Башня Иезавели

Выполнять распоряжения Торчера Кельманри не спешил. Противно. Ему было противно ото всего, что касалось этой твари, ее вонючего логова и идиотских требований. Искать, ошибаться, выслушивать обвинения и угрозы – незаслуженное наказание, ненужная, пустая работа. И не их работа вовсе. Это не его дело – искать врагов ставленницы лорда, и не дело Лекса, это была проблема исключительно самого Торчера и того, о чем он договорился с хозяином. Тем не менее, среди пестрого сборища рапторов и астартес он понимал, что один смог бы сделать то, что требуется. Клубок идиотской гражданской войны, последствия чужой некомпетентности и неосмотрительности – нужны особые умения, чтобы исправить это. Навести порядок в шпилях. Привести город к покорности. Повод гордиться собой, но воин чувствовал только отвращение. Безотчетную злобу на них на всех – пока вызывал чиновников, говорил с ними, распоряжался, приказывал. Все не то. Сейчас он хотел вовсе не этого, и все больше злился, сидя в покоях хозяина, надежно присвоенных и обжитых. Похоже, люди в шпилях считают, что он и есть им настоящий хозяин. Пусть считают. У выхода с этажа его ждали. Правда, эта женщина, низко и почтительно склонившая голову, была не Акантой. Придворные могли менять цвет волос и черты лица так же легко, как люди внизу - одежду, но память астартес хранила в себе слишком много параметров, которые подделать было гораздо сложнее. Хрупкую блондинку в небесно-голубом и полупрозрачном звали Вивьен, и она была из свиты Изабель. Не приближённая: слишком далеко она держалась от трона во время первого визита Торчера, но и не случайная любовница какого-нибудь советника: на празднике разодетая в ленты девушка шла за спиной хозяйки всего ненамного позади Аканты. И ждала она именно его. Просто не осмеливалась заговорить, до того, как поймает на себе взгляд. - Прошу прощения, что задерживаю вас. Но я слишком много дней искала этого разговора. Вивьен выдержала паузу, всего в секунду, чтобы дать собеседнику осознать сказанное и заинтересоваться. Она начала правильно, но понятия не имела ни о скорости мышления астартес, ни о том, сколько лет у них в запасе, чтобы изучить подобные приёмы. - Меня очень беспокоит состояние Аканты. Я боюсь, что не смогу ей помочь без вашего совета, - тонкое личико девушки сейчас не выражало ничего, кроме беспокойства за подругу. Кельманри со скукой слушал, со скукой наблюдал. Ему было все равно. Мелкие игры, слабая возня придворных - явления самого пакостного, но, в целом, незначительного рода, с которыми он был вынужден сосуществовать, входя в эти гулкие разукрашенные залы. Он всегда знал, чего им нужно. Покровительства, услуг, одолжение, даже его внимание они делали валютой среди себе подобных. И сделал первую незначительную подачу - просто потому, что это ему ничего не стоило. - Да? И в чем же дело? - После того, что с ней произошло... там на празднике, Кана сама не своя, - Вивьен будто бы невзначай назвала Аканту уменьшительным именем. - Ей всё сложнее выполнять распоряжения нашей госпожи, ей не становится лучше. Я очень боюсь, что она попадёт в немилость. Она сделала полшага навстречу, почти незаметно, просто изящная туфелька проскользнула по мозаике пола. Виви умоляюще посмотрела на него снизу вверх. - Я просто не могу этого допустить. Хоть госпожа, скорее всего, снова приблизит меня после опалы Каны, она моя подруга. Радоваться её горю было бы просто чудовищной подлостью. Вы можете уделить мне немного внимания? Ради неё? Ну конечно. Разумеется, у его креатуры при дворе нашлись недоброжелатели. Астартес был почти уверен, что сейчас идёт по коридору с одной из них и, по-хорошему, следовало бы взять эту белобрысую бестию за горло и задушить прямо здесь, но что-то останавливало. Мысль, что он так не поступает. Именно он, и тем он отличается от подлинных животных в человечьем облике. Избавиться от проблемы не означает ее решить, мрачный призрак станет ждать за каждым углом и осуждать категоричность принятого решения. Нет. Он может, но не станет лишать себя возможностей для игры. Эта мелкая фигурка, песчинка, скорлупка решила поиграть? Прекрасно. - Скажи, как вышло, что Аканта Грейдон стала фавориткой ведьмы Гродевы? - с едва заметным подначиванием спросил он. - Её подарили леди. Вместе с набором дополнительных обязанностей, о которых мне совершенно ничего неизвестно. Виви вполне убедительно изобразила сожаление по поводу своей неосведомлённости. Настолько, что подначку можно было считать возвращённой. Она остановилась у двери, украшенной коваными лианами. Переплетение цветов и веток скрывало контрольную панель как раз на уровне глаз Вивьен. - Вы позволите мне пригласить вас? У меня пока ещё не отобрали право доступа в это место. Там нас не потревожат... а ещё там просто очень красиво. И вот здесь Виви всё же прокололась, дав собеседнику услышать, как же звучит её голос, когда она бывает искренней. В одном из тайных садов, доступных только леди и её ближайшей свите, действительно было очень красиво. Вместо ответа Кельманри опустил ладонь поверх панели, не позволив к ней прикоснуться. - Я ее подарил. И я приказал ведьме держать ее подле себя. И это для меня Аканта собирает информацию. Впервые за разговор он прямо смотрел на собеседницу и явно показал недовольство. У него не было времени на ее игры, но соблазн получить ещё одну фигуру подкупал. И он опустил руку ниже, и дверь - завеса стальных цветов с тихим звоном разошлась в стороны. Серые глаза на мгновение расширились, став совсем круглыми, когда астартес открыл дверь в святая святых шпиля, одно из немногих мест, где не позволялись камеры. Но Вивьен быстро взяла себя в руки. - Я не могу и представить себе масштаб вашей работы и интересов. Но возможно, я смогу быть хоть немного полезной сейчас. И вам и Аканте. Девушка зашла следом за Кельманри, беспрекословно признавая то, что это не она пригласила, а он уделил ей время. Лозы сошлись за её спиной, переплелись шипами, мягко сомкнулись панели, отсекая все звуки извне. Вивьен и её собеседник остались наедине в небольшом круглом помещении, свет в котором падал, казалось, из ниоткуда: лился с купола потолка, отражался в ручье, возникающем из-под искусно сложенных камней и теряющемся в крошечном прудике, блестел на тёмно-зелёных пластинах диковинных листьев. Сад был настолько же уютным, насколько тронный зал - торжественным. Виви часто проводила здесь свободные часы, и могла бы найти все тайники этого места даже в темноте. Нажатие на выступ на одном из камней заставило его раскрыться пополам, превращаясь в низкий столик. Во второй, полой половине камня стояла глиняная округлая бутылка, несколько таких же простых глиняных стаканов и тарелка со свежими фруктами во льду. - Их меняют здесь трижды в день. На случай, если госпоже захочется посетить сад, - хитро улыбнулась Виви, показывая, что что-то здесь она всё же знает лучше астартес. Она поставила всё на стол, но открывать вино не стала, предоставив ему самому решать насколько неформальным будет разговор. - Хочешь на ее место, - без обиняков кивнул Кельманри, открутил от веточки какой-то диковинный красный плод, откусил половину. - Хочу, - просто сказала она, поняв, что время дипломатических танцев прошло. - Возможно, мне не хватает некоторых... талантов. Но я компенсирую это покладистым характером. Она улыбнулась, открывая вино и наполняя стаканы. Улыбка была натянутой, а по обнажённым рукам побежали мурашки, и совсем не от того, что бутылка только что побывала во льду. Сейчас Вивьен ступала на очень тонкий лёд, но когда выбор был между судьбой одной из шлюх жреца-извращенца и... тем, о чём было страшно даже подумать, решения принимать нужно было быстро. Она должна найти себе новое место. Иначе – только вниз. - Я подумаю над этим, - Кельманри кивнул, как будто ничего и не произошло, и предложение на грани измены было не более чем игрой слов. - Так что ты говорила про Аканту? Я упустил ее из вида. - Кана никак не может оправиться от того удара. И если ей станет хуже, она перестанет справляться со своими обязанностями окончательно. Со всеми обязанностями. Девушка отпила глоток, не дожидаясь Кельманри. Пусть во всём шпиле и не было яда, способного навредить астартес, но правила вежливости при таких разговорах были иными. Пробовал напиток тот, кто его разливал. - Возможно, я смогла бы в чём-то заменить её, пока она отдыхает? Дать ей больше сил для восстановления... вы ведь очень цените её, не так ли? Ирония последнего предложения скорее угадывалась, чем считывалась. Невинное, почти детское личико Виви отлично подходило для подобных фраз. Всегда можно было сказать, что собеседнику просто показалось. - Я с ней говорил. С ней все в порядке. Он отмахнулся от предположения как от назойливого насекомого. Разве только стоило предупредить Аканту о подобной настойчивости и пусть сама решает свою проблему. В том, что она справится, он не сомневался. - Но если ты так настаиваешь, я могу поискать, под кого тебя подложить с пользой, максимальной для нас обоих. Вино ему не понравилось ещё когда он почувствовал запах - простецкая сладость, но попробовал, словно уверяя собеседницу, что это "нас обоих" действительно имеет место. - Я полностью вам в этом доверяю, - послушно наклонила голову Виви. - И сделаю всё, чтобы оправдать ваши ожидания. Это было совсем не то, чего она хотела, но начало было положено. Пусть даже Кельманри рассматривал её исключительно в качестве чьей-то подстилки... ничего. У неё ещё будет шанс доказать свою пользу, и она его не упустит. - Когда ты мне понадобишься, я тебя найду, - с неясной издевкой он склонил голову, прощаясь и за ним медленно задвинулись извитые лозы. И едва слышный шорох обозначал широкие шаги астартес, и чем дальше он уходил прочь от крохотного сада, сокровища, немыслимого среди бесплодной Гродевы, тем холоднее становился его взгляд. Будто перед ним снова стоял оскорбляющий его Торчер, и все шло наперекосяк. Вправду шло. Словно скрывая ото всех свои истинные чувства, воин спрятал лицо под шлемом, щелкнул замками. Пожеланием, посланным через нейроинтерфейс, он открыл список, вытянувшийся по краю визора, пробежал взглядом, пожелал еще раз (и это оказалось сложно!), услышал едва слышный щелчок подключившихся внутренних динамиков. – Кел – Торчеру. – А кому ж, блядь, еще, ты же в моем личном канале, недоумок, – по-видимому, командир ничуть не остыл за прошедшие несколько часов, хотя и он тоже. – Я могу спросить? – Ну? – Когда ты перестанешь ломать все, что попадает тебе в руки? – Вопрос риторический? – по-змеиному прошипел динамик. – Что ты сделал с Акантой Грейдон? – Ничего. Пошел нахрен отсюда. Едва слышный шепот помех замолчал – владелец канала вышвырнул его прочь. Но Кел уже ничем не показал своих чувств. Его вполне устроил размен и ткнуть вожака в его собственную оплошность оказалось приятно. Прошло уже четыре дня. Виви приходила ещё дважды, приносила что-то сладкое, кажется, пирожные или конфеты. Аканта не запомнила. Изабо вызывала её всего раз, и то, кажется, просто для того, чтобы рабыня стояла рядом, подливала фруктовую воду в бокал госпожи и слушала бесконечные речи советников, исполненные беспокойства. Оказывается, на леди было совершено покушение... а она умудрилась пропустить даже это. Аканта злобно сбросила одеяло на пол. О чём бы она не думала, мысли всё равно, как назло, возвращались к празднику и тому, что на нём произошло. Оно уже случилось. Надо жить дальше, а не ныть. Но не ныть не получалось: любой взгляд в коридоре мог довести женщину почти до слёз, прикасаться к себе было противно даже в душе... кстати, о душе. Она не была в ванной уже сутки. Аканта наскоро вымылась, расчесала спутанную гриву, безжалостно дёргая пряди расчёской. Уселась перед зеркальной дверью шкафа, как и была, в одном полотенце. На полу перед ней полукругом выстроились кисточка, гранёная баночка туши, коробка с серьгами... нет, её убрать, серьги она вчера подарила Виви, а коробочку забыла. Костяное колечко на серебряной прочной цепочке тоже заняло своё место. Можно начинать. - Тебя больше не существует. Ты умер, ублюдок с нижних палуб. А если даже ты не умер, то приходи, и я убью тебя ещё раз. Кисточка аккуратно прошлась по верхнему веку, под ресницами. У самого уголка рука Аканты дрогнула и женщина часто заморгала, смахивая тёмно-серую, смешанную с тушью слезу. Так ровно, как у Торчера, у неё не получалось. - Вас тоже для меня скоро не будет существовать. Я переступлю через каждого из вас и пойду дальше. Вы не заслуживаете того, чтобы быть в моей памяти, похотливые мрази. Внутренний голос с интонациями Мики попытался съязвить что-то о том, что Аканта была не против, но женщина рявкнула на него с такой яростью, что в голове мгновенно наступила гулкая тишина. Аканта торжествующе улыбнулась и подвела чёрным второй глаз. - Я никому не буду доверять, и ничего не буду бояться. Когда-нибудь. Она надела на шею цепочку, поправила прохладную кость между грудей и тщательно обтёрла кисточку, пряча её в пенал. Аканта понимала, что весь этот ритуал - просто самовнушение, и тем не менее, оно позволяло ей дожить до вечера, до момента, когда длинные косые тени подбирались к её кровати, заставляя снова и снова вгрызаться в себя, обвиняя себя во всём. Женщина тяжело поднялась с колен, бросила мокрое полотенце прямо на пол и замерла перед шкафом, думая, что надеть. Когда она, наконец, остановилась на тёмно-сером шёлковом платье, закрывающем руки и шею, но оставляющем взгляду узкую полоску кожи вдоль спины, дверь за её спиной открылась. - То, что я забыла запереть, не значит, что можно не стучать! Разъярённая Аканта уже собралась устроить нерадивой служанке разнос, но то, что она увидела боковым зрением в приоткрытой дверце шкафа, заставило её замереть и только потом повернуться медленно, всем телом, прижимая к себе не до конца надетое платье. За дверью была опасность. Он медленно опустился ниже, чтобы из-за двери видеть ее лицо, огромная тварь с керамитовой шкурой, сверкающей золотыми зубчатыми звёздами хаоса. Как в сказке, где зверь подступает к маленькому домику и заглядывает внутрь холодным оценивающим взглядом - кто там? Кто дрожит за хрупкой стеной? Иллюзия укрытия была обманчивой, опустившись ещё ниже, в едином слитном движении повернувшись боком, раптор прошел, не задев краев проема, словно перетек внутрь и уселся на пол, чтобы глазами оказаться наравне с лицом отпрянувшей Аканты. Эта их уловка - прятать лицо, низко опуская голову, стала бесполезна. - У тебя что-то произошло? Даже если бы она не увидела отражение, все равно смогла бы узнать Торчера по запаху: едва ощутимый приторно-медный запах от когтей, что-то, напоминающее мокрую псину - от волос, оказавшихся совсем близко. И варп-мускус. Проклятый, навязчивый аромат-воспоминание, который так естественно вплетался в его запах и даже сейчас вызывал желание коснуться, прижаться, несмотря на всё отвращение её рациональной части. - Я нализалась варп-мускуса и меня изнасиловали шестеро незнакомых ублюдков. Или больше, - бесцветным голосом сказала Аканта, почти заглянув в глаза – так и не рискнула поднимать взгляд выше металлической пасти. – Я не знаю, насколько это входит в понятие "что-то произошло" для тебя. Он никак не ответил, даже не пошевелился, словно раздумывал над сложной задачей, искал если не решение, то хотя бы понимание, что с этим делать. И на что это похоже. И как это изнутри. И не хотел ничего говорить и выдавать себя, потому что знал и помнил больше, чем ему самому хотелось бы. В замешательстве раптор сдвинулся и убрался за спину Аканты, стоящей перед ним так, словно собралась от чего-то обороняться. Ему более чем хватало высоты потолка, чтобы подняться во весь рост, но он пригнулся, словно продолжал свою нелепую игру в чудовище, в движении теряя всякое сходство с человеком. То, с какой плавностью это огромное создание перетекало с места на место, до сих пор завораживало, и она хотела повернуться следом, но не успела. - Тебя не поранили? - спустя паузу поинтересовался бесцветный синтетический голос. На мгновение показалось... синтезатор голоса звучал так же ровно и мягко, дело было не в нём. И даже не в мнимом участии. Что-то шло для него не так. - Немного. Микаэлла разобралась с последствиями, кроме естественных. Которые бывают в первый раз. Если бы он повёл себя хоть немного иначе, Аканта не стала бы этого говорить. Она бы хотела только поскорее отделаться от его общества, получить новое задание и сделать всё, чтобы ее оставили в покое. Но не теперь. Торчер снова стал похожим на себя в больнице, когда они разговаривали, по-настоящему. - Я думаю, что смогу не сойти с ума. Надеюсь. Ты ведь пришёл узнать, пригодна ли я ещё к тому, зачем меня сюда поставили? - Ну и? Ты пригодна? - спустя ещё паузу воздух за плечом шевельнулся и раптор навис сзади, словно монстр, поднявшийся на дыбы. - Да. Хотя если у тебя другое мнение, и ты решишь свернуть мне шею, я не буду возражать, - буднично ответила Аканта. - Я не хочу умирать, просто пока не знаю как жить. Я же... я целовалась до этого дважды. В академии. И всё. И Лиго ещё... за руку его держала. Она не выдержала. Голос сорвался, глуша все прочие слова, которым следовало остаться непроизнесенными. Глупые слова, смешные слова – кому она пытается рассказать? Объяснить? Это был бы прекрасный повод для него посмеяться над своей глупой марионеткой, над наивной рабыней, столь жалкой в этот момент. Словно ища подтверждения своим словам, она подняла голову, запрокинула – он нависал над ней, глядя сверху вниз. Шея, на которой Аканта так и не успела застегнуть воротник платья, была почти приглашающе открыта. Хотя она не питала иллюзий по поводу своей способности сопротивляться раптору, если тот и правда решит, что его инструмент пришёл в негодность. - Не в этом дело. Было во всем этом что-то странное, что-то не то. Его странные слова, непрошенно пробившиеся, странно произнесенные. За те немногие встречи с ним Аканта привыкла, что он всегда немногословно и точно формулирует свои мысли. Но не сейчас. - Тогда я не понимаю, в чем дело. Не понимаю, зачем ты спрашивал, случилось ли со мной что-то. Вы лишены и желания и эмпатии. В конце концов, ты всегда был мужчиной. Для тебя ведь это всё ничего не значит. Аканта передернула плечами, застёгивая, наконец, пуговицу сзади на шее, прикрывая шёлком полуобнажённую грудь и нагретое её телом кольцо. Её голос звучал ровно и спокойно, даже слишком. Только дрожащие пальцы, справившиеся с пуговицей только с третьей попытки, выдавали, что сейчас Аканта в истерике, перешедшей уже все мыслимые пределы, где боль можно было выплакать. После таких слов оборачиваться она не хотела. Неловкость, стыд, неуместность – что-то из этого и ничего. Странность происходящего. Всё время их знакомства она боялась на него посмотреть, а теперь сам Торчер вёл себя так, будто её взгляд обжигал ему лицо. - Я знаю это, - всегда тихий, его голос неуловимо изменился, словно какие-то настройки скакнули, не в силах выразить неосознанное желание хозяина, переданное через нейроинтерфейс, словно он не мог и не хотел выразить и объяснить полностью, о каком знании шла речь, но не остановил вокализацию вовремя. - Я знаю, что с тобой случилось. Знаю, что это... тяжело. Он прервался, замолчал, пытаясь понять, почему вспомнил, и зачем ему это, и как теперь избавиться от мыслей о том, что он действительно знает, как это – оказаться на месте этой женщины. Не здесь. Тогда. Давно. "Я знаю это". Три простых слова, которые Аканта ждала услышать от Виви, даже от госпожи, и которые произнёс тот, о ком она и подумать не могла. Тишина, в которой его присутствие за спиной растворилось целиком, казалась оглушительной. Казалось, события последней минуты были игрой больного воображения, глупыми фантазиями, и все же... - Ты их убил? Потом, когда... когда уже мог? - Нет... я не мог тронуть их. Не смел. Я служил им, очень долго. И вместе мы служили нашему Господу на Его пути, Его целям, нашим целям... Только потом, много лет спустя, когда узнал, что они погибли, показалось, будто кто-то отдал огромный долг за меня. Аканта понимала, что лучше бы ей замолчать, и что Торчер вполне может и правда сломать ей шею просто потому что она услышала то, что он сказал сейчас. Ему ведь было... больно? Страшно? Она знала, что плохо, но даже представить боялась – насколько. Впервые её собственная боль начала отступать перед невыразимой глубиной чужой. - Можно, я на тебя посмотрю? Аканта все-таки повернулась, опустив глаза в пол, рассматривая прожилки на камне. Без разрешения она не поднимала глаз. Чтобы не дерзить... или не испугать? Торчер долго выдохнул, переступил, собираясь уйти и все же нет, остался на месте. - Что ты хочешь увидеть?.. Смотри. - Тебя. Она не понимала, что говорит, зачем так бесстрашно смотрит в лицо астартес, на котором, как и всегда, ничего нельзя прочесть, почему стирает с лица тыльной стороной ладони и без того размокшую тушь, будто бы размыкая границу и позволяя слезам течь. - Я хочу увидеть тебя, Маркус. Запомнить как следует, что ты смог пережить то, что мне кажется концом. Что выжил, выбрался и стал собой. Слова были чужими. Мир перевернулся. Она не могла не помнить, что перед ней чудовище, но как в апотекарионе, Аканте сейчас хотелось провести по его щеке, снова убирая упавшую на лицо прядь, кажется, ту самую, только отросшую. Разумеется, она не пошевелилась. - Тогда смотри внимательно. Он поднял ее руку и опустил пальцы на свой нагрудник, где рельефно выписанные извращённые картины, покрытые черной бликующей эмалью Легиона, соединялись в священный диск и полумесяц, и ещё один. - Господь мой Князь сделал меня тем, кто я есть. И я до конца буду следовать Его воле, чего бы Он от меня не захотел. Её пальцы трогали керамит так осторожно и внимательно, как будто Аканта ослепла, глядя на раптора сейчас руками, как старая Шиегу. Она плакала, не ощущая этого. Слезы просто текли, без рыданий и всхлипов, она впервые за все эти дни не захлебывалась ими. Каждый раз, когда она видела Торчера, происходило что-то, что выворачивало её душу наизнанку, сдирая все наивные обещания себе не чувствовать ничего, не верить и не поддаваться. Похоже, с этим оставалось только смириться и признать. Как и то, что ничего уже не отменить и не вернуть. И то, что она действительно, поначалу, хотела того, что с ней сделали - до того, как узнала, на что похожа реальность. - Я надеюсь... тебе ещё не надоело вытаскивать меня из всякой дряни, - Аканта попыталась улыбнуться дрожащими губами. - Если я... могу что-то сделать для тебя тоже, скажи? Я сделаю... - Если ты хочешь что-то сделать для меня - служи мне, - светлые глаза уставились в переносицу. - Я буду служить. Аканта потянулась к перчатке раптора, прижимающей её ладонь к нагруднику, и бережно коснулась её губами. Совсем не так, как на площади. Это было все, чем она могла выразить свои чувства. Возможно, единственное, что он бы смог принять.