Башня Иезавели

Храм, покинутый богами, полон звуков. Казалось, стоявшие на пороге твари варпа не оставили его, когда жрецы пособирали свое барахло и разбежались кто куда. Ревниво и пристально следя за бывшими владениями, нерожденные давали о себе знать дрожащим воздухом и неясными силуэтами, шептали спящим, дышали изморозью в стекла. Смертных это пугает до одури; но астартес до этого нет никакого дела. Нигон дремал, ткнувшись уродливой мордой в поджатые когти, прямо на том месте, где был алтарь – на полу до сих пор угадывались светлые пятна от крепежей. Тайшен сидел над входом и зевал, показывая острые гряды зубов, широкие лапы с равнодушием оскребали изваяния свирепых демонов, сходящиеся в арку. Они редко когда и мало где выставляли часовых. В этом городе, принадлежащем им безраздельно, уже никто не рискнет проникнуть в их проклятый дом, потому штурмовое подразделение, за неимением прочих пронумерованное единицей, предавалось отдыху и безделью точно так же, как на барже. Много дней назад и много дней вперед – все одно и то же. Хотя, кажется, у них есть какое-то дело на Гродеве, но это дело вожака и Кела, скучное, сложное и бессмысленное дело, порученное им хозяином. А мотивы хозяина так же скучны, сложны и бессмысленны для тех, кому важна только охота. В ночной пепельной темноте на несколько минут, наконец, стало тихо. Игра внизу сама собой заглохла, когда Ви и Хисс что-то проиграли Восьмому в последней партии – резные кости так и остались валяться на полу, раптор сидел над ними, но пялился отрешенно в стену потухшим визором – то ли что-то смотрел, то ли задремал, как остальные. Вместе со множеством предрассудков они создавали видимость, будто являются ночными существами, но, смешно сказать, именно по ночам в храме делалось тихо как в склепе. Все самое интересное обычно происходит днем. Азго пошевелился в нише над аркой бокового входа – изначально здесь тоже стояла какая-то скалящая зубы каменная гадина, но он ее еще в первый день без лишних раздумий столкнул вниз и теперь обломки красовались внизу и вдоль стены, небрежно отброшенные из-под ног. Пусть хоть все демоны варпа станут выть от обиды, когда колотят их любимые скульптурные портреты, ему нужно где-то спать. Только вот сна не было. Третьи сутки подряд он не ощущал ни малейшего желания выспаться, хотя уже чувствовал, что тупеет и теряет реакцию. Первый тревожный знак. Второй – смятение, беспричинная злоба. Третий – обострившийся слух. Звуки сделались резкими и раздражали, шипели как клубок змей, и шевелились, и шуршали, и шумели, и шептали, и ширился обруч боли, сдавливающий виски. Потом отпускало. Когда-то он видел океан, безумное, невообразмое количество темной воды, наползающее на берег и отступающее назад. Называлось странным словом «прибой». Это тоже как будто такой же прибой. Пока что едва ощутимый, но волна за волной уже переворачивают камни, словно отыскивают нужный. Единственный. Колдун бездумно перебирал костяные фигурки, нанизанные на шнурок. Их постукивание – вразнобой, невпопад, успокаивало, разрушало монотонную синусоиду предчувствия, которое то нарастало, то отступало. Может, обойдется. Иногда обходилось. Звяканье и эхо, скрежет, стук осколков внизу. Азго вскинул голову, прислушиваясь, потом медленно сообразил, что слышит эти звуки уже несколько часов, и это из бокового придела, где старик Нейт устроил свою мастерскую. Там жарко, они заклинили дверь. Вожак всыпал Келу – с чем-то там он обосрался, и теперь возится со своей потрепанной броней. Колдуна не интересовали их дела, скучные дела, связанные с ожиданием, разговорами и шпилями, залитыми оранжевым светом. Там нельзя охотиться и, кажется, нельзя появляться без разрешения, да ему и в голову не приходило – мелкие людишки, глупое мясо, годное только для игры. Ничего серьезного, но, если так, откуда взялись знаки? Или не знаки. Это вожак с его демонами, это их празнество, которое что-то сдвинуло, повредило, поранило, ближе сдвинув реальность и то, что за ней, но все пройдет, просто нужно поспать. Азго откинул голову назад, нащупал затылком батарею брони и, устроившись удобнее, закрыл глаза. Внизу включился резак, завизжал распиливаемый керамит, но его уже уносило. Несколько часов абсолютной черноты, слившиеся в одно мгновение. Он снова уставился в покатый свод арки, посеревший от света. Это утро? Прошло, наверное, совсем немного. Или много. Или неважно. Время утратило смысл. Время сделалось крутящимся колесом, серым светом на каменных узорах и пронизью бусин, вывалившихся на пол из пальцев. Что-то обезумело, из мира выдернули спицу, он сделался бесформенным, подверженным лишь одной, но все еще смутной цели. Там что-то есть – предчувствие настойчиво шепчет и выдыхает в ухо холодом. Азго медленно сел, невидяще уставясь перед собой. Череп стал полым и звонким яйцом, в котором плавал, медленно вызревая, ублюдочный птенец. Чудовищное откровение, пророчество медленно и мучительно прорастало само в себя, делалось кровавой сеткой под нежными лепестками зародыша, нарастало и приближалось. И его уже нельзя было переждать, оно скреблось прозрачным стеклянным клювом изнутри, и от боли хотелось блевать. Оно обязательно родится, что бы он ни делал. Чтобы не расцарапаться, Азго отсоединил перчатки брони с небольшими, но острыми рабочими когтями на кончиках пальцев. Положил одну на другую, посмотрел, словно запоминая, как выглядят и только после этого потер виски, сжал голову ладонями – жест бессмысленный, но не более, чем любой другой. Замер, висками впитывая прохладу костяных колец, усеивающих пальцы. – Азго! Спишь? Будешь с нами четвертым? – щебет раптора в воксе нелепо переводится на обычный, нормальный язык, в нем нет ни оттенков интонации, ни даже никаких «нас». Иногда в бою он сам начинал думать на этом языке, отрывисто и быстро, но сейчас ему требуется лишние несколько секунд, чтобы понять – его зовут сыграть в орлянку. Идиот. Хисс идиот. Спрыгнув на пол, колдун подходит ближе и трескотня из щелчков и свиста умолкает вместе с разговором, в который она органично вплеталась. Ви, Дазен и Хисс смотрят на него с пола и младший осторожно отодвигается, чтобы дать место. Колдун усаживается на камень и из восемнадцати партий не проигрывает ни одной. Кости падают, глядя в потолок темными глазками на гранях; он видит их чуть ли не на минуту раньше броска. Игроки молчат, зная, что пошлая метафора, будто с ними села играть сама смерть, в этот раз почти верна. Неправда только в том, будто их пугает чья-либо смерть. Нет, они привыкли к ее присутствию, они носят ее на когтях, она их тень и их воздух, они знают ее вкус и запах. Им привычно уворачиваться от ее неловких рук, смерть – глупая старуха, но рок это нечто другое. Предопределенность там, где должно обитать удаче, противоестественный дар, дурное знание и носитель этого – проклят трижды. Азго знает. Содрогаясь от блуждающей под черепом боли, он ловит известные ему признаки, отведенные взгляды, он знает: они боятся. Существа, бесстрашные по определению, не способные воспринимать гормональный код страха, напуганы. Они хотят убраться подальше и стыдятся этого желания. Они делают вид, что все в порядке и это у них выходит из рук вон скверно. Косые рассветные лучи преломлялись в атмосфере газового гиганта, парившего над Гродевой, заливая комнату Аканты не привычным оранжевым, а розовато-фиолетовым светом. Этот сезон привлекал влюблённые парочки, художников и туристов, съезжавшихся полюбоваться пурпурными закатами и лавандовыми восходами. Поклонники Князя Наслаждений считали это время особым благословением своего божества, и в эти несколько пурпурных недель стражам порядка прибавлялось работы. Но для лежащей на кровати женщины оттенки света и все благословения не имели никакого значения. В последнее время ночей, когда она могла спать без кошмаров, становилось всё больше, и Аканта не собиралась жертвовать одной из них ради какого-то атмосферного явления. Из-под одеяла вытянулась рука, дёрнула, накрываясь с головой так, что на подушке осталось только несколько прядей спутанных рыжих волос. Выиграла Аканта всего лишь минут десять. В дверь постучали, громко, настойчиво, совсем не так, как это делала прислуга. И этот ритмичный стук заставил ее немедленно открыть глаза, забыв про любой сон, и открыть, даже не спросив, кто пришел. – Леди Гродевы желает тебя видеть, – человек из охраны шпиля не тратил время на любезности, а его напарник с лазганом в руках и вовсе не открыл рта. Два безликих зеркальных шлема – местных обитателей они пугали, эти стражи в композитных бронях, похожие, как братья-близнецы. Но она лучше них всех знала, что есть звери страшнее, а этим почти улыбалась спросонья. – Да, конечно. Дайте мне минуту, чтобы одеться, – кивнула, отодвигаясь от отодвинутой тонкой панели. Дело, похоже, было серьёзным, а она не настолько ещё признала себя дикаркой, чтобы идти куда-то в едва прикрывающей бёдра ночной рубашке. – Нет. Немедленно. Едва заметное, но однозначное движение ствола дало понять, что дело не просто серьёзное, а критичное. Схватив со спинки кровати халат, Аканта последовала за стражником, путаясь в рукавах и одеваясь на ходу. Второй шёл сзади, и женщине казалось, что вздумай она замешкаться, и лазган бесцеремонно ткнётся ей между лопаток, подгоняя, как когда-то дома, совсем на другом мире. Вместо покоев госпожи они шли в другую сторону. В этом крыле Аканта бывала редко, только когда нужно было сопроводить госпожу в её личную часовню и стоять под дверью, пока Изабо просит богов о чём-то, целуя холёную руку Матео с перстнем со священной звездой. От воспоминания о жреце Аканту передёрнуло даже сейчас. Зная, что он творил с женщинами, Аканта предпочла бы поцеловаться с Торчером, чем хотя бы прикоснуться к Матео. Впрочем, это было взаимным. Поселившись в центральном храме, рапторы отобрали у жреца весомый кусок дохода от служб, и неудивительно, что тень его ненависти легла и на их подарок госпоже. Она знала эту ненависть только по взглядам, которыми он одаривал ее, обнаруживая за плечом их госпожи. Липкие взгляды, от которых хотелось отмываться. Только после того, как Торчер обратил на неё внимание на празднике, Матео оставил её в покое, не рискуя более переходить дорогу Избраного хаоса. И всё равно приближаться к его логову всякий раз вызывало брезгливость и страх. – Пришли. Задумавшись, Аканта едва не влетела носом в спину стражника перед ней. Они остановились перед высокой, богато украшенной дверью, мало уступавшей по красоте входу в часовню. Одна створка была приоткрыта и из-за неё пахло благовониями, пылью, кровью... и последний запах Аканта не могла бы перепутать ни с чем. Когда человеку вскрывают живот, это всегда пахнет очень специфически. Но даже воспоминания об анатомическом театре не смогли подготовить Аканту к тому, что она увидела, пройдя через холл в открытую нараспашку дверь в спальню. Жрец лежал на спине на своей огромной кровати, самой по себе напоминающей алтарь. Посиневшие ноги были привязаны к углам кованого изножья, а два косых разреза, от тазовых костей до рёбер, превратили его тело в подобие омерзительного цветка. Вышитое покрывало было залито кровью и содержимым кишечника. Сам кишечник и отрезанные печень и почки были выложены возле рук Матео, точно так же привязанных, уже к изголовью. Наверное, так, он привязывал девочек-рабынь, которых наутро находили немыми от ужаса... – Мне нужно, чтобы ты его осмотрела. Ты же была хирургом до того, как тебя мне подарили? Аканта с трудом оторвалась от отвратительного зрелища и, наконец, обвела спальню глазами. Ведьма стояла напротив, почти в таком же виде - только халат был небрежно наброшен на голое тело и даже не стянут поясом. Изабо была испугана, и, похоже, совсем не способом, которым был убит жрец. – Да, госпожа. Была. Стараясь не дышать глубоко, Аканта подошла ближе. Сделала жест стражнику, указав на светильник, холодно и нетерпеливо потребовала зажечь свет, когда тот не понял. Место зверского убийства превратилось в её сознании в операционную, пусть и с мягким столом и непонятливыми ассистентами. Разрезами издевательства над Матео не заканчивались. Руки и ноги были покрыты глубокими и хаотическими ранами. С тщанием, достойным лучшего применения кто-то филигранно снял кожу со щёк и, зачем-то, плеча жреца. Месиво, в которое превратился его пах, было тщательно перетянуто чёрным шнуром, и крови под ним было совсем немного. Казалось, убийце не было нужно, чтобы Матео умер, когда он отрезал член и загонял его жрецу в горло вместо кляпа. – Смерть наступила три-четыре часа назад, – наконец, отойдя, Аканта сумела отдышаться. – Она была довольно... бестолковой. Слово было чудовищно неуместно над истерзанным телом, но другого Аканта подобрать не смогла. Она и так пыталась говорить простым и понятным языком, не раздражая ведьму непонятными ей терминами. – Тот, кто это сделал, по-видимому, пытался не допустить смерть от кровопотери. Вот здесь и здесь, – Аканта взяла с тумбочки что-то, похожее на тонкий хлыст и как указкой показала на бедро и руки тела, обвитые синими следами, – следы от жгутов. Думаю, если мы их поищем, то найдём где-то под кроватью. Аканта обошла кровать с другой стороны, вглядываясь в ещё не обветрившуюся посмертную маску из обнажившихся мышц ото лба до бороды. – Чтобы так снять кожу тоже необходимо умение, но... это всё бессмысленно, моя госпожа. Убийца хорошо знал анатомию и физиологию, но палачом он не был. Попытка устрашения, слепая ярость, месть, это могло быть что угодно. Опыта у него в этом не было, я могу поручиться. В комнате стало очень тихо. А когда ведьма заговорила, её голос едва можно было различить. Аканте приходилось напрягать слух и угадывать слова. – Хорошо знал анатомию и физиологию, но не был палачом. А кем же он мог быть, Аканта? Может быть, хирургом? – Изабо говорила задумчиво, как бы в никуда. – А может, это и вовсе была она? Кому-нибудь надоело, что жрец Матео Валанс так яростно выступает против рапторов в храме? Кому-нибудь, кто очень хорошо с ними знакома, а?! Изабо резко повернулась к ней, в одном из тех приступов ярости, которые заканчивались разжалованиями, а то и казнями. До сегодняшнего дня Аканте не приходилось попадаться под горячую руку госпоже. – Но моя леди, я всю ночь никуда не выходила! Посмотрите запись камер, спросите свидетелей... – торопливо зашептала Аканта. Обычно ведьме нравился страх и смирение, опущенный взгляд, признание её власти над своей жизнью. Но Изабель в последнее время становилась всё непредсказуемей. – Посмотрю. Обязательно, – нехорошо улыбнулась ведьма. – Отведите её к себе и не выпускайте. И пусть подумает, не хочет ли она кое-что рассказать... После того, как Аканту втолкнули в дверь её же комнаты, она почувствовала едва ли не облегчение. Конечно, ничто не помешает ведьме через полчаса ворваться к ней и задушить псайканой, или по-простому приказать отстрелить ей голову. И тем не менее, тесная, как берлога или нора, спальня давали чувство защищённости. Ещё спокойнее было в душевой, где Аканте едва хватало места, чтобы развернуться и взять мыло. Отмывалась она так же тщательно, как после смены, до тех пор, пока даже профессионально-чувствительный нос не перестал ощущать запах человеческой плоти. Брать чистую ночную рубашку Аканта не стала. Вместо этого она собрала волосы и оделась в самое серое и неприметное из подобранных Микой платьев. По сравнению с любой из горожанок внизу рабыня всё равно выглядела вызывающе дорого, но во дворце в таком виде можно было сойти за воплощение смирения. Кисточка торопливо, но тщательно прошлась по глазам, перстень Азго занял своё место на груди. Подумав, женщина достала из шкатулки добытое на прогулке колье и застегнула его на шее. Глухой воротник отлично скрывал украшение, превращая его из предмета гордости в ещё один амулет. Аканта улыбнулась, вспомнив Дазена, и щёлкнула кнопкой кухонного автомата. Многого машинка, конечно, не могла, но крепкий травяной отвар за полминуты заваривала легко. Матовый металлический куб с чёрными вставками смотрелся на туалетном столике как... как Торчер в женском монастыре, но Аканте было плевать. Она совсем по-подростковому обставляла свою комнату, любым доступным способом протестуя против попыток сделать из неё куколку с хорошим вкусом. Она оказалась права в своих предположениях. Вторая чашка даже не успела остыть, когда в дверь постучали, так же настойчиво, как и в прошлый раз. Пригладив ещё влажные волосы, Аканта открыла, даже не удивляясь очередной – кажется, уже новой, паре стражников. – Вы хотите отвести меня к госпоже. Она не спрашивала, и не ожидала ответа. Впрочем, её правота подтвердилась сама собой, когда в очередном коридоре Аканта почувствовала сладковатый древесный аромат. Ведьма тоже приняла душ после встречи с покойным Матео, и сейчас её любимые духи выдавали, что Изабо проходила здесь совсем недавно. Странный зал, назначения которого она не знала. Зал с резным полом, по которому извивается листва и стебли неведомых растений, хотя она за всю свою жизнь видела их только на рисунках. И это еще один рисунок под ногами, впивающийся в ступни даже через тонкие подошвы туфель. Полумрак кругом. Круглое возвышение в центре застелено тонкими покрывалами, рисунки пестрят спиралями и зигзагами. Поверх – змеятся растрепанные черные косы. Изабо сидит, чуть покачиваясь вперед и назад, опустила голову на руки, будто устала или заснула. Обходя, Аканта запнулась обо что-то на полу, опустила взгляд – книга с разорванным корешком, в ней недоставало нескольких страниц посередине, словно кто-то в бешенстве выдрал их. И что-то дрогнуло, потому что для нее книги были редким сокровищем, чем-то таким, напоминающим один почти забытый и ужасно далекий мир… она двумя руками поднимает ее. На уцелевших страницах – какая-то бессмыслица. Цифры и буквы, значки, которые не складываются в текст. Это больше похоже на какие-то формулы, или учебник. Она закрыла обложку – пустую, тисненая кожа без названия и подсказок, и продолжила обходить круглое ложе. Опуская глаза, украдкой следила за ведьмой, но та словно вообще не заметила, что кто-то вошел. Охранники побоялись доложиться. Трусливые псы… ругательство из ужасно далекого времени здесь звучит очень неосмотрительно. – Госпожа? На полу что-то есть. Едва коснувшись носком туфли, Аканта осторожно отшагнула назад, и, поняв, что Изабо не ответит, посмотрела вниз. В темноте сразу не понять, что это, лишь опознав остатки силовой брони, можно додумать, что там, внутри, останки человека. Не человека, астартес. Словно неведомая сила, капризная и страшная, изорвала его так же, как отброшенную книгу – руки и ноги переломаны и вывернуты под неестественными углами, грудная клетка промята внутрь и из трещин керамита во все стороны выплеснулась даже уже не кровь, а перемолотые внутренности. Его смерть не была легкой. Голова осталась лежать, опираясь затылком в завитки пола. Оскаленный рот полон крови, короткие темные волосы слиплись от нее, но, кажется, она еще могла узнать знакомые черты. Книга с неуместным шлепком выпала из рук, вниз, в его кровь. Вздрогнув от звука, ведьма пошевелилась. – Если я обречена подохнуть, какой смысл оставлять жизнь всем вам? «Вас иногда сложно понимать… Я хотел сказать, пусть глаза тебя не обманывают. Я похож на человека, но…» Нет, Дазен. Ты и есть человек. Особенно сейчас, когда от тебя осталась только изломанная броня, и такое же тело. Короткий ёжик чёрных волос, широко распахнутый уцелевший глаз, покрытый сеткой полопавшихся сосудов, ещё не успевший помутнеть, безвольно открывшийся рот, из которого стекала кровь – перед смертью астартес откусил себе язык. Дазен. Аканта почувствовала, как по пальцам, которыми она когда-то держала его за руку, пробежала дрожь. Что-то происходило. Она впервые почувствовала это с Торчером, в больничной палате. Чувство выросло и окрепло на нижних палубах, было почти забыто во дворце, и только сейчас Аканта позволила себе отдаться ему полностью. Ведьма убивала Дазена. Мучительно, но быстро, рвала на куски. Изнутри. И сейчас, если будет хотя бы секунда на один-единственный прыжок: схватить за чёрные косы, добраться до горла, добавить к густой, слишком пахнущей металлом крови на теле ведьмы её собственную... то недолгое время, что останется жить, Аканта будет счастлива. – Кто это... госпожа? На полу... Аканта говорила коротко и подчёркнуто-ровно, из последних сил сдерживая незнакомое и самоубийственное чувство. Она не могла спутать Дазена ни с кем, и все же... пусть это будет ошибка. Пожалуйста, пусть Изабо найдёт правильный ответ и никому из них не придётся умирать. Ведьма пошевелилась. Поднялась, гибкая и тонкая, выпрямилась во весь рост – живая насмешка над Акантой с ее неуклюжими пропорциями, растрепанными волосами, над всем ее бессилием сделать что-либо. Посмотрела безразлично. Качнувшись, встала на ноги. Подошла. – Как забавно. Я приблизила его потому, что он показался мне похожим на лорда Керегона, а ты вся пылаешь из-за того, что приняла его за кого-то своего? Босая нога с пренебрежением толкнула мертвеца пальцами в скулу. Голова качнулась, завалилась набок. – Тарек Тоссеран, он был начальником охраны. Зачем он мне нужен, если у меня теперь есть Торчер? – Тарек... Тоссеран. Имя было чужим. Аканта не могла знать по именам всех, кто был с Торчером, но сейчас это имя оказалось заклинанием, разжимающим раскаленный обруч на голове, возвращающим сердце в привычный ритм. «За кого-то своего. Своего. Ты права, Изабо, они стали для меня своими. И я даже не заметила, как.» – Почему вы сказали, что обречены, госпожа? Это... из-за жреца? Убийство прямо у неё под дверью. На месте Изабо Аканта бы забилась под кровать и окружила бы себя охраной. Изабо боялась иначе... интересно, был ли в чем-то виновен несчастный Тоссеран? – Я могу чем-то помочь? Ярость схлынула так же быстро, как возникла, и сейчас в глазах Аканты читалось искреннее сострадание. Если бы кто-то наблюдал за ними, то сказал бы, что обе женщины были безумны. Она вздохнула. Потянулась – руками, пальцами, коснулась плеч, шеи, прижалась сзади, всем телом, пылающим, точно в горячке. Ее руки на горле и шепот у самого уха. – Я нестабильна, девочка. Я могу всех людей в этом шпиле превратить в фарш, если не смогу остановиться… и погибну сама, если разрыв реальности окажется слишком велик. Руки ушли назад, проскользили по одежде. Ведьма подняла странную книгу и, словно жалея ее, провела рукой по измятой странице, по пятнам крови, расползающимся от обреза. – Матео помогал мне, а без него ничего не выходит. – Нужно найти другого жреца? Я скажу Торчеру, он приведёт. Самого лучшего, если потребуется, госпожа. На сером платье остались влажные кровавые следы. Аканта бездумно завела руку назад, пытаясь коснуться ведьмы, хоть так давая понять, что та не одна, но Изабо уже отстранилась. Теперь её внимание, которое и раньше было сложно удерживать на чём-то одном, было поглощено новым предметом. – Он здесь, чтобы помогать вам до прибытия лорда Керегона. Новый взгляд на кровавое, уже начавшее остывать месиво на полу. Этот Тарек был похож на лорда Керегона... а тот на Дазена... неужели их странные генетические эксперименты затрагивали и внешность? – Я слышала много сплетен о... невозможном, о вас и лорде Керегоне, моя госпожа. Но если отбросить всю эту ложь, становится ясно, что он дорожит вами. Как правительницей и псайкером. Нужно просто дождаться его, леди. – Дурочка. Дело не в жрецах, а в самом Матео… – хриплый шепот отдалился – ведьма, кривясь от боли, прошла по острому резному полу и медленно опустилась на круглое ложе, отвернулась, ткнулась лбом в жесткое покрытие, – В этом мире не так много таких, как я, чтобы можно было легко заменить того, кто сумел понять и помочь мне с моей силой, девочка. Разумеется, я попробую. Я и без помощи твоих ублюдков переверну этот мир вверх дном, чтобы найти то, что мне поможет, но, мне кажется, все напрасно. Я все равно сдохну и сегодняшнее еще сильнее приблизило это… Она затихла, как затаивается раненое животное, но вдруг пошевелилась. Засмеялась. – Что, думаешь, дорожит? Кер? Дорожит мной? Ты его не знаешь… это смешно, даже если бы я смогла его соблазнить, – ведьма неожиданно посмотрела из-под волос, будто с интересом: – А ты? Смогла кого-нибудь? Думаешь, твой мальчик из Черного Легиона – хоть на немного твой? Аканта не раз слышала этот голос. Хриплое дыхание, рваные фразы. Пока Лиго только присматривался к ней, девушка проводила ночи на дежурстве в палатах, выслушивая жалобы умирающих, их бесконечные истории, пока те торопились передать хотя бы часть своей жизни чужому человеку и уберечь её от забвения. Иногда они выздоравливали. Чаще Аканта держала их за руку, пока не разжимались пальцы, а потом закрывала им глаза и фиксировала время смерти. Её первая работа не зря когда-то называлась «сестра милосердия». Аканта подошла к ложу, забралась на него и порывисто прижалась к ведьме, обнимая её, зарываясь носом в волосы, пытаясь укрыть от чего-то неведомого и успокоить. Пусть опасность и подстерегала Изабо не снаружи, а внутри. – Думаю, что да. Иначе он не оставил бы Торчера защищать вас. Я правда ничего не знаю, но хочу надеяться, моя госпожа. Женщина осторожно устроила голову ведьмы на своей руке, готовая в любой момент отдёрнуть её, скатиться с кровати, склоняясь в униженном поклоне. Но Аканта была почти уверена, что этого не понадобится. Не сейчас. – Астартес биологически не способны испытывать влечение, – она готова была говорить о чём угодно. Сейчас значение имел тон, мягкий, размеренный, как будто Аканта успокаивала испуганного младенца, а не самого могущественного псайкера на планете. – По крайней мере, так мне говорит опыт работы с ними. Я была влюблена... в одного, однажды. С ним не вышло. Она усмехнулась, вспомнив, как нервничала у двери кабинета Лигеаррана. Казалось, что это было вечность назад. Дыхание ведьмы стало чуть ровнее, и Аканта продолжила, едва ощутимо гладя и распутывая сбившиеся чёрные пряди. – Дазен... думаю, это невозможно. Разговоры и шоколадный торт интересовали его больше моего тела. Но мне приятно играть с этой мыслью, моя госпожа. Как будто я кому-то небезразлична. – Думаешь, мы все одиноки? – Изабо пошевелилась, вздохнула, вдыхая кровавый запах, стоящий в комнате, доверчиво прижалась лбом: – Я думаю, да. Им всем что-то нужно. От тебя, от меня... Она потянулась, положив ладонь поверх руки Аканты, словно сравнивала их, притянула ближе и, словно в задумчивости слегка прикусила подушечки пальцев, взяла губами. Это была игра, но страшная игра: похоть, выросшая из убийства, пагубный могильный цветок с пурпурными грозовыми лепестками. Ведьма не знает, что существует какое-то «нельзя». Зубы ведьмы сжались на её пальцах, и Аканта испуганно замерла. Она ожидала боли, подвоха, насмешки, но Изабо нежно играла с пальцами языком, и боль всё не приходила. Губы её госпожи были такими тёплыми... она решила поиграть со своей рыжей дикаркой, ничуть не заботясь о том, что сейчас творилось у Аканты в голове: о стыде, смущении, страхе – и удовольствии. – Госпожа... что вы делаете? Она не посмела убрать руку. То, что делала ведьма было страшно. Не время, не место. Но для Изабо всегда все существовало только здесь и сейчас, и теперь Аканта понимала, почему. Если бы ей пришлось носить в голове собственную смерть, она бы тоже пришла к этому. Рано или поздно. – Я не знаю о любви ничего. Меня забрали из дома слишком рано. Но я могу попытаться... может... что-то получится... Аканта краснела, запинаясь на каждом слове. Запах крови смущал её, но совсем не так, как мог бы. Это был рабочий запах, голос ведьмы и то, что она говорила, тоже напоминали о дежурстве в палате. То, что делала Изабо, было гораздо лучше, чем то, что ей уже довелось испытать в ночь праздника. – Чего вы хотите от меня, моя госпожа? Пальцы Аканты зарылись в волосы ведьмы глубже, перебирая их. Она обернулась – глаза в глаза, наравне и совсем близко. – Чего хочу? Тебя. Так близко, что страшно, потому что она оказалась с диким животным наедине, и нет ни решетки, ни стекла, ни даже этикета, который бы их разделял. Который бы останавливал и стерег. Слепой хаос, глядящий темными, почти черными глазами ведьмы, необузданные желания, Изабо делала все, что хотела, и кто бы здесь решился ей не позволить? Кто запретил бы ей ласкать губами подушечки пальцев и смотреть, смотреть, смотреть... она словно ждала чего-то, но, не дождавшись, убрала от себя пойманную руку своей рабыни и небрежно оттолкнула ее: – Впрочем, нет. Пошла вон. Приведи мне этого ублюдка-раптора. Хочу обсудить с ним и его ошибки. Аканта с коротким поклоном вылетела за дверь, едва не поскользнувшись на крови. Безумная, отчаявшаяся, ведьма могла, наигравшись, превратить её в такое же месиво раздавленной плоти, как и несчастного Тарека. А сейчас та же участь могла ждать Торчера. Больше всего ей хотелось броситься в храм. К убийственным шуточкам Флэя, в темноту, пахнущую зверем, металлом и смазки. Там были Дазен, Азго, Кельманри. Ненадёжная, но всё же защита от опасных капризов ведьмы. Но такое решение было бы глупым промедлением. У неё в комнате, надёжно спрятанная среди шёлка и кружева, лежала серая коробочка вокса. Кто-то из рабов Кельманри передал... может, тот, которого она видела при посадке. Аканта помнила только сальный взгляд на её теперь безукоризненную грудь и немытые светлые волосы. Он был больше заинтересован в её планах на вечер, чем в объяснении, как работает устройство, гораздо более сложное, чем простенькие одноканальные передатчики, которые были у них на барже. Сопровождавшие охранники – она теперь всегда будет так ходить, или только к ведьме?! – шли, по мнению Аканты, слишком медленно, и она сама едва сдерживалась, чтобы их не подгонять. Несколько минут не сделают погоды: Торчер не появится здесь из ниоткуда. Возможно, это время даст ведьме немного остыть. Таких припадков ярости у её госпожи ещё не случалось, но те, что были, не длились слишком уж долго... Добравшись, наконец, до комнаты, Аканта выгребла на пол ворох кружевного белья, нащупав вокс. Как сами астартес с ним справляются?! Неужели их реакция позволяет возиться с таким даже в условиях боя, где счёт не на секунды, а на доли секунд? Общий канал включить оказалось легко. Правда, на нём было удивительно тихо, только иногда проскальзывали какие-то странные помехи: цоканье, щёлканье, тихий свист. Для того, чтобы понять, как переключиться на личный канал командира, понадобилось несколько минут. – Торчер? Торчер, это Аканта, ответь, пожалуйста. Это очень важно… Ей пришлось позвать его по имени несколько раз. Когда отчаявшаяся женщина уже решила, что его вокс отключён и придётся-таки бежать в храм, коробочка в её руках ожила, произнеся знакомым безэмоциональным голосом единственное слово: – Что? – Слава Силам... – выдохнула она в сторону, чтобы раптор не услышал. – Ночью убили жреца ведьмы, Матео Валанса. Я осматривала тело. Сейчас Изабо в истерике, говорит, что она без него нестабильна. Я не понимаю, что это значит, но она грозится убить всех в Шпиле и умереть сама. Ей нужен такой же как Матео, и срочно. Она ждёт тебя, приходи скорее. Сказав всё самое важное, Аканта сделала короткий вдох, и продолжила уже тише. – Она только что убила какого-то астартес. Торчер... пожалуйста, будь осторожнее. Только отняв вокс от лица, женщина поняла, что раптор уже отключился. Она так и не узнала, слышал ли он последнюю фразу. Торчер и впрямь не дослушал – не хватило терпения на обилие ненужных слов; пока Аканта договаривала в пустоту, он уже сменил канал, сорвался с крыши храма, на которой спал, отдал короткую и малопереводимую на человеческий язык команду и рванул вверх практически по вертикали, цепляясь когтями за голую стену шпиля. Когда вокс ожил недовольным ворчанием, смесью стрекота и позывных, произнесенных словами, раптор уже заскочил через открытую террассу внутрь здания и размашистыми шагами направился к лифтам. Люди привычно шарахались в стороны, освобождая ему дорогу. Кто-то замешкался и получил по лицу – совсем легонько, тыльной стороной руки, но этого оказалось достаточно, чтобы отлететь на несколько шагов. Сопроводив свое появление раздраженным рыком, раптор отвернулся от них и щелкнул когтем по сенсору, не считалось, ткнул еще, подержал руку. Вопрос, кого могла убить истеричная девка, оставался открытым. Девять имен молчали, никак не отозвавшись. На связь попытался выйти Кельманри, тут не отозвался он сам, особо рассказать было пока что нечего. Медленная машина поднималась вверх и Торчер не мог думать ни о проблемах ведьмы, ни о том, что будет делать, его интересовал только вопрос «кто?». Однако это промедление пошло на пользу, он немного остыл и отказался от идеи немедленно разыскивать ведьму и труп сородича, чтобы самому увидеть масштаб проблемы. Вместо этого он выудил из списка канал, с которого его вызвала Аканта и попытался вызвать ее – напрасно. По-видимому, никто так и не удосужился научить ее пользоваться устройством. Плохо. К покоям ведьмы он приближался медленней и аккуратней, стараясь поменьше стучать металлическими лапами. Выходило скверно, но его появление все же стало неожиданностью для бледной и перепуганной женщины. – Кого она убила? – с порога поинтересовался раптор, услышал шаги и, обернувшись на охрану, даже не стал рычать, только в беззвучии приоткрыл пасть, показав двойной ряд заостренных зубов, переступил, посмотрел на Аканту: – Ну? – Тарека Тоссерана, – испуг занял у Аканты всего секунду. Невозможо было прочесть эмоции по железной пасти, искусственным глазам или ровному синтетическому голосу, но Аканта уже начинала понимать, что поза Торчера и скорость его движений значат намного больше, чем то, на что привыкли полагаться люди. Как и то, что он поторопил её с ответом, даже не дав открыть рот, переключившись на свою скорость реакции. – Я не знаю, кто это. – Ясно. Почти без паузы он бросил Кельманри, неосознанно обернувшись назад и вниз, в ту сторону, где оставался занятый ими храм: – Ведьма грохнула Тоссерана. Пойду, посмотрю, что от него осталось. И поднял взгляд на стоящую перед ним и прячущую глаза женщину: – Где она? Пошли. От мысли, что ей придётся возвращаться в пропахшее кровью логово ведьмы, похожее на оплетённую корнями пещеру, у Аканты закружилась голова. Но раптор не спрашивал, готова ли она идти. Это был приказ, и она почти бегом направилась по коридору, полагаясь не столько на свою память, сколько на чутьё, родившееся на нижних палубах. Взгляд почти не цеплялся за вазы, портьеры, выемки на лепнине, где прятались камеры, но Аканта всё равно видела их, идя по следу ведьмы как ищейка. Дважды они натыкались на патруль, и грозные доселе стражники вжимались в стены, чтобы Торчер не задел их и когтём. – Вот... здесь. Запыхавшаяся Аканта остановилась у двери – только сейчас в её памяти всплыло, как та на самом деле выглядела – и приложила ладонь к переговорному устройству. – Госпожа. Я привела Торчера. Когда дверь бесшумно открылась, запах перемолотой плоти накрыл Аканту тяжёлой волной и в голове у помутилось. Сделав последний глубокий вдох чистого воздуха, она шагнула в полумрак следом за раптором, подавив детское желание безотчётно взять его за руку. Торчеру понадобилось один раз обвести взглядом помещение, после чего он вошел, остановился около трупа и совершенно естественным движением наклонился, коснулся пальцами крови, слизнул, после чего поднял глаза на ведьму: – Ну и нахрена ты это сделала? Не смогла удержаться? Изабо оскалилась в ответ. Сгорбилась, сидя на своем широком ложе, словно собралась до последнего защищаться от взгляда или нет, не от взгляда, от слов. – Я и с тобой то же самое сделаю. Найди их. Найди, наконец, и убей! Почему вы ничего не делаете? – Я не обещал, что сделаю это. Я сказал – попробую, – раптор, казалось, не замечал нарастающей ярости и истеричности в тоне ведьмы, говорил нарочито спокойно и именно это раздражало ее все сильнее. – Я сказала – найди! За кровь, которую ты и твои ублюдки лили здесь, заплати хоть этим. Никчемные твари. В комнате ощутимо то ли повеяло прохладой, то ли от напряжения заискрил воздух. Торчер не дожидался того, к чему все шло. Он видел, как она это делает – неумело, опасно, выплескивая из себя злобу совершенно случайными вспышками силы. Это как если бы неловкая легкая женщина размахивала боевым молотом, даже саму себя рискуя покалечить неудобным оружием. Но он не ждал. Он просто подошел ближе и на ходу отстегнув перчатку, залепил ей пощечину, звонко и сильно, так, что Изабо только охнула, слетев на пол. Попыталась встать – он шагнул следом и ударил еще раз. Казалось, он ее убил, потому что ведьма так и осталась лежать на полу, но вдруг вздрогнули плечи – она плакала. – Успокоилась? – он встал над ней, глядя сверху вниз. – Они тебя сожрут. – Знаю… и пусть. Лучше так. – Я бы мог тебя усыпить. Хочешь? – Нет. Она повернула голову, на половине лица темно отпечатался след широкой ладони, но страха в ее глазах было мало. Во всяком случае – не перед Торчером. – Сделай с этим хоть что-нибудь, ты… Раптор присел, лязгнув лапами и так же глядя сверху вниз, вздохнул, с тихим шипением выпустив воздух через фильтры. – Могу их всех убить. Хочешь? – Ты дурак. – Это все, что я умею. Никто не вернет тебе Гродеву. Хочешь ее – возьми сама. – Убирайся. – Пальцем не шевельну, чтобы восстановить твою гегемонию. – Пошел вон! Фыркнув, раптор встал и двинулся к выходу, жестом показал Аканте следовать за ним. – Ты будешь гонять меня вверх-вниз из-за каждой истерики, которая у нее случается? – буркнул он, когда дверь закрылась за ними. «Только когда это заканчивается трупом кого-то, похожего на наших.» Но вслух Аканта сказала совсем другое: – Она приказала тебя привести. Мне бы не хотелось ослушаться её в таком состоянии. Женщина шла за ним, прочь от убежища ведьмы, чувствуя, как рядом с Торчером сердце восстанавливает обычный ритм. Ведьма сейчас ужасно напоминала её саму, с истерикой из-за Лиго. Торчер, умница, снова всё сделал как надо... – Что значит «нестабильна»? Она правда может сойти с ума и убить всех в шпиле? – Да, может, – Торчер хотел отмахнуться от вопроса, но покосился и начал объяснять: – Принято считать, что псайкеры – это волшебники из сказок, творят заказанные чудеса по мановению пальца. В норме все так и происходит. Но если псайкер не владеет своими силами по какой-то причине, последствия могут быть непредсказуемы, а конец один – прорыв варпа. Зрелище… поучительное. – Её может что-то стабилизировать? Седативные, снижением стресса, чем-то ещё? Пока найдётся новый Матео? «...и тот, кто его убил, иначе этот поиск будет бессмысленным». – Может. Болт в голову, – буркнул Торчер. – В Третьем Легионе почти не появлялось колдунов – знаешь, почему? Псайкер, если хочет долго жить, всю жизнь посвящает дисциплине и самоконтролю. Этой дуре не светит ни того, ни другого. Нет, я поговорю с Азго, как тут лучше… или нет. Азго тоже идиот. Они дошли и раптор резко остановился перед лифтом, вынудив Аканту сделать два шага назад. – Что, со мной пойдешь? Она уже почти кивнула, остановившись, как вкопанная, не поняв, сарказм это был или предложение. Но воспользоваться им Аканта всё-таки не решилась. – Нет. Я попробую узнать, что тут к чему. Если получится, кого мне искать? Тебя? Или Кельманри? – Хочешь этим заняться? – Торчер странно посмотрел; ему бы в голову не пришло поискать себе новых, обременительных занятий, но у смертных все ненормально. – Я тебе пришлю помощников, идет. Шагнув в лифт, он злобно фыркнул и посмотрел на список из трех имен, который перекрыл собой поле зрения, потом вызвал всех троих, кто посмел не отозваться, когда вожак зовет. Слишком много свободы. Когда над их головами нет надежной низко нависшей крыши, они теряют головы и воображают себя свободными. Опасное заблуждение. Здесь все несвободны.