за сердце при виде него, а Снейп всегда держал палочку наготове. Его сердце тоже бьется сильно, а дыхание перехватывает при взгляде на то, как наслаждается полетом его эльф. Для Трандуила небо оказывается родной стихией как и лес. А как иначе можно было объяснить почти природную ловкость, тренированный вестибулярный аппарат и идеальное, отточенное веками умение с легкостью нарушать законы физики, которыми славились все эльфы? Но князь первым среди эльфов вывернул эти законы под себя в воздухе. Легкость, с которой летал эльф, не прилагая никаких усилий, изумляла. Дитя природы, идеальное творение местного демиурга во всем и везде, кроме, наверное, самых глубоких клаустрофобных пещер. Гарри впервые не был уверен, выпусти он снитч, кто первый его поймает. Вот князь возвращается, зависая рядом и блестя яркими синими глазами. Взъерошенные волосы подсвечивает солнце, отдельные пряди колышутся на ветру тонкими серебристыми лентами, на щеках нежный румянец, а улыбка не сходит с помолодевшего, по-мальчишески задорного лица. В нем бурлит азарт, и Гарри чувствует, как трепещет их связь, выплескиваясь каким-то детским восторгом. Гарри заливисто смеется и взмывает в воздух сам, выписывая круги вокруг Трандуила. Они летят наперегонки. Скорость, ветер и свобода увлекают, и время проносится незаметно. В какой-то момент Гарри чувствует, что стоит спуститься и перевести дух. Он устремляется к земле и понимает, что совершенно не представляет, куда их занесло. Чары направления к дому как якорю их беспечной прогулки мерцают и стали почти прозрачными, а это значит — их домик слишком далеко. — Габриэль, не знаю как ты, а я основательно проголодался, — Трандуил завис рядом с ним. Стремительность дня начинает замедляться до привычного ему темпа. Они устали, выплеснув весь заряд бодрости. Трандуил спрыгивает с метлы, аккуратно прислонив ее к скрученному стволу низкого дерева. Гарри видит вокруг заброшенный сад, который простирается не меньше чем на милю вокруг. Горы справа, как и были, но выглядят меньше — дом в той стороне. На ветках еще остались редкие яблоки — они большие, как и все здесь, едва умещаются в руке. Гарри вытирает блестящий холодный бок о куртку и с хрустом вгрызается в него. Яблоки сладкие и немного терпкие. Эльф хрустит такой же находкой рядом, его рука прижимает Гарри к боку, и они едва не падают, потому что мысль прислониться к ограде и обнять его между расставленных ног неудачна. Они падают вместе с завалившимся забором. Эльф охает, потирая бок, а Гарри заливисто смеется — оказывается не вся природа льнет к своему Владыке. Трандуил втягивает воздух в его растрепанных волосах. — Ты всегда пахнешь яблоками… — тихо тянет он, прижимая парня к себе. Гарри насмешливо вертит надкусанным плодом возле его лица. — Сейчас, конечно. Я имею в виду вообще, — Трандуил поднимается, упираясь ладонью за спиной, Гарри почти сидит на нем, и это удобно. Провoкационно. Они все утро наслаждались друг другом, но кажется, этого всегда мало. Ему всегда мало, и он сам прижимается к эльфу и шумно вдыхает. Впервые он не чувствует вину за излишнюю тактильность и желание быть ближе к кому-либо. — А ты пахнешь травами, терпкими и древесными, и немного лимоном в ледяной воде, — замечает Гарри, — а иногда хмельными ягодами праздничного глинтвейна… — Наверное, это зависит от настроения, — усмехается Трандуил, выдвигая совершенно смехотворную, на первый взгляд, идею, и Гарри кивает и смеется, понимая, что все возможно. Эльфы с их эльфийским волшебством желания… Элронд, создающий свою долину такой, какой хочет видеть. Этот мир другой. — Люблю тебя, — Гарри не может сдержать слов, хоть и понимает — твердить о своих чувствах постоянно глупо, но связь звенит ответной любовью и теплом, таким ярким и искренним, что снова хочется смеяться. Гарри морщится, одергивая руку: он успел загнать в нее занозу. Трандуил притягивает подушечку пальца к себе и осторожно зубами вынимает тонкую противную щепь. Он зализывает рану, пристально глядя в глаза, и это странное действие кажется куда интимнее того, чем они занимались несколько часов назад. Движения языка отдаются где-то в глубине его естества, вызывая прилив возбуждения. Князь улыбается, целует напоследок кровавую ранку и дует на нее. Гарри вспоминает, как Петуния дула на содранные коленки Дадли, и его опаляет щемящей детской благодарностью, будто рана безразличия, пустого босоногого одиночества начинает медленно затягиваться. Трандуил для него — все. А он — пара этого прекрасного существа, которое любит его безмерно и так сильно, как и сам Гарри. И ему самому испытывать столь сильные чувства не неловко, не уязвимо… Наоборот, он рядом с ним чувствует себя более уверенным, цельным и… ценным. Это новое осознание заставляет его задыхаться, выбивая слезы из глаз, и Трандуил прижимает его к себе, нежно сцеловывая влагу сухими мягкими губами. Он тоже чувствует по связи все эти чрезмерно бурные и такие глупые эмоции. Даже не требуется слов для того, что сам Гарри выразить не в силах. Они — семья. Это ошеломляет куда сильнее, чем осознание, что этот прекрасный эльф его любит. Переживания так сильны, что это почти больно. Эльф что-то говорит, но Гарри слышит его только со второго раза. — Люблю тебя… — снова шепчет он едва слышно и даже не осознает этого, и Трандуил по связи возвращает ему всю силу собственных чувств. — Надеюсь, тут нет кустов розеи, а то у тебя к ним особая любовь, а аптечку я не взял, — посмеивается он и тут же хмурится, — давай ближе к дому, а то я, и правда, забыл про нее… — Не переживай, — несмело улыбается Гарри, признавая за собой талант к идиотским злоключениям. Домой они летят уже в сумерках. *** Гарри дернулся с криком на губах судорожно и хрипло дыша и пытаясь изгнать из головы липкий тяжелый морок. Его спина была покрыта потом, и влажная насквозь рубашка холодила кожу. Трандуил, уже проснувшийся и удивительно серьезный, мягко прижимал его к себе, шепча что-то успокаивающе-бессмысленное. Он перетянул Гарри к себе на колени, помогая скинуть отвратительно липнущую ткань, и укутал в мягкое одеяло. Гарри дрожал, не в силах расцепить пальцы, которые стискивали рубашку его эльфа, даря знакомое тепло. Ему хотелось, чтобы Трандуил никогда больше не разжимал руки, так крепко и правильно обнимающие его за спину и шею, хотелось вечность слушать гулкий стук его сильного сердца в этом настоящем, а не иллюзорном мире, где его князь жив. Наверное, это был самый ужасный его страх — страх потери, потому что только это могло его уничтожить без остатка. Больше ему бояться нечего. — Ты как? — мягко спросил его Трандуил, потирая ладонями напряженные мышцы и пытаясь заглянуть в глаза. Гарри их прятал, тени еще не до конца развеялись в его запутанном сонном разуме, но он уже был близок к тому, чтобы начать дышать спокойно. Вместо ответа он притянул эльфа ближе и уткнулся носом куда-то за острым идеальным ухом, тихо сопя и все еще предательски подрагивая всем телом. — Давай я принесу нам чая? — тихий голос Трандуила был едва слышен. Гарри замотал головой, не в силах отпустить живое и дышащее доказательство того, что его мир не рухнул. Трандуил вздохнул, откидываясь на подушки, и Гарри поерзал, перекидывая ногу через сильные бедра и прижимаясь к эльфу всем своим худощавым телом. Эльф принялся гладить его, нежно касаясь волос и позвонков, растирая успокаивающие круги на гибкой пояснице. Он начал напевать давно забытые им песни, те, что еще ребенком слышал в Дориате, голосом успокаивая свое счастье, взбудораженное кошмаром, который он едва ли успел осознать сам. Смутные тени, обрывки и отчаянное чувство потери и ужаса, которое только успело коснуться его, выдернув из крепкого сна. — Гарри, душа моя, я здесь, — шептал он тихо между напевными строками снова и снова, пока его волшебник не начал ерзать, стыдливо отводя глаза. Так ярко и полно показанная им слабость смущала парня до алеющих ушей, и Трандуил понял, что Гарри даже не осознает сейчас, насколько они связаны, что означало — разбудивший их сон до сих пор влияет, мешая ему связно мыслить. — Габриэль, — он нежно начал целовать край горящего от стыда уха, — как ты смотришь на то, чтобы мы сейчас, пока ночь на дворе, выбрались наружу для одного очень важного и чрезвычайно-таинственного дела? Мне очень нужна твоя помощь и безраздельное внимание. Гарри механически кивнул, и Трандуил помог ему одеться, собирая все необходимое и с щемящим сердцем наблюдая за тем, насколько его Гарри выбит из равновесия. А потом они шли по ночному лесу, и постепенно холод, простор, новые звуки и окружение сделали свое дело, помогая парню вернуться в реальность. Теперь он с интересом оглядывался, рассматривая серебрящиеся в свете яркой полной луны сосны, вслушиваясь в уханье сов и шуршание мелких лесных зверьков, которых они успели спугнуть. — Так куда мы идем и зачем? — наконец задал он мучающий его вопрос, и Трандуил с радостью заметил блестящий осмысленный взгляд и морозный румянец на бледных до этого щеках. — Мне досталось по случаю одно сокровище, и сейчас мы идем его закапывать, — таинственным голосом отозвался Трандуил, весело блестя глазами, и Гарри засмеялся. — Может, наоборот? — поднял он бровь. — Сокровища нужно откапывать, иначе это не настолько интересно, как ты говоришь. Секрет всегда увлекательней найти, а не потерять. — Вот увидишь, — усмехнулся Трандуил, широко шагая по самому древнему и наименее отзывчивому к его силе лесу. Он надеялся, что это скоро изменится, ведь секрет, про который так небрежно он сказал Габриэлю, сейчас лежал у него в кармане дорожной куртки. — Итак, когда мы придем в твое таинственное место, чтобы закопать клад? — Когда ты сам этого захочешь — подойдет почти любое, что тебе приглянется, — Трандуил с удовольствием наблюдал, как округляются глаза его любимого и он морщит лоб, пытаясь угадать, чем они вообще планируют заниматься. В один миг все точки в его голове сошлись, и торжествующий блеск зажегся в ясных зеленых глазах: — Ага, — широко улыбнулся он, — у тебя ненароком, совершенно случайно, но очень к месту завалялось… или оказалось… — Появилось, — продолжил, усмехаясь, Трандуил, — возникло и целенаправленно подарилось… — Одно маленькое белое семечко, — закончил Гарри, осматриваясь по сторонам и ответственно выбирая самое подходящее место, чтобы посадить юное и волшебное эльфийское Белое дерево. — Потому что в каждом лесу должно быть что-то настоящее и прекрасное, что не позволит угаснуть древнему… — Волшебству, — закончил Гарри, и они оба усмехнулись. Здешний лес был намного меньше всех прочих, хотя и звался Вековечным. Его пересекали многочисленные речушки, тропинки, тракты, большую часть заняли древние могильники, а часть отобрали топи и болота. Трандуил своим эльфийским чутьем нашел идеальное место для посадки семени Белого дерева, которое он получил, спускаясь снова под землю в поисках Гарри. Он объяснил, что вскоре после этого лес разрастется и перестанет уступать остальным, и Гарри представил, что тот дотянется даже до Синих гор на юго-западе Шира. Высокие стволы деревьев, хвоя под ногами, свежий, слегка морозный воздух и небо, до звезд на котором, казалось, можно дотянуться рукой, превратили в общем-то простую легкую прогулку в незабываемое событие, но больше всего Гарри отчего-то запомнился серебристый смех его эльфа, его теплые крепкие руки и звезды, которые отражались в чужих глазах. И не было зрелища прекраснее, чем его спутник. К своему удивлению Гарри заметил, что в зоркости и легкости движений теперь не уступает своему эльфу — лес переливался в мягком лунном свете сотнями разных оттенков и был наполнен шорохами и скрипами. Причем, он мог с ходу определить, что в дупле над ними в одном из деревьев пищат бельчата, а в десятке метров справа шуршит еж. Позади слышалось тихое уханье совы и шелест ее крыльев — птица только приземлилась на ветку, а впереди и очень далеко от них проскакало несколько оленей. Эти знания удивляли, сами всплывая в голове, стоило только обратить внимание на окружающие его звуки, но при этом, отвлекаясь от живущего своей жизнью леса, Гарри мог спокойно думать о своем или наблюдать за Трандуилом. Место, удобное для роста такого огромного дерева, каким Гарри запомнил его в ЛасГалене, они нашли быстро. На одной из полян, почти в центре самого обширного лесного массива, ближе к горам и пустошам, чем к самому Ширу. Гарри подсознательно казалось, что эта часть леса больше нуждается в оздоровлении, чем окрестности самого Шира и долины хоббитов. Росток засветился мягким мерцающим светом, стоило ему очутиться в земле. Гарри воочию видел эту незримую, но вполне ощутимую эльфийскую магию созидания, которой были подвластны и растения, и животные, и все вокруг. Узкие тропы легко стелились под их ногами, и ни разу Гарри не запнулся, не зацепился неуклюже о выступающий корень или торчащий сучок. Лес словно принял с этим семенем и самого князя, и его власть над ним, его право — неоспоримое, незыблемое право быть и повелевать. Он как-то сразу посветлел, будто восстал от тяжкого сна, как и сам Гарри, смахнул неясные остатки сонной хмари и наполнился новой чистой энергией. Хотелось бежать, раскинув руки, лаская кончиками пальцев высокие шелковистые травы, которые встречались на пути, падать в них и бесконечно смотреть на это невозможное и прекрасное ночное небо. Они еще долго гуляли по лесу, и Гарри неимоверно приятно было слышать рядом легкие шаги того, с кем он был готов разделить всю свою жизнь.