Десять талонов

Я спускался первым, Танечка второй, а Костик замыкал процессию. Оружие и тяжелый рюкзак тянули вниз, а перекладины лестницы обросли мерзким белесым мхом, скользким и холодным. Оставалось только надеяться, что по пути мы не вляпаемся в аномалию, но пока все было спокойно. Прыгать оказалось невысоко. Мы попали прямо на боковую часть эскалатора, и я едва не заскользил вниз по деревянному откосу. Удержавшись, я помог Танечке перебраться на железные ступени, навечно застывшие и заброшенные создателями. Костик тоже выбрался из шахты, и вскоре мы все втроем спускались вниз, беспокойно прислушиваясь и оглядываясь. — Когда-то люди каждый день спускались в метро, — шепотом произнесла Танечка, смахивая с поручня толстый слой пыли. — А теперь мы прячемся тут, как… — Как крысы, — дополнил ее Костик. — Не трогайте тут ничего, — строго бросил я, понимая, что они оба страшно устали и начинают расслабляться. — Вляпаетесь в слизь еще. И потише. Где-то неподалеку капала вода. По тоннелям гуляло привычное далекое эхо, и мы остановились, отдыхая и рассматривая станцию. Здесь было холоднее, чем на других, и вся она была выполнена в коричнево-синих тонах: такого сочетания цветов на стенах и потолке я еще не встречал. Выход со станции тоже был один, платформа заканчивалась стеной с неразличимым в темноте рисунком. Буквы названия оказались простыми, бронзовыми. Три из них на левой стене отсутствовали: получалась Нбрская. — Куда мы пойдем? — спросила Танечка. Только сейчас я обратил внимание, что девушка одета в платье и тяжелый вязаный свитер. Ей явно было холодно — она натягивала рукава на пальцы и переминалась. — Твоя квартира на Адмирала Кирпичева, — я присел на корточки и принялся ковыряться в Димкином рюкзаке. — Это рядом со станцией Кирпичевской, соответсвенно. Идти туда по метро глупо и долго, поэтому мы пройдем перегон до Академика Маслова и выберемся наружу. А там уже на такси. Танечка только тяжело вздохнула. Это было для нее слишком, и я удивлялся, как она все еще держится. — Держи, надень, — я выудил из Димкиного рюкзака его тонкий ватник. Обратно внутрь посыпались патроны, белковые батончики, какая-то бутылка и что-то еще. — Слышишь? — спросил Костик вполголоса, пока девушка шелестела стеганым ватником. Я распрямился и прислушался. Где-то вдалеке ехала дрезина, предположительно, по направлению в центр, и она стремительно приближалась. Даже несколько. Стараясь ступать неслышно, я прошел к краю платформы и заглянул в туннель. Он был завален досками, шинами, какими-то обломками и прочим мусором. Странно, что его не растащили местные. Звук исходил не отсюда. Значит, это был тот самый тоннель, по которому советовали не ходить и который все старательно избегали. На Ноябрьскую, впрочем, вообще рекомендовали не соваться, но раз уж мы оказались здесь… — Спрячемся, переждем, пока они проедут, и пойдем к кольцевой, — предложил я. Костик кивнул, у Танечки выбора не было. Оставаться на этой пугающей станции не особо хотелось. Нас в любой момент могли найти, да и некстати вспомнилась страшилка. Что, если это ехал поезд, исполняющий желания, почуяв свежее живое мясо? Я напомнил себе, что поезд двигался бы гораздо более громко, но все равно вздрогнул. Мы слезли в тоннель напротив по маленькой лесенке. Танечка без сил опустилась на рельсы, следом упал и Костик. Я же смотрел над платформой, готовый в любой момент пригнуться. По стене пополз легкий ореол света, а потом пропал. Дрезины приближались медленно и в полной темноте. Я сразу догадался, что это ликвидаторы — кому еще могло понадобиться подъезжать на пустую станцию с такой секретностью? Дрезины остановились. Послышались шелест, дыхание и легкие шаги военных сапог — солдаты бесшумно взобрались на платформу. Вспыхнул первый луч фонарика, и я быстро присел, прячась. — Здесь никого! — негромко сообщил мужской голос совсем рядом. Луч света забегал по стене за нашими спинами, и мы теснее прижались к холодному камню. — Уверен? Давай в тоннель посмотрим. — Да ну, тут мусор какой-то. — С другой стороны нет. Там и слезем. Ликвидаторы пошли в сторону. Я осторожно тронул Костика за плечо. — Уходим. В тоннель. Спрячемся за завалами, — проговорил я одними губами и подтолкнул его. Пригнувшись, он принялся пробираться в арку. — За ним, — шепнул я Танечке, а сам выглянул из-за края платформы, чтобы оценить обстановку. Их было человек семь около дрезин и двое, которые медленно шли по платформе, довольно халтурно светя фонарями то на потолок, то просто в стену. Однако я понимал, что стоит им дойти до конца и посветить на рельсы, я буду обнаружен. Пробираться по мусору было сложно. Я порезал ладонь о старый гвоздь и едва не рухнул, ступив на скользкую доску. Костик шуршал где-то впереди, и только легкой Танечке удавалось не производить шум. Луч света мазнул по нам. Неожиданно Танечка вскрикнула, будто испугавшись чего-то, оступилась и упала. — Там кто-то есть! Скорее! — завопил ликвидатор совсем рядом. Все они разом оживились и по платформе пронесся топот и лязгание оружия. — Бежим, бежим! — отчаянно зашептал я, а потом дернул Танечку вверх, подхватив под подмышки, поднял на ноги и толкнул вперед. Ликвидаторы были совсем близко. Свет фонарика попал мне прямо в глаза, на секунду ослепляя. — Это не крысы! — Прикиньте, пацаны, это не крысы! — Тут какой-то тип! Меня заметили. Не желая быть пристреленным, я ломанулся прочь вслед Костиком и Танечкой, в кромешную тьму тоннеля. Девушку я нагнал быстро: она выбилась из сил и тяжело дышала. Где-то впереди падал и поднимался Костик, спотыкаясь о поврежденные шпалы. Я схватил Танечку за руку. Она испугалась и дернулась. — Это я, тихо, тихо. Девушка шумно шмыгнула носом. Маячили отблески фонариков ликвидаторов, но самих их за изгибом тоннеля видно не было. Мы побежали дальше. Вскоре я едва не споткнулся о Костика, присевшего прямо на землю, чтобы перевести дух. Потянул его за воротник вверх, заставляя встать. — Не рассиживайся! Подгоняемые страхом, мы вновь помчались вверх по тоннелю. Я вырвался вперед, волоча за собой Танечку. Костик сзади снова споткнулся и тяжело рухнул. Я остановился, прерывисто дыша, и девушка врезалась в меня. Хотел было шагнуть к товарищу, но резко застыл: все тело словно пронзило током, и волосы встали дыбом на голове. В воздухе запахло гнилью и тяжелой химией. — Что это? — Молчи. Не шевелись, — коротко бросил я. Танечка прижалась к моему плечу, с трудом переводя дыхание. Уже близко топали и переговаривались ликвидаторы. Потом резко, как по команде, затихли — тоже почувствовали. Мы видели отблески света, но не солдат. Значит, это был уже второй и последний поворот — из любопытства я смотрел карту. Я отчаянно надеялся, что Костик перед работой в охране проходил хотя бы базовую технику безопасности: при обнаружении внезапной аномалии молчать и не двигаться, и только потом медленно отходить, если она не исчезнет сама. Костик и не двигался, только глухо застонал, но было в этом стоне столько боли, что я содрогнулся. Танечка с усилием сжала мою руку и затаила дыхание. Неприятное ощущение пропало так же внезапно, как и появилось, оставив после себя покалывание вдоль позвоночника и мерзкий запах в носу. Ликвидаторы вновь зашевелились. Сразу несколько солдат направили луч на пол, и я увидел Костика прямо на повороте, там, где изгибались рельсы. Теперь же шпалы были разбиты в щепки, а заржавевшие рельсы перекручены, словно кто-то пытался завязать ими узел. Костик лежал на них на спине, раскинув руки, и его грудь тяжело вздымалась. Издалека я не мог видеть, что с ним случилось, но в тишине тоннеля слышал, как он хрипит. — Уже все? — спросил один из ликвидаторов. — Не, пацаны, я туда не полезу. Вон как перекрутило. — Я тоже не хочу… — поддакнул другой. — Парень один был? — Хрен его знает. Я ничего не разобрал за мусором. — Живой еще… — Я к нему не подойду. — Шваль метрошную спасать? Мы бы все равно застрелили. — Может и не живой. Это же аномалия. Ну его. — Обратно? — Реально, нахрен. Проклятая станция, говорил же. Продолжая переговариваться, ликвидаторы отступали. — Стой там, — бросил я Танечке, включил фонарик и, прикрыв его ладонью, двинулся к Костику. Она, конечно, не послушалась и посеменила за мной. Все было безнадежно плохо. Теперь я мог видеть, что из живота Костика торчал погнутый обломок рельсы, и кровь толчками выливалась из раны. Говорить он уже не мог, только смотрел, широко раскрыв влажные глаза, и медленно моргал. Нижнюю часть тела покрывала черная слизь, почти всегда возникавшая, когда преломлялось пространство. Ему было не помочь. Даже если бы у меня были все лекарства Союза, Костика было не спасти. Его перекрутила и выплюнула чертова аномалия, только его одного, словно в попытке посмеяться над ничтожными людишками и напомнить им их место. Не до конца веря в происходящее, я осторожно опустился на колени. Смахнул испарину с его лба, едва сдерживая рвущийся наружу крик отчаяния. Это я втянул его сюда. Костик был обычным парнем, внимательным, отзывчивым, даже милым — в этом надломленном, больном мире я не встречал никого добрее и простодушнее него. Но он умирал, а я, сволочь, убийца, маргинальный элемент ненавистной мне системы, жил. Я был так бесконечно виноват перед ним, так сломлен и раздавлен, что мечтал лишь об одном — сдохнуть. Однако отныне я не смел позволить себе такую роскошь, как смерть. Со мной была Танечка, которую я обязан был защитить. Любой ценой. А Костика я уже не защитил. Я поднялся и медленно вынул из-под куртки пистолет. Парень снова глухо застонал. Пусть услышат ликвидаторы, пусть вновь побегут за нами, но я не мог обречь моего друга на мучительную одинокую смерть в темном тоннеле. — Закрой глаза. Костик закрыл, и я выстрелил. Тело дёрнулось и застыло, а со лба стекла струйка крови. Сорвав липучку с именем с его груди, я развернулся и зашагал прочь. К.В. Калинин. Светлый, добрый Костик. Я сам не заметил, как по щекам покатились горячие злые слезы. В последний раз я плакал, наверное, когда ушли родители — тогда я был совсем маленьким и не до конца понимал это чувство. Теперь же обида на весь мир и себя самого захлестнули меня с головой: чертовы ученые, зачем вообще нужны были эти дурацкие эксперименты… — Я не могу так быстро, — сбиваясь, произнесла Танечка откуда-то сзади. — Извини… Конечно. Я остановился, только теперь понимая, насколько я устал и как болят старые и свежие ушибы. Осветил фонарем Танечку. Выцепил узким лучом в кровь разбитые коленки под оборванным платьем, грязный ватник, спутавшиеся волосы. И все равно она была красавицей, моя маленькая несчастная Танечка… — Иди ко мне. Я протянул руки, и Танечка шагнула в мои объятья, утыкаясь носом куда-то в изгиб плеча. Маленькая, хрупкая, измотанная и дрожащая. Мне стало отчаянно стыдно от того, что я на миг захотел сдаться, умереть и оставить ее. Я крепко прижал ее к груди, и она наконец разрыдалась. Мне самому было нестерпимо плохо. Не зная, как утешить, я просто гладил ее по волосам.