Десять талонов

Я не заметил, как невинные касания губами переросли в настоящие поцелуи. Это казалось естественным — успокаивать друг друга после того ужаса, что мы испытали. У меня сбивалось дыхание, и я еще до конца не был уверен, что все взаправду, а потом особенно не хотел выпускать ее из рук. Если уж мне было суждено очнуться с иглой в вене, последние часы фантазии я собирался провести с Танечкой. Вскоре Танечка оказалась у меня на коленях. Гул рельс и мерный перестук колес скрыли нашу тайну, и только безмятежное голубое небо над головой видело, как задралось ее платье и как крепко я сжал ее бедра. Я хотел дать ей самой насладиться этим моментом, понять, как двигаться так, чтобы нам обоим было хорошо. Я сходил с ума от мысли, что она не поддается мне, а наоборот, сама ведет, потому что ей это нравится. В порыве я подался вперед, крепко обнимая ее за талию и с силой опуская ниже, так, чтобы полностью быть в ней, и поцеловал, почти укусил. Танечка рвано выдохнула мне в губы, сжалась, цепко впиваясь пальцами в мои плечи. Это было лучшим, что я когда-либо ощущал. Еще было светло, когда поезд наконец начал замедлять ход. Я стоял на лесенке, высунувшись из контейнера, и провожал взглядом нестройные ряды грязных домов. Серо-желтые панельки, совсем не такие, как грузные кирпичные хрущи на кольцевой, тесно жались друг к другу, словно стремясь отползти подальше от трущоб, заводов и тумана. Над угольным шахтами высился ржавый скелет какого-то завода. Валил черный дым, даже отсюда был слышен глухой рокот техники. От жилых районов железную дорогу отделяла широкая полоса выжженной земли. — Что там? Скоро приедем? — спросила Танечка снизу. Я обернулся к ней. Она уже пригладила волосы, сполоснула лицо остатками воды и куталась в шарф — на Окраине было ощутимо прохладнее. — Скоро. Чуть дальше, ближе к заводу, рельсы, ведущие со всех концов Союза, сходились, образуя широкую дорогу. Там было не спрыгнуть — разобьешь голову. Я еще раз глянул в коммуникатор, читая переписку с Русланом, и наконец заметил красные Жигули за обломком бетонного забора ПО-2. — Прыгаем, — скомандовал я, почувствовав, что машинист усилил торможение. Потом спустился к Танечке, подхватил рюкзак. Подтолкнул ее к лесенке. — Это не так больно, как кажется, — успокоил я. — Не пытайся удержаться на ногах, просто прыгай. Все равно мы грязные, как шахтеры. Я улыбнулся и стер с ее щеки серое пятно. Крошка угля забилась в глаза, густо выкрасив в черный межресничное пространство и водную линию. Я наверняка выглядел так же, но девушке хотя бы шло — взгляд светлых глаз стал куда ярче. — Ну? — Я очень хочу домой, — вдруг серьезно сказала Танечка. Я коротко привлек ее к себе и поцеловал в щеку. — Сейчас у нас два пути, либо в угольную шахту, либо на Окраину. Я бы выбрал второе. Она взобралась на лесенку и перешагнула через край контейнера, чтобы спуститься с другой стороны. Я вскарабкался следом и перегнулся, наблюдая, как испуганно девушка смотрит на неспешно ползущий мимо голый пустырь. Ветер трепал ее платье, словно грозя оборвать подол. — Хочешь, я первый? — предложил я, желая подбодрить Танечку. На самом деле, я боялся положительного ответа. Если я спрыгну, а она не рискнет, то поезд умчит ее к шахтам, где ее встретят и сразу сдадут в ООБ. Танечка прыгнула. Я быстро перешагнул край контейнера и, оттолкнувшись, отпустил пыльные перекладины. Приземление было жестким. Сгруппировавшись, я инстинктивно закрыл руками лицо и покатился по сухой утрамбованной земле. Едва отдышавшись, подскочил, спеша скорее найти Танечку. Русик, черноволосый парень лет на пять старше меня, уже помог ей подняться. Незнакомая мне девушка в длинном шерстяном платье отряхивала Танечкину одежду. — Очухался? В машину, быстрее, — Руслан махнул рукой, обнаружив, что я пришел в себя. Времени на приветствия не было. Я подхватил Танечку за талию и мы вчетвером потрусили к Жигулям. Только там, усадив ее на заднее и запрыгнув следом, спросил: — Не поранилась? Танечка отрицательно мотнула головой поправила платье на коленях. — Синяки останутся. — Синяки это ничего, — с серьезным видом отозвался Руслан, который уже лихо крутил руль, увозя нас с пустыря. — У нас парень был, все боялся прыгать. В итоге доехал почти до шахт, ну и там голову о соседние рельсы разбил. — Не рассказывай ужасы, — одернула его девушка, сидящая на переднем. Теперь я рассмотрел, что она была порядком старше нас всех. — Ольга. — Татьяна, — Танечка не растерялась и пожала неловко протянутую ей из-за плеча руку. — Иван, — представился я, несильно сжав ее сухие длинные пальцы. — Добро пожаловать в Сопротивление, — ухмыльнулся Руслан. Я поймал его озорной взгляд в зеркале заднего вида, а потом переглянулся с Танечкой. Это в наши планы не входило: с самого побега из отряда ликвидаторов я держал с сопротивленцами нейтралитет и ввязываться в эту бессмысленную на мой взгляд затею не желал. Зачем изображать борьбу против того, что раздавит тебя в два счета? Разбираться надо было с туманом, а не с Партией. — Не шути так, — я выдавил нервную улыбку. — Нам бы где пересидеть в трущобах или на Окраине, да и все. Талонов я дам. Если где по машинам помочь, тоже знаешь, не откажу. Русик был хорошим парнем, как и многие сопротивленцы, и это он помог мне с документами тогда. Но втягивать Танечку в их дела я не желал. — Мы дадим вам безопасность и крышу над головой, но ради этого придется потерпеть нас, — объяснил парень. — В трущобах стало совсем неспокойно. — Что такое? — Ликвидаторы кошмарят. Рейды постоянно, начали вешать грибников и самогонщиков. — Вешать? — испуганно переспросила Танечка. — Вешать-вешать, — подтвердил Руслан. — На стене фасовочного цеха недавно повесили троих. Кого-то так бросают, на улице. Самое главное, аж в туман заходят, не боятся, сволочи, ловят, а потом… Парень сделал резкий жест рукой, полоснув ребром ладони по горлу. И раньше говорили, что на юго-востоке неспокойно, но чтобы так… Я нервно кусал губы, осознавая, в какую передрягу угодили. — Так что либо с нами, либо никак, — подытожила Ольга. — Местных запугали, донесут, стоит вам появиться в трущобах одним. Особого выбора у нас не оставалось. Вскоре мы миновали последние хрущи, совсем печальные, и въехали в трущобы. Как и те, в которых мне довелось жить прежде, они представляли из себя город, выросший на месте гаражного кооператива. Уродливый, разноцветный, пыльный он громоздился этажами на том, что когда-то было автомобильными гаражами или сараями. Невероятные архитектурные проекты держались где на подпорках, где на честном слове, тесно прижимаясь друг к другу и образовывая немыслимые лабиринты. Жигули протиснулись на узкую пыльную улочку, цепляя крышей развешенное на натянутой веревке белье; какой-то мальчишка бросил горсть щебня, и камешки градом застучали по стеклу. Я не сразу понял, что было не так, но потом меня осенило. Эти трущобы на юге казались слишком тихими. Не переговаривались соседи, высунувшись из окон, никто не торговал лепешками или барахлом, расположив свое добро прямо на картонке посреди дороги. Не сновали туда-сюда люди, не дымили печки-буржуйки, не трещало радио с длинной антенной. Здесь вообще не было взрослых, только несколько чумазых пацанов да тощая девчонка с крысиным хвостиком русых волос. — А где все? — На заводах или в шахтах, — хмуро пояснил Русик, пожевывая самокрутку, крошившуюся прямо ему на застиранную рубашку. — Они ж теперь ходят, проверяют, чтоб никто дома не сидел. — А мы как? — испуганно спросила Танечка. — Вот поэтому и говорю — Сопротивление, — терпеливо отозвался Русик. — Приехали почти. Жигули нырнул в арку невообразимого кирпичного строения, опасно накренившегося вперед, и вдруг вырулил на узкую дорожку, тянувшуюся вдоль кромки тумана. В белесом мареве было сложно что-то различить, но, казалось, всего в метре от укатанной колеи был обрыв. Русик поспешно раздавил пальцами самокрутку, оставив на докурить, поднял окно и пояснил: — Здесь раньше дома стояли. А потом все разом провалились. Пустоты там были под землей, или что. И туман хлынул. В этом месте даже ликвидаторы не ходят. Без башки, но и то боятся. Танечка в изумлении прильнула к стеклу. Потом коротко обернулась ко мне, восторженная и исполненная любопытства одновременно, но я лишь кивнул. Меня туман не впечатлял. В голове сразу появлялись дурные воспоминания, а в носу — запах слизи, тошнотворный и едкий. Сопротивленцы отстроили себе едва ли не целую крепость, при этом успешно замаскировав ее под кучку развалюх, видавших целые поколения жителей трущоб. Маленькие окна были схвачены решетками, тут и там трепался брезент, доски, кирпич, бетонные блоки, листы гофрированного железа, пластиковая пленка — все это было смешано так искусно, что взгляд простого обывателя скользил по кучке лачуг, ни за что не цепляясь. Двое парней отворили нам ворота, и Жигули просочился в маленький-двор колодец на три автомобиля. Я поспешно выбрался из машины, чтобы скорее размяться. Подал Танечке руку, помогая вылезти. Потом возвел глаза к небу — голубое, оно смотрело на нас сквозь сетку-рабицу, которой был покрыт двор сверху. С опаской я подумал, что в случае появления здесь ликвидаторов это место могло стать или крепостью, или клеткой. Из окон начали высовываться люди, а потом нас окружили сопротивленцы; поначалу я дичился и порывался загородить Танечку спиной, но их искреннее участие, гостеприимство и дружелюбие быстро растопили мое сердце. Я осознал, насколько сильно устал за последние дни, нет, даже недели — и как же приятно было наконец не бежать и озираться, а расслабиться. Нас накормили досыта и долго расспрашивали о наших злоключениях. Во дворе разожгли костер в большом колченогом мангале, приятно пахло лепешками с концентратом, черный дым поднимался к зарешеченному небу — сухой мусорный ветер утих к ночи. Танечка моего настроения не разделяла. Наоборот, она оживилась и загорелась идеями. Кого здесь только не было: бывшие ученые, ликвидаторы, те, кто сбежал с изнуряющей работы в шахтах или спрятался от произвола ООБ. Ольга оказалась в прошлом сотрудницей НИИ Слизи; Танечка нашла в ней и еще в нескольких молодых ученых едва ли не родственные души, и они проговорили весь вечер, не обращая внимания ни на что вокруг. С одной стороны я был искренне рад за нее. С другой, я понимал, в насколько подвешенном состоянии мы находимся, пока нас ищут и пока ее дедушка, многоуважаемый профессор Мармеладов, находится под стражей. — Эй, Ваня, — Русик позвал меня из-за плеча. Я обернулся. От болтовни и обилия научных терминов голова шла кругом, тем более, меня прилично разморило у огня. Но также я понимал, что вряд ли мне позволят прохлаждаться — нам согласились помочь не только по доброте душевной. — А? — Айда кирпичи класть. Я переглянулся с Танечкой. Было глупо отрывать ее от разговора и тащить смотреть, как я буду всю ночь батрачить на сопротивленцев. — Скоро вернусь. Она кивнула и тут же вновь повернулась к Ольге. Это был ее мир: мир научных открытий, сложных исследований, многостраничных подшивок с наблюдениями и формулами. Не мой. Однако я мог быть рядом и блюсти ее безопасность. Под кирпичами подразумевалась укладка фундамента для нового гаража, который в последующем собирался стать домом. В свете тусклых фонариков, прикрученных на арматуру, уже трудился растрепанный молодой человек моего возраста. — Я тебе потом другую работенку подберу, ты парень сообразительный, — сказал Русик, кашлянув. Пахло бетоном и пылью. Опять поднимался ветер, разнося с шахт пыль и черную крошку. — Пока поможешь кому где, руки лишними не бывают. — А чего ночью? — Чтоб ликвидаторы не шарились, — пояснил Руслан. — Тут кромка тумана рядом, в темноте они особо не ходят сюда. Я непроизвольно вздрогнул. Все же, чем была хороша кольцевая, так это тем, что тумана не было и близко. — Ладно. Давай мне это… лопатку. Раствор на кирпичи мазать. Мы с лохматым Пашкой провозились часа три, до глубокой ночи. На пальцах застыла корка из песчано-цементной смеси, глаза слипались. Под слабым напором воды из высокой душевой лейки я долго тер мочалкой тело, отчищая угольную черноту, пот, грязь и липкий осадок тумана, которым я надышался в поезде. Последний, казалось, давно проник под кожу. Меня изредка мутило, и вместе с тем в голове всплывали пугающие образы. Мне постелили на застеклённой лоджии, опасно нависшей над улицей с внешней стороны «крепости» сопротивленцев. Танечку я не нашел; окончательно утомленный, я прилег на тонкий матрас буквально на несколько минут, чтобы после продолжить ее поиски, но проснулся от того, что кто-то набросил на меня одеяло, а потом тепло прижался к боку. — Где ты была? — шепотом спросил я, повернувшись к ней. Танечка довольно улыбнулась. Резкий порыв ветра ударил по стеклу, и оно задребезжало в рассохшейся раме. Стало зябко и неуютно. — Ребята показали мне их разработку. Рассеиватель тумана, представляешь? Более того, они научились находить очаги тумана и сдерживать его распространение. Вот если рассеять туман сразу, погасив очаг на корню… Ее глаза возбужденно блестели в темноте. Я притянул Танечку ближе, но она уперлась в мою грудь ладонью, чтобы рассказывать, глядя мне в лицо и следя за реакцией. Я был слишком утомлен, чтобы вникать в суть и восхищаться изобретениями сопротивленцев, но честно старался слушать. Танечка долго говорила о немыслимых изобретениях, экспериментах и исследованиях, и я сквозь сон задавался вопросом, почему все это еще не изучается в различных НИИ. Ответ оказался прост: некоторые эксперименты были неугодны Партии; именно такими занимался дедушка Танечки, но неизбежно привлек к себе внимание. — А самое главное, — с восторгом прошептала она. — Мы не одни! Знаешь, почему некоторые поезда уходят в туман? — Мм? — лениво отозвался я. Прежде я не раз задавался этим вопросом, но не находил на него ответа. И никогда не знал никого, кто съездил бы в туман и вернулся. — По документам, Партия отправляет отряды ликвидаторов на разведку. Те привозят нужные ресурсы, которые сохранились со времен до катастрофы… — Да ну, кто-то бы сболтнул и я бы слышал об этом, — отмахнулся я, но все же открыл глаза, заинтересованный. — Мы чистили граблями слизь и стреляли сектантов, никаких поездов. — Вот именно! — девушка улыбнулась. — Это дело строжайшей секретности, на него отправляют специальные отряды. Но не ликвидаторов, вернее, не только. Это особо приближенные к Партии люди, их очень, очень мало. И едут они не в туман, а сквозь него. К таким же островкам безопасности, как Союз. Ты когда-нибудь видел карту прошлого мира? Он огромен! И в нем сохранилось немало участков, где можно жить! Я оторопело заморгал глазами и сел, стряхивая с себя сон. Это не укладывалось в голове. Была Партия, был Союз — я видел его карту и знал, что если пойти вдоль кромки тумана, неизбежно вернешься в то же место. А если войти в туман, умрешь. Или выйдешь балбесом и будешь остаток жизни мычать и пускать слюну изо рта. Я смутно представлял карту прошлого мира, но мой скудный разум не мог сопоставить масштабы: что есть Союз относительно потертых контуров, которые я исследовал однажды в библиотеке? — Зажигалку, скорее, — Танечка торопливо тронула меня за руку и тоже села, подобрав ноги и натянув на колени белую ночнушку. Я дал ей зажигалку, выудив из сложенной рядом верхней одежды. Девушка подобрала забытую здесь кем-то треснувшую ножку от стула, зажмурившись, потянула. — Дай, занозы поставишь, — вздохнул я и отобрал деревяшку. Отломил щепку в том месте, где дерево треснуло, догадавшись, чем собралась заниматься моя удивительная Танечка. Вручил ей. Она подпалила кончик, поспешно отодвинула тонкий матрас, на котором мы сидели, и образовавшимся угольком принялась чертить. В свете маленького огонька под тонкими девичьими пальцами рождался мир, весь усеянный точками, словно ликвидатор ожогами от брызг жидкой слизи. Затем материки прорезали тонкие линии рельс. Специальные бронированные поезда могли безопасно нести людей и ресурсы сквозь туман от одного оазиса жизни до другого. — Видишь? — она обернулась ко мне, потрясенная открытием. Пока кого-то волновало как прохалявить смену на заводе да повыгоднее выменять что-то на рынке, она продолжала думать о высоком, моя Танечка. Я знал, что она променяет сон, еду и все что угодно на то, чтобы помочь людям. — Партия намеренно скрывает это! Кто знает, может быть, в одном из выживших миров уже научились бороться с аномалиями или спасать пострадавших. Может, кто-то уже рассеивает туман. Сколько ученых по всему свету! Если бы мы могли обмениваться опытом… Я устало уронил голову ей на плечо. За один день на меня вдруг обрушилось столько информации, что, казалось, мозг был готов вскипеть. — Я… Я должна сама увидеть это. Дедушка будет гордиться мной, когда узнает, что я не сидела сложа руки, пока он был в заключении, — Танечка зарылась пальцами в моих волосах, забывшись. — Спасибо тебе. — Что? — я поднял голову, едва разлепляя глаза. — Спасибо тебе. И прости, — девушка была вполне серьезна. — Ты столько сделал для меня. А я так злилась на тебя поначалу… А потом избегала… Я думала, ты… Неважно. Разве это важно теперь? Я так благодарна тебе за все. Она подалась вперед, прислонившись лбом к моему. Я почувствовал на губах ее теплое дыхание, качнулся вперед, коротко целуя. Танечка отозвалась. Вышло нежно, устало, практически невинно — мы оба вдруг заулыбались. Подумать только, парнишка из охраны и Татьяна Мармеладова обсуждают устройство мира и секреты Партии где-то на задворках Союза, преследуемые и гонимые. — Тебе нужно отдохнуть, — шепнул я в ее раскрытые губы и невесомо погладил по щеке. — Союз можно спасти и завтра. Она согласно кивнула. Я утянул Танечку обратно на матрас и укрыл одеялом. Привлек ближе к себе — она с готовность прильнула к моей груди — и, едва закрыв глаза, уснул.