Сорочьи перья

В лесу завыло, закричало, и Бажена тихо выдохнула, сложила руки, вознося короткую молитву Белобогу, умоляя о защите. Она стояла на опушке, не отваживаясь шага ступить, и слышно было, как сердце у нее стучит, пытаясь вырваться из молодой груди. Отваги в ней было немного, больше — отчаяния, глухого и беспробудного, тяжелой вины, навалившейся на нее, как злой ночной разбойник, пытающийся задушить. В лес она вошла, подождала немного, а потом побежала — прямо туда, где раздавался рев. Потому что боялась передумать да развернуться, спотыкаясь, прибрести ко двору и пасть перед родителями на колени, заливаясь слезами — что не смогла, не справилась. Но обида на саму себя и страх подгоняли Бажену, и она оказалась на поляне, высвеченной луной, заметила вьющиеся по краям ее тени. Лес жил, лес менялся, и она была всего лишь путницей, заблудшей душой. Бажена дрожащей рукой нашарила выбившийся из-под рубашки крестик. Не знала она леса, как, говорят, знали прежде в их роду, когда он им был дружественным и приветливым. Да только променяли они его на богатство, на купеческую долю, и Бажене чудилось, что каждый листик об этом знает — и зло трепещет на нее, проклиная наглую девицу. Зверь был рядом, Бажена слышала его дыхание, тяжелое, невыносимое. Боялась представить, как из темноты кинется, взмахнет лапой, перебивая вздох — и как когти рассекут ее грудь, обнажая трепещущее сердце. Подлое, лживое сердце… Она всхлипнула, но тут же опомнилась, торопливо вытерла жаркие слезы. Не время жалеть себя. Она оглянулась, пытаясь придумать, куда теперь идти. Страшный голос притих, и теперь Бажена вдруг ощутила себя потерявшейся, заплутавшей в лесу девочкой. И тогда из темноты выступил зверь. Огромный волк с белоснежной шкурой — ступал он так мягко и неслышно, словно бы во сне, словно и сам он был сном. В темноте блеснули льдистые синие глаза, оскалились белые мощные клыки. Рык зародился в его горле — и замершая Бажена почувствовала эту рокочущую дрожь на коже. Что-то внутри кричало ей бежать без оглядки, но Бажена рухнула на колени в мягкую траву, беспомощная и беззащитная. Протянула руки к зверю, снова чувствуя, как по щекам катятся обжигающие слезы — и никак не могут остановиться. Она знала эти глаза — разумные, почти человечьи, а потому такие страшные на узкой волчьей морде. — Олеся, Лесенька, ты меня не узнаешь? — взмолилась Бажена. — Прости меня, прости глупую, я все это не со зла, с досады сказала. Идем домой, матушка очень плачет, очень тебя видеть хочет. Сестра, которую она прокляла, которую жалила безжалостными словами из-за глупой обиды — совсем не стоящей, чтобы ради нее обращать в чудище. Бажена как сейчас помнила свой крик, свои слова — «Чтоб ты в лесу сгинула!», то, как она развернулась, мотнув косою. А потом услышала, как застонала-заскулила Олеся, падая на колени — чтобы потом из девичьего сарафана взметнулся дикий зверь и, как будто стоная, побежал в чащу. И не вернулась она ни в тот день, ни в следующий… На третью ночь Бажена сама шагнула в лес — и знала, что без Олеси не уйдет, иначе примет смерть от нее, поскольку эта была честная расплата за то, что она с сестрой сотворила. Волчица пригнулась и зарычала снова. Она бы бросилась, но тут раздался шорох в кустах, тени заплясали, совы в лесу заухали, кто-то еще завыл… Олеся-волчица вздернула голову, двинула ушами чуткими. Потом и Бажена услышала — тихий смех колокольчиком. Шаги. На поляну вышла женщина — красивая, гордая, статная. Остановилась напротив испуганной зареванной Бажены, и лунный свет ее высветил: и пронзительные ведьминские глаза — зеленые, яркие, — и толстые косы, лежащие на плечах. На плечи ее была наброшена богатая меховая накидка — Бажена, дочь купца, невольно узнала в прекрасном одеянии шубу из куницы. В руке женщина держала изящный лук, на поясе висел охотничий нож. — Ты сама ее пожаловала лесу, мне пожаловала, — промолвила лесная богиня. Поманила к себе волчицу, и грозный зверь пошел за ней послушно и мирно, как ласковый котенок. Бажена, задыхаясь, смотрела, как женщина кладет ладонь Олесе на загривок. — Что же ты, дитя, передумала? — смешливо спросила она. — Знаешь ли ты, кому ее пообещала? — Госпожа Девана, — всхлипнула Бажена, качая головой. Имя, слышанное от бабки. Имя из прошлых времен, когда молились не в белых церквях, а на каменных алтарях, принося жертвы во славу богов. — Я не хотела… Не хотела навсегда с ней разлучаться! Я не могу ее отпустить. Если не отдашь мне ее, госпожа, стану приходить каждую ночь и звать сестру, и буду так делать, пока не умру! Она и сама не знала, откуда взялась эта уверенность. Бажена снова плакала, выдавливая слова, но они звучали страшной клятвой, на которую, как она когда-то думала, у нее никогда не хватит сил. Девана рассмеялась снова, поглядела на Олесю, легшую на землю напротив Бажены. Нос волчица уткнула в белые лапы. — Что, простишь сестру? — нежно спросила Девана. Олеся откликнулась неясным поскуливанием, но поглядела с надеждой. Бажена и так стояла на коленях перед богиней, готова была сапожки ей целовать, но Девана строго сказала, жестом ее останавливая: — Ничто не дается просто так, дитя, за все нужно платить. Разменяешь ли свободу сестры на свою собственную? От предложения этого Бажену бросило в холод, но отступать было уже некуда. Не окажется ли она еще большей предательницей, если откажется и позорно сбежит? И потому, преодолевая ужас, она мелко кивнула. Зажмурилась, представляя, какова будет жизнь в волчьей шкуре… — Ты станешь частью моей свиты, Бажена, дочь Мирославы, и при полной луне будешь обращаться в зверя и сопровождать меня на охоте, — провозгласила Девана. — А в остальные дни будь свободна и помни, как дорого стоят слова. Она толкнула волчицу сильной рукой, заставляя перекувырнуться, и вот в объятия Бажены выпала Олеся — нагая, испуганная, но живая и невредимая. На земле осталась только белая волчья шкура, и Девана быстро подняла ее, ловким движением накинула на Бажену. Жар прошел по всему телу, заставив задрожать, вскрикнуть, а потом спал, как будто его и не было. Неловко вытянув руки поверх сестриной спины, Бажена посмотрела на свои пальцы. Тихонько рассмеялась. Богиня растаяла в темноте, будто ее и не было. Бажена еще сидела на земле, гладя Олесю по волосам. Та после перенесенного просто заснула, доверчиво уткнувшись ей в шею теплым носом, и Бажена не без радости представляла, как понесет младшую сестру через лес. Домой. — Все будет хорошо, — шептала она и не могла замолкнуть. — Все непременно будет хорошо! И только потом подняла голову, чтобы взглянуть на серп-полумесяц и подсчитать примерно, как скоро наступит полнолуние.