Башня Иезавели

Она не знала, сколько прошло времени. Была уверена, что много. Темнота плыла разноцветными пятнами, кругами, линиями, сплетающимися в причудливую паутину. Мозг пытался дорисовать недостающее, выдумывая фантомный свет, то раздвигая стены до размеров зала, то превращая пространство вокруг в тесную коробку. Хруст того, на чём она лежала, напоминал снег – она ещё помнила, какой он: холодный, белый, ни на что не похожий, если мять в руках. Но снег не пах затхлостью, не колол щёку, заставляя дышать медленно и неглубоко, чтобы не раскашляться и не поднять облако пыли. Свет обрушился без предупреждения, без скрипа двери или звука шагов. Видимо, выключатель был снаружи. Она дёрнулась, резко села, прикрывая глаза, сразу двумя руками - они были стянуты за запястья жёсткой и узкой пластиковой лентой. – Вивьен. Голос был мужским. Это единственное, что она могла сказать сейчас о смазанном силуэте перед ней. Скрип стула... здесь был стул, старый, и он на него сел. – Я понимаю, что сейчас вы вряд ли способны связно говорить. Так что сейчас я расскажу вашу историю, а вы будете подтверждать или опровергать мои слова и поправлять там, где я неточен. Это понятно? Она подобрала ноги под себя и кивнула, так и не подняв голову. Спутанные светлые волосы отгораживали от света, давая глазам привыкнуть. – Вы были аристократкой, приближенной ко двору леди Изабель. Некоторое время – её поверенной. Верно? – Да, – Виви сама не узнала свой голос, охрипший от пыли, непослушный. – Затем вас сменила другая фаворитка, а новый покровитель вас не устроил. И вы не нашли ничего лучше... – в его голосе зазвучало то ли сочувствие, то ли сарказм, – чем выйти на нашего агента и предложить свои услуги. – Да. – Вы согласились рассказать нам о леди Изабель, о её системе выращивания клонов, о ближайшем окружении и о недавних событиях, произошедших в шпиле и вокруг него. И руководствовались вы только желанием личной мести и чувством самосохранения. – Да... – Вы уверены? – долгая пауза, слишком долгая. Тон его голоса как будто бы и не менялся, но Виви слишком хорошо научилась ловить отзвуки надвигающейся бури в том, что другие бы и не заметили. Он не верит ей. – Да, я уверена! – То есть то, что вас доставили не в особняк, где вас ждали деньги и новая личность, а сюда, и разговор мы ведём иначе – это просто ошибка? – Да, я просто хочу выбраться из этого всего! Сейчас Виви искренне, всей душой верила в то, что говорила. Она просто хотела выбраться. Никакая награда Кельманри не могла возместить ей то, что происходило сейчас, пощёчину, разбившую ей губы, слова, которыми её называли, натянутый на голову капюшон рабочей куртки, в которой её вели какими-то кривыми узкими грохочущими улицами, воняющими гнилью, дешёвой жирной едой и немытыми телами. Она поняла, что наконец может видеть: свои руки, неестественно-бледные от пережавшей их стяжки. Рокритовый пол со следами, как будто по нему таскали тяжёлую мебель или ящики. Серый полуразмотанный рулон утеплителя, на котором она сидела. Рукава своего платья: один разорван. Когда-то оно было синим. – Боюсь, выбраться тебе уже не получится, – сейчас он действительно сожалел. Или притворялся настолько искусно, как... Как Кельманри. Лжец, холодный, безжалостный. Сейчас, возможно, ещё и безумный. Догадка настолько поразила Вивьен, что смысл следующей фразы она поняла не сразу. – Сейчас ты расскажешь мне всё. И нам обоим будет лучше, если ты сделаешь это побыстрее. – Кто тебя сюда отправил? Спрашивающий злится, или только играет злость; в нем остро ощущается фальшь, а в происходящем – нечто нереальное. Или обман всех чувств, самообман на фоне совершенно немыслимой до сегодняшнего дня ситуации. – Никто, – соврала Виви, опустила голову – все равно не увидеть лица. Под коленями крошки мусора; больно. – Я не знала, куда мне идти. – Кто командует в шпиле? – Лорей… – Почему? С неожиданной холодной трезвостью она поняла, что ее проверяют. Дурацкая надежда, что если говорить правду, то… полуправду. Они не могут знать про ее разговор с Кельманри. Они не слышали его обещаний. – У Изабель психический срыв, ее дар нестабилен после гибели жреца. – Ты лжешь, я сам ее видел вчера в прямом эфире. – Это клон… – Хорошо. Кто командует в шпиле? – Лорей! – Мразями-астартес он тоже командует? – Нет… я не знаю, как они договорились. – Кто тебя сюда отправил? – Никто. Ему не нравились ответы. С нарастающим ужасом она понимала, что не сможет рассказать ничего полезного, потому что ничего не знает. Что связывало старого советника Изабель и тварей, присланных лордом, и как они сговорились, и кто на самом деле теперь правит Гродевой… Лорей? Кельманри? Тот второй, кого она видела на празднике и тогда, в самом начале? Виви отчего-то боялась его имени, уродливого, как и он сам… может, он? А если солгать, что… Удар по лицу бросил ее на пол. Щека вспыхнула от хлесткой боли; не совсем понимая, что происходит, она возилась, пыталась упереться в пол связанными руками и встать, но ее снова ударили. Стало нечем дышать. Инстинктивно скрутившись в клубок, Виви валялась на полу, хрипло вскрикивая под ударами ног. Уже не до гордости, это уже не игра, в которой можно вытерпеть и сохранить лицо, нельзя терпеть, когда тупой носок ботинка месит внутренности, когда следующий удар попадает в грудь, когда подошва сдавливает горло. Он пододвинул на место стул, снова сел. Тот, для кого происходящее обыденность и необходимость, а для нее – нечто, что раньше лежало далеко за пределами привычного мира. Теперь весь ее мир – боль и, что еще хуже, страх. Она слишком хорошо понимала, что может не выдержать, что может просто умереть здесь, на этом полу и ее выволокут отсюда за эту стяжку на руках. – Хватит скулить. Голос равнодушный и холодный. Вивьен старательно отделяла всхлипы от дыхания, сжалась на полу, боясь пошевелиться. – Кто тебя сюда отправил? – Кельманри… – Понятно. Это он у них решает, что делать? – Я не знаю, может быть. Я говорила только с ним и он сказал, что теперь все теперь в его руках и что он будет уничтожать сопротивление. – Что он собирается делать? – Я не знаю, он хотел следить за мной, но я боялась… я дала знак, что не нужно… Он мне ничего не сказал. Она сделала глупость и теперь умрет. Она так боялась, что отказалась от слежки и это была глупость, и все было глупостью. Он не станет ее спасать, и никто не станет. Она осталась одна, и этот человек сделает все, что захочет… неизвестно, что именно, но точно не оставит в живых. Она и ему не нужна живой. Что-то произошло. Он не пошевелился, ничего не сказал, но Вивьен почувствовала, как будто висевшее в воздухе напряжение разом оборвалось. Это было похоже на то, что делал с ней Матео: она всегда знала, когда его интерес сменялся равнодушием. Привыкшая угадывать настроение хозяина безо всяких признаков, женщина поняла: это всё. Он подошёл, перевернул её носком ботинка на спину. Бёдра коснулись чего-то мокрого, тёплого. Под щекой тоже было тепло. На этот раз кровь ей не почудилась, её было много, и текла она не из разбитых губ. Вивьен повернулась и подняла взгляд, впервые увидев своего мучителя. Свет лампы на потолке охватывал светлые, почти белые волосы ореолом, похожим на нимб святого в храме. Он был немолодым, старше Матео, совсем другим – сухие черты лица, строгие серые глаза, гладко выбритый подбородок. А ещё в его взгляде не было вожделения, ненависти, ничего. Мужчина смотрел на неё с профессиональным сожалением врача, сообщающего пациенту плохую новость. – Ещё что-то? Вивьен попыталась – попросить не убивать её, пообещать что угодно, вернуться в шпиль и наболтать Кельманри то, что они ей скажут, но вместо слов изо рта с кашлем выплеснулась новая порция крови. Не дождавшись, он поднял с пола что-то, резко поднял женщину за волосы и натянул на голову пахнущий плесенью мешок. Она услышала шорох одежды, какой-то металлический щелчок... – Повторите. Сколько?! Готовьте транспорт, мы убираемся отсюда. Это был не пистолет. Мучитель щёлкнул воксом. Что-то случилось. Они уходят... уходят? Может, они оставят её здесь?! Вивьен неловко перекатилась на живот, попыталась подняться на колени, но боль в спине, совсем не такая, как от плети жреца, поднялась изнутри, затапливая её сознание и она завалилась на бок, судорожно и прерывисто дыша. Остаться с мешком на голове и связанными руками в таком месте значило стать добычей крыс или просто медленно умереть от голода, но сейчас для Вивьен это казалось самым замечательным подарком от Великих Сил. Мужчина вышел из комнаты, почти выбежал, и дверь шаркнула вбок, но не вернулась обратно... …Свист, щелчки, свист. Похоже на щебет животных, бессмысленный, незамолкающий. Кто-то смеется в вокс и этот смех тоже странный звук. Да, странный. Когда-то был именно странным. Глаза под шлемом прикрыты – он слушал, и звуки рисовали ему улицу далеко вперед и назад, очертания стен, и то, что под стенами, звуки присутствия, осязаемые и неосязаемые, доступные только для чутья истинного охотника. Он выглядел животным. На голове торчали огромные, непропорциональные уши, из-за которых на шлеме было вырезано две тонких щели, и дополнительные улавливающие мембраны, и сам шлем, вытянутый в узкую морду из-за напичкавшей его электроники. Горбясь, он прошел вперед – тень среди теней, и, чтобы идти, ему понадобилось опираться всеми четырьмя лапами, и выворачивать руки, чтобы наступать на костяшки пальцев, сберегая непропорциональные длинные когти. – Время, – Кельманри отшагнул от стены и пошел сзади. Лекс с раздражением дернул ухом. Только что он сверился и на сорок секунд отложил начало операции. Сорока секунд должно хватить, чтобы внушить этому ничтожеству, что он здесь никем не командует. Удивленный задержкой, тот повернул голову, в упор рассматривая раптора, остановился. Прекрасно все понимает, но прикидывается, что нет, изображает свое вежливое недоумение, как будто играет с людишками и среди людишек в их игры, в их дипломатию. Лекс задал себе вопрос, в какой момент все так стало, когда этот чужак стал таким влиятельным, что ему дозволено здесь и сейчас находиться рядом, и что-то говорить без разрешения. И ответом была только собственная медлительная, ленивая злоба. Та, с которой не квитаются за обиды и которая не ведет в бой. С этим просто живут. Остановившись, он присел на задних лапах, приподнялся и резко взмахнул широко расставленными когтями. Благословен будь варп, благословляющий нас. Грязно-розовая вспышка, пурпурно-алая утроба. Провал и вознесение. Лекс вывернулся всем телом, приземляясь – чуть-чуть не попал, его выбросило между этажами и часть пола провалилась вниз, когда выплеск варпа пожрал материю. Он спрыгнул на вывалившиеся блоки, среди пыли и сыплющихся вниз кусков отделки, вскинул голову, ловя эхо, перестроившимся зрением оглядывая черно-зеленые коридоры. Человек! Под передними лапами разъехались обломки, когда он с места ринулся вперед. Фигура мужчины впереди тоже сдвинулась, но медленнее, раздражающе мельтеша, пытаясь закрыть дверь, не успел, побежал. Лекс приподнялся и в последний момент проскочил по стене, чтобы пройти в дверной проем боком, настигнуть убегающего, двумя пальцами схватить его за шею и вернуть обратно, туда, откуда он вышел. Они такие жалкие. И хрупкие. Пришлось потратить секунду, чтобы увидеть, что не сломал хребет и учуять, что там, дальше, еще один. Какой-то седой, наверное, старик, встал в проеме, застыл, как будто знал, что так охотник будет хуже видеть. Но поздно, и бесполезно, потому что Лекс слышал даже его сердце, колотящееся в ужасе, выдающее в нем добычу. Мясо. Раптор снял с бедра болтер – оружие переделано, нет спусковой скобы, рукоять шире, над ней эмалью выложено гневное Око. Там еще какой-то шум, выдающий присутствие. На полу. Выстрел и почти одновременно в проем полетело что-то длинное, но игрушечно маленькое для его лапы. Неудобно с этим. Проклятые мелкие людишки. Он отключил визор и приподнял звукозащитные фильтры, но по ушам все равно дало. Как будто в голове что-то хлопнуло, оставив звон и мгновенную потерю равновесия. Чтобы оправиться, ему хватило секунды. Гранат еще много, внизу союзники прорываются во входы, а наверху еще восемь этажей, если верить планам. Маленькая вещица на полу привлекла его внимание. Разворачиваясь, Лекс подобрал вокс-передатчик и, зайдя на последний использованный канал, испустил дикий охотничий вопль. Снизу кто-то отозвался ему, потом еще и еще. Эхо метнулось по стенам. Теперь Кельманри знал их. Списки имен, перечень крысиных лазов, где они прятались. Знал даже их хозяев, но нарочно оттягивал момент, когда заявится в дом семьи Магерти, разжиревших ленивых выродков, возжаждавших еще власти. Обезумевших в своем властолюбии настолько, что они рискнули идти наперекор воле Легиона. Гродеву захлестнул хаос и страх, еще больше и страшнее чем тот, который они узнали во время охоты рапторов. Что могут знать животные об истинном терроре? Они умеют убивать и запугивать, могут вызвать ужас, но не способны породить страх, который как отрава, проникает в каждую щель. Они привыкли охотиться среди трущоб, оставляя за собой изрезанные тела и замученных насмерть, прибитых к стенам и крышам. Теперь все иначе. Из всех восьми тюрем по его приказу выкинули всех преступников, всю человечью шваль, что обреталась там и тесные клети под завязку забили мятежниками. Жалобщики и защитники этих несчастных с утра до ночи униженно топтались у подножия Сфиро Реджис – он запретил их принимать. Те, кто еще вчера пил дорогое вино и с презрением смотрел на астартес, теперь выл, запертый в духоте и вони. Каждый раскаивался в своем бунте. И все это сделал он один. Кельманри перестал пропускать новости; перестал задерживаться в опустевшем храме; почти перестал спать. Он чудовищно устал и все же происходящее вызывало ранее нераспробованное чувство – самодовольство, прямое и наглядное подтверждение его методов. Не отдавая себе отчета, он старался так, словно и вправду верил, что дальше править здесь только ему. Не стоило сбрасывать со счетов угрозу старого ублюдка, Торчер не любил чего-то лишаться, но теперь может наступить тот случай, когда его мнением могут просто пренебречь. Под визг двигателей тандерберда Кельманри почти дремал. У лорда был свой транспорт на Гродеве, но он из упрямства гонял птицу. Свои жалкие домишки смертные отстроят и починят после отметин от когтей, способных удержать катер на броне вражеского корабля, дело было не в них. И даже не в необычайно молчаливых пилотах, не смеющих даже смотреть на своего нового господина, а в том, что это была игрушка Торчера. Кельманри не прикасался к управлению, он пытался спать те немногие минуты, которые выдавались свободными; позади, в салоне угрюмо молчал Лекс и его звено. Рапторы, готовые отправиться на охоту – крайне шумные твари, но сейчас позади висела тишина, в каналах тишина. Несговорчивый варповый коготь трижды пожалел о своем согласии помогать. Он безнадежно опоздал уйти на попятный и теперь чувствовал себя вещью, отобранной и безгласой, такой же, как уносивший их катер. Он все не мог определить для себя – это оскорбительно или напротив, полезно, то, что им показывал Кельманри, как еще можно подчинять себе огромный город. То, чего они раньше не умели и не могли. Над чем насмехались. Далеко внизу, перед высотным зданием – толпа, ее удерживали на месте солдаты, выставленные заграждения и броневики. Обойдя улицу по дуге, катер ушел на соседнюю площадь. Кельманри проснулся от толчка и, никуда не спеша, поднялся и пошел к выходу; светлый квадрат перекрыла широкая туша – Лекс выбрался предпоследним, обернулся, подождал. Присвист и щелчок. Чтобы издать подобный звук, Келу понадобилось бы цокнуть языком, но эти твари умели делать это горлом, совсем как драгоценные певчие птицы, которых в садах держат богачи. В нормальном мире, где каждый выполняет свою работу хорошо и подданные не поднимают голов в неоправданной дерзости, варповым когтям тоже нашлось бы место только в клетках. Там бы они занятно щебетали, ублажая слух хозяев. – Не нужно, – вслух ответил он, направившись туда, где войска Изабель осаждали представительство семьи Магерти – через площадь и переулок. Вот так легко Кельманри отнял у рапторов их охоту – единственной фразой. Все на своих местах: чудовища на цепи, люди за работой. И те, и другие присмирели за последние дни. Он не успел приблизиться, как к ним уже подбежали, униженно кланяясь и спеша отчитаться. С десяток полицейских чиновников наперебой лебезили, утверждая, что готовы начать штурм; Кельманри слушал, кривя губы под шлемом. Вряд ли они ждали только его, он даже не сообщал, что прилетит. Значит, не готовы и просто завалят коридоры трупами… и пусть так. – Начинайте. Громада многоэтажного здания, белый восьмигранник с вертикальными полосами, выплывал из-за длинного зеркального корпуса. Наверху уже что-то горело и копоть уродовала белые фасады. Кельманри поднял голову, рассматривая цель, но знал, что сегодня никто из них никуда не побежит. Часть звеньев занята охотой в другом конце города, потому что их тоже следовало награждать, а Лекс сидит рядом как послушная псина и ждет приказов, настолько он уже приручен. Сверху раздались крики, полетели выбитые стекла. Смертные в панике отбежали назад, но астартес так и остались стоять перед убийственным дождем осколков. Один из этих осколков, кажется, все же долетел до него – Кельманри почувствовал, как что-то ударило по шее, недовольно отстранился, запоздало чувствуя, что это не было стеклом. Второй выстрел он почувствовал куда сильнее, подавившись кровью, что мгновенно схватывалась на воздухе в корку. Потом отупевший от усталости мозг догнала и боль, и звон в ушах, и подкашивающая обморочная слабость. Кто-то сбил его на землю, встал, поставив лапу на грудь и горбясь, чтобы выступом наплечника закрыть голову – из-за точек перед глазами уже не понять, это Ви или Лекс. Кельманри попытался вывернуться, раздражаясь от такого способа убрать его с линии огня, но не смог, горячая влага заливала горло и шею под броней, и ее было черезчур много. Рапторы засвистели в вокс, крутя уродливыми головами, тяжесть с нагрудника сдвинулась и ушла. Кто-то подошел ближе, еще один, кого не смущала стрельба; кто-то склонился над ним и в глаза глянул массивный череп астартес. – Хватит валяться, уж твое время я бы точно не пропустил, – Азго встал над ним, безо всякого уважения толкнул ногой, но Кельманри почувствовал, что, наконец, отключается. Темнота пахла кровью. – Аканта. Вокс превращал и без того незнакомый голос в металлический безликий скрежет. Ему пришлось повторить имя, прежде, чем женщина резко села на кровати, стряхивая остатки сна. – Я здесь. Кто это? – она едва сдержалась, чтобы не зевнуть: сознание уже включилось, а тело, после ночного бдения у дверей госпожи, которой становилось всё хуже, отказывалось верить, что ему нужно снова работать. – В храм. Бегом. У нас раненый, – кто бы это ни был, вопрос он проигнорировал. Впрочем, самой Аканте тоже резко стало не до вопросов. – Раненый?! Кто... я буду через полчаса. Быстрее не добегу. Стабилизируйте его… вы ведь сможете? Фразы стали короткими и чёткими, почти как у самих рапторов. Она надевала уже полузабытое состояние так же быстро, как когда-то хирургический костюм. Мысль о широко раскрытых и уже мутнеющих глазах Дазена мелькнула и исчезла, оставив только чувство ложного спокойствия, вернее – отложенной до конца операции паники. В воксе перед отключением раздался короткий щелчок, не механический – говоривший был настолько занят чем-то своим, что забыл, что говорит с человеком. Аканта уже слышала этот звук на общем канале и догадывалась, что он значил что-то вроде «понял», или «хорошо». По крайней мере, они действительно что-то приготовят... хотя какая может быть операционная в месте, где самый сведущий в медицине использует свои знания для перегонки трупов в наркотики? Ничего, похожего на форму из апотекариона, в шкафу не было. Аканта выбрала плотную блузку, штаны, перчатки из молочного шёлка – больше для того, чтобы заправить в них мешающие рукава. Побросала всё в сумку, выгребла из ящика бутылку какого-то подаренного алкоголя, крепкого и пахнущего смолой. Больше ничего полезного в комнате не нашлось. Когда, взъерошенная и мокрая, она влетела в храм, даже по запаху было понятно, что рапторы вышли на охоту. Остро пахло металлом и кровью: свежей и уже начавшей разлагаться. Дым, горючее, грязь... для жительницы баржи даже грязь имела свой запах: грибной, землистый. - Где раненый? - Она даже не стала размениваться на «господин», когда из тьмы перед ней соткались два перевёрнутых алых глаза: кто-то, видимо, на дежурстве на арке за дверью, свесился вниз головой. Раптор, как всегда, не ответил. Но через несколько секунд рядом с первой парой глаз появилась вторая: этот был больше похож на человека и стоял ногами на полу. Кивнул в сторону: пошли. - Броню можно было снять, срезать? Инструменты есть? Какое ранение? - Всю недолгую дорогу Аканта донимала астартес вопросами, и тот послушно отвечал, нехотя, но признавая её право на это. Женщина намеренно не спрашивала имя. Дазен, Торчер, даже Азго с его руками или Флэй с дурацкими шуточками были своими. Своих сложнее оперировать. Лучше не знать.