Десять талонов

После недолгого сна я чувствовал себя ужасно. Времени было два часа дня, голова раскалывалась, а глаза слепило яркое солнце, проникающее в окно. Васильев ходил по комнате размашистым шагом, попутно переписываясь с кем-то по коммуникатору. В квартире царил беспорядок: Анька уставала на работе и не убиралась, мне было некогда, а Васильев уборки не любил и тоже вечно пропадал по своим делам. — Вставай давай, Сычев, — бросил он, услышав скрип пружин кровати. — Оно мне точно надо? — жалобно спросил я. — Надо-надо, — подбодрил товарищ. — Это ж новые горизонты. Не то, что твоя дурацкая работа по ночам. Холодный душ привел меня в чувства. Я бы постоял там подольше, если бы не пенсионерка, соседка по коммуналке, недовольная тем, что я зря трачу воду. Когда я оделся и проглотил «завтрак трудящегося», подсыпав туда безвкусного белкового концентрата для сытости, Васильев поторопил меня еще раз. Казалось, он был взволнован. — В метро, оказывается, обитает много интересных людей, — шепотом поведал он мне уже на улице, подозрительно оглядываясь. — Туда ООБшники вообще не спускаются, солдаты только, так, иногда… Было ясно, но свежо. Снег сошел, отзвенели ручьи, деревья подернулись сочной зеленой дымкой. Весну я любил, хоть и пришлось запахнуть камуфляжный бушлат, к котором мы с Васильевым имели привычку с детства. Детишки поглядывали на нас с восхищением — походить на ликвидаторов было модно. — Нас ни разу не отправляли… — Еще бы! Мы же были, типа, крутым отрядом. А идти в метро — сгинуть, — ответил товарищ, шмыгая носом. Уверенности это не вселяло. Мы свернули в узкий проход между двух приземистых коричневых хрущей, миновали арку теплопровода и очутились в маленьком дворике-тупике. Деревья и кусты еще казались недружелюбно-темными, зато у одного из газонов нас торжественно встречал свеже побеленный лебедь из покрышек. По команде Васильева я накинул капюшон, и мы спокойно пересекли двор. Не остались, впрочем, незамеченными старухами, сидящими у подъезда — до меня долетело «опять», «шляются» и «тунеядцы». Двор упирался в бетонный забор в ромбик, выкрашенный в мерзкий серый оттенок и затянутый колючей проволокой. За ним находилась больница, коих в этом районе кольцевой было множество. Васильев принялся сметать ногой жухлую листву, оставшуюся с прошлого года. Я тоже стал работать ногами — благо, мы удачно укрылись за углом хруща, у самого забора, подальше от чужих глаз. — Нам точно туда надо? — тяжело вздохнул я в очередной раз, когда из-под листвы показался люк. Впрочем, морально я уже был готов, и в душе даже зарождалось любопытство. — Познакомлю тебя с ребятами. Не ной, — жизнерадостно сообщил Васильев и потянул крышку люка. — А двухметровые крысы будут? — поинтересовался я, тоже наклоняясь, чтобы помочь. — Я б поохотился на таких с тобой, — хохотнул Васильев. — Но ты же у нас трудящийся… Вместе мы легко отодвинули крышку. Товарищ первый скользнул в темное, пахнущее сыростью отверстие. Я тоже осторожно спустился, ловко перехватывая руками железные перекладины и постоянно поглядывая вниз. Васильев крутился с фонарем, осматривая тонкую струйку сточных вод, мусор и граффити на покатой стене. По стенам бежали трубы, тоннель уходил вдаль. Я слабо представлял, как отсюда можно попасть в метро, но Васильев, похоже, дорогу знал хорошо. Он быстро отодвинул железную заслонку, и из дыры в бетоне потянуло леденящим саму душу сквозняком. Теперь спускаться было страшнее. Товарищ полез первым, и я нерешительно последовал за ним. Смотреть вниз оказалось бесполезно: я видел лишь свои ноги и Васильева, фонарик которого, висящий на груди, болтался, отчего луч света беспокойно бегал по поросшей мхом влажной стене. Ниже была лишь пустота, черная и пугающая. Но лестница не была бесконечна. Дважды она прерывалась платформами, где мы переводили дух и разминали затекшие с непривычки пальцы. Наконец Васильев радостно вскрикнул и прыгнул, звонко ударившись подошвами ботинок. Я попытался глянуть вниз, попутно переставляя ногу, но неожиданно испугался, не ощутив ступеньки — сердце словно оборвалось и провалилось в желудок. — Прыгай! — бросил друг, и на секунду направил луч мне в лицо, ослепляя меня. Зажмурившись, я отпустил перекладину. Прыгать оказалось невысоко. Я встряхнулся, сгоняя напряжение с мышц, и осмотрелся. Если в канализацию свет еще попадал через ливневки, то сюда путь солнцу был закрыт, а потому вокруг была непроницаемая темнота, которую не мог разрушить жалкий луч ручного фонарика. — Это какая станция? — Академика Маслова. Фиолетовая с переходом на кольцо, — ответил Васильев, водя фонарем. — Один перегон до Ноябрьской, собственно. Там рельсы прямо вниз, как с горки, уходят… Выглядит жутко. Некстати я припомнил страшилку, рассказанную Костиком. Луч фонаря Васильева выхватил арку, гранитные ступеньки, ведущие на платформу, саму платформу, уходящую вдаль, и белые с коричневым колоны, тянущиеся к тонущему во мраке потолку. Эскалатора не было видно: похоже, мы попали прямо в пеший переход с кольцевой, и сейчас воровато заглядывали на станцию, словно какой-нибудь попрошайка, который наверняка сидел здесь, на лесенке, когда метро еще работало. — Ладно, идем, — махнул рукой Васильев. Я ступил было на ступени, ведущие вниз, но быстро обнаружил, что друг выбрал другое направление. — Почему на кольцевую? — Все как-то у кольца стараются держаться, — Васильев пожал плечами. Мы поднялись по ступеням, осторожно ступая в темноте, и прошли по узкому туннелю. Академика Маслова на кольцевой была не такой огромной и пугающей, как на фиолетовой. Станция так же тянулась вдаль, а толстые приземистые колонны поддерживали довольно низкий потолок, который можно было выхватить светом фонаря: я даже успел разглядеть там причудливую мозаику с человеческими фигурами. Я спустился на платформу первым. Васильев светил фонарем из-за моей спины, и поэтому по узорчатому полу вытянулась длинная тень. Я двинул рукой, словно опасаясь, что она могла принадлежать кому-то еще — к счастью, тень сделала ответный жест. — Что это? — настороженно спросил я, заслышав вдалеке глухой рокочущий звук. — Я же тебе говорил, что у нас будет встреча, — нетерпеливо пояснил товарищ, переминаясь с ноги на ногу. Почему-то мне подумалось, что Васильеву некомфортно здесь, в давящей темной пустоте. Мой же страх, вопреки инстинкту сохранения, прошел. Мне было скорее любопытно. Я сделал пару шагов вперед, подсвечивая себе дорогу коммуникатором на руке. Тот то и дело норовил померкнуть, не забывая мигать и напоминать, что неплохо бы вставить обратно чип, который я извлек в целях безопасности. Ориентируясь на носки сапог, я прошел еще с десяток метров и неожиданно замер, неловко взмахнув руками и едва не вскрикнув. Неяркий свет экранчика провалился в черноту, и я понял, что остановился на краю обрыва. — Ваня! — шумно выдохнул Васильев у меня за спиной, торопливо подходя. — Твою ж мать, — в сердцах выругался я. Друг посветил фонарем. Край платформы обрывался, и чуть более чем в метре внизу тянулись рельсы, поросшие мхом. Местами между шпалами стояла темная вода. Оказалось невысоко, но рухнуть с размаху вниз было неприятно. А шум все приближался, раздаваясь эхом по зияющему рядом черной дырой тоннелю. Я отобрал у Васильева фонарь и посветил в арку. Потом выключил. Васильев в панике вцепился мне в рукав — в кромешной тьме и правда было боязно — и как и я вгляделся в темноту. Нам мигнули фонарем в ответ, а потом и вовсе показался ореол света. Из туннеля с лязгом и шумом катилась дрезина с тремя людьми. — Это они? — шепотом спросил я, припоминая Костиковы ужасы и рассказы друга про сектантов и маргиналов. Васильев кивнул. Люди на дрезине опустили фонари, чтобы не слепить нас, и я последовал их примеру. Теперь было несложно разглядеть их: один мелкий, светленький, в объемной зеленой куртке, другой высокий, темноволосый и плечистый со старым автоматом за спиной, и третий, пухлый, в глубоком сером капюшоне и тонком ватнике. — Васильев! — поднял руку в радостном приветствии невысокий парнишка, как только дрезина остановилась прямо у края тоннеля. — Краюшкин! — расплылся в улыбке Васильев и тоже помахал ему. Я отступил другу за плечо, продолжая внимательно разглядывать новоприбывших, пока те взбирались по маленькой лесенке на платформу. Я любил людей, но предпочитал им не доверять — так уж получалось. Вот и мог только гадать, почему Васильев спелся с подозрительными типами, колесящими по давно покинутому метро. — Вот ты, — заметил меня парнишка и, ловко обогнул моего друга, подошел ко мне и протянул руку. — Мне о тебе рассказывали. Я мог только надеяться, что Васильев много не болтал. С него станется. — Интересно рассказывали? — холодно спросил я и сжал его небольшую сухую ладонь. Парень был ниже меня на пол головы, но явно являлся лидером и заводилой в своей компании. Возраст я определить не мог, особенно в темноте, но дал бы ему более двадцати пяти. — А ты неплох, — улыбнулся он. — Сережа Краюшкин. — Сычев, — представился я, разрывая рукопожатие. Два других парня оказались чуть менее подозрительными. Высокий Вадим с автоматом объяснил, что оружие необходимо, чтобы распугивать крыс и неприятных личностей, которые позарятся на дрезину, а пухлому было ни до кого — он искренне наслаждался атмосферой метро. В этом я его понимал. Вместе мы прокатились на дрезине до по тоннелю, миновали еще одну пустую платформу и попали на станцию вполне оживленную. Правда вместо пассажиров здесь были заблудшие души всех мастей. Алкаши в уголке, несколько явно жилых сооружений из досок и всего, что под руку попадется, тур-палатка, два костра… Мы уселись вокруг третьего, погасшего костра, который скоро запылал ярким огнем. Откуда-то появилось пиво и буханка черного, который Вадим резал складным ножом. — Нет, нет, это работает только на Ноябрьской, она самая глубокая во всем Союзе, — пересказывал Васильев страшилку. Пухлый Илюха смотрел на него во все глаза, жадно запоминая каждое слово. — И обязательно надо делать это в… — Три часа дня или ночи, — подсказал я, заметив, что товарищ замешкался. Я внимательно слушал, о чем говорят другие, но особо не чесал языком. Изредка я ловил на себе заинтересованный взгляд Краюшкина — он изучал меня. Я дал ему понять, что заметил это, и возвел взгляд к потолку, закопченному черным дымом. Станция была простой, темной и даже довольно уютной в отблесках огня, но я не чувствовал себя в безопасности. — Жуть, — заключил Илюха, дослушав, и принялся рассказывать что-то другое: — А я слышал легенду про Фомичевскую. Там обрушилась часть тоннеля и открылась аномалия. Так вот, по ночам… Краюшкин хлопнул меня по плечу, отвлекая от истории. Я не вздрогнул, потому что краем глаза видел, как он заносит руку — заодно отметил, что коммуникатор у него военного образца, не как мой, гражданский. При этом, в ликвидаторах он явно никогда не ходил. — Отойдем? — предложил он. Я кивнул и поднялся. Васильев было встрепенулся, но я сделал ему жест оставаться на месте. Мы отошли к краю платформы. Стратегически место было неплохим: если что, я мог спрыгнуть на рельсы и побежать в сторону Академика Маслова. Главное, чтобы не стали стрелять в спину. — Чего тебе? — спросил я. Краюшкин миролюбиво улыбался, но я уже понимал, что это маска. — У тебя мутное прошлое, ты знаешь? — спросил он будничным тоном. — А у тебя? — парировал я, демонстративно обводя его взглядом. Военный коммуникатор прятался в рукаве, но само нахождение этого человека здесь в середине рабочего дня говорило о многом. Краюшкин усмехнулся. — Мы за тобой понаблюдали немного, ты уж прости. Твой дружок хороший парень, и Анька тоже ничего, а вот ты интересный типок. Работаешь в НИИ Радиации? Он протянул мне самокрутку и сам взял одну, убрав резной портсигар обратно во внутренний карман куртки. Я покосился на Васильева, ища зажигалку в штанах. Тот смеялся над чем-то с парнями. — Работаю, — согласился я, затягиваясь. Табак оказался на редкость хорошим. — Слушай, — Краюшкин выдохнул дым и понизил голос до заговорщического. — Есть интересный заказ на одного человечка оттуда… Заметив мое замешательство, он поспешил пояснить: — Не убийство, а так, просто привести в назначенное место в назначенное время. Оплата — закачаешься. Он развел руками в жесте, подразумевающем все блага Союза от края тумана до края. Я напрягся. Бред какой-то. На что очкарик из НИИ этим любителям метро? — Зачем? — Я-то по чем знаю, — отмахнулся Краюшкин. — Это большим людям надо. Я бы сам взялся, да кто меня пустит в Радиации-то. А тут ты, очень кстати. Я затянулся, делая вид, что задумался над предложением. В глубине души нарастала паника, вызванная пониманием того, что я рискую грязно вляпаться, если не уже. Но надо было доигрывать до конца. — Кого? — поинтересовался я. — Да внучку этого, главного их. Мармеладова. Так-то она везде с водителем от двери до двери, а вот в НИИ должны же быть лазейки… Я чуть не подавился дымом и кашлянул, стараясь сохранять спокойное выражение лица. По коже пробежал нервный озноб. Кому-то нужна была Танечка. Кто-то хотел украсть ее. Было несложно догадаться, зачем: чтобы надавить на деда, важную шишку в Союзе. — И сколько? — О, там такие люди! — Краюшкин возвел руку вверх, демонстрируя недостижимые нам, мелочи, расходному материалу, высоты. — Думаю, они тебе и личность новую сделают, если попросишь, и квартирку на окраине, и талонов на все на свете… Тридцать процентов талонов чур мне. — Не жирно? — я удивился, надеясь, что вышло правдоподобно. — Надо подумать. Это рисково… Да и я не понимаю, кому она может понадобиться. Она всего лишь девчонка. Краюшкин на уловку не попался, ну или просто действительно не знал и не хотел думать. Поэтому просто пожал плечами: — Кто знает.