Взгляни кругом на тех, что попригожей,
И вряд ли будешь петь одно и то же.
Быть может, твой единственный алмаз
Простым стеклом окажется на глаз.
А что изменилось? Чуя не знал. Не знал даже тогда, когда они с Дазаем в полнейшей тишине зашли в дом. Не знал и тогда, когда каждый из них молча проследовал в свою комнату. Не знал и тогда, когда проснувшись на следующий день, не увидел бывшего напарника за столом. Значило ли это то, что ему придётся идти за ним? И будить. Возможно, тот еще спал? У него на языке вертелось так много вопросов. Ему хотелось поговорить с ним. Неважно о чём. Тогда в игровом центре Чуе показалось, словно Дазай чувствует тоже, что и он. «А что ты чувствуешь, Чуя?» Он так отчётливо ощутил давно забытое тепло, согревающее изнутри, когда увидел его там, где Осаму сидел несколько лет назад, будучи меланхоличным подростком. Тот стеклянный взгляд и последние брошенные им слова на могиле Одасаку что-то сломали в нём. С глухим треском. Именно тогда Чуя понял, что не может потерять его. Дазай сейчас рядом с ним. Живой и даже временами улыбающийся. С бездонными карими глазами, под солнечным светом похожими на растопленный шоколад. С каштановыми волосами, непослушно лежащими и вечно завивающимися из-за постоянной влаги. С издевательской, но заразительной улыбкой. Со своими причудами, тараканами в голове и абсолютным безрассудством. «Только ли я вижу в тебе эту красоту, Дазай?» Чуя не до конца понимал, что означает для него такое слово, как «любовь». Но он был готов защищать этого человека ценой собственной жизни. Как же глупо. На часах около восьми утра, да и Накахара никогда особо не залёживался, временами даже успевая сходить на пробежку перед тем, как отправиться на работу, где ему приходилось засиживаться чуть ли не до самой ночи. Спать до обеда? Ужасно. Этого Чуя не любил. Из жизни стоило выжимать все соки. Всего несколько часов, но за это время ты можешь успеть уйму всего, причём полезного. Возможно, это именно то, что помогало ему держаться на плаву последние несколько лет. Он был полон упорства, трудолюбия и преданности своему делу. Легко поднялся по карьерной лестнице и никогда ни в чём себе не отказывал. Работа в Портовой Мафии многое позволяла. Не считая того, что за тобой, как родная тень, тянулась смерть. Она шла и шла, словно хищник за добычей, то и дело норовя напомнить о крови, которая была у него везде. Во рту, на руках и даже перед глазами. И ты никогда не сможешь понять: Смерть идёт, чтобы забрать тебя или тех людей, которых ты убил. Чуя был грязным. Он жил убийствами, хаосом и разрушениями. Внутри него с самого рождения рос монстр, который не поддавался контролю. Лишь один человек мог совладать с ним, но и тот в своё время ушёл, бросив его одного без единого объяснения. И он ненавидел себя, вечерами сидя в своей просторной квартире, с бокалом вина, зажатым в руке. Часами мог смотреть в окно, слушать музыку, пытаться рисовать или играть на гитаре. Он делал всё, лишь бы не думать о нём. Просил дополнительные миссии, помногу тренировался и доводил своё тело до физического истощения, приходя домой лишь для того, чтобы погрузиться в сон, который всегда был наполнен кошмарами и несбывшимися мечтами. Это почти ощутимо больно — осознавать потерю и теряться в бесконечных догадках. «Может я сделал что-то не так?» Он считал Дазая другом. Может быть, Чуя был слишком наивен тогда? Наивен в те дни, когда они могли заскочить в игровой клуб после очередной миссии, словно оба — обычные подростки, и их руки не испачканы в крови по локоть. Или может тогда, когда Дазай подолгу отмывал с его лица запёкшуюся кровь, глядя на него с обеспокоенным блеском в глазах, даже не думая об отвращении? А может в те дни, когда они могли подшутить над Мори и устроить в Портовой Мафии настоящий погром, при этом не переставая перепираться? Чуя не знал. Почему он вечно ничего не знает? Беспомощный. «Почему я думаю об этом каждый день? Неужели ты стал так слаб, Чуя?» Он стоял в ванной комнате на втором этаже, промакивая мокрые волосы махровым полотенцем. Холодная вода стекала по его лицу, подбородку, острым крыльям выпирающих ключиц и плечам, щедро осыпанным веснушками. Кожа успела покрыться едва заметными мурашками. На щеках играл лёгкий румянец, ещё не успевший сойти после принятия контрастного душа. Чуя устремил свой взгляд, до этого обращённый к незмысловатым узорам на бирюзовых шторках, в зеркало напротив. Удивленный вздох сорвался с его губ, когда оттуда на него в ответ посмотрел человек с поразительно бледной кожей и внушительными синяками под глазами. Казалось, что даже его привычные яркие рыжие волосы потускнели, как угли затихающего пламени, тлеющие в костре. Кошмары давали о себе знать. — Ты ужасен. Накахара отвернулся, не имея даже малейшего желания наблюдать такую жалкую картину и принялся одеваться. Тонкие пальцы почти невесомо пробежались по прозрачным пуговицам хлопковой рубашки. У неё были укороченные рукава и рисунок, состоящий из нескольких разноцветных листьев на неброском синем. На мраморной раковине возле мыльницы спокойно лежал чёрный кожаный чокер, про который он почему-то забыл, уже выходя из ванной. Светало. Это было видно из небольшой щели между дверью и коридором, ведущим в конец второго этажа. Недалеко отсюда располагались их с Осаму комнаты. Чуя вышел из ванной и был приятно удивлён, когда почувствовал в теле прилив сил и бодрости, несмотря на постоянные недоспыпы и ранние пробуждения. Дверь в комнату Дазая была приоткрыта. Это подогревало внутренний интерес Накахары всё же заглянуть к бывшему напарнику, что он, в принципе-то и собирался сделать, стараясь как можно тише ступать по полу. Заглянув внутрь, Чуя затих, когда наконец нашёл взглядом спящего детектива. Осаму лежал на заправленной кровати с закрытыми глазами. Одна рука покоилась у него на груди, а вторая возле уха. Его каштановые волосы расположились в подобии ореола. На фарворофом лице застыли умиротворение и покой. Он правда хотел, приличия ради, хоть на одну минуту опустить глаза или молча покинуть комнату, но глаза не слушались, упорно возвращаясь к рассматриванию идеальных черт его лица и губ, изогнутых в лёгкой, почти незаметной улыбке. Из окна, открытого нараспашку, доносилися едва различимый шум дождя. В этой комнате всё пропахло осенью, сыростью и прохладой. Полупрозрачные шторы, колышущиеся от каждого порыва ветра, пропускали в помещение бледно-серый цвет. — Очарован моей красотой? — голос у Дазая был всё ещё хриплым из-за недавнего сна, но с легко распознаваемым в нём самодовольством. Накахара прищурился, отчего его зрачки стали похожи на две крошечные льдинки, и скрестил руки на груди. — Нет, — он фыркнул, закатывая глаза. — Просто у тебя, что в голове бардак, что в комнате. Осаму усмехнулся и быстро хрустнув пальцами, сел, уставившись в окно. — Ты так долго на меня смотрел… — он хитро улыбнулся, боковым зрением наблюдая за смятением на лице собеседника. — Не знал, что тебе так нравится беспорядок. — Заткнись, — прорычали ему в ответ, разворачиваясь спиной. — Не спустишься через пару минут — останешься без завтрака. — Уже бегу! — посмеиваясь, прокричал детектив ему вслед, нехотя отправляясь в ванную. Чуя уже целую минуту сверлил взглядом содержимое холодильника, в упор игнорируя грёбанный румянец на щеках. Его пальцы с силой сжимали широкую дверцу, а глаза бегали с одного продукта на другой. «Чем он вообще думал, когда заглядывал в его комнату?» Над обедом придётся заморочиться, а вот позавтракать можно и обычной яичницей, которой Накахара с удовольствием и занялся. Они жили под одной крышей уже несколько дней, за которые Чуя успел ударить Дазая несколько раз, выкурить достаточно сигарет, выпить парочку бутылок вина и апатично поразмышлять над всеми трудностями жизни. — Пахнет вку-у-усно! Накахара беззвучно вздрогнул, услышав бодрый голос позади себя, уже вовсю проклиная свою невнимательность. Он скептически глядел на яичницу, будучи погружённым в свои мысли. Руки на автомате орудовали над сковородкой, пока эспер то и дело хмурился, не понимая, доволен ли получающимся результатом. — Вечно ты какой-то злой, Чуя, — Осаму направился к нему, внимательно следя за каждым его действием. — По-моему готово, — он вытянул голову через его плечо, довольно вдыхая в себя аромат жареных яиц и бекона. Бывший напарник выглядел напряженным, и детективу это не нравилось. Хотя в его присутствии Чуя наверняка был таким всегда. — Ты кое-что забыл в ванной, — Дазай запустил руку в карман, доставая кожаный чокер. — Кажется, это ваше! Накахара демонстративно фыркнул, намереваясь повернуться к нему и забрать свою вещь, но его нагло прервали. — Стой спокойно, — Дазай на мгновение опасно сощурил карие глаза и потянулся к его шее. Выглядел он крайне сосредоточенно. — Я и сам могу, — буркнул рыжий, чувствуя себя странно уязвимым в таком положении. Как только холодные пальцы бывшего напарника едва ощутимо прикоснулись к горячей коже на его шее, он тихо выдохнул и вытянул подбородок. — Почти! Осаму, на удивление, долго справлялся с ремешком, совершенно спокойно прикасаясь к коже напарника снова и снова. Возможно, ему просто понравилось греть свои руки, ведь Чуя и правда был очень теплым. Даже горячим, если сравнивать с ним. — Готово! Он отошёл, оценивающе глядя на проделанную им работу. — Садись уже за стол, — Накахара обошёлся без банального «спасибо», продолжая сосредоточенно заниматься готовкой. Раскладывая завтрак по порциям он периодически закусывал нижнюю губу, пребывая глубоко в своих мыслях. Как только тарелки с глухим звоном опустились на красную скатерть, их окутал аромат насыщенных специй. Как и ожидалось, «Приятного аппетита!» тоже не последовало. Парни ели в тишине, но Чуя солжёт, если не скажет, как ликовал внутренний голос при виде шатена, с довольной рожей уплетающего завтрак за обе щеки. «Ну точно кот.» — Вкусно, — промурлыкал Дазай, отправляя в рот очередной кусочек бекона. — Ты отлично готовишь, дружище. — Это всего лишь яичница,— пожал плечами Накахара, старательно маскируя улыбку. — Хотя я не удивлен, что ты даже её приготовить не в силах. Осаму, судя по всему, вовсе и не обиделся на такое высказывание. Лишь вяло пожал плечами в ответ. — Зато сейчас ты готовишь для меня. «Но это ведь временно…» — Чуя опустил глаза, сжав руку под столом в кулак. Как же его раздражали свои собственные мысли. Но в те моменты, когда Дазай улыбался, когда он готовил для них еду, когда они курили по вечерам или устраивали небольшие перепалки — Чуя забывал. Он забывал о своих кошмарах, забывал о растущей над городом угрозе, забывал о тревоге и просто жил. Казалось бы — обычное пробуждение, так еще и с тем, кого ты на дух не переносишь. Но это было так чертовски приятно… Приятно, что за стенкой спал кто-то еще. Этот кто-то, чьи волосы с утра обычно растрёпаны, а голос имеет приятную хрипотцу. Этот кто-то, кто чуть ли не урча, употреблял всю его стрепню. Этот кто-то, кто приковывал к себе его взгляд, пробуждал странное чувство где-то внутри него и вызывал непроизвольную улыбку, которую Чуя всей душой проклинал, прикрываясь отросшей чёлкой. — Ты всё ещё должен мне целых два желания, — Накахара понятия не имел, почему вдруг решил напомнить ему об этом, но как только лицо сидящего напротив недовольно сморщилось, он победно улыбнулся, продолжая трапезу уже с приподнятым настроением. «Может загадать Дазаю сообщить всему Вооруженному Детективному Агентству, что он гей?» «Или это слишком жестоко и банально?» — Я отсюда слышу, как в твоей маленькой голове созревает коварный план о том, как ввести меня в неловкое положение. — Ты совершенно прав! — Чуя злорадно усмехнулся и отправив в рот последний кусочек жареного яйца, поднялся из-за стола. — Пить будешь? — Говорят, что в одиночестве пьют только алкоголики. Накахара предпочёл не комментировать сказанное, равнодушно потянувшись за двумя бокалами. — Ну или очень усталые и сломленные люди, — тихо, почти про себя, безрадостно добавил Дазай, сцепляя руки в замок, чтобы опустить на них подбородок. — Чуя, там в нижнем ящике есть… — Что за дрянь ты пьешь, Дазай, — рыжий на протяжении нескольких секунд сверлил презрительным взглядом бутылку неизвестного ему происхождения, после чего ещё раз демонстративно закатив глаза, поставил её на стол вместе с двумя разными по объему и форме бокалами. Вино отправилось следом. — Я думал, что ты никому не позволяешь пить твоё вино. — Осаму скучающим взглядом проследил за тем, как тёмно-бордовая жидкость заполнила стакан его бывшего напарника. — И уж тем более не пьёшь с такими, как я. — Такие, как ты — это какие же? — сухо поинтересовался у него Чуя, приподнимая одну бровь. Глоток вина — он расслабленно прикрывает глаза, чувствуя на языке горечь, почти незаметно контрастирующую со сладостью винограда. — Человек под действием алкоголя теряет бдительность и контроль, разве не так? — вопросом на вопрос отвечает Дазай, спокойно пожимая плечами. Алкоголь не радует его так, как Накахару красные вина высшего сорта, лишь пускает по телу привычное тепло и временно снимает напряжение. — Так, — Накахара согласно кивает, делая очередной глоток. — И что с того? Осаму снова пожимает плечами, наблюдая за плескающейся коричневой жидкостью в стакане. «Незнайка на Луне собственной персоной.» — Раньше тебя это не беспокоило, — Чуя ставит на стол опустевший бокал, мысленно проклиная себя за непослушный язык и откидывает голову назад, прикрывая глаза. Мысли притупляются, и он наконец позволяет себе не зацикливаться на чём-то мрачном и тяжёлом. Дазай не отвечает ему, продолжая пить в тишине, он периодически оценивающе смотрит на рыжего из-под опущенных век, следя за количеством выпитого. — Может хватит уже? Накахара хмурится, переводя взгляд небесно-голубых глаз то на него, то на пустую бутылку и фыркает, дёрнув подбородком. — А может я сам разберусь. — Конечно-конечно. — детектив поднимает руки в примирительном жесте, словно отступая и прищуривается, складывая их на груди. — Пойду покурю. — Стой! Осаму останавливается возле своего стула, бросив на него выжидающий взгляд. — Что? — Мне тоже… нужно. На улицу желания выходить нет и Дазай, будто прочитав его мысли, уверенно направляется в гостиную. Чуя идёт за ним, отчётливо ощущая слабость внутри тела. Он чертыхается, когда ударяется плечом о какой-то угловой шкаф, отчего идущий впереди бывший напарник с трудом сдерживает рвущийся наружу издевательский смех, в спешке прикрывая рот рукой. — Засмеёшься ещё раз и клянусь, — рыжий угрожающе рычит ему в спину, буквально прожигая взглядом. — я тебя убью. — Полегче! — Осаму решительно останавливается возле широкого тёмно-зелёного дивана с изумрудной обивкой и широко зевнув, плюхается на него, вытягиваясь во весь рост. Настроение у этого беса шальное, Накахара по глазам видит, пока тот достаёт сигарету. Дазай отвлекается на долю секунды, чтобы встретиться с ним озорным взглядом, на что бывший напарник только хмурится, поворачиваясь к нему спиной. «Красивый, чёрт бы его побрал.» Не ложиться же ему вместе с ним. И мысли, как назло, что ни на есть идиотские, вгоняющие в краску. — Блять,— Чуя недовольно шипит, когда его старая и местами поцарапанная зажигалка не откликается на повторное нажатие пальцев. В голову больше ничего не приходит, как поискать новую у давно закурившего Осаму. — Зажигалку дай, — недовольно просит он, откидывая свою куда-то на пол с глухим стуком. Под диван закатилась. Какая жалость. — Я её потерял, — лениво отзывается Дазай, неторопливо потягиваясь. «Развалился он на диване. Чертова скумбрия.» И правда, неплохо Осаму у него дома обустроился. У них дома? — Ты пару секунд назад зажёг свою сигарету, идиот, — Накахара снова хмурится, оглядываясь по сторонам, словно та могла быть где-то поблизости, но к его неудаче, той и правду не видно. — Дазай. — Я правда не знаю, Чуя, — он затягивается в очередной раз и выдыхает серый клубок сигаретного дыма. Запах вишнёвого табака щекочет нос. Это пахнет… Приятно. — Но ты можешь поджечь свою сигарету через мою, — как бы невзначай бросает шатен, пожимая плечами. И это определённо звучит, как настоящий вызов. Накахара совершенно не хочет к нему приближаться, желательно никогдавжизнипошёлнахер, но ноги сами ведут его к дивану. — Ну и? — Чуя приподнимает одну бровь в немом вопросе, выжидающе глядя на Дазая. — Что «Ну и?», Чуя? Мне курить хочется или тебе? Сам наклоняйся. О, терпение — точно не самая сильная сторона Чуи Накахары. Но Дазай Осаму именно тот человек, который родился в рубашке и