Сорочьи перья

Богумил ее сразу заметил, стоило белой рубахе мелькнуть меж деревьев. Думал — показалась, чудится, но потом подол завлекательно показался с другой стороны, дальше, послышался девичий смех, и он помимо воли пошел за ней, потому что ноги сами вели его, словно почуяв, что девушка эта была его полноправной хозяйкой. Разум пытался его остановить, сомневался: откуда бы в глухом лесу, куда он охотиться пошел, взяться девице? Ведь только в мамкиных сказках потерянных детей воспитывают волки, медведи или еще какие добрые звери. Нет, это нечисть, и притом нечисть сильная… Но рука никак не поднималась, чтобы осенить его крестным знамением. И в то же время Богумил принялся убеждать себя, что страшного ничего эта встреча не сулит. Может, эта девушка — мирный лесной дух, что благословит его на охоту? Это были мысли опасные, топкие, как болото. За такие размышления отец Сергий, их священник, приказал бы сечь Богумила нещадно — вот бы точно показал ему, насколько милостивыми могут быть Белобог и его жрецы. Но священник ничего не понимал, не охотился никогда в суровых муромских лесах. Да и далеко они от Китеж-града, от его золотых церквей — живут себе помаленьку, никому не мешают. А священники часто глупости говорят — Богумил слышал, как отец на них ругался. Но вот мужики, таясь от склочных жен, сказывали, что тут и впрямь водится чудесное, неизведенное… Богумилу, мальчишке еще, всегда говорили, что каждому мужчине стоит это увидеть. И вот он видел. Увидел знакомую речушку, через которую перебирался много раз, а сейчас, зачарованный удивительной девушкой, вдруг забыл о ней. Тут сладкая догадка пришла на ум: эта девушка, верно, речной дух, вон она как увивается у воды, ничуть не поскальзываясь на мокрых камнях. Легкое платье льнуло к ногам — тонким, точеным, белым… Завороженный то ли хитрым колдовством, то ли попросту — девичьей красой, Богумил послушно следовал за ней, подходя все ближе к воде. — Скажи, добрый молодец, а нет ли у тебя гребня — расчесаться? — нежно спросила девушка. По плечам рассыпались черные кудри, в которые так и хотелось запустить руку, почувствовать их гладкий дивный шелк. Он замялся, замешкался. Откуда же у него гребень — на охоте? При себе у Богумила были только лук да колчан со стрелами, ну, еще и нож охотничий, отцовский, однако разочаровывать эту прекрасную девушку не хотелось… Она разочарованно вздохнула, поняв все без слов. — Если желаешь, я могу сбегать тебе за гребнем, — быстро сказал Богумил, чувствуя себя в силах сделать что угодно, лишь бы ей пригодиться. Девушка лишь улыбнулась и погрозила ему пальчиком: — И ты оставишь меня одну? Смутившись, Богумил замолчал. Он всегда был охотник, с детства ходил с отцом на промысел; он совсем не умел говорить с девушками и лишь предполагал, что однажды у него, как и у всех, появится жена… Будто бы из ниоткуда. Но не может же быть так, чтобы ей стала эта несказанная красавица? На мгновение Богумил позволил себе помечтать, как он выходит из леса с девушкой, как все ахают и поражаются и какой умелой хозяйкой она оказывается — как иначе, ведь она будто вышла из сна… Пока он думал, Богумил вдруг заметил, что девушка отступила немного назад и начала раздеваться. Он хотел вскрикнуть, остановить ее, но язык словно замерз. Ни одна девушка в их маленьком городке-крепости не повела бы себя так с незнакомцем — ведь она даже не спросила его имени! И он ее не знал. Даже у лесных духов должны быть имена — и вот, когда она предстала перед ним обнаженной, Богумил отважился… — Красивая я? — словно не слыша его вопроса, улыбнулась девушка. — Нравлюсь тебе, добрый молодец?.. — Да, я… Она закружилась в дивном танце. И тогда-то сердце у Богумила застыло от ужаса. Потому что у девушки не было спины, потому что была она мертвячка. Словно с нее кожу содрали, как он сдирал шкурки с добытой дичи; все желтоватые старые ребра — наружу, наперечет, красное мясо с прожилками видно. Позвонки торчат жутким гребнем. Снятое все, оторванное… Вот только крови не было — все такое сухое, будто она давным-давно умерла… Все это промелькнуло перед ним на кошмарное мгновение, а потом девушка обернулась к нему — и лицо ее хищно исказилось, за улыбкой оказались клыки, а пальчики заканчивались тесаками когтей. Чудом Богумил отпрыгнул в сторону, спасаясь от гибельного удара. Мертвячка разочарованно взвыла, не почуяв свежей крови, но Богумил уже развернулся и побежал так, как никогда не бегал. Сердце вырывалось из груди, а ноги подламывались, болели, но Богумил все несся, не разбирая дороги, и только чудом он не залетел еще глубже в жуткую чащу, а выплутал к городу, к воротам. Ошалелый, почти обезумевший, он промчался к ним, а в спину ему будто бы все еще несся визгливый хохот мертвячки, в который превратился медовый девичий голосок… Богумилу хотелось кричать, громко и отчаянно. У ворот с ним встретился отец Сергий. Он часто ходил в лес, травки собирал — лечить больную спину. Вот и сейчас брел с корзинкой, а как Богумила увидел, остановился, с интересом ему в лицо заглянул… И наверняка рассмотрел в его глазах поселившийся там ужас. Руки у Богумила тряслись, голос отказывал. Он едва стоял на ногах, готовый рухнуть в дорожную пыль, но священник поддержал его под локоть. — А-а, мавку увидал? — проскрипел он, тихо засмеявшись. — Увидал, да? Утопленницу нашу. Голодает она там, в лесу, дичает. Ничему-то вас жизнь не учит… — Почему… почему она такая? — спросил Богумил. — Бросилась в речку от несчастной любви, — поцокал языком отец Сергий. — Сто лет уж как. Мне про нее учитель мой сказывал. — И что же вы… не говорите никому? — потерянно пробормотал Богумил. Понемногу ужас отпускал его. — Да разве ж мне поверят? Говорят, поп чудит, все сказки выдумывает! А она если кому и показывается, то юношам… — Священник улыбнулся напоследок и побрел к церквушке, маленький и согбенный. Богумил стоял, смотрел ему вслед и думал, что к проклятой речке он больше никогда не пойдет — ну, разве что когда станет таким же старым, как отец Сергий, что чары на него не подействуют.