Десять талонов

В апреле я снова стоял около НИИ Радиации и нервно сжимал губами ставшую в теперешней жизни дорогой самокрутку. Табак был хороший, терпкий и крепкий — с утра мы с Васильевым собрали последние крошки и поделили на двоих. Счетчик Гейгера показывал стабильно пятьдесят, озаряя асфальт красноватым светом. Времени было полшестого утра, и хотя в окнах хрущей кое-где уже горел свет, граждане не торопились выходить из дома в суеверном страхе перед предрассветной тьмой и таящимися в ней аномалиями. Наконец из КПП выглянул сонный охранник. Поглядел по сторонам, потом заметил меня и поманил меня рукой. — Ты Сычев? — спросил он хмуро, запуская меня внутрь. Внутри оказалось тесно. За стеклом у турникета сидел парнишка, все помещение загромождали детектор радиации, арочный металлодетектор, рентгеновский сканер с лентой для вещей и прочая техника. Под потолком горела проекция с портретом известного научного деятеля, профессора Ильина, и неизменное "Слава Партии!" — Я, — отозвался я. Усатый охранник досмотрел меня со всех сторон, похлопал по карманам и несколько раз провел через рамку. Потом подал мне руку: — Тепляков. Я пожал сухую жилистую ладонь. Он был не стар, но уже сед, а из-под рукава зеленой куртки выглядывал корявый шрам от слизи. По тому, как он держался, как двигался и как разговаривал я легко признал своего — бывший ликвидатор. — Там ты дослужился до начальника охраны. Здесь ты будешь самым младшим по должности. Это был не вопрос, но товарищ Тепляков смотрел на меня с вызовом, заложив руки за спину. Я с легкостью выдержал его тяжелый взгляд в глаза. — Я всегда мечтал работать в НИИ. На благо Союза, — спокойно ответил я. Мужчина хмыкнул. — Во славу Партии? — Во славу Партии, — вежливо согласился. — Тогда за мной. Мы вышли с другой стороны, вновь окунаясь в зябкое темное утро. Зданий оказалось больше, чем я предполагал часть из них не была видна из-за забора. Более того, территория была огромной. Меня охватила паника: я мог никогда не пересечься с Танечкой здесь. — Будешь в главном работать, — пояснил Тепляков, кивая на самое высокое здание из серо-коричневых бетонных блоков. — В ночные смены. Обращаться с оружием умеешь? — Да. Документ есть. Я испытал облегчение. Уж в главном здании-то она должна бывать. Моя смена начиналась в шесть вечера и заканчивалась утром — ровно двенадцать часов. Прежде, чем мы зашли в высокие двери, Тепляков жестом остановил меня. Еще раз глянул испытующе, потом резко схватил за воротник бушлата и дернул на себя. Инстинкты велели сопротивляться, но я сдержался — не стоило показывать характер заранее. — Из сопротивленцев будешь, щенок? — Никак нет, товарищ, — я изобразил испуг. — Слава Партии… — Смотри мне, — он отпустил и погрозил мне пальцем. — Все вы, молодые, косите не туда… Более ничего не сказав, он повел меня ко входу. Заступил на смену я уже на следующий день. Мне выдали форму болотного цвета, похожую на военную, рацию и старенький пистолет-пулемет. Парни в охране все оказались старше меня, но отнеслись нормально — в целом, атмосфера в НИИ царила дружественная. Лабораторные очкарики здоровались со мной и смотрели, как на человека, равного себе — после трущоб, где каждый косил на соседа с недоверием и только и думал, как бы за что-нибудь сдать, это было странно и даже подозрительно. Хмурился только Тепляков, но я мог понять его. Он собрал команду и нес ответственность, и ему не нужны были проблемы. В первый обход меня отправили с напарником, Костиком. Он чем-то напоминал Васильева: такой же белобрысый и поджарый, болтливый, правда, куда менее сообразительный. Он водил меня по коридорам и кратко рассказывал о том, где какая лаборатория и какой отдел, показывал камеры, чтобы мне потом было легче ориентироваться в смотровой с экранами, а так же пожарные ходы и отсеки с экипировкой на случай ЧП. — А что тут у вас с аномалиями? — Давно не было, — весело махнул рукой Костик. — На нижних этажах, говорят, опасно, там, где под землей. Но мы сразу как заметим наряд вызываем, они сами разбираются. Времени было пятнадцать минут восьмого. Я смахнул карту НИИ с коммуникатора и опустил руку — впереди, снизу широкой парадной лестницы, была видна проходная. Аксенов сидел за столом у турникета и сортировал ключи от кабинетов в опечатанных колбах, которые сдавали уходящие ученые. Я не сразу заметил ее. Как-то не обратил внимания. Просто случайная девушка в бежевом плаще и кожаных полусапожках склонилась над раскрытым журналом, чтобы расписаться за ключ. Прядка распущенных волос пшеничного цвета упала на журнал, и девушка легким жестом убрала ее за ухо, продолжив писать. Прямой носик, чуть нахмуренные брови, идеальный профиль из моих снов — я обомлел и чуть не оступился. Тяжелый автомат на ремне брякнул о застежку-молнию форменной куртки. — Это… внучка Мармеладова? — выдохнул я тихо. — Ага! — радостно подтвердил Костик. — Ты знаешь ее? — Все знают… Спуск по лестнице был неизбежен, а она все писала, ровно выводя буквы своей фамилии. Мне даже показалось, что девушка скосила взгляд на нас. — Она же маленькая, — зачем-то заметил я. Костик понял по-своему и поспешил пояснить: — Ну так Татьяна Михална у нас звезда Всесоюзного. Ее и других умников допускают в лаборатории после занятий в университете. Тем более, дедушка… Это я и так знал. Как и то, что ей всего восемнадцать — как она будет добираться домой совсем одна, когда на улице скоро стемнеет? Но вслух я этого не произнес, напомнив себе, что на кольцевой безопасно. Ни тумана, ни маргиналов, ни тунеядцев, ни даже одного любителя грибной настойки, которые кишели в трущобах… Только полезные обществу люди да ООБшники толпами. Когда мы спустились, Танечка уже испарилась за тяжелой дверью. В главном здании НИИ, опустевшем к ночи, воцарилась тишина, прерываемая лишь тяжелыми вздохами и зеванием сонного Аксенова. Работа была несложная. Штаб охраны в НИИ оказался огромным, так что мне не приходилось следить за другими зданиями на территории. Но и обход главного давал хорошую нагрузку: я намеренно вызывался пройтись внеурочно и спускался даже в подвал, куда, обычно, халтуря, охрана предпочитала не соваться. По ночам, пока Костик, которого всегда ставили со мной в смену, дремал под голубым светом многочисленных экранов, я читал книги, которые благоразумно успел скачать в библиотеке по кью-ар коду, да и вообще, развлекал себя, как мог. Иногда нам даже доставались объедки с барского стола: вместо привычного супа из концентрата и белковых батончиков повариха приносила имитацию сыра, консервы, чайный гриб, бородинский хлеб и пару раз гречку с тушенкой. Больше всего мне нравились сырки ”Дружба" — они не несли никакой пищевой ценности, но таяли на языке с невероятным сливочным привкусом. Короче, НИИ Радиации Партия снабжала отлично. Я сидел в комнатке охраны и кидал дротики в только что приделанную мишень, пытаясь выбить там знак радиации. Через пластиковое окошко хорошо просматривалась зона с турникетом. Аксенова уже не было, лишь лежали развернутые журналы, покорно ожидая утра. Костик сидел рядом, пряча руку с коммуникатором под стол: там было удобнее смотреть фильм, которой он выводил голограммой. В ухе молодого охранника блестел наушник-капелька. — Вот обормоты! Костик встрепенулся, подпрыгнул на стуле, выключил фильм и рванул из уха наушник — тот выкрутился из пальцев и, подскакивая, укатился под стул. Меня было так легко не спугнуть: я давно различил подкрадывающиеся шаги. Кроме Теплякова, было некому. — А, собаки, — выругался он. — Камеры смотрим? Костик, которого застали врасплох, пробормотал "извините" и принялся усердно изображать работу. Я флегматично отправил дротик в мишень и повернулся к экранам. По тем, что показывали улицу, бежала рябь — шел дождь. — Ты где научился? — хмуро спросил меня Тепляков. Дротик застрял прямо в центре круглого диска. — Я не первый раз в охране, — я пожал плечами. — Еще умею судоку, сканворды и нарды. Тепляков поджал тонкие губы под густыми усами. Я поспешно сообразил, что нахожусь в шаге от провала. — А в карты? — Нет, что вы, — соврал я с облегчением. Карты почему-то были запрещены в Союзе, но, как и в нарды меня научили еще в колонии, и это умение потом ни раз пригодилось мне в рядах ликвидаторов. То ли потому что Тепляков сам был ликвидатором, то ли в связи с чем-то еще, он сильно напоминал мне командира моего отряда. Усы у него были, правда, существенно гуще и красивее. — Смотри мне, — бросил он и вышел, как всегда, заложив руки за спину. Едва Тепляков скрылся в направлении черного хода, Костик с облегчением выдохнул, а я отвернулся от экранов. — Ну ты бессмертный, конечно, — заметил Костик. Но я уже не слушал его. Я с открытым ртом смотрел на Танечку, шедшую к турникетам. Я был уверен, что в десятом часу даже самые старательные ученые покинули НИИ, а она просто не пришла сегодня, но Танечка стояла передо мной, словно ангел, спустившийся с небес. Она была все в том же весеннем бежевом плаще, а в руках держала маленькую сумочку и колбу с ключом. — Ты куда? — Потом, — отмахнулся я от Костика, стремительно подскакивая с места. Это был шанс. Танечка как раз закончила расписываться. Поставила на стол колбу с ключом, глянула на меня безразлично, как и положено смотреть на случайного охранника. — Татьяна Михална, там ливень, — сказал я, глядя ей в глаза. — У вас зонтика нет. Зонтика у нее и правда не было, он бы не уместился в такую маленькую сумку. Выражение лица Танечки неуловимо изменилось. Она смотрела на меня с любопытством, или мне хотелось так думать. — И что вы предлагаете, товарищ… Сычев? — она опустила глаза и прочитала фамилию на нашивке у меня на куртке. Этот быстрый взгляд вниз-вверх чуть не лишил меня рассудка. Спустя три года она казалась такой же юной и миловидной, какой я запомнил ее — только теперь густые ресницы были подкрашены тушью, и волосы свободными волнами спадали на плечи, блестя в свете желтоватых ламп. Мне хотелось протянуть руку и коснуться ее щеки… Но я не смел. — Подождите секундочку, — попросил я. Метнулся в сторону каморки с камерами. Костик снова смотрел кино с блаженной улыбкой на лице. — Костик, — позвал я, заставив его дернуться. — Зонт есть? Охранник ринулся тормошить рюкзак, валявшийся под столом. Покорно вручил мне зонт и тоскливо глянул, словно я забираю его на совсем. — Ты только… Зонт воровать я, конечно, не собирался, но объяснять это Костику времени не было. Танечка послушно ждала меня за турникетом. Колба с ключом сиротливо стояла около журнала, ожидая, что какой-нибудь ответственный товарищ охранник поставит ее к остальным. — Идемте, — сказал я. Девушка, верно, была ошарашена моей наглостью, поэтому подчинилась. Мы вышли из тяжелых дверей здания НИИ и я раскрыл зонт. Ливень шел стеной, отчего было совсем темно — свет мощных фонарей с трудом пробивался через поток воды. Различить плавающую аномалию в таких условиях было бы невозможно. — Вас кто-то ждет? — спросил я, перекрикивая шум дождя и бурлящих стоков. — Почему вы спрашиваете? — Поздно уже. Танечка взмахнула руками, едва не наступив в лужу, но быстро снова выпрямилась и вскинула голову вверх, словно ничего и не произошло. Она могла бы ухватиться за мой локоть, но не считала нужным. — У КПП меня встретит шофер, — ответила она и тут же с усмешкой добавила: — Или вы хотели покинуть ваш пост и проводить меня? Я промолчал. В голове путалось слишком много мыслей. От ее присутствия я никак не мог сосредоточиться и чувствовал, будто упускаю что-то важное. Мы шагнули под козырек у КПП. За пределами сухого слабо освещенного прямоугольника продолжала бесноваться весна. Я закрыл зонт, стряхнул капли и обнаружил, что Танечка с вызовом смотрит на меня, не дойдя до тяжелой железной двери. — Я помню одного Сычева, вы похожи на него, — сообщила она. — Он был ликвидатором, но позорно дезертировал. Я стиснул зубы. Вот как. Значит, она наводила справки обо мне, но я не знал, радоваться этому или нет. Раскрыть себя значило отправиться в колонию, откуда меня, собственно, когда-то и вытащили, отобрав в отряд. — Он был арестован за воровство, но Союз подарил ему шанс стать полезным обществу, стать героем, — продолжила Танечка, и голос ее становился громче и звонче, с трагическим надломом. — Но он сбежал. Как трус! Ему должно быть двадцать лет и его зовут Иван, а вы, стало быть… На куртке были лишь фальшивые инициалы. М.В. Сычев. Родное имя отозвалось — я скривился, как от кислого химического леденца. — Я его брат. Старший, — сглотнув, солгал я. — Я не знаю, где он… Простите. Оставалось только молиться, чтобы Танечка не знала, что братьев у меня не было, потому что супруги Сычевы приняли решение уколоться вытяжкой из слизи и уйти в туман, когда я был совсем маленьким. — Не знаете… — Танечка разочарованно покачала головой. — Если встретите, передайте ему, что он… он… трус и негодяй. Договорив, она развернулась на каблуках и сама распахнула тяжелую дверь до того, как я успел бы ей помочь. Меня ослепил свет из небольшого помещения КПП, и я поспешно прикрыл глаза рукой. Я не мог идти дальше, а Танечка не могла остаться.