Возвращение домой

      Васко не стал тревожить Лилиану своим присутствием, её крик, а потом и громкие рыдания не услышал бы только глухой. Он прочитал это письмо ещё в лаборатории и первой мыслью было швырнуть его в огонь и забыть об этом, не тревожить рану, но всё же решил, что она должна знать правду. Слишком живы были воспоминания о том, когда Корнелия решила отомстить Петрусу и выдала тайну рождения Лилианы.       Единственное чего он боялся, чтобы она не стала холодной и циничной стервой, в которых со временем превращаются все политики. Это конечно было невероятно, но надеялся, что это произойдёт как можно позже. Хотелось как можно дольше видеть улыбчивую и порой до ужаса откровенную девушку, в которую он влюбился ещё на корабле.       В трактире «Колба», он не задержался, поскольку выходцы из Альянса, да солдаты местного полка любили курить разные смеси и потому наряду с алкогольным духом, там стоял дым такой плотности, что продохнуть было невозможно. Навтов, чтобы провести время за своей компанией там тоже не наблюдалось, они сейчас пристально охраняют освобождённых мореходов, дабы убийцы не попытались устранить неудобных свидетелей завтрашнего суда. Этот садист Асили написал в своих записях сухие строчки: «Причина отсутствия малихора у навтов – крепкое, благодаря морскому воздуху и постоянным физическим нагрузкам, здоровье». Островитяне не будут выступать, они и так слишком много зла пережили за это время и наверняка сами не пойдут сюда даже из желания наказать «бешеного льва». Так что вся надежда была на освобождённых мореходов.       Фривольного вида девицы, конечно, флиртовали с пришедшими завсегдатаями, да солдатами. Мысль уединиться с одной из них тут же столкнулась с воспоминаниями о проведённой с леди де Сарде ночи. Конечно, эти женщины не сравнятся с неопытной девушкой и могут делать такое, чего ни одна уважающая себя дама не сделает с мужчиной никогда. Но настойчивое желание видеть в своих объятиях черноволосую, голубоглазую девушку прогнали из заведения быстрее, чем удушливый запах курительных смесей.       – Оставьте меня! Я всё верну! – послышался крик из подворотни напротив трактира.       – Вернёшь ты всё, держи карман шире! Тебе дали товар, а ты все деньги просрал. Так что возвращай их как хочешь!       – Да как вы смеете со мной так разговаривать, – раздался голос молодого парня.       – Помолчи лучше, молокосос. Папочка д'Арси далеко и приплывёт только к похоронам своего единственного сыночка. Так что следует постараться, чтобы выплатить долги господину Ферхату.       – Да я же сказал, что отец всё заплатит, надо только подождать!       – Ему деньги нужны сейчас, так что плати.       Парочка людей в старых кафтанах явно не были бандитами и не торопились применять силу по отношению к лежащему у их ног напуганного паренька.       – Эй! – крикнул им Васко, отчего все трое тут же уставились на него. – Оставили парня в покое.       – А тебе чего надо? Иди палубы драить, а в наши дела не лезь!       – Отошли, я сказал!       – Ага, а кто Ферхату будет деньги возвращать, неужто ты? Или тебе делать нечего? Решил кулаки почесать, так давай подходи.       Подворотня была узкая, а судя по самоуверенности этих двоих, они никогда с навтами не дрались. Корабль – маленькое пространство с кучей народа и потому, надо было учиться проплывать между грузом, переборками, выныривать из трюмов в мгновение ока, перехватывать брошенный конец каната на лету. Надо быть очень ловким для этого, а эти двое не походили на изворотливых крысёнышей, скорее на тех, кто больше запугивал, нежели расправлялся с жертвами.       Это предположение подтвердилось, когда один из них подошёл вплотную и вместо того, чтобы вытащить кинжал, решил врезать кулаком Васко в лицо, естественно, тот быстро присел и коротким тычком под рёбра выбил у него воздух, а потом и приложил к стене головой.       – Ах, ты! – второй решил не рисковать и схватился за оружие, но тут же затих, когда ему в шею упёрся кончик сабли.       – Оружие бросил, – приказал Васко, на что нападавший незамедлительно среагировал, разжал руку и короткий клинок звякнул о мостовую.       – Слушай, нам просто надо выбить с него долги, у Ферхата лавка накрывается. А этот придурок все деньги просадил, да ещё и товары не привёз, мол, не на что покупать.       – Эй, не смей так меня называть! – капризно потребовал парнишка, вставая и отряхивая дорогую куртку с вышитым воротником, и с сожалением посмотрел на шляпу, где перья теперь были грязно-коричневого цвета, вместо белого. – Ты посмотри, что ты наделал, знаешь, сколько это всё стоит? Да Ферхат теперь со мной в жизни не расплатится. Я же сказал, что отец покроет все расходы, но теперь всё будет иначе!       – Не советую заниматься этим ремеслом, другой не будет столь великодушен, – Васко для острастки резанул бандиту по шее, оставляя легкий порез, едва взрезав кожу. Рана будет болеть, и заживать крайне неприятно, отзываясь на каждое движение головы, но только так он мог заставить этих двоих отвязаться от парня.       – Да и пошёл ты! Пусть Ферхат этим сам занимается, – пробурчал тот и, растолкав своего приятеля скрылся с ним в темноте узкой улочки.       – Спасибо вам, – поблагодарил молодой парнишка и протянул руку. – Бастиан д'Арси. Немногие бы вступились за неизвестного человека.       Васко пожал ему руку, отметив, что та была гладкой без единой мозоли в отличие от его ладоней, на которой не раз сдиралась кожа. Младший брат выглядел до ужаса приторно, глаза его бегали, он был худ, хоть и почти ростом с Васко, а ещё сокрушался и тяжело вздыхал об измазанном в пыли костюме и облезшей перьями на шляпе.       – Капитан Васко, – представился навт. – Не советовал бы я ходить по темноте в одиночку, особенно, когда должен денег.       – Да я думал отыграюсь, – пожал плечами Бастиан. – Мадам Клерк и так на меня нагрета, а теперь ещё и эти разборки… Но мой отец правда за всё заплатит. Семья д'Арси всегда платит по долгам, хоть папенька будет не шибко рад.       – Почему же?       – Да потому что не первый раз уже, – смущённо признался он. – Я дома постоянно влипал в такие ситуации, люблю, знаете ли, в игорный дом зайти, в картишки перекинуться.       – Только никак остановиться не можете?       – В точку! Вот никак у меня этот момент поймать не получается, азарт так голову туманит, что не замечаю как заканчивается наличность, и начинаются долговые расписки. Папаша меня потому на остров и отправил, чтобы подальше от этого всего, но какой же крупный город и без игорного дома? Не знаю, поймёте ли вы меня, капитан.       – Ну, у нас хоть и не такие средства, но просаживаем порой всё жалование, – с лёгкой улыбкой сказал ему Васко всё пристально разглядывая младшего брата.       И он до ужаса напоминал ему Константина, такого же высокого, но худого. Бледного, никогда не знавшего тяжёлой работы, но просаживающего отцовские деньги. Только если кузен Лилианы это делал из желания хоть так обратить на себя внимание нелюбящего отца, то этот делал так, потому что не мог совладать с пагубной привычкой, хотя знал о ней.       – Ещё раз спасибо, капитан Васко. Я не забуду, будьте уверены, только провожать меня не надо, я не девица, – он вздёрнул нос и горделиво пошёл по улице, всё поправляя шляпу.       Навт смотрел вслед младшему брату, затем глянул на огрубевшую за годы лишений и труда руку и почему-то радостно улыбнулся. Как и многие мореходы, он рисовал себе встречу с семьёй, представляя каждую деталь, а узнав, что на острове находится его младший брат, потихоньку мечтал встретиться, переговорить, рисовал как они проведут вечер за разговорами. А теперь, когда он его встретил, смог сказать только настоящее имя.       Да, именно настоящее. Он – не Леанд д'Арси, он – капитан Васко, навт. Сделавший себя сам, воспитавший в себе волю к победе, идущий к своей цели. И его братишка… капризный балбес, проигравшийся в пух и прах и вместо решения проблем, прячущийся за спину влиятельного отца.       Нет, он не хотел иметь с этим тщедушным парнишкой ничего общего, а ещё не видел ни единого сходства с дорогой сердцу аристократкой. И сейчас он был только рад, что не воспитывался в семье, поскольку стал бы таким же капризным идиотом, чьи мысли больше занимает испорченный наряд, чем огромный долг. Нет, самого себя не поменять за всё золото и шелка этого мира. А ещё, будь он Леандром д'Арси, миледи Лилиана де Сарде, племянница князя Клода д’Орсея никогда не обратила бы на него внимания.       «Начав – иди до конца». Этим девизом Альфра руководствовалась всю жизнь, начиная с подросткового возраста, когда твёрдо решила стать натуралисткой и видным учёным Мостового Альянса. Так она думала долгие годы обучения у самых лучших деятелей науки, когда писала диссертации и защищала научные работы. Точно так же она думала, когда впервые повстречала Асили, и он позволил ей стать своей ученицей.       Учёный славился избирательностью и мог улавливать в людях талант. Все говорили, как ей повезло, теперь её карьера взлетит до небес, только не задавай лишних вопросов и делай всё, как велят. Он учил видеть то, чего не видно взгляду, помогал в опытах, готовил в ассистенты, он был человеком науки и всегда думал о последствиях. До того дня, пока доктора не принесли страшную весть – жена и обе дочери подхватили малихор.       Поначалу он с ног сбился, работал до изнеможения, употреблял наркотики, чтобы быть в строю день и ночь. Именно тогда он начал меняться: раздражительность, агрессия, неконтролируемые истерики и смена настроений стали частью жизни всех, кто работал у него. Но всё это можно было списать на приём наркотических и стимулирующих средств.       А потом он просто сидел у их постели и клял весь мир за то, что треклятая болезнь не забрала его. Коварство малихора ударило по нему самым страшным образом. Вся семья слегла в могилу, но чёрные крылья мора обошли его стороной. Альфре пришлось воочию наблюдать как менялся светило науки и её научный руководитель. Именно тогда человек, которого она уважала, стал превращаться в чудовище: бессовестное, бесцеремонное и жестокое.       Суд назначили на следующий день после ареста и обыска лаборатории, Бурхан решил не медлить, чтобы не дать спонсорам и добродетелям Асили выстроить достойную линию защиты. А после того, как ночью заплаканная Лилиана де Сарде передала письмо от коллеги-отравителя доктора, стало плохо. В записке оказались обычные сухие слова, беспокойство за свою шкуру и никого из участников переписки не волновали политические последствия таких решений. Если бы кузина Константина д'Орсея была менее совестлива и более цинична, она бы оставила эти сведения про запас, чтобы потом шантажировать весь Альянс, угрожая в затяжных конфликтах принять сторону Телемы.       И после всего этого Альфра не находила себе места, призраком слоняясь по дому и, наконец, нашла себя ночью у дверей того, у кого бы она никогда не чаяла себя найти, очнувшись только после того, как постучалась в дверь и та открылась.       – Альфра? – заспанный Петрус выглядел немного нелепо в ночной сорочке и надетых наспех брюках, со всклокоченными седыми волосами и не уложенными усами с бородой.       – Простите, не хотела будить, лучше я пойду, – торопливо сказала она и попыталась просто убежать.       – Постой, – остановил он её. – Проходи, я вижу, тебе надо выговориться.       Она смущённо прошла в комнату, где из мебели были только узкая кровать, небольшой письменный стол со стулом и совершенно отсутствовали окна. Эта комната больше напоминала кладовую или может, келью. Она не знала, лишь слышала, будто телемцы молятся в помещениях, где нет настоящего света, в полумраке перед символами солнца. Будто настоящее может чем-то помешать их молитве.       Петрус отодвинул стул, сел и внимательно посмотрел на учёную, ожидая, что она начнёт говорить, но слова никак не хотели оформляться в связные предложения. Ей хотелось так много рассказать, исторгнуть из себя мысли и сомнения, так долго роившиеся в душе, но никак не получалось найти с чего начать.       – Ты сомневаешься, правильно ли поступила, – подтолкнул её Петрус, не сводя взгляда выцветших серых глаз.       – Я сомневаюсь, правильно ли я поступала всё это время, – немного поправила его Альфра, устремив взгляд в пол, так ей было легче. Будто она говорит не с ним, а с холодной стеной. – Я хотела стать алхимиком, и я им стала, я хотела учиться у лучших, и я училась, а когда поняла, что путь жестокости – не мой, то просто ушла. Вы бы видели, что они с ними делали, Петрус.       Альфра села не кровать и обняла себя за плечи от пробившего внезапно озноба.       – Тела, сваленные в кучу… Я будто снова очутилась на родине, в этом удушливом костюме, в этой кожаной маске с красными линзами над горами трупов, – голос позорно сорвался, она едва держалась, чтобы не расплакаться, как слабая девочка. – Вот только в этот раз источником этих жутких смертей стала не болезнь, а учитель, которого я уважала, у которого работала и считала примером для подражания. И вместо того, чтобы попытаться его остановить, я просто ушла, никому ничего не сказав.       – И ты считаешь себя виновной во всех этих смертях?       – А разве нет?       – Альфра, человеку свойственно возлагать на себя слишком много ответственности, – покачал головой священник. – Но, по сути, мы несём ответственность только за тех, кто слабее нас – калеки, старики и дети. Те, кто не может позаботиться о себе самостоятельно. Разве Асили был калекой, стариком или ребёнком? Разве он не понимал всех последствий своих действий?       – Но ведь он говорил, что прислушивается к моему мнению. Если бы это было не так, он не назначил бы меня ассистентом.       – Прислушиваться – не значит слушать, а слушать – не значит, услышать, – изрёк он. – Вера и наука предполагают разный подход, мы веруем и не сомневаемся в словах святого Матеуса, в заповеди Озарённого. Но ваша наука предполагает сомнения, вопросы, задаваемые часто самим себе. И вот доктор Асили переживает горе, с тяжестью которого не каждый сможет справиться. И что происходит после?       – Сомнения, – через некоторое время ответила Альфра. – Он перестал их испытывать, перестал задавать вопросы, перестал дискутировать, просто стал говорить, что прав, а если кому-то что-то не нравится, то он их не держит. Так было сказано и мне, когда я попыталась в очередной раз возразить, сказала, что он становится слишком жестоким.       – Так может говорить только Он, – Петрус поглядел в потолок и снова перевёл взгляд на Альфру. – Но разве человек с его изъянами может взять на себя божественные функции?       – Нет, мы должны сомневаться. Мы должны понимать, что несём ответственность для других. Но его жестокость… когда я увидела эти трупы в котловане, мне показалось, что он… мстит. Мстит островитянам, которые оказались устойчивы к малихору, будто они виноваты в смерти его семьи. Он ведь не просто ставил над ними опыты. Он их терзал, как мясные туши.       – А теперь ответь самой себе, могла ли ты остановить эту жестокость? Эту, не побоюсь этого слова, одержимость? Эту месть тем, кто ни в чём не виноват?       – Нет.       – Тогда нет смысла взваливать на себя такую ответственность. То, что тебе было страшно преступить свои идеалы – нормально. Главное, что ты остановила эти бесчинства и следует сейчас сосредоточиться на том, чтобы никто больше не посмел творить подобных зверств.       Они помолчали немного и тут священник выдал:       – Когда я ушёл из Ордена Света, то понял одну вещь. Истину может знать только Он, нам же она неведома, для нас есть только сделанный выбор и его последствия.       Альфра кивнула этим словам встала с кровати, взялась за ручку двери, но всё-таки обернулась и смущённо поблагодарила священника за то, что выслушал её. Сняв этот страшный груз, она поняла необходимость подобного разговора, возможно, потом Петрус использует это против неё. Но сейчас она понимала его, тогда много лет назад, когда решил рассказать о матери Лилианы де Сарде, снять с души тяжкий груз, дабы сохранить рассудок, подвергнув себя риску в будущем. Но в чём-то он был прав – сейчас главное не допустить повторения подобных бесчинств.       Их учёные так гордились тем, что не действуют подобно священникам, светом и огнём высекающим инакомыслие и насаждая свою веру. Но только Телема всегда выставляла это как своё достижение и гордилась этим, а Мостовой Альянс в итоге воспитал внутри себя таких чудовищ, по сравнению с которыми, инквизиторы Ордена Света теперь кажутся шаловливыми детишками. Стараясь быть непохожими на религиозных фанатиков, не заметили, как сами превращались в них. Их богом стала Наука, идолом – алхимия и медицина, а священными книгами – научные трактаты, богословами – учёные. Вот только всё это копилось внутри, не показываясь наружу, опухолью заражая общество.       Альфра с горечью и слезами на глазах в очередной раз задалась вопросом: чем они лучше телемцев? Чем они отличаются от них, если всё что они делают – это повторяют их путь. Но только эта «болезнь» носит скрытый характер и потому опаснее вдвойне, потому сейчас главное не дать ей разрастаться дальше.              Её выступление на суде было коротким, но убедительным. Асили сидел в зале, рядом со своим защитником и смотрел на неё больше с разочарованием, чем с отвращением, как глядел на свою недавнюю ассистентку, которая срывалась на слёзы и довольно эмоционально и красочно говорила об опытах руководителя над людьми.       Доказательства же были более чем убедительными, пожалуй, самыми серьёзными «гвоздями» в крышке гроба защиты уважаемого доктора был мешочек с концентратом чёрной крови, привезённым на Тир-Фради и записка, которую передала Лилиана де Сарде с сообщением об успешном отравлении Константина д'Орсея. Его отчёты и наблюдения в дневнике о том, каким образом протекала болезнь у наместника Новой Серены, совершенно не принимая во внимания политические взгляды Мостового Альянса.       Конечно, Асили определили в хорошую камеру, выглядел он замечательно и смотрел на своих коллег и свидетелей так, будто представлял, как каждого из них будет препарировать на хирургическом столе. Без показаний от жертв его экспериментов было бы тяжело, но выступить согласилась девушка-навт, которую освободили вместе с островитянами из тюрьмы. Она показала и шрамы от инструментов и подробно описала как её заставляли под угрозой отрезанных пальцев или содранной кожи пить странные снадобья, после которых она чувствует себя плохо и вряд ли сможет выйти в море в ближайшее время. И ещё неизвестно, как эти яды потом скажутся на её организме.       Бурхан следивший за порядком приговорил Асили к смертной казни и приказал привести приговор в исполнение через два часа. Досточтимый учёный впервые показал хоть какие-то эмоции и заявил, что собравшиеся лицемеры и что он спасал их. Чего стоит сотня-другая жизней необразованных варваров перед лицом страшного бедствия на континенте? И коль их тела были устойчивы к малихору, то следовало извлечь из этого выгоду, выделить вещество, которое даёт им иммунитет.       Кто-то робко спросил, при чём тут навты, на что Асили брезгливо отмахнулся и сказал, что ничего особенного в этих морских головорезах нет. Постоянные, тяжёлые, физические нагрузки и кочевая жизнь в море дали им отменное здоровье, потому они и не болели. Подобный цинизм произвёл дополнительно впечатление на участников суда и собравшиеся только утвердились в правильности вынесенного приговора.       Вот только приготовления казни начались с проблем, то палача найти не могли, то тумбу для обезглавливания кто-то уволок. То кто-то решил поджечь ближайший ларёк с пряностями на площади перед дворцом. Стало ясно, что казнь хотели всеми способами отменить, одна Бурхан, которому, видимо, надоело воевать с господами, покрывающими этим эксперименты, сказал, что казнь в любом случае состоится.       В итоге, палача нашли, тумбу – тоже, а устроивших поджёг мальчишек, сдали на руки родителям, велев пристально смотреть, с кем общаются их отпрыски.       – Альфра, ты уверена, что хочешь этого? – спросила Лилиана, когда собравшиеся зеваки стояли у помоста и глязели на закованного в кандалы Асили.       Гордый и учёный муж возвышался над всеми в грубой рубахе, коротких обрезанных штанах, но спесивый взгляд никуда не исчез. Он смотрел на собравшихся, как на лабораторных мышей, оживился он лишь когда увидел Альфру, а рядом с ней Лилиану, обратив внимание на зелёное родимое пятно островитян на подбородке.       – Доктор Асили, – громогласно объявил наместник Бурхан, лично решивший выступить в роли глашатая. – Вы признаны виновным во всех вменяемых вам преступлениях. Суд Мостового Альянса приговаривает вас к смертной казни. Ваше последнее слово.       Хоть все прекрасно знали, что он фанатично заговорит о правильности своих действий, таков порядок. Осуждённому на смерть надо дать сказать последние слова, раскаяться или попросить прощения, вот только не в этом случае.       – Вы считаете меня чудовищем, но подумайте, что останавливает вас самих? – глядя на Альфру, спросил тот. – Если бы вы стремились найти лекарство, то действовали так же как я! И ни о чём не жалели бы! Что значат несколько жизней, когда на чашу весов поставлена судьба всего человечества? Вы все глупцы и чистоплюи, а ты, Бурхан, ещё и лицемер!       Он буквально выплюнул это слово в лицо наместнику. Вот только это не произвело впечатления, и последний холодно приказал палачу выполнить свою работу.       – Вы знаете, что я прав! – в исступлении заорал Асили, когда палач поставил его на колени, а потом и снёс голову чётким ударом топора.       Альфра громко выдохнула, когда голова доктора покатилась по помосту, будто слетела удушающая цепь с шеи. Смерть – это не то к чему нужно стремиться, но она будто освободила, дала возможность снова ощутить себя. В тот день, когда она собрала вещи и покидала своего учителя, ей предстояло сделать выбор – её собственные взгляды на вещи или же беспрекословное подчинение мнению доктора. И она в тот день выбрала себя, свой путь, долгий, тяжёлый, но свой. И рада была осознавать, что не ошиблась.       – Ты как? – на плечо мягко легла рука, и послышался голос Петруса.       До чего было странно ощутить подобное, но учёная была рада увидеть именно его, пусть этот старый хитрый лис потом использует всё случившееся, как захочет, она ни о чём не жалела.       Толпа потихоньку стала рассасываться, люди посмотрели зрелище, и больше им ничего не было интересно. Зато теперь слухов и сплетен будет на ближайший год, есть о чём поговорить в трактире за бутылкой хмеля или же вечерами в кругу семьи.       Однако эта победа была омрачена другими вестями. Курт вернулся из казарм, куда отправился с утра, решив, что на отрубленные головы он в своей жизни уже насмотрелся и ещё один казнённый человек ничего не изменит. В его личной охоте было не так всё радужно.       Майор Герман сбежал из Хикмета.              – Надеюсь, он на меня не сердится, – заметила Лилиана Васко, положив голову ему на плечо утром следующего дня.       Ей так не хотелось вставать и снова нырять в этот чудовищный омут склок, интриг и грязи. Одно только радовало – они наказали того, кто причастен к болезни Константина, вот только его состояния это вряд ли улучшит.       – Ты же не могла знать, что у этого ублюдка такая хорошая чуйка, – заметил навт, прогладив по длинным чёрным волосам, отчего девушка только сильнее прижалась к нему.       – Всё равно, тяжело в глаза смотреть.       – Ничего. Скажи, ты его оповестила?       – О чём? – спросила она, совершенно забыв за охотой на бешеного доктора о некоем моменте своей личной жизни.       – Вот об этом, – он развел руками, показывая, что вообще-то они находятся в её комнате и в одной постели. Нет, подобной связью никого не удивишь, аристократки часто выбирали себе любовниками навтов. Вот только про Лилиану ходили два противоречивых слуха – невинная холодная девочка и любительница женского пола.       Девушка вспоминала, что предпочитали обсуждать именно второй вариант, а Курт всё-таки был приставлен к ней не только как телохранитель, но ещё и как человек, который не должен позволять всяким подозрительным личностям тянуть шаловливые руки куда не надо. Ещё было немного стыдно перед Константином за то странное, но до ужаса приятное ощущения счастья, которое ей дарил Васко. Кузен болел, ему страшно, мало того, он, кажется, всерьёз ожидал услышать от неё положительный ответ на предложение. И тут она заводит роман с капитаном их корабля.       – Нет ещё.       – Ничего, в любом случае, виноват в этом буду я       – Так я же тебе это позволила, – искренне не понимала она.       – Нет, это только я могу быть коварным соблазнителем, – усмехнулся Васко.       Лилиана в этот момент подалась ближе, сверкая лукавым взглядом и заигрывая спросила:       – А разве было не так?       – Так, – не стал отрицать навт, понимая, что инициатором всего происходящего был именно он. – Потому ты - несчастная жертва, а я -разбойник, которого следует проучить.       – Почему?       – Ну, потому что я хоть немного, но старше, опытнее, плюс, я ведь знаю, что тебя трогать не следует. О чём он, кстати, сказал мне в первые же дни после моего назначения тебе в сопровождающие.       – Наверное…       – Не бери в голову, Лили. Лучше я с ним поговорю. Это наши разборки и как-нибудь мы договоримся, поверь, – улыбнулся ей Васко, и прежде чем она что-либо сказала, продолжил: – И не лезь в них, пожалуйста, знаешь, есть вещи, которые мужчины должны решать только с глазу на глаз. Хорошо?       – То есть ты хочешь предоставить мне увлекательную возможность разнимать вас?       – Лили, перестань,– засмеялся он. – Поверь, он уже давно всё понял, Курт далеко не мальчик, если ты не заметила. Так что уверен, если бы он хотел мне морду набить, то у него была масса возможностей это сделать и в Новой Серене и по дороге в Хикмет.       – Хорошо, – скрипя сердцем, согласилась она, хотя и порадовалась, что не придётся объясняться с Куртом и выслушивать от него нравоучения, что не того парня она выбрала. – Нам надо ехать в Сан-Матеус, следует догнать Германа и заодно узнать какое письмо пришло от предстоятельницы.       Васко оделся первым, поцеловал девушку в висок и пошёл вниз. Лилиана проводила его теплой улыбкой, но всё-таки чувство вины скреблось в сознании, особенно, когда вспоминала о закинутом в ящик стола обручальном кольце. Нет, она не могла ответить согласием, не воспринимала она Константина как мужчину. Да, этот брак нёс огромные выгоды для обоих, хоть дядюшка после этого будет рвать и метать. Лилиана по браку стала бы прямой наследницей д'Орсеев, а Клод не женил бы сына на какой-нибудь интриганке, как его собственная супруга. Расторгнуть официальный брак он не сможет, как бы того не желал.       Вот только выйти замуж за кузена, пусть они и не родственники совсем, было выше её сил. Девушка села за столик и стала причёсываться, заплетать косу, решив, сначала найти лекарство и уже потом думать о таких вещах. Не время, не место и не то сейчас состояние, чтобы так далеко загадывать. Кто знает, где спрятался Винбарр, найдут ли они его, жив ли он, захочет ли проводить в святилище островного бога. И даже если удастся попасть на аудиенцию, станет ли божество делиться лекарством с теми, кто причинил столько боли его земле и его народу? Да и будет ли вообще разговаривать.       Солнце согревало теплыми лучами, неспешно идущий караван. До Сан-Матеуса не так и далеко, Лилиана подумала заехать в Новую Серену и рассказать обо всём Константину, но решила сначала разобраться со всеми насущными трудностями, а потом уже отчитаться. Кем бы она ни была Константину, он – наместник и его поручения – не братская просьба, а приказ на государственном уровне. Если он считает, что сейчас важнее не поиск лекарства, а отношения с соседями, что ж, значит, так тому и быть.