Десять талонов

Шли мы быстро. Не хотелось тратить ресурсы фонарика, да и подгоняло какое-то неприятное ощущение. Все, о чем я мечтал, так это убраться подальше и от Академика Маслова, и от проклятой Ноябрьской. На подходе к следующей станции по спине снова пробежал разряд: я остановился и сделал Танечке жест замереть. Но мимо шмыгнула толстая крыса, ощущение отпустило, а впереди показался отблеск огня. Музейная считалась самой живой среди прочих станций, но от того и самой опасной. Мне бы хотелось остановиться на ней, погреться у костра вместе с нормальными людьми, а не со всякими гадалками, но я не был уверен, что нам повезет. Не так страшно было застать здесь Васильева — он умел хранить секреты, а вот встретить Краюшкина… Мы осторожно вышли из тоннеля. Я выключил фонарь и забрался на платформу, осматриваясь. Танечка осталась на рельсах, в арке, в спасительном сумраке. Поблизости не было видно ни одной дрезины, что не могло не радовать. Стояло несколько палаток типа УЛ-37; с несколькими уважаемыми, сидевшими у костров, я был знаком: пришлось пожать им руки, отчаянно надеясь, что в полумраке они не сопоставят меня с фоткой в новостях. — Ликвидаторы ошалели, — пробурчал Рамзан. Он отпустил мою ладонь и, к счастью, уставился обратно в костер. — А что они? — Всю ночь шарудили тут, — пояснил он, кивая на платформу. — Металлургов обыскали чуть ли не под лупой, Музейную тряхнули, на Маслова что-то искали, уж не знаю, что. — Сегодня ночью? — удивился я. Это что же, они прошерстили всю станцию, но не заметили нас с Танечкой, спавших на ступенях эскалатора? Что-то не клеилось. Впрочем, местным я не особо верил. Кто его знает, может, укололся чем, а может, только проспался после недельного запоя, а думает, что это было вчера. Однако от Рамзана не пахло перегаром, да и в невменяемом состоянии он замечен не был… — И сегодня, и вчера, — подтвердил сидевший рядом мужичок. — Сволочи. Рамзан закивал. Мне заварили немного «завтрака трудящегося», и я вернулся к Танечке. Мы снова забились в угол: не слишком близко к рельсам, но так, чтобы иметь возможность сбежать. — Ненастоящий кофе, — я протянул ей стаканчик, улыбнувшись, сел напротив. Танечка устроилась на деревянном поддоне. Она помнила тот момент между нами и тоже слабо улыбнулась. А я подумал о том, как недавно она спала, прижавшись ко мне, и по коже пробежали мурашки. Осторожно я коснулся ее щиколотки, потому что руками она сжимала стаканчик, и скользнул ладонью вверх по лодыжке, зачарованный теплом ее тела и красотой. Впрочем, трепет, который я испытывал к ней, сильно омрачался тем, в какую ситуацию мы угодили. — Давай посмотрим новости, — прервала меня девушка и подтянула ноги к себе. Я покорно отстранился и включил коммуникатор. Батарейка была почти на нуле. Танечкин комм сел давным давно, потому что мы использовали его вместо фонарика. — Недолго, — предупредил я. — А потом придется спросить аккумулятор у кого-нибудь. — Твой кофе совсем противный и не кофейный, — заключила она, отгоняя мысли о проблеме отсутствия запасного аккумулятора, нависшей над нами черной тучей. Я пересел поближе, рядом, чтобы Танечке не пришлось тянуться. Отстегивать прибор от запястья я не собирался, поэтому ей пришлось уложить мою руку к себе на колени. Старая ликвидаторская привычка — не отстегивать комм, экономить патроны, никого не жалеть. Чтобы не прозевать опасность, я оглядывал платформу, пока Танечка что-то внимательно читала. Отвлекся я лишь когда она взволнованно сжала мои пальцы. Я повернулся. Ее ладошка на фоне моей смотрелась миниатюрной, но держала она крепко. — Здесь даты странные. Я глянул. На экране горел список последних выпусков вечерних и утренних «Вестей Союза». — Мы убежали из НИИ вчера вечером, а получается… словно позавчера, — пояснила она. До меня наконец дошло. И правда, сегодня должно было быть девятое, а не десятое число. Все происходящее в последнии дни казалось абсурдным от начала до конца, и я даже не знал, что и думать. Может быть, я сплю, и мне снится очередная чушь? Но Танечка рядом — явно не воображаемая, и она смотрела на меня во все глаза, ожидая ответа. — Может, мы проспали сутки. Устали, да и могли надышаться хрен знает чем в том заброшенном тоннеле, — с раздражением ответил я и погасил экран коммуникатора. Все эти загадки бесили. Танечка поникла. Меня тут же уколола совесть — она была не виновата в дурацкой мистике и наших злоключениях. В конце-концов, это из-за меня мы сидели на закопченной гарью платформе в вонючем подземелье: я привел ее сюда, не придумав выхода из ситуации. — Прости. Я сам не все понимаю, — я опустил голову и примирительно ткнулся лбом ей в плечо. — Нам бы добраться до Окраины на юго-востоке, и тогда будет полегче разбираться со всем этим. — Иди, куда собирался, — выдохнула девушка и мягко оттолкнула меня. Нехотя, я поднялся и поплелся просить зарядку. Я уже подошел к костру и хотел снова обратиться к Рамзану, как краем глаза заметил какое-то движение на рельсах с противоположной стороны: там были несколько мужчин, кто в кепке, кто в капюшоне. — Чего тебе? — спросил Рамзан, заметив мое замешательство. — У тебя не будет… — договорить я не успел. Один из мужчин подтянулся на руках, выбираясь на платформу, и капюшон упал с его головы. Я был знаком с Васильевым столько лет, что без труда узнал бы его в полумраке — как, наверняка, и он меня. Резко развернувшись, я рванул к Танечке. Подхватил рюкзак, слез на рельсы, стараясь производить как можно меньше шума. Объяснять ей ничего не пришлось: девушка со всех ног помчалась за мной, и я снял ее с края платформы на рельсы. На секунду мы замерли, тесно прижимаясь друг к другу и притаившись, а потом, согнувшись, побежали к арке тоннеля в сторону Площади Металлургов. Скрывшись под защитой сырых каменных сводов, мы пробежали пару десятков метров и замедлили шаг. Казалось, за это короткое время ноги сами научились ступать между шпал так, чтобы не запинаться в темноте. Я прислушался и, не обнаружив погони, включил фонарик. Он грустно моргнул и погас. Пришлось зажечь экран коммуникатора. — Кто там был? — спросила Танечка, отдышавшись. — Мой друг, — с горечью ответил я. — Тот, о котором я рассказывал тебе. — Может, он и не узнал тебя в темноте, — попыталась поддержать девушка. Я не был так оптимистичен. В любом случае, сейчас предстояло дело поважнее. — Нужно написать кое-кому, — сказал я. — Может, он согласится забрать нас отсюда. — Хорошо бы… — кивнула она без особой надежды. Я попробовал набрать один из номеров парня с Окраины, который помог мне сделать документы, но меня встретил лишь холодный механический голос, сообщавший, что номера не существует. Набрал второй, третий, наконец четвертый раз — пошли гудки. — Ну же, — нетерпеливо прошептал я. Танечка застыла рядом в напряженном ожидании. — Напиши сообщение, — предложила она. Я сбросил и начал набирать сообщение. Поспешно ткнул отправить, то и дело глядя на неумолимо уменьшающийся процент заряда. — Ну что там? — Связь пропала… — разочарованно выдохнул я. — Пойдем скорее, — Танечка потянула меня вперед по тоннелю. — Вдруг где-нибудь здесь… Получается? Я раз за разом нажимал отправить, но сигнала не хватало. Мы вернулись назад, покружили у того места, где я звонил — безуспешно. Наконец экран коммуникатора мигнул и померк, оставляя нас в непроницаемой темноте туннеля. Я бессильно опустил руки. Где-то неподалеку взвыл ветер, словно в насмешку над незадачливыми беглецами, да пробежал холодок по коже. Злость и обида захлестнули меня с головой. Я чувствовал, что подвел Танечку, предал ее. Она стояла рядом со мной, чумазая, маленькая, в оборванном платье и еще пыталась храбриться, но мне уже виделась ее кровь на моих руках. Я не уберег ее так же, как не смог защитить Костика. Мой жалкий маленький мир рушился, потому что я был абсолютно бесполезен и никчемен. — Так, — сказал я, и голос предательски дрогнул. — Надо подумать. Иди сюда. Не бойся. В темноте я ловко нашел Танечку и привлек ее к себе. Она мелко дрожала и прерывисто дышала: ее вот-вот грозила накрыть истерика. Я и сам был в таком же состоянии, но не мог показывать слабости — сейчас я должен был быть сильным за двоих. Я погладил ее по плечам, успокаивая, и уткнулся носом в ее мягкие волосы. Они все еще пахли сладковатым шампунем, совсем не таким, какой выдавали простым людям за талоны, и совсем немного — сыростью метро. — Короче. Мы пойдем в темноте. Не так уж это и страшно. Крысы же ходят, — сказал я, подбадривая нас обоих. Я темноты не боялся ни капли. Хуже было то, что я не знал, куда мы идем: я никогда не заходил дальше следующей станции. — Там будет Площадь Металлургов, — успокаивающе добавил я, как будто это название что-то значило. — Мы отдохнем там и подумаем, что делать. К тому же… у меня есть… Меня вдруг осенило. Я вытянул из кармана зажигалку и крутанул колесико. Загорелся яркий оранжевый огонек, такой безопасный и необходимый сейчас в кромешной темноте тоннеля. Танечка отпрянула от меня, глядя за зажигалку как на настоящее чудо света, и на миг ее измученное лицо озарила улыбка. Потом она резко посерьезнела. — Как ты назвал следующую станцию? — Площадь Металлургов… — А за ней Трикотажный Бульвар? — уточнила девушка. Мне отчаянно захотелось стереть сажу с ее щеки. Танечка была не создана для таких условий. Категорически. — Да, — коротко ответил я, погасив зажигалку. Без маленького огонька стало отчетливо холоднее. Одновременно мы потянулись навстречу друг другу, и я крепко сжал Танечкину ладонь. — У меня на Трикотажной тетка живет. Ну как, тетка… Мамина двоюродная сестра… — Она может приютить нас? Буквально на день, поймать связь и… — Я не знаю, — разочарованно выдохнула девушка. Я не видел ее лица, но чувствовал, как она расстроена. — Я не знаю, кому можно доверять. Теперь я боюсь всех. Мне было знакомо это чувство. Мы с Васильевым долго ходили, озираясь, пока паранойя не превратилась в привычку. Мне было больно от того, что эту милую девушку ждало то же самое, но я ничего не мог поделать. Разве что защитить ее. — Мы должны рискнуть, — наконец решил я. — Идем. Медленно перешагивая через шпалы, мы двинулись вперед. Изредка я касался рукой стены, проверяя, не началась ли платформа. Но время тянулось, будто резиновое, и обычный короткий перегон в кромешной тьме превратился в бесконечный тоннель. Когда мы выдохлись так, что уже хотелось сесть прямо на холодные рельсы, я наконец нащупал край платформы. На радостях щелкнул зажигалкой: это действительно была станция. Крохотного огонька было недостаточно, чтобы прочитать название на стене или осветить уходящие вверх своды, но было понятно одно: мы можем отдохнуть. — Пришли? — слабо спросила Танечка. Уже нетвердым шагом она догнала меня и взяла за руку прежде, чем потухла бы зажигалка. — Да. Я умираю от голода, — честно признался я. — Я тоже, — согласилась девушка. Я нашарил ступени скрипучей лесенки, чудом сохранившейся здесь, и подтолкнул Танечку. — Я упаду, — сообщила она, тронув шаткий ржавый поручень. — Давай. Нельзя оставаться в тоннеле, — подбодрил я. По ногам ощутимо тянуло холодом. — Я поймаю тебя, если что. Лестница жалобно заскрежетала под небольшим весом девушки. Взобравшись на платформу, Танечка тяжело рухнула прямо на мраморный пол. Вскоре я тоже без сил сидел на последней ступеньке лестницы. — Здесь… шумно, — неожиданно сказала Танечка. Я прислушался. По станции и в тоннеле гулял ветер, гулко выло в вентиляции, шумело где-то вдалеке, капала вода. Заброшенное метро жило своей, непонятной нам жизнью. Подобно Союзу, укрывшему людей от ядовитого тумана, метро так же давало кров и так же забирало в замен жизни. — Это эхо, — отмахнулся я и полез в рюкзак. — На. Я протянуло Танечке бутылку с чайным грибом, которого нам отлили незнакомцы на той мистической станции, но она не взяла, видимо, продолжая напряженно прислушиваться. Немного подождав, я сам сделал несколько жадных глотков. Самый обычный чайный гриб сейчас казался невообразимо вкусным. — Это не эхо, — наконец возразила девушка и обеспокоено тронула меня за плечо. — Это… голоса. — Там целая толпа на соседней станции… — Я слышала точно такие вверху эскалатора, когда ты играл в карты, — едва слышно добавила Танечка. Я замер, так и не успев застегнуть рюкзак. Ветер вдруг стих, и я действительно различил нечто, похожее на голоса: далекие и гулкие, они будто повторяли одни и те же фразы вразнобой. Не шевелясь и, наверное, не дыша, мы вслушивались несколько минут. Я винил себя за беспечность, но маялся, не зная, какое решение принять. Я страшно вымотался, а перед глазами стояло искаженное страданием лицо Костика, так что собрать мысли в кучу и вспомнить, чему меня учили в отряде ликвидаторов, сейчас казалось практически невозможным.