Против всех

Мне было как-то не по себе с утра. Наверное, от чувства, что я ещё целую неделю не увижу Леона. Но я прилежно подготовился к работе, вымыл не только медицинский пункт, но и свою личную часть, позанимался текущими документами, немного полистал методичку. Было скучно. Делать ничего не хотелось. Хотелось валяться с Леоном и смотреть на звёзды, потягивая что-нибудь алкогольное. Но отставить горячку! Мне очень пригодится это время, чтобы немного остыть и адекватно оценить свои чувства. Сдается мне, я просто очарован, хотя, конечно, кто бы не был? Надо хорошенько подумать и разобраться в себе, может, не так уж он мне и нравится, ну в самом деле. За такие мысли Леон мне приснился. Сон был сумбурным, невнятным, но наполненным поцелуями и сексом, так что проснулся я с просто каменным стояком. Ладно, понял, понял, нравится он мне, очень нравится. При этом, у меня появилась нездоровая привычка каждые полчаса проверять календарь и вздыхать. Заняться было нечем, так что время тянулось очень медленно, но я был даже и рад, потому что уж лучше так страдать, чем получить экстренного пациента с серьезным ранением. Без аппетита ковыряясь в обеде, я задумчиво пялился на календарь. Если Леона не будет пять дней, то он вернётся уже послезавтра. Если шесть, то уже не так приятно. Интересно, а он скучает по мне? Хотя ему там, наверное, и некогда. У него же все хорошо? И ему бы, в идеале, вчера или сегодня стоило бы швы снять, у них там есть медик? Пол под ногами дрогнул так, что по поверхности супа у меня в тарелке пошла рябь. Я невольно напрягся, потому что, блин, над нами целая гора, не хотелось бы ощутить ее тяжесть у себя на макушке. И тот же ненавистный голос, который каждое утро разрывал мне уши вместо будильника, объявил, что всем срочно нужно пройти в шлюз. Шлюзом, как я уже знал, называлось первое помещение убежища, бетонный короб, торчащий из склона на две трети и, фактически, находящийся снаружи. Значит, его не завалит, да? Так, а пострадавшие будут? Я смогу прихватить инструменты? Аварийный чемоданчик всегда собран, но медицинский пункт довольно глубоко, вдруг там будет обвал? Или вообще не в этом сейчас дело? Как понять? Впрочем, поток людей был настолько плотным, что я невольно пропустил нужный поворот. Старался только быстрее перебирать ногами, чтобы не упасть, потому что затопчут ведь! И почему именно во время моей стажировки должно было произойти что-то масштабное? А что дело масштабное, стало понятно очень быстро, потому что пол решил сбежать из-под ног. Я забился ближе к стене и сел, прислонился спиной к холодному бетону, чтобы иметь побольше точек опоры. Машинально осмотрел присутствующих — довольно много, явно больше сотни человек. И это всего-то десятая часть всего населения Хэвлоктауна, что намекает на катастрофу. Хорошо, что Леон по пустоши болтается, наверное, его вентиляция тоже обвалилась, я бы с ума тут сошел, зная, что он где-то там, в завале. Раненые появились очень быстро. Переломы, глубокие царапины, сотрясения, выбитые зубы — ничего по-настоящему серьезного и летального, к счастью. Оказалось, обвалился один из основных стволов шахты, за ним потянулись жилые помещения и коридоры. Уцелевшие и не сильно пострадавшие мужчины практически вручную разбирали завалы, чтобы найти остальных, а от меня требовалось оказать всем медицинскую помощь, имея на руках только пару острых ножей, горячую воду и одежду, которую снимали с себя и резали на тряпки. Пиздец, после такого мне не то что стажировку засчитать должны будут — сразу докторскую. И вообще, мне бы стоило связаться с профессором, по идее, сюда должны прислать профильных медиков, нормальных, а меня — отправить назад, потому что ситуация жёсткая, нестандартная, нет медикаментов, инструментов, перевязочного, все осталось под завалами. Но мой коммуникатор не мог подцепить сеть, он ведь простой, гражданский, а не дальнобойный какой-нибудь. Когда я подошёл с этой просьбой к мистеру Майерсу, он только зло сверкнул на меня покрасневшими от пыли глазами и проворчал, что у него нет спутникового коммуникатора, а местный усилитель сломался от обрушения. Я все понял и отстал. Во-первых, у него на бедре как раз спутниковый коммуникатор и висел. Во-вторых, ссориться с тем, кто явно хочет скрыть свой косяк, я не собираюсь. Пока что. Если он не понимает, что жители его поселения будут умирать без антибиотиков, жаропонижающих, противовоспалительных препаратов, возможно, от потери крови, нарушений давления — это не моя проблема. Да, очень многое из того, что необходимо, есть, совсем рядом, но до медицинского пункта несколько сотен метров коридоров, возможно, заваленных целой горой, так что, можно сказать, нет их. Если бы я был не в столовой, а у себя там... То, вероятно, там бы навсегда и остался. Очень повезло, что я сразу смог выйти, я, хотя бы, точно жив и даже невредим. Осталось только исполнить свой долг и помочь другим выжить. Я едва успевал замечать лица пациентов. Накладывал фиксирующие повязки из деревяшек и ткани на вывихи и очевидные переломы; промывал водой раны, выбирал самую чистую на вид ткань и заматывал потуже, чтобы останавливалось кровотечение; с фонариком осматривал травмы головы и проверял реакцию зрачков, просто укладывал таких пациентов рядочком, потому что не мог даже измерить артериальное давление. Ситуация осложнялась общей нервозностью. И если женщины просто молча плакали, не отрываясь от дел, то мужчины начинали проявлять агрессию по поводу и без. Например, мне едва не прилетело в челюсть за то, что я ощупывал ребра девочки-подростка, проверяя, нет ли трещин или переломов, потому что она жаловалась на затрудненное дыхание и боли. — Руки от нее убери, я сказал! — в который раз рявкнул на меня ее отец, несмотря на все объяснения, что это медицинская процедура и вообще стоило бы выйти за импровизированную ширму и не смущать юную пациентку. Я чувствовал, что закипаю. Меня бесила беспомощность, бесило, что я не могу оказать даже простейшую помощь, потому что нет ни дезинфектанта, ни инструментов, ни бинтов, не говоря уже о медикаментах. Бесили эти узколобые и ограниченные люди, бесил чертов Майерс, не желающий вызвать помощь. И крышечку у меня, всё-таки, сорвало. — Успокойтесь, — в очередной раз потребовал я, — меня не интересуют женщины. В наставшей тишине я только мысленно извинился перед Леоном, который меня просил не выходить из шкафа перед этими людьми. И плевать. Что я, не справлюсь? Не маленький. — Сюда иди! — мужчина дёрнул свою дочь за руку, бедняжка даже вскрикнула, хватаясь за бок. — Я не позволю, чтобы тебя лапали всякие пидарасы! Странная логика. Натурал — лапает и пристает, мерзко. Гей — тоже лапает, тоже мерзко. Странно, странно работает его голова. Да и пожалуйста, я же не буду бегать и заставлять. Если кто-то слишком горд, чтобы принять от меня медицинскую помощь, значит, не так уж сильно он и ранен. — Не настаиваю, — пожав плечами, я одернул рукава, — следующий, пожалуйста. Очередь истаяла буквально на глазах. Вот как, даже с сильным болевым синдромом от перелома можно быть гомофобом? Ну, что ж, лечение — дело добровольное. Я чувствовал себя так мерзко. Все они терпели, страдали, но не подходили ко мне, не позволяли подходить детям и женам, будто я прокаженный. Если бы промолчал, то сейчас уже многим бы помог, насколько имеется возможность. Но разве я виноват? Разве я заразный? Стал плохим врачом от того, что мне нравятся мужчины? Разве я к кому-то приставал, позволял себе что-то непристойное? Неважно. Я ни за что не откажу в помощи, только бы позволили ее оказать. Когда из коридора вынесли мужчину, у которого из бедра буквально хлестала кровь, я подхватил нарезанную на бинты ткань, бросился к нему. Хотя бы наложу жгут, это явно артерия, ушивать нечем, но, может быть, найду что-нибудь подходящее, смастерю примитивный шунт... Меня оттолкнули с такой силой, что я пребольно упал на копчик. — Сгинь, пидрила, — презрительно бросил один из шахтеров. — Нужно остановить кровь! — я поднялся, стараясь не испачкать тщательно вымытые руки и ткань, и без того не идеально чистую. — Это артериальное кровотечение, он же!.. — Свали, сказал! — уже прикрикнули на меня. Они настолько раздражены и напуганы, что лезть к ним будет самоубийством. И я не стал. Только попросил взять ткань, наложить жгут, но они и тут меня послали. Он ведь умрет! Истечет кровью и умрет! Неужели принципы могут быть так дороги? Причем сам травмированный без сознания, это решение приняли за него. Значит, на них и будет вина за его смерть. Я пытался себя в этом убедить, но не получалось. Никто, кроме меня не виноват. Я не должен был признаваться, я не должен был отступать. Я подходил ещё несколько раз, но меня прогоняли. Оставалось только беспомощно наблюдать, как слабеет фонтан крови, как бледнеет кожа мужчины. Как он умирает. Я старался не смотреть, но не мог отвести взгляд. Я бы вряд ли смог его спасти без инструментов и донорской крови, но и просто беспомощно наблюдать казалось мне убийством. Он умер не у меня на столе или руках, не из-за моего решения, но я все равно чувствовал, что никто, кроме меня, не виновен. Скорбные переговоры шепотом над трупом и слезы вдовы меня только разозлили. А если бы я смог? Если бы получилось что-то сделать? Или если бы здесь была бригада медиков из ближайшего города? Нет, конечно, они готовы умереть, лишь бы никто не узнал об обвале и не прикоснулся к гею. Мерзкие, мерзкие людишки. Спустя время открыли аварийную комнату, там обнаружились концентраты, немного посуды, женщины начали готовить ужин. Что стоило положить туда ещё и аптечку? Я почти не успел пообедать, набегался, нанервничался, так что не отказался бы от тарелки жиденького супа, но мне не предложили. Дети помогали, разносили всем миски и сухие галеты, но ко мне никто не подошёл. Вот, значит, как, да? Ну и к черту, у меня тоже есть гордость, с голоду не умру. Раненые все прибывали, к счастью, без тяжёлых, ещё больше людей выходили из разобранного коридора на своих двоих. Все хотели подойти ко мне, радовались, что врач в порядке, а потом до них доносили счастливую новость, что я гей, и мое одиночество продолжалось. Я все сильнее злился, просто до бешенства, потому что ну насколько же нужно быть тупыми? Пусть мучаются, пусть умирают, пусть всю жизнь хромают из-за неправильно сросшихся переломов, я ни к кому больше не полезу, я же злобный пидарас! К вечеру становилось холоднее. Я забился в угол за своей ширмой и сидел молча. Никому не было до меня дела, и это хорошо. Повезло, наверное, что они заняты выживанием и спасением остальных, а то могли бы и моим воспитанием заняться. Но я всё равно не боялся, просто не получалось. Наверное, потому, что я слышал стоны раненых, страдающих от боли. Им я бы вряд ли смог чем-то помочь, просто нечем, но зато хоть зафиксировал бы вывихи и переломы, чтобы они не беспокоили при каждом движении. — Ещё и этот явился, — фыркнули рядом, я хорошо расслышал. — Скоро в Хэвлоктауне одни пидары и будут жить, — хмыкнули в ответ. Леон? Это Леон? Он ведь должен был, в лучшем случае, завтра появиться, разве нет? — Тим? — окликнул меня знакомый низкий голос. Леон! Я поторопился встать, и он заглянул за ширму, едва не свалив ее. — Боже, Тим, ты в порядке? — без лишних слов авантюрист сгреб меня в объятия, даже от пола оторвал, пыльный, запыхавшийся, сразу же поставил обратно. — Цел? Ничего не болит? — Да, я цел, — не обращая внимания на сказанное, он похлопал меня по плечам, повертел, — сразу успел выйти сюда, все хорошо. — Пиздец, на пару дней оставил, — проворчал Леон, снова прижал меня к себе и тяжко вздохнул, — ничего не хочешь мне сказать? Я занервничал. Это он про мой каминг-аут? Ну я же не сделал ничего плохого, это все они, принципиальные и немного сумасшедшие. — Вайсс, выметайся, никому не хочется тебя видеть, — строго потребовал мистер Майерс, — так и знал, что без тебя не обошлось, испортил нам врача. Ну, пожалуй, тут ещё кто кого... Всё-таки, он вел себя прилично, это я приставать первым начал. — Давай-ка не нуди, — вдруг неожиданно жёстко ответил Леон, с напускной ленцой растягивая слова и мягко задвигая меня себе за спину, — а не то я отрежу от тебя кусок. На вкус будет так же говняно, какой у тебя характер, зато питательно. Кошмар какой! Разумеется, мэр предпочел исчезнуть, может быть, вернётся не один. Зачем так сразу? С другой стороны, подошёл он не с самыми дружелюбными намерениями, сразу было заметно. — Ты чего злой такой? — пробормотал я, нерешительно топчась рядом, пока блондин стряхивал с себя рюкзак и расстегивал молнии. — Я только и думал эту неделю, как вернусь, отосплюсь и отдеру тебя, — пробухтел Леон, вынимая и встряхивая тонкий спальный мешок, — но тут эти придурки, нет вообще нихера, что могло бы сойти за смазку, — грохнув по полу связанными изолентой магазинами от оружия, он прищурился на меня, — я в бешенстве, да ещё и не посплю теперь нормально, — мне оставалось только вздохнуть, потому что мои планы на нашу встречу не сильно отличались от его собственных, — ещё и едой с тобой не поделились, да? Я пожал плечами. Голодный, конечно, но что поделать, он не пойдет ведь отвоевывать этот несчастный суп? Авантюрист вытащил из рюкзака все. Какую-то складную посуду, одежду, противогаз, ботинки, несколько жестяных банок, большую бутылку с водой почти на дне. Сам рюкзак он расстегнул, разложил на полу, бросил сверху спальник. — Сильно голодный? — поинтересовался Леон, снимая куртку. — Не очень, — приврал я, и желудок сразу же предательски заурчал. — Тут кое-кто пытается сказать мне правду, м? — хмыкнул он, тыкая меня пальцем в живот. Было щекотно, я попытался увернуться, но мужчина только ухватил меня в объятия, поцеловал в висок. Он улыбался. И я тоже. А ведь совсем рядом было столько раненых, которым я не мог помочь, что даже дышать мне должно было быть совестно. — А у тебя нет с собой аптечки? — поинтересовался я, оглядывая горку извлеченных из рюкзака вещей. — В этот раз не взял, в группе был врач, — пожав плечами, он уселся на свою куртку, подвинул к себе какой-то довольно примитивного вида прибор, начал что-то на нем крутить, — а какой ствол обвалился? По идее, твой медпункт в стороне, могло и не зацепить. Я только пожал плечами, потому что в планировке шахты и убежища ничего не смыслю. Приборчиком оказалась горелка, Леон поставил на нее небольшую кастрюльку, вылил в нее всю остававшуюся в бутылке воду и со вздохами встал. Размял плечи, зевнул и посадил меня на нагретое место, чмокнул в лоб. — Что нести-то? — спросил он, сидя рядом со мной на корточках. Я только приподнял брови, не понимая, о чем он. — У тебя есть типа тревожный чемоданчик или что-нибудь в этом роде? Он собрался пробраться в медицинский пункт? Но там ведь обвал! А если его там завалит, что мне делать? Как быть со своей совестью? — А если с тобой что-нибудь случится? — я даже за руку его взял, чтобы не вздумал рисковать жизнью ради эфемерных перспектив. — Ну я же пидар, а не пидарас, — усмехнулся блондин, и я, черт побери, так скучал по его выразительному лицу, хоть поцеловать бы, ну правда... — вентиляцию лучше меня никто не знает, попробую пролезть, если будет опасно, то не стану рисковать, обещаю. Я рассказал ему, что чемоданчик стоит под столом, в нем есть все необходимое. На столике лежит пенал с моими инструментами, они очень дорогие и вообще подарок от родителей, я бы очень не хотел оставить их здесь. В шкафчике справа от стола медикаменты, они разложены по контейнерам в соответствии с назначением, но контейнеры громоздкие, можно высыпать все в пакеты. Там же перевязочный материал, дезинфицирующие средства и шприцы, тоже пригодятся. Леон все выслушал, покивал, записал те наименования лекарств, которые нужнее всего, спокойно открыл люк в стене и юркнул в вентиляционные ходы. Мне было неспокойно его отпускать, раз уж потолок перестал быть надёжным, но он большой мальчик, может сам решать, да и захотел вот сделать благое дело, я ведь не могу запретить. По идее, это моя работа — любыми путями прорываться к запасам медикаментов и спасать жизни. Уж точно не смотреть молча, как кто-то истекает кровью до летального исхода. Похоже, мое общение с местным изгоем напомнило всем о том, что я, вообще-то, тоже признался в нетрадиционной ориентации. До этого, видимо, были проблемы посерьезнее, а теперь прозрели. Дождались, пока вооруженный и агрессивный, при необходимости, мужчина уйдет, и угрожающе на меня надвинулись. Не зря я не высовывался из-за своей ширмы, старался не попадаться лишний раз им на глаза. Разговаривать с ними, конечно, будет бесполезно, но у меня ещё пока есть рычаг давления. — Мистер Майерс! — громко позвал я. — Вы же знаете, что, если я здесь пострадаю или погибну, стажёра вам больше никогда не дадут? Даже без моего нелестного отзыва Хэвлоктаун будет признан недостаточно безопасным. Новоиспечённых медиков отправляют в такие городишки, чтобы поднабрались практического опыта, может быть, решили, что хотят остаться и работать на благо отдаленного уголка страны. Но уж точно никто не хочет, чтобы специалиста, на которого потрачена уйма денег и времени, бездарно прохлопали, поэтому в конфликтные места или поселения с излишне консервативным, если можно так выразиться, контингентом без пяти минут дипломированных докторов не отправляют. Хэвлоктаун и так будет под вопросом, раз уж тут произошел обвал, а если я ещё и пожалуюсь на твердолобых шахтеров, которые не позволяли мне в критической ситуации оказывать первую помощь, то вообще из всех списков вычеркнут. — Оставьте его, парни, — неохотно поманил их мэр, — ещё много работы, потом, все потом. То-то же, нечего обижать единственного здесь врача. Неужели у самих мозгов не хватает для такого простого вывода? Зато я волей-неволей выглянул из-за ширмы и с радостью заметил, что народу стало больше. От сотни человек не было столько гомона, да и просторно было очень, холл большой, а теперь яблоку негде было упасть, в углу группой возились дети. Они наделали постелей, буквально из ничего, разложили на полу рядами одеяла, в первую очередь явно укладывали раненых. Ещё я заметил миссис Вайсс и глубоко беременную миссис Райт. Женщины ходили от одного к другому, утирали покрытые лихорадочной испариной лбы, давали воду, кого-то кормили супом с ложки. Ну ничего, если сейчас вернётся Леон с лекарствами, я ещё раз предложу. Может быть, хоть теперь не откажутся, ну в самом деле, какая разница, гей я или нет, если жизнь под угрозой? Пришлось ждать довольно долго, я разволновался. Если бы он вернулся через пару минут, было бы понятно, что просто наткнулся на завал и повернул назад. А так — что? Эта часть не была затронута обвалом? Или он что-то зацепил, ещё один участок обрушился, и теперь из-за меня Леон... Так, Тимоти, возьми себя в руки! Все будет хорошо! Сейчас и он сам вернётся, и медикаменты с инструментами принесет, все будет хорошо! Вода в котелке закипела, я осторожно повернул вентиль и перекрыл газ. Не знаю, зачем она была ему нужна, потом ещё раз подогреет. Ох, ну где же, где же он? Бессовестный Леон вернулся через целых пятнадцать минут, но зато и с чемоданчиком, и с тремя буквально битком набитыми пакетами, а ещё у него на плече была моя сумка. Ещё и вещи мои собрал? Отлично, отлично! Я хоть смогу на ночь надеть ещё пару слоев, а то уж очень зябко. Расчувствовавшись, я чмокнул его в губы за, действительно, бесценную помощь. Ему не хватило, он ухватил меня за подбородок и поцеловал глубже, немного властно, а ещё царапалась его щетина. Я так соскучился. Сейчас, после всех стрессов и разлуки, я бы так хотел его. Но пришлось отдирать себя от горячего мужика и заниматься ревизией того, что он добыл. Выбрав пару блистеров самых ходовых препаратов, я бросил их в чемоданчик, надел стетофонендоскоп, ополоснул руки и выпрямился. Предложу только раз, пошли они все нахрен. — Кому нужна медицинская помощь? — громко спросил я. Поднялось сразу несколько рук с импровизированных постелей. Отлично, поубавилось гордости, да? — Он же педик! — шикнул на ближайшего ко мне пациента его сосед. — Да похуй, я сдохну сейчас! — простонал бледный мужчина с очевидным открытым переломом одной из берцовых костей. Я ходил от больного к больному, фиксировал, обезболивал, выдавал жаропонижающие и противовоспалительные, осматривал, слушал, промывал, зашивал, накладывал повязки, ощупывал, делал инъекции, успокаивающе обещал, улыбался. Делал все, что было в моих силах, спасибо Леону, теперь это куда больше, чем до его экспедиции в медицинский пункт. Сам авантюрист истуканом стоял у ширмы с автоматом на плече, наблюдал за мной. Я не был уверен, что такого рода помощь мне понадобится, но не возражал, только собирался поблагодарить, когда закончу. Собирался, собирался, собирался — а пациенты все не заканчивались. Леон поманил меня, сурово хмурясь. Что, я что-то сделал не так? Вроде бы, ворчание про мою ориентацию прекратилось. Но я всё равно подошёл, чувствуя, что валюсь с ног. Поесть бы, посидеть немного — и я смогу работать дальше. Интересно, теперь-то мне дадут немного супа? — Отдохни хоть десять минут, — посоветовал блондин, едва ли не силой усаживая меня на пол, на свой пустой рюкзак. Я попытался сопротивляться, но не вышло, да и вкусно пахло чем-то мясным, — пожуй, кофе попей, а то бледный уже. Места за крошечной ширмой уже не было, его занимали наши вещи, так что он сел рядом со мной, у всех на виду, вручил мне миску с горячей, дымящейся тушёнкой, какой-то кашей и консервированной кукурузой. И себе такую же порцию взял, скрестил ноги, наклонился немного вперёд, сгорбился и молча, быстро начал есть. Как тот, кто привык делать это в спешке, едва ли не украдкой. — Ну пиздец, у нас концентраты, а у них мясо! — проныли рядом. — А ты тоже Вайссу жопу подставь, может, поделится! — хохотнул другой голос. Мерзкие. Очевидно же, что это просто остатки его запасов после путешествия по пустоши. И что-то я не заметил, чтобы ему предлагали другую еду, хоть галету завалящую. — Что-то пять лет до этого никого не волновало, что я ем, где я сплю и жив ли я вообще, — хмыкнул Леон. Я сначала не понял, почему он отвечает этим парням, а потом дошло, что пассаж был адресован совсем не им. Метрах в пяти от нас сидела, кутаясь в одеяло, миссис Вайсс. Она не смотрела в нашу сторону, почти демонстративно, и хмурилась. Все равно не понимаю, какими сильными должны быть убеждения, чтобы отказаться от своего сына. Тем более что сам сын все никак не отпустит ее. Да, наверняка, обижен, но помчался вступаться и мстить, когда на нее напали. Уверен, за всеми этими наслоениями недопониманий и взаимных упрёков они все ещё семья, все ещё очень любят друг друга. Но это не мое дело, если честно, только их двоих. И я бы ни при каких обстоятельствах не пошел первым мириться, если бы меня так подло бросили и предали. Леон вручил мне кружку кофе, обжигающего, буквально кипятка, и потребовал, чтобы я никуда не ходил, пока не допью. Пришлось сидеть и отдыхать, и да, я чувствовал, что отдых мне, и правда, был очень нужен. Хотя бы маленький перерыв, потому что я совсем уж забегался. С тяжёлыми травмами всех уже осмотрел, для всех сделал все возможное. Остались только вывихи, ушибы и царапины, но и их я хочу осмотреть сегодня же, сразу. — Когда тебя забирают? — тихонько поинтересовался блондин, покачивая свою кружку. — Я ещё не связался с профессором, — пробормотал я, опуская взгляд, — мэр Майерс не дал мне. — Неудивительно, — хмыкнул Леон, положил мне на колено свой большой и тяжёлый спутниковый коммуникатор, — ему уже года три как докладывали, что ствол надо укреплять, а это же деньги, и так сойдёт. Зло фыркнув, мужчина отвернулся. Это ведь его родной город, ему, наверное, непросто видеть, что все превратилось в руины. Здесь его семья, о которой он все равно заботится. Здесь его сокровище. Но если здесь больше нет города, не... Не захочет ли он уехать поскорее? Со мной? Боже, Тимоти Бирн, ты такой эгоист! Я не знал, кому надо докладывать, чтобы вызвать помощь, да мне и не нужно. Если мэр решил, что справится своими силами, то пусть. Я просто отправил письмо на личную почту профессора, подробно описал ситуацию и попросил сообщить, когда и каким способом завершится моя стажировка при новых условиях. По идее, я могу уже и покинуть Хэвлоктаун, раз ситуация стала небезопасной, отправят куда-нибудь ещё заканчивать стажироваться. Или, может быть, засчитают и так, я за сегодня столько ран обработал и переломов зафиксировал, сколько не было бы даже на десяти обычных стажировках. В одном из углов началось нездоровое оживление. Я присмотрелся — как раз там была моя беременная пациентка. Ох, блять, ну только не это... Конечно же, меня позвали. Хоть она и рожала раньше сама, но делала это в воде, а здесь создать ей такие условия не представлялось возможным, так что она хотела, чтобы я присутствовал и, может быть, помог, если понадобится. Воды уже отошли, процесс начинался. Я упер руки в бока, чтобы не было видно, как они дрожат. Это ведь новая жизнь! Ответственность за нее будет на мне, как и за жизнь матери. Но я справлюсь, тем более, она опытная роженица, все будет хорошо. — Ещё всякие педики между ног у моей жены не копались! — возмутился, вероятно, мистер Райт. Нет, ну он идиот? Если я гей, то меня уж точно там ничего не интересует, не кажется ему? — Если я нормально не рожу, то и ты там копаться больше не будешь, — неожиданно холодно процедила миссис Райт, — проваливай отсюда, нечего мужику тут делать. На удивление, он послушался. Зыркнул на меня злобно, но ушел. Мне вызвалось помогать несколько женщин, я попросил соорудить какое-нибудь прикрытие от чужих глаз прямо вокруг нас, чтобы не переносить пациентку. Принесли много ткани, кипячёную воду, я обработал руки и роженицу спиртом, ей под плечи подложили свернутое одеяло, чтобы устроилась полусидя. Я старался разговаривать с ней спокойно, она, кажется, тоже не сильно нервничала, приняла удобную и вполне правильную позу, расслабила, насколько это было возможно, ноги. Все нормально. Все получится. Миссис Райт отлично чувствовала свое тело, так что приготовления мы завершили как раз к началу потуг. Мне хотелось начать дыхательные упражнения вместе с ней. — Тихо-тихо, — прямо за спиной произнес Леон. Он-то что тут делает? — не лезь туда, она же тебе сказала. Ладно, он решил поохранять наш маленький кабинет, спасибо ему за это. Так, ладно, что я знаю? Тужиться, пока головка не покажется, потом не тужиться, потом опять тужиться. Все просто. — Да ладно, доктор, — усмехнулась бледная миссис Райт, вцепляясь в ножку стула, — я, в отличие от вас, не впервой, не волнуйтесь так. — Очень полагаюсь на вас, — улыбнулся я, рукавом утирая пот со лба. Хорошо, что она понимает, очень хорошо. Роды прошли идеально, как по учебнику. Может быть, потому что не первые, срок не перехожен, малыш не очень крупный. Мне оставалось только принять его, прочистить крошечные нос и рот, он не закричал сразу, так что я перестраховался и шлёпнул его легонько. — Ну вот и все, — с облегчением улыбнувшись, я погладил маленький лобик, сморщенный от усердного крика, — добро пожаловать. Мальчик, миссис Райт. Я завернул его в простыню, перевязал и перерезал пуповину, обработал ее и передал ребенка матери. Пока мы с ней разбирались с плацентой и дезинфекцией, новорожденный уже с увлечением рассасывал грудь. — Если бы я уже не был геем, то точно бы им стал, — прохрипел Леон. Я обернулся. Оказывается, наши метания повалили одну из секций, но этого никто не заметил, так что у процесса появления новой жизни на свет были двое свидетелей. Мистер Райт и мистер Вайсс, который не давал ему вмешаться. — Поздравляю, у вас мальчик, а теперь уходите, — я налил себе на руку немного воды и растер, пытаясь смыть кровь. Дамы помогли мне вымыть руки и умыться, я стащил через голову куртку и еле дошел до своей уже почти родной ширмы. Там меня уже ждал Леон с кружкой горячего кофе, усадил на рюкзак, чмокнул в лоб и еле слышно сказал, что я молодец. Я так странно себя чувствовал. Раньше я уже спасал жизнь, несколько минут делал непрямой массаж сердца, пока оно не запустилось, тогда не мог несколько ночей нормально спать. Это ведь так удивительно, когда кто-то умирает, а ты не позволяешь этому случиться. А теперь этими же самыми руками я помог новому человеку, новой жизни появиться на свет. Да, особой помощи от меня и не было, так, на подхвате, но я даже этому рад. Не знаю, справился бы, если бы что-то пошло не так? Но уже ни к чему об этом думать, уже все получилось, уже все хорошо, малыш в порядке, мама тоже, у нее есть помощницы. Осталось только выпить кофе и постараться унять нервную дрожь. — Может, поспишь? — предложил Леон, похлопал по расстеленному спальному мешку. — Поздно уже, набегался ведь. Да. Да, я очень устал. Но могу ли я сейчас лечь спать? Вроде бы, могу, всех тяжёлых осмотрел, если кому-то будет что-то нужно, пусть подходят сами. Так что я забрался в спальник, спрятанный, по возможности, за ширмой, блондин сунул мне в ноги завернутую в футболку бутылку и застегнул длинную молнию. В бутылке, похоже, был кипяток, она буквально обжигала даже через несколько слоев ткани. — Очень горячая, — попытался пожаловаться я, отодвигая бутылку от своей ноги, но она упорно скатывалась обратно. — Сунь куда-нибудь в самый низ, ещё пару часов будет греть тебя, — посоветовал Леон, надевая куртку и укладываясь рядом, обнимая меня поверх спального мешка. — А ты? — спросил я, ерзая, чтобы устроиться удобнее на жёстком полу. Не уверен, что мы поместимся тут вдвоем, но ведь холодно же, он не заболеет, если будет спать только в одежде? — А я буду греть тебя всю ночь, — тихо усмехнулся Леон, делая вид, что не понимает, о чем я. Я хотел спорить, хотел убедить его взять бутылку себе, но моргнул и больше не смог открыть глаза. Жаль только, что наша встреча после его работы получилась такой смазанной. Казалось, я поспал всего-ничего. Мне приснился короткий и смазанный сон, а потом сразу же начали трясти и звать. — Просыпайся, малыш, — мягко проурчали мне в ухо, таким приятным низким голосом, — поезд через полчаса. Поезд? Какой... Ох, поезд! Я послушно сел, выпутался из спального мешка, поежился от прохлады и потянулся. Леон, оказывается, уже сообразил нехитрый завтрак, приготовил теплую воду, чтобы я мог умыться и почистить зубы. Он такой заботливый, такой нежный. Ну вот как я могу его тут оставить? Как могу хотя бы не попытаться позвать его с собой? Завтракая галетами со сладким джемом, я прочитал ответное письмо от профессора. Он несколько раз спросил, цел ли я, сообщил, что учебная часть срочно купила для меня билет на ближайший поезд, я вернусь в столицу и оставшуюся часть стажировки буду проходить уже по новому профилю, по кардиохирургии. Отлично! Действительно, просто прекрасно. Я так рад, что именно он мой научный руководитель, уж очень печется обо мне, всегда старается подобрать для меня лучший вариант — что со стажировкой, что с ординатурой. Леон, похоже, действительно совсем не спал. На его светлой коже были хорошо заметны темные круги под глазами, да и зевал он постоянно. Как он будет здесь? Я лишний раз раздразнил местных, ему опять достанется? Или уйдет в вентиляцию? А вдруг его завалит? Но я ничего не спрашивал. Ни с кем не разговаривал. Они смотрели на меня враждебно, видимо, уже знают, что я уезжаю. Да, я бросаю их в сложной ситуации. Но, если бы мэр не пытался скрыть эту катастрофу, здесь бы уже давно была бригада медиков с переносной аппаратурой, так что не я здесь главный злодей. Так ещё и они, по большей части, отказывались от моей помощи, что я, уговаривать должен? Я подошёл только к миссис Райт. Она хорошо выглядела, ни на что не жаловалась, мальчик спокойно посапывал, укутанный поверх пеленки в большую, явно отцовскую куртку. — Я решила назвать его Тимоти, — поделилась пациентка, рядом раздражённо фыркнул ее муж. — Вот как, — улыбнувшись, я коснулся крошечного носика, — большая честь для меня познакомиться с вами, мистер Тимоти Райт. Надеюсь, у него все будет хорошо. И надеюсь, что я больше никогда не буду принимать роды, сам чуть от нервов не родил. Леон проводил меня до станции, мы немного постояли на холодном ветру. Пряча руки в карманах, я все не решался пригласить его. Пусть приезжает. Пусть хоть на шею ко мне садится, все равно, я так хочу, чтобы он был рядом со мной. Пыхтя и посвистывая, прикатил состав. Стоянка десять минут. Осталось только десять минут, чтобы взять себя в руки. Леон поднялся со мной в вагон, дошел до моего купе, положил сумку на полку. Нерешительно почесал затылок, пожелал мне хорошей дороги. — Слушай, я... — неловко начал он, старательно глядя в сторону. — Может, я... — Да, — просто сказал я. Знаю ведь, о чем он. Хорошо, что он первым решился, я бы, наверное, не смог, не знал бы, нужно ли ему это, нужен ли ему я. Блондин изумлённо взглянул на меня, и я уточнил: — Да, приезжай. Мягко, бархатисто смеясь, Леон наклонился и поцеловал меня, убеждая, что я прав. От него невозможно отказаться. Я чувствовал его руки. Длинные пальцы мягко, но настойчиво прижимались к моей шее, к затылку, я чувствовал каждый. Они были чуть раздвинуты и, казалось, охватывали все мое естество целиком. Уговаривали, защищали, ласкали — простым прикосновением. Если он уберет от меня руки, я просто умру. Вместо этого он задрал на мне куртку, не разрывая глубокий, жадный поцелуй. Я чувствовал его пальцы у себя на боках. Властные, но ласковые, горячие. Он придерживал меня и мягко поглаживал, закрывая глаза, я чувствовал только свою кожу и его руки на талии, будто не существовало ничего другого. И как я мог думать, что забуду его? — Дай мне месяц, ладно? — едва слышно прошептал мужчина, целуя меня в шею. — Я тут быстренько все улажу и приеду, обещаю. Хочется верить. Может быть, это и глупо, но мне хочется ему поверить, и я поверю. Но, если это и неправда, я должен знать. А времени до отправления осталось всего-ничего. — Что означает твоя татуировка? — прямо спросил я. — Что, думаешь, мы больше никогда не увидимся? — усмехнулся он. Я пожал плечами, потому что, в самом деле, обещать — не значит приехать. — Мой отец всегда говорил про храбрых людей, что у них сердце льва. Они с мамой работали на маленькой буровой, она была беременна мной, а ещё красивая ведь женщина, — звучит, как начало чего-то очень страшного, — местный главарь бандитов ее себе присмотрел, отцу пришлось спрятать ее и защищать. Он смог, как видишь, но сам от ран тоже погиб, — слишком торопливый и быстрый рассказ, но это просто невероятно, — он хотел назвать меня Леонхардом, мама хотела что-нибудь более обыденное, но в память о нем, как видишь, исполнила его желание. И я тоже стараюсь жить так, чтобы про меня смогли сказать, что у меня было сердце льва. — У тебя получается, — пробормотал я, касаясь широкой груди. Поезд дал свисток, и авантюристу пришлось выметаться. Только один короткий поцелуй на прощание — и он ушел. Решительно, как всегда. Но не вернулся в убежище, а стоял на перроне, ждал, пока поезд тронется. Мне хотелось обнять его, хотелось не отпускать, но я мог только послать ему воздушный поцелуй. Смеясь, Леон сделал вид, что поймал его, и приложил ладонь к щеке. Я не стал смотреть, как он медленно уменьшается, когда поезд тронулся, откинулся на спинку сиденья. Грязный, пыльный, заросший мужик в военной форме и с автоматом на плече — и при этом такой нежный и мягкий. Я могу только поверить ему. И, если он не приедет, я буду разочарован. Даже если не приедет — все равно это будут, однозначно, самые яркие и лучшие отношения в моей жизни.