* The Neighbourhood - The Beach *
Мерного урчания двигателя, что так успокаивало и убаюкивало, теперь не слышно, а это пробуждает похлеще любого будильника. Юна дергается всем телом, ударяясь коленом о ручку двери, и вдруг ощущает тепло широкой шершавой ладони на своей руке. Дежавю. Пронзает. Окутывает. Пугает. Ведь это уже было. Но атмосфера была совсем иная. Не так туманно и не так тоскливо. Сейчас же дорога перед машиной усыпана осколками стёкол, их видно очень хорошо, несмотря на темень вокруг. Они, подсвечиваемые луной, будто звезды раскиданы по асфальту. Руку пронзает острая боль. А тем временем чужая ладонь такая горячая. Нет. Огненная. Она обжигает, но выпутаться не даёт. Юна чувствует, как плавится, пытается вырваться, но ее кисть намертво сжата чужими пальцами, больше похожими на звериную лапу, чем на руку человека. Чужой ли это зверь или ее собственный? Вырвался из клетки гаденыш и теперь чувствует себя на свободе вольной пташкой? - Хей, детка, - голос сбоку скрипучий, пробирающий до самых костей, душит, перекрывает кислород напрочь. Дыхание тяжелое, свистящее и горячее, лицо напряжено и челюсти сжаты так, будто он изо всех сил старается не сорваться на рык. - Баю-баюшки-баю… И не лицо это человеческое вовсе. Звериная морда, испещрённая синюшными шрамами, следами от давно заживших ожогов, наклоняется чуть ближе к девчонке и сверкает пустыми глазницами. …отведу тебя к ручью… Губы с запеченной на них кровью искривляются в оскале, обнажая желтые зубы. …где большая глубина… Не спастись. Не спрятаться. Не убежать. …там лицом коснёшься дна. - Уходи! Убирайся! - ее собственный голос на удивление не сквозит страхом, она отталкивает монстра под его тихий смех, вырывает обожженные ладони из его цепких лап и хватается за ручку двери. Бежать. Бежать подальше. - Куда ты собралась, милая? - его голос звучит в ушах, он словно всю ее поглощает, окутывает, впитывается и въедается в кожу смертельным ядом. - Мы теперь вместе. Навсегда. Оглянись, - и словно по команде всю машину охватывают пугающе огромные, жаркие, голодные и беспощадные языки пламени. Они лижут капот, съедают краску, плавят шины и стучатся в стекла. - Мы в этом аду одни, девочка.* Lil Peep - Broken Smile (My All) *
Несёшься как ошалелый, глаза застилает белая пелена, не видно ничерта, но ты все равно бежишь, да так быстро, как никогда ещё в своей жизни не бегал. Подстегивает страх - дикий, животный, леденящий. Он покусывает лопатки мерзкими маленькими зубками в три ряда и щекочет шею, проводит своим чешуйчатым хвостом по ней, посмеивается и снова будто бы отстаёт. И ты на секунду решил, что оторвался, но куда там. Этот гаденыш играет, хохочет там за спиной во все горло, а из глотки облако пепла вырывается и гасит жалкие остатки надежды точно под рёбрами. И где-то между тридцатым поворотом и тридцать первым вдруг начинаешь гонять в голове мысль: а от чего бегу? Чего боюсь? Откуда этот зверь таких громадных размеров и жуткого вида? Неужели это плод моего воображения? Неужели мой мозг способен родить на свет такое убожество? И следом тут же: а есть ли дно у моих легких? Сколько ещё я так смогу бежать, потому что, по ощущениям, этот бег длится уже целую вечность, и нет ему ни конца ни края. И сколько бы вопросов не рождалось в голове один за другим, ответов нет и финиша не видно. А потом вдруг осеняет. Зверь-то этот гонится за хозяином своим. Вырвался из клетки и теперь обжигает затылок своим мерзким дыханием, пугает сознание, и словно ищет отмщения. Пытаешься оторваться. Поворот. Ещё один. Ещё. Но он не отстаёт. - Ты облажался, - слышится за спиной. - Теперь ты мне не нужен. Ноги молотят по белой накрахмаленной простыне, руки ловят в темноте чудовище, которое затягивает в свою тьму без единой надежды на малейший лучик света. И последняя мысль в голове титрами: «Мне так и не удалось укротить тебя»* Witt Lowry - Around Your Heart *
Зачем он сидит здесь, а не там, где собственно должен? Не там, куда рвётся все его нутро, и даже разум негодует: - Чонгук, какого черта? - твердит он без конца, а у того нет ни одной даже мысли по этому поводу. Он сидит на белом холодном полу, прислонившись затылком к такой же раздражающе белой и такой уже привычно холодной стене. Он будто попал в ад, честное слово, только вместо предполагаемых котлов - здесь больничные палаты, нет пепла, нет огня, только лишь холод, разъедающий запах хлорки и чужого отчаяния. Под веками насыпана тонна песка, царапает глаза, разносится кровью по венам, застревает в горле и мешает дышать. Отвратительно беспомощно. Отвратительно холодно. И так же отвратительно мерзко. Он поворачивает руки ладонями вверх и усмехается. Медсестра пинками загоняла его в процедурную, чтобы вколоть успокоительное и перебинтовать руки. Глупая. Она думала, что поможет ему этим? На самом же деле, она лишь замаскировала, нацепила на него маску, замуровала выходы, и теперь вся его боль носится по организму как шальная и не может найти выход. Скручивает желудок, колошматит по рёбрам, пинает по печени, хохочет как припадочная и тут же воет. А у Чонгука на лице все спокойствие мира, нет сил даже думать, не то что испытывать какие-то эмоции. Он оттягивает бинт на руке и сует под него палец, впивается ногтем в рану и давит, давит, давит. Ничего. Его чувства словно отключили и притупили всякое ощущение реальности. Он в аду. Он и правда в аду. Не таким он его себе представлял. В его фантазии было жарче, обжигающе, много голосов, завывающий горячий ветер, что хлестал его по щекам и подпаливал волосы. Там было темно, душно, пахло горелой плотью, и пепел забивался в ноздри. Если подумать, даже и не знаешь, какой из двух версий ада лучше. Этот кристально-белый - самый реальный, а от того и самый жуткий. Свет давит на глаза, лампы так громко трещат, что хочется заткнуть уши, но не хватает сил. Стоит прикрыть глаза на миг, как мозг тут же взрывается сотнями картинок произошедшего. Кадры мелькают с завидной частотой, напоминая, добивая, раззадоривая. Хочется снова сжать руки в кулаки и выплеснуть все то дерьмо, что варится внутри него на того, кто лежит тут в палате прямо за дверью. Чонгук готов поклясться, что даже дыхание Джиена слышит через этот кусок дерева и от того, ещё сильнее готов злиться. Готов. Да не может. Чертовы успокоительные. Дерьмовый защитник. И не менее дерьмовый борец за справедливость. Техен садится на корточки рядом с другом и что-то говорит. Его голос не разобрать, словно через толщу воды слышен эхом, и не понять даже слова. На глаза друга падают непослушные кудряшки-пружинки, и если бы Чонгук мог, то точно рассмеялся, ткнул пальцем в непослушную прядь, довёл бы этим Техена до ручки, но сейчас он смотрит на волосы, которые друг все время смахивает в сторону, смотрит на ресницы, достающие до самых бровей, и силится понять, что от него хотят. Может что-то нужно сказать? Его арестуют? Сказать, что он сожалеет? Но о чем? Что избил Джиена? Да хрена с два. Что обещал, но тут же размазал своё обещание по лобовому стеклу? Юна… Все его обещания оказались дешевым пиар-ходом. Как иначе назвать то, что произошло? Ей так сложно дался этот шаг, и сделав его, она и думать не могла, что жизнь тут же шибанет сверху чужими решениями, пригвоздит ее к асфальту и ткнёт носом как котёнка в суровую реальность: они все так ничтожны перед ней. Чон все пытается сосредоточиться, смотрит на губы Техена, хмурится, потому что нихрена не выходит, он правда старается прочесть хотя бы по ним хоть слово, но результата ноль, и втянув разъедающий больничный запах хлорки, он снова опускает глаза на свои ладони. По запястью стекает дорожка крови, и Чон размазывает ее большим пальцем по коже. Пятна крови на асфальте. Кровь Джиена, кровь Чонгука, где-то там позади осталась кровь Юн. Слишком много крови за раз, вы не находите? Тошнота тут же подкрадывается к горлу, сжимая и вызывая судорожный вздох. Он до сих пор ощущает металлический привкус на губах, все ещё чувствует цитрусовый запах ароматизатора из салона мустанга, в ушах эхом отдаётся гребаная тишина и полнейшее отсутствие крика, лишь только шумный вдох Юн перед тем, как скрежет металла, вдавливаемого красным спорткаром, не разворотил все, не оглушил и не разорвал тишину. Долбанное успокоительное действительно чертовски сильное. Прокручивая аварию снова и снова, словно кадры кинофильма, Чон смотрит их и должен бы закипать на самом деле, должен бы заново все это проживать, должен пугаться и приходить в ужас от стекла, летящего во все стороны, от головы Юн, что одним мощным ударом вынесла его, отброшенная силой удара, от ее моментально обмякшего тела и от той беспомощности, которую Чон ощутил в ту же секунду. Поскорее бы только закончилось действие препарата, и тогда он снова сможет нормально мыслить. Сейчас же ни одна даже самая маленькая и бесполезная мысль, ни одно воспоминание не задерживается в голове, уносится прочь, словно за ним гонятся, преследуют, норовят поймать, свалить, обездвижить. Да, Чон хотел бы. Уцепиться за что-то, пусть незначительное, но чтобы это его держало здесь в реальности, чтобы он не боялся провалиться в неизвестность, в пустоту. Там он снова возвращается на трассу, снова ощущает своё бессилие, снова видит ее безжизненное тело на приборной панели. В конце коридора две фигуры в чёрном, на первый взгляд словно клоны похожи друг на друга, даже не понять кто есть кто. Но это затуманенный взгляд играет с разумом. Только присмотревшись, Чонгук все-таки видит разницу: один не в чёрном, а в темно-синей полицейской форме, с рацией на поясе и с пистолетом в чёрной кожаной кобуре. Типичный коп. Его волосы отливают красным в свете этих дерьмовых ламп. Совсем не типично для копа. Черты его лица становятся заострёнными, будто он зол. Ему-то на что злиться? Кажется, Чонгук переборщил. Но разве можно было? Джиен жив, а значит… Черт возьми… Мысль ускользает и хвататься за неё скользкими пальцами нет никакого смысла. Парень напротив полицейского свесил руки вдоль тела, его пальцы слегка подрагивают, и он то и дело бросает свой обеспокоенный взгляд на Чонгука. «Юнги-я, вытащи меня, за шкирку можешь, только вытащи из этого ада, прошу тебя» Мин не слышит мольбы о помощи, отворачивается к копу, слушает его так внимательно, а потом что-то выплевывает ему в лицо с не меньшей злобой. Само его лицо искажается яростью, болью, целым коктейлем чувств, глаза сверкают, и губы искривляются в оскале. Кажется, Чон выявил главного демона в этом адовом котле. Как же хорошо, что этот демон - один из лучших в его жизни. - Давно он так? - Юнги подходит к Техену и кивает головой на Чона, который сверлит взглядом точку перед собой и моргает раз в десятилетие. - С тех пор, как приехали сюда. Медсестра вколола ему что-то сильнодействующее, иначе он бы не успокоился. - Хо… коп сказал не оставлять его тут одного, мало ли что он может снова выкинуть, - Мин вытирает лоб тыльной стороной руки и оглядывается в коридор, ровно туда, где минутой ранее он разговаривал с ним. - Его не арестуют? - Техен встаёт и потирает ладонями затёкшие ноги. - Сейчас нет. Но если он не перестанет думать задницей, то его прикроют и надолго. Он и так под следствием, лишний раз провоцировать прокурора не стоит. Из Техена вырывается какой-то болезненный смешок, он потирает нос и кидает взгляд на Юнги. Темный, пронизывающий миллионами острых игл, он наполнен болью, сожалениями, скорбью и… злостью. - Перестанет думать задницей? Это ты сейчас серьезно? - он подходит ближе и теперь смотрит на Юнги сверху вниз, готовый сорваться с поводка в любой момент. - Юна чуть не умерла из-за этого мудака, а ты говоришь, чтобы Чон думал? И в какой момент он должен был подумать? М? Когда Дракон таранил мустанг? Или когда размазывал мозги своей сестры по боковому стеклу? Ты скажи, блять, в какой гребаный момент, а то я нихера не понимаю! Крик разносится по пустому коридору оглушающим эхо, а Юнги даже не морщится. Он понимает, он все понимает. И Техена, который уже битый час не может достучаться до своего друга. И Чонгука, который словно отключился после столкновения, а вытащив хохочущего Джиена из спорткара, измолотил его лицо в кашу. А теперь вот зачем-то сидит около его палаты, хотя должен бы около палаты Юн. Он их всех так хорошо понимает, что даже тошно. Бессилие, злость и страх за чужие жизни должны бы сковать его по рукам и ногам, с другими людьми это вроде так и работает, но только не с Юнги. Его разум всегда расчётлив, всегда холоден и не поддаётся панике. Качество, на первый взгляд, полезное, но на взгляд Мина - отравляющее всю его жизнь. - Иди к Юн, я побуду с Чонгуком, - говорит Юнги тихо, а потом, обойдя все ещё дышащего злостью Техена, садится на пол рядом с другом. Тот, кажется, даже вздрагивает слегка, косит взгляд и тут же возвращает его на испачканные кровью забинтованные руки. И только прижавшись спиной к холодной стене, Юнги наконец-то выдыхает, словно все это время и не дышал вовсе. Он прикрывает глаза и уже потом слышит глухие удаляющиеся шаги по коридору. - Я облажался, - доносится сбоку еле слышным шёпотом. - Я обещал, что смогу ее защитить. Юнги не открывает глаз, но вздох облегчения вырывается помимо его воли. Он на ощупь находит запястье друга и легонько сжимает. - Ты не виноват, - так же тихо, словно эти слова лишь для них двоих, словно у него тоже не осталось сил говорить в полную силу. - Как она? Дыхание замирает на миг, и Юнги открывает глаза. Он тут же натыкается на взгляд Чонгука, не такой, как хотя бы часом ранее - полуживой, пустой и потерянный, а скорее уставший и грустный. - Спит. С таким сильным сотрясением она тут долго пробудет, так что… - Вот же чёрт, - он вздыхает и отворачивается. - Отец был прав когда-то. Едва ли я гожусь на что-то стоящее. Я умею лишь выделываться на трассе, понтоваться перед такими же неудачниками как я. - Херню не неси. Никакой ты не неудачник. Ты не мог ничего сделать в этой ситуации. - Мне нужно было ее хватать за шкирку изначально и валить в закат, а не мазать сопли и слушать про гребаное право выбора и уважение, - Чонгук дергает нитки на бинте и тяжело дышит. - Да кому теперь сдался этот выбор? Вот к чему он привёл! - Это и отличает тебя от Джиена. Он конченый больной ублюдок, мозги которого уже давно напоминают желе от наркоты. Юн повезло, что за годы жизни с ним, она не превратилась в его подобие. И ей повезло встретить тебя. Ты тот, с кем ей предстоит заново учиться быть человеком, тот, от кого она совершенно точно сможет получить поддержку и помощь. Вам обоим придётся многому научиться, - Мин вытягивает ноги и поглядывает на часы: уже восемь утра. Просидев в больнице почти всю ночь, они испытали целый спектр эмоций, которых не хотелось бы знать в принципе: сожаление, страх, боль, ненависть и ещё больший страх перед неизвестностью. Сидеть под дверями реанимации и не знать, чем обернутся ближайшие часы, будет ли после - вздох облегчения или град слез от потери. Страшно. Но реальность отрезвляет лучше чем что-либо. Когда врач сообщил о состоянии Юн, Чонгук лишь кивнул куда-то в пустоту. Сотрясение мозга, перелом руки и многочисленные ушибы. Слишком много для неё одной. Он бы хотел забрать всю ее боль, облегчить ее сон, наполнить его приятными сновидениями и избавить от кошмаров. Но он только мог подпирать дверь ее палаты и стараться ненавидеть себя не так сильно. Получалось, кстати, до ужаса плохо. Может, поэтому он оставил соседнее крыло и притащился сюда? Зачем он пришёл и что ждёт, самому не ясно. В нем злость бурлила, кипела и выжигала вены. Она бы спалила его дотла, если бы не медсестра со своими успокоительными. Он тут, кажется, напугал всех до такой степени, что даже копов вызвали. Но теперь на место разъедающим чувствам пришла пустота и что с ней делать, Чон понятия не имеет. Он хотел бы сказать другу, что опасность никуда не делась, что она все ещё сгущается над ним грозовой тучей, но ему самому сейчас до неё дела никакого нет. - Тебе бы поспать, - Юнги поднимается на ноги и теперь нависает над Чонгуком не тучей грозовой, а куполом, что готов уберечь его от любой бури. - Нечего тебе тут красоваться под его дверями. - Я хотел убить его. Юнги вздыхает и отворачивается. Понимает. - Знаю. И я тебя не осуждаю за это. - Зайдём ещё раз к Юн? - Чонгук соскребает себя с пола, удерживаясь за стену, чтобы снова не рухнуть из-за затёкших ног. - Не пустят тебя туда. Скоро обход уже начнётся. Придём позже, - Мин выуживает из кармана куртки сигарету с зажигалкой, но, поморщившись, заталкивает их обратно. Что правильно, а что нет? Где ждёт опасность? Может, за этим поворотом, а может, за следующим. Может, это разум лишь играет, а может, подсознание даёт подсказки. Чувство страха никуда не исчезло. Оно выгрызает внутри такие траншеи, что невольно задаешься вопросом: а с кем собственно собираемся воевать и от кого защищаться? Что-то ещё произойдёт, что-то, что ударит намного больнее. Но готовы ли они снова ощутить эту боль? Смогут ли вынести?* Avril Lavigne - I’m with you *
Ноги ватные, такие тяжелые, что каждый шаг даётся с огромным трудом. Техен идёт по абсолютно одинаковым коридорам, сворачивает на автопилоте в ничем не отличающиеся друг от друга повороты и наконец доходит до двери палаты своей подруги. Дженни сидит на диванчике неподалёку, подтянув колени в подбородку и шмыгает носом. Испугалась. Техен тоже, если честно. Боится до сих пор, но старается в себе этот мерзкий склизкий страх подавить, как букашку, чтобы не отсвечивал в глазах, не путал слова и не срывал голос. Он должен быть сильным, должен быть другом, бойфрендом, тем, на кого можно положиться без малейших сомнений. Он таким и будет. Определенно. Садится рядом с Дженни, обнимает рукой за плечи и притягивает к груди. Она льнет к нему послушно, и дрожь ее тела передаётся теперь Техену. - Все ведь будет хорошо? - Джен вытирает нос рукавом толстовки и храбрится, глупая. Старается голос свой выровнять, будто в нем не просвечивает вся ее боль, весь ее страх и такая хрупкая, но все-таки надежда. - У меня ощущение, что все только начинается, - нет никакого желания врать, увиливать и кидать ничего не значащие фразы, которые будут абсолютно пустыми и совершенно точно не искренними. Она не отвечает, чуть заметно кивает, соглашаясь или принимая действительность, вроде как, ну а к чему строить иллюзии, верно? - Поехали домой. Сейчас нам всем нужно набраться терпения. Не думаю, что Юн обрадуется нашим кислым лицам, - Техен сжимает хрупкие плечи чуть сильнее и нехотя отпускает. Дженни соглашается молча. Кивает, носом шмыгает, цепляется за рукав Техена и встаёт следом.