Луноцвет на обочине

«Он не должен считать меня отцом, — говорил Се Лянь той счастливой осенью, когда сама судьба передала ему на попечение кроху А-Ина. — Это будет чудовищной несправедливостью по отношению к его родному отцу. Я не посмею подменять собой его память». — Отец, — как бы между делом обратился к нему Вэй Усянь, тоже осенью, только по прошествии времени. — скажи, почему люди считают, что понятия «хорошего» и «плохого» верны и абсолютно непоколебимы? Се Лянь вздрогнул и выронил кисть. Сидевший подле него Хуа Чэн негромко, но отчётливо хмыкнул. Вэй Усянь вскинул бесцветные брови и слегка улыбнулся. Он сидел поперек стола для подношений, аккурат между смутно горящих свеч, фруктов и мисочки с рисом, и совершенно непочтительно болтал ногами. Жёлтые пятна света задумчиво блуждали по его бескровным щекам. — А-Сянь, зачем ты зовешь меня так? — ласково вздохнул Владыка Небес, потирая точку между бровей. — Помнишь, мы говорили? Я не... — Да-да-да! — весело и немного досадливо отозвался Вэй Усянь. — Ты не мой отец и ты не хочешь, чтобы я заблуждался, подменяя для себя одно другим... Послушай, но разве не все равно? Се Лянь оторвал взгляд от бумаг и сложил руки перед собой. — Что ты хочешь этим сказать? — удивлённо переспросил он, стараясь выглядеть хоть капельку строже, но против воли уже улыбаясь живой, очаровательной игривости своего любимца. Вэй Усянь повел по-мальчишески угловатыми плечами и засмеялся. Он так и сидел между свеч и подношений как диковинная кукла, и будто на качелях мотал худыми ногами. Хуа Чэн пару раз поднимал голову, и каждый раз ему казалось, что две черно-красные молнии полыхают над столиком. Вэй Усяню было тринадцать, и всем своим видом он напоминал грациозного лисенка, белого как первый снег, пушистого и жизнерадостного. — О-ля-ля! Вэй Усянь взмахнул руками, будто бы был птицей и собирался лететь, но в последний момент передумал и просто соскользнул с гладкой, дубовой столешницы. Огонек свечи дернулся и испуганно заколебался, задрожал, приплясывая на обугленном фитиле. — Отец, — проникновенно начал А-Сянь, давя шаловливую полуулыбку. — я имел ввиду только то, что это не важно. На днях, кстати, я слышал презабавную ссору двух лисиц-соблазнительниц... Знаешь что одна из них сказала другой перед тем, как вцепиться в лохмы? Хуа Чэн согнулся в три погибели над письменными принадлежностями, давя неуместный смешок. — Ну и что же? — несколько удивлённо, не без сомнения заинтересованно переспросил Се Лянь. — Что не та мать, которая родила, а та, которая воспитала, — обстоятельно ответил А-Сянь, переплетая пальцы в замок и поднимая на приемных родителей необычайно серьезный взгляд нежно блестящих глаз. — Я называю тебя так, поскольку абсолютно согласен с этой мыслью неизвестной мне хули-цзин, отец. Се Лянь со вздохом опустил голову, однако же, не мог сдержаться и не приласкать пушистую макушку А-Сяня, трогательно лезущего ему под руку. — Я не хотел, чтобы так вышло... — пробормотал он, обращаясь одновременно и к Хуа Чэну, и к названному сынишке. — О, гэгэ, брось переживать из-за такой ерунды, — проговорил Градоначальник Хуа, протягивая руку и успокаивающе поглаживая безвольно опущенную ладонь возлюбленного. — Какая разница, как зовёт тебя этот суматошный ребенок? Счастлив, здоров, не орет как умалишенный — и на том спасибо. Вэй Усянь влез с ногами в алтарную нишу и повис на шее Градоначальника, шкодливо перебирая тяжёлые бусины серег, продетых сквозь его уши. Хуа Чэн поморщился, однако, даже не фыркнул в сторону баловника, позволяя рукам ребенка теребить и тискать себя как большого кота. — Не ворчи, не ворчи, не ворчи! — захохотал А-Сянь, строя забавную рожицу. Се Лянь наблюдал за этой презабавной картиной с лёгкой улыбкой. Наконец, когда выражение лица Хуа Чэна приняло чересчур жалобное выражение, а единственный глаз воззрился на Се Ляня едва ли не с ужасом, тот решил, что ситуация несколько вышла из-под контроля. И поспешил вмешаться. — А-Сянь, прошу тебя, не шуми. Он не повысил голоса и не сказал ничего особенного, однако, Вэй Усянь моментально отцепился от многострадальной шеи Ужаса Трёх Миров и сел смирно. Хуа Чэн осторожно пощупал ухо — то ли поправляя массивную серьгу, то ли просто проверяя — не отвалилось ли. Вэй Усянь наблюдал за его действиями с проказливым интересом. Он по-прежнему сидел в позе примерного ученика, поджав под себя ноги и до боли выпрямив спину, сидел спокойно, не ерзал и не дёргался, и только большие рубины-глаза блестели лукавыми чертиками. — Ох, — простонал Хуа Чэн, подпирая щеку рукой. — Видел бы кто, что меня, МЕНЯ, Собирателя Цветов Под Кровавым Дождем Хуа Чэна, только что трепал как домашнюю кошку этот негодный мальчишка! Гэгэ, ты чересчур разбаловал нашего А-Сяня. Он совершенно отбился от рук... Ох, его теперь даже луноцветом сложно назвать — вымахал в целую паучью лилию, чертенок! Вэй Усянь склонил голову на бок и показал Хуа Чэну язык. С мгновение они в шутку пинались, обласканные спокойным, теплым взглядом Се Ляня. Тот сидел чуть поодаль, подперев щеку рукой, и время от времени прикрывал лицо рукавом, чтобы сдержать чересчур громкий смех, рвущийся наружу. — Ну все, все, перестаньте! — с улыбкой проговорил он наконец. — Будет вам! Весёлый блеск лукавых, радостных глаз был ему ответом. — А-Сянь, — неизменно мягко продолжил Се Лянь, раскладывая возле себя инструменты для письма. — давай-ка, сядь с нами, поупражняйся немного. Если наставник отпустил тебя на сегодня, это вовсе не значит, что нужно проказничать и слоняться без дела. Хуа Чэн, пользуясь случаем, высунулся из-за плеча Се Ляня и состроил глумливую гримасу. — Ммммммм... — протянул Вэй Усянь, разом скисая. — Отееееец... Вся его веселая, свеженькая и живая мордашка разом посерела и сделалась грустной-грустной. Блестящие глаза померкли, уголки губ опустились, а у бровей заломились трагичные складки. Решительно невозможно было глядеть на него без улыбки, а жалобный, печальный, умоляющий взгляд пронял бы и камень. Се Лянь тяжело вздохнул и погладил названного сына по спутанным волосам. — И где ты только умудрился так извозиться? — вздохнул он, ловко выбирая из белоснежной, но плохо расчесанной гривы колючих ёжиков репья и обрывки высохших листьев. — Ох, ещё только утро, а ты весь уже в песке и глине... И опять таскал в карманах лягушачью икру и сырые каштаны? О, я понял! Ты снова встал до зари, и вместо того, чтобы поупражняться в самосовершенствовании и владении мечом, лазил по деревьям и разорял гнезда мелких чертят. Ну, я прав? — Прав, — вздохнул Вэй Усянь, опуская голову. —Ох, — снова вздохнул Се Лянь, озабоченно прикладывая ладонь к щеке. — и наверняка, опять сделал верёвку из простыней. На тебя теперь будет жаловаться твой наставник, А-Сянь. Сань Лан, это ты его научил? Лицо Хуа Чэна приняло праведное выражение. — Да что ты, гэгэ! — воскликнул он с особенным выражением. — Как смею я!.. Вэй Усянь зажал ладошками рот и сдавленно захихикал. Се Лянь перевел усталый, полный подавленной ласки взгляд с одного виноватого лица на другое. — Ну ладно, — проговорил он. — А-Сянь, ступай переоденься. Сань Лан, продолжай упражняться. У тебя выходит куда лучше, чем прежде. — Да, отец, — кивнул Вэй Усянь, шкодливо улыбаясь и одновременно с тем складывая руки в покорном, почти ученическом жесте. — Хорошо, гэгэ, — поддакнул Хуа Чэн, вновь берясь за кисть. Вид у него был почти зверский. — И поскорее возвращайся, А-Сянь, — напутствовал Владыка Небес, стараясь в равной степени уделять внимание обоим. — Я не разрешу тебе идти гулять, пока ты не сделаешь свой урок. Сань Лан, не отвлекайся, пожалуйста. И говоря это, Се Лянь выглядел несколько устало, но весь будто бы светился изнутри как-то особенной, искренней радостью. Вэй Усянь вышел из Храма Тысячи Фонарей медленным, несколько прогулочным шагом. Он шел, заложив руки за спину, и не без безотчетного удовольствия вдыхал пряные запахи осени. В Призрачном Городе было достаточно сухо, а буйство кроваво-огненных красок казалось нарочитым и совершенно безумным, но даже так, отдаленно прекрасным в своем дьявольском облачении. А-Сянь шел по дорожке, перепрыгивая с плиты на плиту, будто бы балансировал на кочках посреди кровавого озера. И ему, как и любому другому мальчишке его лет, хотелось сбежать куда подальше, нырнуть зайцем в кусты, пробежать по мокрой листве, перемазавшись в травянистом и глиняном. Хотелось ещё набрать полные рукава каштанов, напихать за пазуху красных-красных, без единого пятнышка, как одежды Градоначальника, кленовых листьев. Хотелось петь и смеяться, лазить по деревьям и всячески безобразничать, хотелось украдкой улизнуть в человеческий мир и пугать лесных птиц. А потом... О, потом можно было придумать ещё что-нибудь действительно интересное. Вэй Усянь остановился на месте, крепко задумавшись. А затем дунул прочь, что было мочи, только ветер свистом отозвался в ушах, да мятые складки верхних одежд зашуршали как листья. Он бежал и смеялся, уже твердо уверенный, что все получилось как нельзя лучше, а отец простит ему эту самовольную выходку. Во всяком случае, сердиться долго не будет, и наставнику не велит. Именно поэтому очень скоро он уже был далеко-далеко за пределами Призрачного Города — неспешно вышагивал по пыльной дороге в мире людей. Стояла теплая осень, уже ледянистая, беспокойная в молочных туманах утра, но теплая в золоте дня. Местечко близ Пристани Лотоса — резиденции ордена Юньмэн Цзян, которому и принадлежали все окрестные земли, было поистине мило любвеобильному сердцу А-Сяня. Ему иногда даже казалось, что он родился где-то в подобном месте: живописном и просторном, полном рек и лесов. Однако роскошь здешней природы, облаченной в золото, шелк и парчу как дитя яшмовой ветви в день совершеннолетия, не могла затмить безумную, нечеловеческую красоту Призрачного Города. Вэй Усянь, сам не отдавая себе в этом отчёта, любил этот оплот нечисти и считал тем местом, где безопасность и любовь всегда будет ждать его. Но пока он не особо задумывался об этом, вышагивая по пыльной дороге, изукрашенной опавшими листьями. Весёлый мотивчик озорным посвистом слетал с поминутно хохочущих губ. Наконец вдалеке показалось смутное очертание крошечного поселения. Подобных деревушек под сводами Поднебесной — крошечных, в несколько домиков, жители которых промышляли рыболовством, земледелием или охотой — было не счесть. Они ютились у подножья холмов, неподалеку от рек или кромки лесов, и цвели как полевые цветы год от года — то относительно хорошо, то бедно и голодно. Вэй Усяню нравилось наблюдать с отдаления за жизнью крохотных селений, обвитых дымком очагов и исчерченных истоптанными дорожками. Несколько раз Ши Цинсюань даже водил его на ярмарки и веселые рынки, но А-Сяня пугали взгляды зевак, прикованные к нему. Он чувствовал, что во многих из них мальчик, едва вошедший в отроческие лета, со столь необычной внешностью пробуждает тупой, пугающий интерес. И это внимание пробуждало в душе всеобщего любимца то темное воспоминание о загнанном, голодном ребенке, сыне заклинательской четы Вэй, который дрался за кусок хлеба с собаками и искал приюта в проклятом мире. А-Сянь привычно обошел поселение стороной, незаметно подбираясь к крошечному домишке, стоящему на самой окраине и чуть в отдалении от всех прочих. Он выглядел куда хуже всех, хотя хозяин и старался хоть как-то сгладить ощущение вопиющей бедности, практически — нищеты. Вэй Усянь понимал, что в нем бывает холодно зимой, а в дождливые месяцы лета течет крыша, которую тяжело ремонтировать. Он сам неоднократно участвовал в починке крохотной развалюхи, хотя ее обитатель каждый раз ужасно смущался, будто не знал как вести себя в присутствии вечно юного бога и его названного сына, доверчивого и ласкового как котенок. Но вот плохенькое жилище было уже близко, и Вэй Усянь сбавил шаг. С минуту, вытянув шею, А-Сянь старался разглядеть его обитателя, но затем решительно двинулся вперёд, сорвался на бег и лихо перемахнул через низенький заборчик, плетёный из сухих веток чего-то хлипкого и колючего. На том месте, где он приземлился, поднялся грязно-рыжий, как ржавчина на железе столб пыли. Какая-то птица, деловито ковырявшаяся в твердой земле, с воплем вскинулась вверх и была такова. А-Сянь помотал головой, безмятежно хихикнул и направился к дому. — Ши-сюн! Ши-сюн! Ши-сюн! Град быстрых, мелких как барабанная дробь ударов обрушился на ветхую дверь. Она вздрогнула, глухо заныла, словно от боли, однако, внимание Вэй Усяня уже привлек звук осторожных шагов, раздавшийся откуда-то из глубины. А следом возникла черная щель, и вязкая полутьма затряслась, неохотно давая путь свету. А-Сянь заложил руки за спину и широко улыбнулся. Дверь открылась шире. На пороге стоял Ши Цинсюань, всё ещё по-мальчишески юный, однако, начинающий увядать под страшным гнетом забот и бытовых тягот, к которым едва-едва сумел приспособиться. Одет он был крайне просто, да и выглядел порядком измученным и голодным. А уже вечно виноватое, неуверенное и как бы устало, отрешённо вопрошающее выражение, застывшее на тонком лице, ужаснуло бы любого, кто знал его ранее как бессмертного Повелителя Ветров. Вэй Усянь с визгом бросился вперёд и уткнулся лицом в бок человека, которого действительно любил и почитал как старшего брата. — Ши-сюн, — пролепетал он, жмурясь и потираясь щекой о грубую ткань застиранных и перештопанных одежд. — я скучал... Прости, прости, я не приходил очень долго. Я так хотел вырваться и побыть с тобой, но противный наставник завалил меня так, что я не мог покинуть Призрачный Город! На лице Ши Цинсюаня появилась тень слабой, но искренней улыбки. — Учись прилежно, — проговорил он, перебирая мягкие волосы, затянутые в забавно топорщащийся хвост. — и не расстраивай родителей, хорошо? Я всегда рад тебя видеть, А-Сянь. Не беспокойся, и приходи когда можешь. Вэй Усянь задрал голову и поглядел на Ши Цинсюаня смеющимися из-под снежной тени ресниц глазами. — Ну Ши-сюююн, — протянул он, одновременно щурясь и поднося к лицу его тонкую руку в трепетном, детском порыве. — и ты туда же! Ши Цинсюань засмеялся. — Что делать, дружок, — проговорил он, обнимая А-Сяня за плечи и увлекая за собой на расшатанное крыльцо. — не всегда можно делать лишь то, что приятно. К примеру, тебе нужно учиться. Лицо Вэй Усяня скомкалось в смешную гримасу. — Зачем? — спросил он, выпячивая губу. — Я хочу быть заклинателем, а не сидеть за скучными книжками и упражняться в письме! — Ну-ну! — мягко приструнил его Ши Цинсюань и потрепал по щеке. — Будет. Всему свое время. Чтобы быть могущественным заклинателем, нужно очень многое знать и уметь... Да и к тому же. Ты, мой славный молодой господин Вэй, должен помнить, кто называется твоими родителями. Тебе не достаточно быть таким, как заклинатели мелких кланов. А-Сянь наморщил нос и заразительно рассмеялся. — Знаю-знаю, — проговорил он и растянулся на ступенях, умостив голову на колени Ши Цисюаню. — мне это говорили тааак много раз. Но я очень люблю и тебя, и отца, и Хуа-сюна. Я буду учиться. Обещаю. — Вот и славно! — засмеялся Ши Цинсюань, наклоняясь вперёд и осторожно сдувая со лба Вэй Усяня досадливо выбившуюся прядь. — Ты такой умница. А-Сянь блаженно зажмурился. — Ши-сюн, — произнес он вдруг. — я принес тебе кое-что. Ты примешь? — Смотря, что ты принес, милый, — смешался Ши Цинсюань. — Ох, я совсем позабыл! Ты же, наверное, голоден? Извини, но мне нечего тебе предложить... Вэй Усянь серьезно покачал головой. — Я сыт, — на всякий случай пояснил он. — А это я принес тебе. И он выудил из-за пазухи нечто, завёрнутое в отрез простого, светлого шелка. В узелке оказалось две больших маньтоу, немного мяса и рисовый колобок, холодный, но вполне аппетитный. Ши Цинсюань, совершенно выбитый из колеи и смущённый до крайности, хотел было привычно поблагодарить и отказаться, как он отказывался от помощи Се Ляня, не желая быть для кого-то обузой и принимать подачки. Однако в наивно распахнутых, светящихся искренним восторгом детских глазах А-Сяня было столько щенячьего обожания и радости от эфемерной возможности сделать что-то для дорогого ему взрослого, что Ши Цинсюань невольно подавился отказом. Он понял, что попросту не может задеть детское сердце, отвергнув его искренний порыв и трепетную доброту. — Спасибо, — тихо сказал Ши Цинсюань, привлекая А-Сяня поближе к себе. — Хочешь, я с тобой поделюсь? Вэй Усянь поднял на него яркие и прекрасные как цвет закатного неба осени глаза и светло улыбнулся. — Я сыт, Ши-сюн, — твердо повторил он. — Я так сыт, что в меня больше не влезет ни кусочка. А это — твое. И он трогательно уткнулся носом в колени Ши Цинсюаню, заставив того вздрогнуть. — Ты станешь великим заклинателем, А-Сянь, — только и сказал Ши-сюн, надкусывая маньтоу. — и не потому, что превзойдешь многих в знаниях и искусстве. Ты будешь сострадательнее и милосерднее многих из них. Ты будешь лучше и чище. Всегда. Вэй Усянь не мог в полной мере понять смысла сказанного, однако, прильнул к своему Ши-сюну плотнее. Они посидели так какое-то время, глядя как гонит северный ветер красные листья, мешая их с рассыпчатым золотом и теплым дождем. — Ши-сюн, — тихо сказал А-Сянь, смущённо пряча глаза. — Я нашел кое-что... Мне сказали, что это когда-то принадлежало тебе, но потом сломалось и стало не нужным. Но я нашел эту вещь целой... Мне кажется, она должна вернуться к тебе. И с этими словами он вытащил из рукава тонко и матово блеснувший в бледном свете осеннего дня веер. Ши Цинсюань изменился в лице. — Где... Где ты нашел его? — спросил он, сорвавшимся голосом. — О, он был в Чертоге Сумрачных Вод, долгое время лежал на столе у Хэ-сюна, меж плошкой с рисом, книгами и бумагами, — обстоятельно ответил А-Сянь, не замечая состояния своего обожаемого Ши-сюна и даже не подозревая, о ЧЕМ именно напомнил ему. — Ты бываешь в Чертоге Сумрачных Вод? — зачем-то спросил Ши Цинсюань. Вэй Усянь просто кивнул. — На самом деле, Хэ-сюн достаточно нелюдим, поэтому я хожу к нему реже, чем хотелось бы, — принялся рассказывать он, глядя в светлое небо. — Однако он вовсе не злой. Он часто ворчит и говорит, что не рад мне, а если я куда-нибудь лезу без его ведома, а потом падаю и ранюсь или же подхватываю простуду, обещает оттаскать за уши. Но он этого никогда не сделает! Ши-сюн, ты рад, что я нашел твой веер? Ши Цинсюань помедлил, прежде чем натянуто улыбнуться. — Это очень мило с твоей стороны, — вздохнул он и неловко принял из детских рук несчастную находку. — но, по правде, он мне сейчас ни к чему. Молодой господин Хэ вернул мне его... м-м, это не важно. Просто потом я решил избавиться от этой вещи и отдал... Не знаю как она очутилась в Чертоге Сумрачных Вод, но теперь вновь вернулась ко мне. Судьба. Некогда наполненный духовной энергией, теперь же светлый веер Повелителя Ветров был пуст и мог служить разве что занимательной безделушкой. Ши Цинсюань неуверенно раскрыл его и взмахнул рукой — жест вышел забыто лёгким, грациозным, почти неземным. Вэй Усянь захлопал в ладоши. — Красиво! Красиво! Красиво! — закричал он, улыбаясь. — Ши-сюн, сделай так ещё! Пожалуйста, пожалуйста, сделай! У тебя так красиво выходит! И завороженно проследил за изящным движением тонкой кисти, играющей светлым веером. Внезапно несколько камней со свистом залетели во двор и осели в жёсткой земле, поднимая клубы удушающей пыли. — Что это? — удивлённо спросил Вэй Усянь. Лицо Ши Цинсюаня враз стало извиняющимся и печальным. — Ничего такого, — быстро проговорил он, опуская взгляд. — пойдем в дом. Ну же... А-Сянь! Но куда там. Вэй Усянь уже несся к хлипкой ограде, движемый недоумением и любопытством. На дороге, чуть поодаль он заметил стайку деревенских мальчишек, среди которых были как и ровесники самому А-Сяню, так и те, кто были моложе или же старше него. Особняком от них ходил важный мальчишка в дорогих, пурпурных одеждах, окружённый детьми, одетыми как слуги из дома достаточно именитого клана. Возле мальчишки, чьи резкие, надменные, хотя и не лишенные привлекательности черты, вызывали раздражение и интерес, лежало несколько громадных, холеных псов. Вэй Усянь вздрогнул. — Эй, — крикнул он, пересилив себя. — что вам здесь нужно? Зачем вы кидаете камни? Один из деревенских увальней неспеша повернул голову и окинул фигуру А-Сяня с головы до ног презрительным взглядом. — А ты что за уродец? — грубо спросил он. — И отчего торчишь с этим оборванцем, который без спросу поселился в полуразрушенном доме одной сумасшедшей старухи, уже давно покойницы? А-Сянь сжал ладони в кулаки. — Я Вэй Усянь! — с отчаянной, детской злостью выкрикнул он. — И я как следует... проучу тебя, если ты и впредь осмелишься плохо говорить о Ши-сюне и швыряться камнями в его двор! О чем именно дальше шел разговор и в какой именно момент он перешёл в ожесточенную потасовку не так уж и важно, а потому, этот момент в подробном описании решительно не нуждается. Стоит сказать одно — А-Сяню, хотя он и был от природы сильным и ловким, да и к тому же, совместными усилиями названных родителей неплохо умеющим постоять за себя, одному было не справиться разом со всеми. И не реши заносчивый хозяин ужасных псов принять его сторону, А-Сяню бы здорово досталось от деревенских забияк. — А ты смелый, — хмыкнул тот, помогая А-Сяню встать. — И не побоялся вступиться за человека, которому никто никогда не рад. Кстати, мое имя Цзян Чэн. Я... — Отвяжись! — зло буркнул А-Сянь, сплевывая сквозь зубы розовую от крови слюну. — Эй! — обиделся Цзян Чэн. — Если бы не я, ты бы сейчас имел очень жалкий вид. И я бы не советовал тебе говорить в таком тоне с будущим главой клана Цзян... Но Вэй Усянь уже не слушал его. Он резко развернулся, и перемахнув через забор, стремительно направился к дому. — Сумасшедший! — долетело до него. А-Сянь хмыкнул и ускорил шаг. — Куда ты пропал? — спросил Ши Цинсюань, когда он бочком протиснулся внутрь ветхого дома. — Я уж думал, ты убежал с кем-то знакомым и не... О небо, что с тобой?! А-Сянь шмыгнул носом и отер рукавом разбитые губы. — Ничего, — сказал он, стараясь говорить спокойно, а затем вдруг ринулся вперёд и прижался к Ши Цинсюаню, заходясь надрывным рыданиями. — Нет! Они не смеют так говорить про тебя! Не смеют! Не смеют! Не смеют!.. Вэй Усянь покинул маленький домик Ши-сюна уже ближе к вечеру. На прощание он долго льнул к рукам Ши Цисюаня и лепетал по обыкновению что-то малоразборчивое, а затем пообещал вскорости снова наведаться в гости и убежал прочь, раздумывая, не стоит ли вернуться домой, и покорно выслушав назидательную речь от отца, засесть за письмо. Однако сама мысль о кисти и рисовой бумаге в полутьме Храма Тысячи Фонарей вгоняла его в уныние, а потому, А-Сянь решил, что ничего не случится, если он заглянет в ещё одно место перед тем, как вернуться домой. На ходу он вытащил из-за пояса тяжёлые, игральные кости и бросил на дорожку перед собой. Вертясь как волчки, темные, резные кубики, украшенные серебром, плюхнулись в лужу, подняв целый фонтан брызг. Вэй Усянь со вздохом вытащил их из мутной воды, отер рукавом и запустил в воздух вновь, на ходу шепча заклинание, которому его научил Хуа Чэн. Потом зажмурился, а когда открыл глаза, уже утопал ногами в влажной, мягкой жиже, похожей на болотную грязь. Вэй Усянь потянулся и с трудом выдернул ногу. С громким чавканьем неприветливая почва попыталась вновь ухватить его, но А-Сянь оказался проворнее. Высоко задирая ноги, он вбежал в озерную воду, черную как агат и смутно пахнущую ряской. Все его тело свело резкой, ноющей болью, какую приносит внезапно ледяная вода. А-Сянь покусал побелевшие губы и с оглушительным визгом заставил себя погрузиться с головой в озерную глубь. Мгновение, и он вынырнул на поверхность, мокрый до нитки и взъерошенный как котенок. Ледяной порыв ветра налетел с неистовой яростью шавки, отнимающей кость. Вэй Усянь съежился и побрел к берегу, хлюпая носом и дрожа как осиновый лист. Великолепное строение, угнетающе-мрачное как печальные кости одинокой рыбины на морском побережье, и при том, угольно-черное как самая черная ночь, виднелось чуть в отделении. Полупрозрачный, безжизненный лес, в котором мертвое молчание было единственным звуком, наполовину скрывал страшное здание. Вэй Усянь шмыгнул носом и поплелся вперед, спотыкаясь о голые, страшные корни, торчащие из земли как хвосты мертвых скорпионов. Ему было холодно и неуютно, а потому, он почти бежал вперёд, желая как можно скорее добраться до Чертога Сумрачных вод. Также бегом, не оглядываясь и не застревая подолгу у тяжёлых ворот, А-Сянь миновал широкий, продуваемый двор, и прижавшись всем своим заледеневшим существом к черной, обжигающе-ледяной двери, замолотил по ней кулаками. — Хэ-сюн! — закричал он, задирая голову вверх, и тотчас же морщась, поскольку с утлых небес начал накрапывать дождь. — Хэ-сюн! Пусти меня пожалуйста, а не то я сейчас замерзну! Ай-ай-ай! Хэ-сюн, я уже почтииии замеее... Дверь с грохотом распахнулась, едва не пришибив самого Вэй Усяня. — О, а я уж думал... Прославленный Хозяин Черных Вод поджал губы. Весь его вид так и лучился презрительным негостеприимством. Вэй Усянь не решился договаривать фразу, однако не потому, что действительно боялся неулыбчивого Черновода, а просто не желая досаждать ему тем, что и так способно вогнать в ещё большее раздражение. Однако это не помешало А-Сяню широко и радостно улыбнуться. Хэ Сюань постоял, казалось, прикидывая есть ли у него шанс отослать нежданного гостя назад, а потом с тяжёлым вздохом посторонился. Его темные глаза неотступно следили за весело подрагивающим над левой бровью завитком белоснежных волос. Губы кривились. — И какие черти принесли тебя в сей раз? — недружелюбно буркнул он, захлопывая дверь и вертя А-Сяня как куклу за плечи. Вэй Усянь смачно чихнул и вновь сверкнул белозубой улыбкой. — Я соскучился! — Много чести, — язвительно откликнулся Черновод. И вздрогнул, когда две тонкие ручонки ухватили его за рукав верхних одежд, а после и вовсе стиснули в крепких объятиях. Холодное, мокрое как головастик тельце льнуло с такой искренней доверчивостью, и при этом так отчаянно тряслось от пробиравшего до костей холода, что, Хэ Сюань к собственному величайшему неудовольствию, дрогнул. — Слушай, лягушонок, — устало протянул он, отдирая от себя Вэй Усяня и награждая несильным шлепком. — что, от жизни с бессмертными последние мозги отшибло? Посмотри на себя — мокрый и ледянющий как рыбина... Нет, посмотри-посмотри. Ты уже чихаешь. Ты уже простыл и у тебя начинается насморк. Разве я не обещал, нет, ты вспомни, разве я не обещал, что если ты вновь заявишься без приглашения, то оттаскаю тебя за уши? Вэй Усянь виновато потупился, однако, вся его мордашка дрожала от смеха. Хэ Сюань щелкнул пальцами по его наморщенному носу, а после потащил за собой, крепко ухватив за руку. — Я тебя поколочу, — на ходу бормотал он. — может, поумнеешь. Ну а мало ли?.. Вэй Усянь повизгивал от восторга, едва поспевая за ним. Так они миновали ряды совершенно одинаковых, унылых и нежилых комнат, свернули в какой-то закуток, а там, по скользкой и узенькой лестнице поднялись на несколько этажей вверх, чтобы потом вновь долго идти и петлять по комнатам... Наконец, Хэ Сюань решительно толкнул ладонью дверь, и она открылась внутрь, глухо и злобно поскрипывая. А-Сянь ни раз и ни два бывал в этой сравнительно небольшой комнатке, по убранству больше похожей на жилище студента, снимающего место у богатой вдовы. Однако здесь было не в пример теплее и лучше, а брошенные вещи, нагроможденные книги и переодически перемываемые плошки с остатками риса на дне, делали помещение жилым. А следовательно, куда более уютным. — Так, — кисло вздохнул Черновод, всем своим видом демонстрируя, что в отличие от собрата и его муженька, не склонен впадать в восторг при виде человеческого ребенка, пусть и такого хорошенького. — сядь туда. И не топчись по ковру, с тебя ручьями течет. Вэй Усянь послушно кивнул и деловито направился к указанному креслу, аккурат между заваленным бумагами столом, очагом и узкой щелью полуслепого окна. Хэ Сюань молча последовал за ним, и опустившись на колени, методично принялся водить руками по острым плечам, груди и спине с выпирающими крылышками лопаток. Вэй Усянь крепко зажмурился, ощутив приятное дуновение по всему телу и удивительное тепло. Когда Черновод с неизменно пренебрежительным хмыканьем отстранился, А-Сянь ощутил, что стоит посреди лужи в совершенно сухой одежде, а влажные волосы неприятно щекочут шею. — На, — произнес Хэ Сюань, бросая небрежно свернутое полотенце и даже не заботясь лишний раз приглядеть за нежданным гостем. — потри лохмы. И не переставая что-то ворчать себе под нос, Черновод завозился у очага, раздувая огонь. — Хэ-сюн, — окликнул его Вэй Усянь. — Ну чего тебе ещё? — недружелюбно буркнул Черновод. — Ты хороший. Хэ Сюань обернулся, притворно замахиваясь. — Сейчас как дам по лбу, — цыкнул он, раздражённо сводя брови. — узнаешь. Давай, три-три, что встал? И сопли подбери — не маленький. А-Сянь хихикнул и высунул язык. Ему нравилось бывать в гостях у Хэ-сюна. Этот хмурый, неприветливый демон вызывал в нем странный восторг, а резкая, часто грубая манера общения была в новинку, ему, ребенку, на которого долгие годы даже не повышали голос. А вот высокий, худой мужчина, облаченный в глухие одежды черного цвета, всегда неулыбчивый и бледный, казался чем-то занимательным и почти легендарным. Хэ-сюн никогда не был ласков, не шутил, напротив, попрекал А-Сяня за все разом и закатывал глаза к небесам. Но никогда бы и ни при каких условиях — Вэй Усянь хорошо понимал это — хмурый Хозяин Черных Вод не обидел бы его. Возможно, в душе он был даже не против периодической компании непоседливого ребенка, так чудно и искренне любящего жизнь. Однако скорее бы удавился, чем словом или же делом дал это понять. — На, пей, — бросил Хэ-сюн, втискивая в детские ладошки массивную пиалу с какой-то мутной, светло-песчаной жидкостью. Вэй Усянь капризно скривился. — Что это? — протянул он, морщась и готовясь захныкать. —Фу! Оно горячее и пахнет рыбой. Не хочу! Не стану я это пить!.. Хэ Сюань приподнял одну бровь и не дал А-Сяню вернуть пиалу, удерживая детские пальцы сомкнутыми. С минуту длилось это безмолвное противоборство, а после Вэй Усянь дрогнул, улыбнувшись милой, смущенной улыбкой. — Дай мне что-нибудь вкусного, а я выпью до последней капли, и морщиться не стану, — лукаво произнес он. И Хэ Сюань, совершенно беспомощный перед лестью детских торгов, пошел на попятную. — Ладно, хорошо, — сказал он и отступил на шаг. — Чего ты хочешь? — Конфету хочу, — сообразил Вэй Усянь. — дашь? — Ну что с тобой делать? — фыркнул Черновод. — Дам. Но только... если ты все сейчас выпьешь. Итак, раз, два, три: время вышло! Вэй Усянь подпрыгнул как ошалелый и буквально влил в себя содержимое пиалы. При этом, сильно обжёгся, но виду не показал. Так и продолжал сидеть, болтая ногами и немного обиженно глядя большущими, готовыми вот-вот сощуриться и изогнуться в лукавой насмешке глазами. Язык и губы побаливали. — Конфета, — потребовал он, протягивая вперёд раскрытую ладошку. Хэ Сюань состроил кислую мину. — Мне не нравится, что ты ходишь сюда есть мою еду, — проворчал он. — Со стороны можно подумать, что тебя дома не кормят. И я бы с удовольствием поверил, что этот кровопийца Хуа Чэн живодерствует над смертным дитенышем, но к сожалению, это не так... К сожалению, я имел несчастие наблюдать, как они двое, демон и бог, пляшут вокруг своего комка наглости и белых лохм как вокруг праздничного столба. Тьфу ты! Хэ Сюань отошёл к столу, покопался в груде бумаг и выудил кусочек жженого сахара, завёрнутый в тонкую бумагу. — На, подавись, — процедил Черновод, впихивая в руки расцветшего Вэй Усяня незамысловатое угощение. — Спасибо! Спасибо! Спасибо! — засмеялся А-Сянь, запихивая конфету за щеку. — Хэ-сюн, почему ты такой хмурый? Черновод демонстративно отвернулся и принялся перебирать бумаги, сваленные на столе беспорядочной грудой. Волна иссиня-черных, длинных волос, ничем не заколотых, спадала по его плечам и придавала бледному, ледяному лицу какой-то мрачной загадочности. Золотая серьга глухо блестела, равномерно покачиваясь в мочке левого уха. А-Сянь открыв рот наблюдал за движениями быстрых рук, плавно скользящих по столу, и невольно любовался острой собранностью и выверенностью движений неулыбчивого Черновода. — Я тебе не рад, — бросил тот наконец. А-Сянь снова хихикнул. От выпитого на языке остался неприятный привкус, однако, все тело разнежилось от тепла, нос же, напротив, разложило, горло перестало ссаднить, да и в целом, состояние стало не в пример лучше. Вэй Усянь не мог ни испытывать жгучей благодарности по отношению к Хэ Сюаню. — Хэ-сюн, — проговорил он, опуская голову на руки и опять улыбаясь. — вот скажи: учиться — это важно? Хэ Сюань фыркнул. — Если в твоей ветреной голове появятся знания, она будет куда ценнее, чем без них, — откликнулся он. — А тебе нравилось учиться, когда ты был как я? — Как ты я не был никогда, — резко откликнулся Хэ Сюань, грохнув плошкой об стол. — В твоём возрасте я был куда более осознанным и серьезным, и не таскал в рукавах горы каштанов... Буду признателен, если ты сейчас соберёшь их с пола и прихватишь с собой. Мне твой мусор не нужен. Если ты не заметил, тут тебе не помойная яма. Вэй Усянь послушно нагнулся и принялся подбирать с пола круглые, блестящие каштаны, так и норовящие ускользнуть от его руки. — Так что, — произнес он. — тебе нравилось?.. Черновод обернулся. — Да, — сказал как отрезал он и поглядел на А-Сяня так, чтобы тому точно не приспичило развивать эту мысль. Вэй Усянь со вздохом замолчал, однако, его хватило всего лишь на пару мгновений. — Отец говорит, что мне суждено вознестись, — вдруг сказал он. — Хэ-сюн, скажи, как думаешь, я смогу?.. Хэ Сюань помедлил с ответом. — Если суждено, значит, сможешь, — равнодушно буркнул он наконец. — если, конечно, тобой не захочет пожертвовать очередной самодур с самомнением отсюда и до Верхних Небес. Или, если не случится ещё что-нибудь гадкого... — А? — переспросил Вэй Усянь, вскинув брови. Хэ Сюань дёрнул уголком губ. — Ничего, мелочь, — сурово бросил он. — ничего. Воцарилась тяжёлая, звонкая тишина. — Куда делся веер? — вдруг спросил Хэ Сюань, сводя на переносице брови. Вэй Усянь поднял голову и поглядел в его сторону. — О, — произнес он. — Ты про веер Ши-сюна, да? Я его отдал. Выражение лица Хэ Сюаня стало убийственно ледяным. — Кому? — процедил он, не поворачивая головы. Вэй Усянь передёрнул плечами. — Ши-сюну. Я был у него сегодня. Он, кажется, обрадовался... Мне так показалось. Хэ Сюань ядовито захохотал. — О! — продолжал Вэй Усянь, поднимаясь и глядя на Черновода своими ясными, сверкающими глазами. — Знаешь, Хэ-сюн, он так здорово управляется с ним! — Знаю, — против воли сорвалось с языка Хэ Сюаня. Вэй Усянь улыбнулся. — Вы ведь знакомы, правда? — спросил он. — Доводилось, — уклончиво ответил Черновод. — Мне кажется, ты ему симпатичен... — задумчиво пробормотал А-Сянь. — был когда-то. Сейчас я его не понимаю. — И твое счастье, — не сдержался Хэ-Сюн. — Ты был его другом? — Нет. — Вы поссорились? Хэ Сюань молча облокотился на стол и обжёг Вэй Усяня тяжёлым, пронизывающим до костей взглядом. — Ещё хоть одно слово, — прошелестел он страшным голосом, ткнув пальцем в А-Сяня. — хоть одно слово на эту тему, и я вышвырну тебя вон. Понял? Вэй Усянь обиженно выпятил губу. — Почему? — спросил он. — Потому, что не твое это, мелюзга, собачье дело, — ответил Черновод остывая, и закончил вполне миролюбивым тоном. — Займи себя, а? Будь другом. Или дуй к родителям в Призрачный Город. Тебя там, небось, ждёт целая куча уроков. — А ты мне когда-нибудь расскажешь... — неуверенно проговорил Вэй Усянь, понижая голос до шепота. — потом... когда я вырасту... А? — А-Сянь! — Ну нет, так нет, — вздохнул тот. — Что ты так сердишься? Я же просто спросил... А-Сянь надулся и обиженно замолчал. А потому, как Черновод больше не обращал на него никакого внимания, очень скоро, разморенный усталостью и теплом, он задремал, свернувшись комочком на кресле. Спустя некоторое время, видимо, обеспокоенный тишиной, Хэ Сюань обернулся. С секунду он сидел неподвижно, глядя на спящего ребенка, а затем с тяжёлым вздохом встал и перенес того на кровать. Постоял, разглядывая комочек чего-то белого и взъерошенного, а затем быстрым движением закутал в теплое одеяло. Вэй Усянь забавно причмокнул губами, и перевернувшись на спину, лег поудобнее. И, возможно, это была просто неудачная игра света и тени, но плотно сжатые губы Хэ Сюаня будто бы тронула легкая полуулыбка.