* VALORANT, Grabbitz - Die For You *
Они говорят много и монотонно, старательно делают выражения своих лиц скорбящими и сочувствующими. Эти клоуны в белых халатах не вызывают у Юн абсолютно никаких эмоций. Сейчас ее кровь планомерно смешивают с успокоительным, чтобы она, видимо, не сорвалась на крик, на лишний шум в стерильных стенах этого склепа. Но она и не собирается. Слушает, впитывает каждое слово, но все равно находится будто в другой реальности. - Вашего брата обнаружили мертвым в палате на следующий день после аварии, - говорит докторша в круглых очках. - Мне очень жаль, - добавляет. Ее глаза будто и правда сочувствуют, хотя Юн прекрасно знает, что та в курсе, какой ее брат конченый наркоман, сколько препаратов было намешано в его крови на момент аварии, и ещё она знает, что ни черта-то ей не жаль. Юн никто не спросит о ее чувствах, никто не скажет, что теперь ей делать с этими новостями. Ей лишь приходится выталкивать из себя слабое «Да» и «Нет» на бесконечный поток вопросов копа и ждать, когда этот водопад ненужной скорби закончится. Ей не жаль. Черта с два. Она во тьме. Она падает. Все глубже погружается в эту темень и мечтает лишь об одном: чтобы никого не затащить с собой. Ким Юна отворачивается ровно в тот момент, когда все глазеющие теряют к ней интерес. Стоят теперь и переговариваются между собой: коп и эта в халате накрахмаленном. Он поглядывает на Юн, но она не видит конечно же, а стоило бы. Хоть один не презирает, а жалеет. Но тут черт знает, что хуже.* Nessa Barrett - dying on the inside *
Все, что нужно знать о времени, заключено лишь в том, что оно не друг ожидающим, любящим и скучающим. Тягучее, тянущееся словно расплавленная карамель и едва ли его можно как-то поторопить, обидится же и найдёт ещё сотню причин замедлить свой ход. Пытаться занять руки покорёженным металлом, а мысли заглушить музыкой, льющейся из наушников - способ, в действенности которого сомневаться не стоит. Только вот силам все равно установлен свой лимит, и в какой-то момент руки напрочь отказываются сжимать рукоять инструмента, и он валится на бетонный пол гаража, а Чонгук обессиленный, но ни грамма не избавившийся от тревоги сдергивает с головы наушники. Его голова обреченно свисает, а влажная от пота челка липнет ко лбу. Он дышит медленно и размеренно, не срывается на рваные нервные вздохи, но он хотя бы пытается это сделать. Из угла слышится тихое покашливание, и Чон вздрагивает, поворачиваясь на звук. - Давно ты тут? - совсем не удивляется парню в старом потрепанном кресле. Юнги улыбается, лишь слегка растягивая губы, будто сделать ему это стоит невероятных усилий. Так странно видеть его таким измотанным. Он вытягивает руку и бросает взгляд на часы. - Ну где-то часа полтора. Много ещё осталось? - кивает он в сторону разобранного мустанга. - Нет, в том-то и дело, - вздыхает Чонгук и жалеет, что так быстро восстанавливает свой авто. Просидев в гараже несколько недель, он избавлялся от ненужных мыслей, атаковывающих его мозг с завидной регулярностью. Прерывался он только на походы в больницу, а потом снова возвращался сюда. С Юн они не могли проводить достаточно времени вместе, потому что ей все еще требовалось много отдыха. Они разговаривали по несколько минут, в лучшие дни даже по полчаса, а потом та же медсестра, что так беспощадно вкалывала ему обезбол, выгоняла Чона из палаты. - Как она? – голос друга тихий, но Чонгука все равно передергивает. - Пока не могу понять. Иногда она много говорит. Рассказывает про детство, про родителей, про то, что нужно будет много догонять по учебе, когда выпишется. А иногда из нее слова не вытянешь. Лежит и смотрит на меня глазами такими пустыми, что я порой сомневаюсь, в сознании она вообще или нет. Врач говорит, что ей потребуется лечение, что все эти события стали контрольным выстрелом для нее. Он не боится. Нет, отнюдь. Он жалеет, что взять на себя хотя бы часть ее ноши не может. Хочет сильно, но это до омерзения противное ощущение бессилия сковывает его, душит. Сжимает горло так отчаянно, что не пошевелиться даже. - Мне жаль, Чонгу. Ее ломали в течение многих лет, а новость о брате, похоже, ее окончательно добила, - Мин трет переносицу и жмурит глаза, а потом как-то резко вскидывает голову, будто боясь отключиться: - Ну что, ты готов? - говорит. - Да, - Чонгук поднимается на ноги, отряхивает колени от гаражной пыли и, подхватывая уже насквозь промасляную тряпку с пола, вытирает об нее руки. - Мне бы в душ и переодеться. Заедем сначала домой. Юнги на это лишь пожимает плечами. Они выходят из гаража на уже опустевшую улицу, хотя тут и в самый разгар дня народу много не бывает, сейчас же нет абсолютно ни души. Тепло. Сегодняшняя ночь будет замечательной. Чонгук впервые за долгое время снова выйдет на трассу, снова вдохнет любимый аромат адреналина и волнения и уже не терпится взглянуть в зеркало заднего вида, чтобы понаблюдать разъяренные глаза соперника. Да, он скучал. Дико скучал по этому. И хорошо, что Юн не будет. Не надо ей туда. Это для Чонгука трасса - лекарство от всех ран, будь то душевные или физические, для нее - это путь разрушения, место, которое стерло данные ранее обещания, место, после которого им заново придется эти самые обещания возрождать. Ведь для них обоих это все еще важно, пусть она сейчас все еще в борьбе, в лютой, да. Но демонам не победить, у них на исходе уже все попытки их сломить и если уж хорошенько постараться, то не останется ни одной. Два друга стоят у ворот гаража, втягивают носом этот вечер глубоко, так, чтобы наверняка им пропитаться, желательно насквозь. Чонгук некоторое время смотрит перед собой, на носки измазанных маслом и запылившихся кроссовок, на асфальт, что после недавнего дождя еще не успел высохнуть и хочет так много сказать на самом деле. То, что он боится, впервые в жизни боится за чью-то жизнь, впервые в жизни боится даже за свою собственную, что в голове его вертятся мысли, от которых его сердце сжимается болезненно, и заставляют давиться воздухом, чтобы не дай бог не задохнуться. - Юнги, - зовет он. - М? - Как думаешь, это будет трусостью, если я уеду? Юнги отвлекается от рассматривания темнеющего неба и опускает взгляд на Чонгука. Он не отвечает. Просто смотрит. И не как друг сейчас, а как брат, как отец даже, как тот, кого не обмануть. - А Юн? - Со мной, конечно, - пожимает плечами так, будто эта вещь самая очевидная из всех. - Я подумал, что нам тут обоим больше нечего делать. - Это не трусость, Чонгук. Я тоже думал об этом. В смысле, что вам обоим стоит уехать, - Юнги достает из кармана телефон и тут же начинает что-то печатать. Он так быстро молотит пальцами по экрану, что Чонгук засматривается и выпадает из реальности, пока Юнги снова не заговаривает. - Почему не сказал, что Дракон хотел тебя убить? Мин убирает телефон в карман и снова смотрит на друга. - Не важно это уже, - Чонгук ведет головой в сторону, и они наконец выдвигаются в сторону дома. - Ты же знаешь про Джиена, - говорит Юнги, - Хобс сказал, что камеры в больнице засекли человека, выходящего из палаты примерно в то же время, когда наступила смерть. Понимаешь, что это значит? - Не совсем. - Что в этом городе стало слишком горячо, Чон Чонгук, - снова заговаривает Мин. - Не надо быть детективом, чтобы понять: его желание убить тебя было скорее прихотью его отупевшего от наркоты мозга, чем решением, вызванным ненавистью. Авария тому доказательство, - Юнги видит, как напрягся Чонгук, но останавливаться не собирается. - У него была отличная возможность грохнуть тебя там на трассе, но он выбрал того человека, которого ненавидит сильнее. Джиен провалился, и его за это убили. - Это о чем ты? - Чонгук останавливается и хмурится. - Чонгук. Кто-то хотел, чтобы ты умер. И этот кто-то страшно разозлился, когда покончить с тобой Дракону не удалось. - Он провалился... - одними только губами говорит Чон. - Тебе лучше уехать. Тебе и Юн тоже. Вы, возможно, нашли друг в друге то, чего вам обоим всегда не хватало. И если ты победишь, если вы оба победите, дойдете до финиша, то в итоге получите целую жизнь вдвоем. Здесь вам этого сделать не удастся, поэтому сделай то, что должен. Хватай ее и беги, - черт возьми, он смотрит так обреченно, смотрит именно так, как смотрел вслед всегда лишь одному человеку. Он снова теряет. Снова теряет людей так горячо любимых его сердцу. - И ты спрашиваешь, будет ли это трусостью? Нет, не будет. Иногда единственный способ остаться в живых - это не вести кровожадную битву, а бросить все и спасать то, что любишь, то, что ты еще можешь спасти. А жизни твоя и этой девчонки - не так уж и мало, да? - он улыбается. Но эта улыбка такая грустная, такая одинокая, что Чонгук не выдерживает и притягивает Мина к себе за плечи. - Последний раз, да? - говорит, а у самого уже слезы щекочут горло. - Последний раз, Чонгу, - вздыхает Юнги и хлопает друга по спине.* Asking Alexandria - Alone In A Room *
Из чего состоит победа? Десять процентов удачи, двадцать процентов мастерства, пятнадцать процентов концентрации и силы воли, пять процентов удовольствия, пятьдесят процентов боли. Повторяй про себя как мантру: Раз, два, три - вдох. Четыре, пять- выдох. Не концентрироваться на боли. Боль - это лишь иллюзия, мозг обманывает, вводит в заблуждение. Боли нет.*****
Седан кислотного цвета пересекает линию финишной прямой на полной скорости, пролетает мимо зрителей, оставляя их в дыму и вони жженой резины. Толпа сходит с ума, взрываясь криками и улюлюканьем, а Юна успевает лишь проводить взглядом авто ровно до ограждения, потому что остальной обзор закрывают зрители. Она пробирается сквозь толпу, расталкивая всех на своем пути. Чувство дежавю охватывает ее. Кажется, что ещё мгновение и она снова его увидит, ее сердце вновь наполнится теплом от одной только его улыбки, перестанут ныть раны, перестанут завывать демоны, ведь ее лекарство, ее анестезия сейчас финишировала. Он ее не ждет, но это к лучшему. Вот он обрадуется, что она в порядке. Как же он обрадуется, черт возьми! Толпа сходит с ума: беснуется, верещит так, что хочется уши заткнуть. Юна не может сдержать улыбки, не может перестать представлять его удивленное выражение лица, не может перестать сдерживать грохот собственного сердца и в какой-то момент ей кажется, что все, это конец, сердце не выдерживает и взрывается к черту, потому что невыносимо столько ощущать за раз непривычных теплых чувств. Но в действительности же происходит это. То, что заставляет содрогнуться буквально землю и весь мир, наверное. - Это не сердце, - говорит сама себе, а страх уже сдавливает горло. Визг шин, удар и этот уже знакомый металлический скрежет. Уши закладывает моментально, секундное затишье сменяется паникой, все вокруг приходит в движение, а ноги девушки быстрее несут ее туда, куда идти-то не следовало бы. Потому увидеть то, что она видит, когда перегибается через металлический каркас забора - это значит похоронить себя заживо. И это не вой совсем, это хрип из ее рта, что выплевывают легкие, это не слезы, это что-то горячее и обжигающее ее внезапно похолодевшую кожу. Огонь, много огня. Пламя далеко, но будто и здесь лижет ее щеки, обжигает, касается своими длинными ловкими щупальцами ее лба, волос и носа. Много криков вокруг и скрежет железа, оно будто стонет от боли, от того, как пламя сжирает остатки былой скорости и того, что недавно было автомобилем. Огонь лижет металлические бока, сжирает краску и достает уже до самой крыши. Юна цепляется за железный забор, и в ней теперь откуда-то сил взялось немерено, она даже не понимает, как успевает так быстро перескочить через него, как быстро бежит туда, в самое пекло, туда, где на водительском сидении остался ее якорь, ее спасение, ее сила и вера, и тот, кого она всем сердцем уже, но почему-то раньше не смогла ему этого сказать. Не видно ничерта, жар пламени застилает глаза, слезы высыхают моментально, а ее тело вдруг резко останавливается, не успевая приблизиться и на десяток метров к нему. Ее тело поперек обхватывают чьи-то крепкие руки и не дают даже вдоха сделать, оттаскивают назад, туда, куда ей точно не надо, потому что ее смысл горит. А он ведь обещал, что не бросит, обещал всегда быть рядом, и она обещала тоже. А сейчас получается, что она здесь, от него, назад, а он там - впервые не может сдержать данное им слово. - Отпусти! Отпусти меня! - в ней же силы как будто родилось с тонну, с огромный тягач, но в том, кто держит ее намного больше. Он ее поднимает так, что ноги бьют уже по воздуху, даже до земли не доставая. "Глупая, так легко уничтожить тебя, когда знаешь, куда именно нужно бить. Раньше я не знал, а теперь вот ты сама мне показала. Ткнула прямо в центр своим милым пальчиком" Юна дышит. Пытается, по крайней мере. Легкие не хотят, отказываются работать, потому что смысла нет. Смысл горит, и она будто горит сейчас вместе с ним. Сгорая - сжигай. Да ради бога. Она сейчас и на это готова. Огонь уничтожает все, и ей сейчас как никогда хочется кинуться в его объятия, потому что смысла действительно нет. Игра окончена, но быть победителем в ней - это одно и то же, что сдаться, проиграть, сгореть. - Юн, посмотри на меня! - кричат ей на ухо. - Посмотри! Все плывет. Вдруг становится так легко, так все равно, так не важно, словно обрывается последняя нить, что держала ее, та, что действительно помогала, заставляла ее не сдаваться. Только вот сейчас этой нити больше нет. Оплавилась, сгорела. Она чувствует пепел на своих губах, чувствует, что сама уже тлеет, ее даже не трясет, тело обмякло, и Юн понимает, как ее опускают на асфальт. Она касается его ладонями, чувствует прохладный камень пальцами, чувствует, что мир вдруг остановился, замер и вмиг обнищал. Вся его ценность вдруг утратилась, потому всего ценного в нем был один Чон Чонгук со своими глазами карими, со своим «я же рядом всегда», и «не брошу», «не оставлю». Вот так сразу, вот так резко появился обрыв, и она бы в него с разбегу, с разгону, на всей скорости, не щадя мотор, врубая последнюю передачу, дабы не передумать. Да куда уж там. Она бы и не сдрейфила. Совершенно точно бы сиганула вслед за Чон Чонгуком. Не гори. Не сгорай. Это не вой, это не слёзы, это умирают внутри неё остатки всего того, что удалось сохранить, то, что родилось рядом с Чоном, то, что взошло и расцвело новой, ещё не окрепшей жизнью. Снова пустыня, снова туман и ничерта не видно. Хочется закрыть глаза, хочется исчезнуть и понять, что это все лишь долбанная иллюзия, страшный сон, что-то не существующее, ненастоящее. Исчезай. Давай же.