Башня Иезавели

Он лежал на решетке, уложенной на два резных деревянных стола. Над раненым свешивалась гирлянда ламп, грубо перехваченная стяжкой в гроздь. У изголовья импровизированного стола стоял астартес, склонив маску-череп над тускло блестящими хирургическими инструментами, как гротескное изображение смерти, пришедшей за своей добычей. – Жить будет, – сообщил Азго, поднимая голову на Аканту. – Но поработать тебе придётся, девочка. Хирург подошла, наконец-то вглядевшись в лицо. Тёмные волосы Кельманри свешивались с края стола: сейчас спутанные и влажные от пота. Руки астартес были грубо перехвачены за запястья цепью, продетой через дыры в столешнице, пробитые, скорее всего, только что. – Под чем он? – Аканта кивнула на капельницу, тянущуюся под ключицу, в левый порт в чёрном панцире. Правый держался на лоскуте мышц, самого панциря и обломке кости. Ранение было смертельным... было бы для любого, кроме них. – Взял кое-что у Торчера. Он может дёргаться, но проблем не будет. Я почистил его, пока ты шла, – Азго кивнул на груду окровавленных тряпок, валяющихся на полу. Аканта сглотнула. Она никогда не работала с такими ранениями до Торчера. И уж точно никогда – без анестезиолога, без сестры, без нормального света и операционной. В конце концов, без Лиго, который всегда был рядом, чтобы подстраховать, если хирург ходила по грани своей компетенции. – Что с ним? – результатов предоперационного исследования у неё тоже не было. – Одно сквозное, вторую пулю придётся поискать. Делала такое раньше? – череп оставался бесстрастным, но Аканта была почти уверена, что Азго улыбнулся. Даже сейчас. Его забавляла её растерянность. Хорошо ему: уверен, что Кельманри выживет. А вот сама она в этом сильно сомневалась... – Нет, – отрезала, отворачиваясь. – Я переоденусь. Поправь свет вот сюда. Три минуты и начинаем. Ни раздевалки, ни душевой здесь, конечно, не было. Аканта бросила сумку на какой-то ящик, привычно стаскивая с себя всё до белья и наливая на тряпку алкоголь. Сейчас ей было плевать, смотрит Азго или нет. – Как это произошло? – спросила, просто чтобы хоть как-то заглушить свою неуверенность. – Как? Кто-то прицелился и выстрелил, ничего нового, – проговорил Азго; его словно что-то разозлило, но он старался держать раздражение при себе. Шлем-череп позволял ему не бояться света, подстраивая лампы под нужный угол и воин возился с проводом. – Если тебе интересно, почему так произошло, то могу предположить, причина в том, что мальчик вообразил себя лордом Гродевы. Аканта замерла с одним незаправленным в перчатку рукавом. Возомнил себя лордом Гродевы? После... чего?! Непонятные фрагменты событий: обострение конфликта в новостях, услышанные под дверью у ведьмы фразы её советника, постоянные сплетни о Кельманри в шпиле, как будто он там и ночевал, наконец, сложились в единую картину. Так значит, Торчер поручил ему выпутываться из ситуации с ведьмой, а Кел воспринял задачу очень... творчески. И, похоже, успел здорово достать своих товарищей. Как будто и не собирался с ними дальше работать. А, может, и не собирался? – Ого... лордом Гродевы, не меньше? Он что, хочет окончательно поселиться в покоях лорда Керегона? – улыбнулась Аканта, быстро находя нужный тон. Она боится, она до дрожи боится что-то сделать не так, хоть на столе и мерзавец Кельманри, это – её работа. А сейчас нужно было не только работать как никогда чётко, а ещё и развлекать Азго. Потому что каждое слово, которое он сейчас скажет, может стать её собственным пропуском к чему-то большему, чем жизнь игрушки Изабель. – Начинаем. – Начинаешь, – поправил Азго, положив ладонь на голое плечо Кельманри, по-видимому, слабо соображавшего, что происходит. – Понятия не имею, как вы это делаете. «Я тоже понятия не имею». Аканта посмотрела на инструменты, откуда-то добытые рапторами – уж не из музея ли? Скорее всего, их собственные умения в обработке ран заканчивались на починке встроенных в броню систем и заталкивании в рану чего-нибудь, чтобы дойти до Лиго. А теперь единственным достоинством их барахла было то, что оно оказалось по руке самой Аканте, а не Азго. Она кивнула на бутылку алкоголя, нахмурилась, когда астартес не отреагировал, запоздало поняла, что из-под самодельной маски из шарфа выражения её лица не видно. – Протри их, пожалуйста. Они выглядят как будто старше самого Кельманри. Это было неправдой. Ржавыми инструменты не были точно. Но когда в твоём распоряжении несколько пинцетов, ножниц и что-то, похожее на инструмент техников, только с длинным вороньим клювом. – Обойдётся, – отрезал Азго уже гораздо жёстче, и она поняла, что идёт не туда. Придётся справляться самой за себя и всю несуществующую команду. Азго не шевельнулся, даже не обернулся на нее, обходящую стол, чтобы заняться инструментами. Чтобы следить взглядом, в шлеме ему не обязательно было поворачивать голову, и ощущение взгляда оставалось. – Азго, я боюсь не справиться одна. Я не Лиго. И не ты. Помоги мне, пожалуйста. Так унижаться в операционной, перед тем, кто даже свет нормально выставить не может без подсказки, было противоестественно. Но Аканте нужны были его руки. Любой ценой. Как и готовность говорить. – Хорошо. Я понял, – звучало не очень похоже на смирение, но лучшего, она знала, от высокомерного Повелителя Ночи не дождется. – Он что, серьёзно намерен стать регентом ведьмы? – Аканта посмотрела на входное отверстие первого, несквозного ранения. Впереди было часа четыре. Очень тяжёлые четыре часа для них с Кельманри. – Он может. – Я видела, как они с Торчером дрались. Жуткое было зрелище... он таки решил оставить Кельманри на планете? – Это была не драка, – в голосе как будто послышалась досада, или нежелание обсуждать подобное. Руки Аканты действовали отдельно от рассудка, так старательно не допускающего мысли, что Кельманри все чувствует: вот резко подскочил пульс, став рваным – второе сердце заработало на пределе – стиснулись зубы, с тихим стоном повернулась набок голова. Чувствуя сопротивление, Азго склонился ниже, присел и, почти убирая ладонь, приблизил череп-маску к застывшему лицу. Два прищелкивания и протяжный свист, сменяющий тон – как будто одно простое слово, но именно оно смогло пробиться через боль, воин замер, вытянувшись. – Кел сам так решил. Ему наперекор. Его слова едва не стоили Аканте спасительного сосредоточения. – Пока Торчер не способен ему возразить? Плотный шёлк перчатки начал понемногу промокать от крови, неестественно быстро застывающей сгустками прямо на её пальцах. Длинный зажим погружался в тело Кельманри всё глубже, а хирург всё ещё не могла нащупать ничего, кроме мелких осколков кости, таких же, как полдесятка уже разложенных на чистой тряпке рядом с плечом астартес. Аканта замолчала, прикусив губу от сосредоточения. Хоть бы они стреляли в него обычной пулей, а не какой-нибудь дрянью, про которую ей когда-то рассказывал Лиго, остающуюся в человеке навсегда, или просто превращающей часть тела в фарш, покрытый мнимо-нетронутой кожей и мышцами... Зажим упёрся во что-то. Она привычно посмотрела влево, но там не было большого монитора, и эндоскопа, который мог бы на него что-то выводить, тоже не было. - Кельманри. Если ты меня слышишь. Сейчас может быть очень, очень больно. Но если ты дёрнешься, я могу упустить пулю, она останется в тебе и нам придётся повторить. Пожалуйста, помоги мне тебе помочь. Женщина говорила мягко, монотонно и плавно, так же, как сейчас обнимала губками зажима свою находку. «Господи Отец Нургл, пожалуйста, пусть это будет не кость, пусть у нас с Келом получится с первого раза, пожалуйста...» Он не закричал. Зашипел, страшно, напрягшись всем телом, так, что кровь, казалось, надёжно свернувшаяся, снова начала сочиться через корку. Голова астартес снова безвольно упала на стол только тогда, когда рядом легло что-то бесформенное, тускло блестящее из-под тёмно-красного. – Это просто пуля, – Азго вряд ли было интересно, но Аканте нужно было говорить сейчас. – Ему повезло, что они не умеют на вас охотиться. Сейчас я вычищу то, что уже не заживёт и постараюсь собрать ему ключицу и остальное. Пластин для остеосинтеза и колонии остеобластов под рукой у нас нет, так что будет проволока и благословение Отца Нургла... и у нас есть что-то ещё ему доколоть? Это же будет больно. И долго. Работа впереди была гораздо более сложная для неё и Кельманри. Но это была хотя бы та работа, в которой Аканта была уверена. Больше никаких пуль в зажимах. – У нас запас прочности куда больше, чем тебе кажется, девочка, – Азго переместил руку – на плече Кела остались глубокие отметины от тупых когтей перчатки, спустя несколько секунд он добавил с неохотой: – Это… эта вещь ядовита для нас. Для тех, кто не благословлен. – Как только Торчер проснётся, у Кельманри будут проблемы гораздо хуже отравления. Аканта скосилась пониже, где по животу астартес, вниз, почти до паха, тянулись неровные, ещё розовые шрамы, ровно по числу когтей на лапе Торчера. – Он его не тронет, как всегда, – Азго замолчал, как будто задумался, протянул неопределенно: – Мне кажется, не тронет, даже если этот мальчишка всерьез захочет себе трон… – Я не понимаю, как он собирается это провернуть. И... что вы будете сами делать по этому поводу, когда Маркус придёт в себя? – То же, что обычно – выполнять приказы. А я постараюсь, чтобы это случилось как можно раньше, – буркнул Азго, как будто снова чем-то задетый. Аканта действовала уже спокойнее, собирая кровавую мозаику из смещённых отломков. Без знакомых инструментов работать было как без половины пальцев на руках, но мало-помалу, понимала, что главное осталось при ней. Она сама, её знания, опыт, даже вдохновение – вот что оказалось самым важным. Это открытие, неожиданное и неуместное, заставило замереть, прислушиваясь к себе так же внимательно, как до этого она следила за состоянием Кельманри. Раньше Аканта никогда не испытывала эмоций в операционной. Страх, нервозность, раздражение, довольная усталость – конечно, это было знакомо. Но сейчас она смотрела на распростёртого перед ней воина почти с нежностью: Кельманри был её моделью и холстом, возможностью доказать – в первую очередь себе – на что она способна. Фрагменты кости возвращались на места, в петли из белой хирургической проволоки. Если астартес не будет слишком торопиться, всё срастётся отлично. – Я... думала об этом, – увлечённая собой, Аканта едва не сказала «я говорила об этом с Дазеном». - Их мнимая вражда иногда выглядит как совсем другое. Что-то более близкое. – Ты не понимаешь, – рассматривая ее работу, Азго говорил отстраненно и холодно. – Он не убьет ни его, ни меня, ни твоего Дазена. Потому что мы недостойны такого внимания. Он оставил Лекса, по всем правилам он должен был его убить, но показал, что и варповый коготь – недостоин… Не представляет угрозы для сраного избранного. – Дазен не мой. Он сам по себе. Скорее уж я его, – резче чем следовало, поправила Аканта. Это снова опасно давало Азго возможность перевести разговор, но рабыня слишком боялась запятнать и без того невысокий авторитет молодого воина. – И я действительно не понимаю. Кельманри очень плохо здесь. Он... не знаю. Мне кажется, он не похож на других, и я не про внешность. Он думает как-то иначе. И реагирует иначе. Я боюсь за него. Она взяла с подноса иглу. До окончания было ещё очень далеко, но Аканта уже знала как уложит и выгладит кожу так, чтобы этот шрам не бросался в глаза. – Да, другой. Оба они выродки. – В чём? С Торчером... я понимаю. Но Кельманри ведь не благословлен? Он ближе к людям, чем другие. Он даже жить сейчас предпочитает в шпиле. Азго как будто вздохнул. – У нас есть определенные традиции… или нет, образ мыслей, который объединяет наше братство. А они оба ведут себя… несколько провокационно. И если вожаку это позволительно, то этот сильно испытывает судьбу. Если бы мы не знали, что он раздражает старших только по своей дурости, он бы долго не протянул у нас. – А из него бы вышел хороший правитель, мне кажется. С точки зрения людей. Аканта снова замолчала, сосредоточившись на работе. Она сама не заметила, как начала терять интерес к разговору, такому важному поначалу. Сейчас все её мысли занимал Кельманри... что если ему удастся? А если ей удастся договориться с ним? Жизнь в шпиле была своеобразной, но во всех её проявлениях, куда лучше, чем на барже. После огнестрельного тканей уцелело недостаточно, где-то сшивать было просто нечего: целые куски были превращены в бесполезную кровавую кашу, которую приходилось иссекать и заполнять ею второй поднос, который кто-то догадался принести. Но понемногу хирург поднималась к поверхности, схватывая непривычными нитками мышцы, осторожно собирая гибкий, похожий на плёнку, материал вокруг вырванного порта. Она знала, что чёрный панцирь только напоминает неорганику. Скоро он срастётся сам, протянет новые нейронные пучки в регенерирующую ткань, обволакивая основные мышцы. А до того, даже если Кельманри и сможет двигать рукой, ничего не сломав себе заново, ему придётся как-то договариваться со своей бронёй. Наконец, чёрный панцирь был уложен на место. Кожа пострадала так, что не имеющим медицинского опыта было бы тяжело на это даже смотреть. Но Аканта, шов за швом, собирала её, действуя едва ли не медленней, чем с извлечением пули. Незнакомыми нитками, слишком грубой иглой, но она шила Кельманри так, как шила бы мордашку Аэты, если бы ей пришлось оперировать маленькую подругу. Хватит с него отметин, напоминаний о его позоре. – Всё. Буди его. Аканта бросила бурые от крови перчатки к остальным инструментам и просто стекла на пол, прикладываясь виском к резной ножке стола. Она смертельно устала. – Я не сплю, – шепот был едва слышен и почти неузнаваем, будто спустя много лет к Кельманри вернулся его акцент. – Освободи мне руки. – Не вставай, иначе испортишь всю ее работу. Азго отошел, чтобы отцепить карабины с цепи, обернулся на Аканту, словно, помня о своем обещании, ждал, чтобы выполнить ее требования. А она резко вскочила, едва не стукнувшись затылком о выступающую столешницу. Кел был в сознании всё это время?! Нет, никто не мог бы... и Азго не стал бы при нём так спокойно... Женщина беспомощно посмотрела на череп, словно ожидая поддержки – в конце концов, они оба сплетничали о раненом воине. Но череп оставался таким же бесстрастным. – Найди, пожалуйста, что-то, из чего можно сделать фиксирующую повязку. Что-то, что способно вас выдержать, – наконец попросила она, пытаясь найти оправдание этой паузе. – И чем закреплять. Простыни, бинты, что угодно. Из дренажной трубки будет капать... Уточнять Азго ничего не стал, просто вышел за дверь, на лишнюю секунду задержав взгляд на них двоих. Спустя несколько секунд его хрипловатый голос донесся с улицы, он что-то приказывал кому-то из их людей, говорил негромко и будто с угрозой. Кельманри не открывал глаз, не шевелился, только часто и неглубоко дышал. Но, услышанные снаружи слова словно напомнили ему о чем-то, астартес с его слухом без труда разобрал, о чем шла речь. – Аканта, – позвал он негромко, но уже вполне внятно. – Ты же понимаешь, что никто не должен знать? Не вздумай рассказать, что мы уязвимы для них… иначе они попытаются снова. Она подошла к его голове, осторожно убрала с лица Кельманри прилипшие волосы и заглянула в тёмные глаза. – Я никому ничего не скажу. Я понимаю, – кивнула, привычно соглашаясь со всем, что говорил её пациент. Хотя сейчас астартес был прав. – Меня сильно зацепило? – Очень. Человек погиб бы на месте. Два ранения: одно сквозное – здесь, – её рука тронула свежую, почти чистую повязку на боку Кельманри. – Со вторым пришлось повозиться. Мне не на что было собрать тебе ключицу так, как нужно. Так что левую руку сейчас придётся оставить в покое, иначе всё придётся начинать сначала. Аканта умолкла на секунду, прежде, чем спросить: – Ты был в сознании во время операции? Азго не анестезиолог, но я думала, он позаботился о том, чтобы тебе было не больно... – Была операция? Лицо Аканты просто засветилось облегчением. – Да. Я зашила тебя. Практически, голыми руками, – гордо улыбнулась она. – Если будешь осторожен, шрамы через пару лет почти сгладятся. С вашей регенерацией.. – Как... как не вовремя. Казалось, он совершенно не обратил внимания на известие о своем спасении и продолжал обдумывать планы, которые теперь точно придется менять. Хирург, казалось, собиралась что-то сказать, но вместо этого наклонилась ещё ниже, к самому лицу Кельманри, так, что сползший уже на шею шарф-повязка мазнул его по подбородку. Аканта бесцеремонно оттянула верхнее веко, приложила пальцы к шее, замерла, слушая рваный пульс. – Чем бы Азго тебя не накачал, это была плохая идея, – сухо сказала она, отпуская воина. – Будешь пить? Если не стошнит. – Да, буду. Она поискала глазами, во что налить воды. Что-то вроде большого котла или бывшей жаровни Азго – или кто-то из готовивших «операционную» рабов – принести додумался, а вот с посудой, из которой можно пить, были проблемы. Всё, что только возможно, было занято окровавленными тряпками, инструментами или тем, что было плотью самого астартес. Оглянувшись в последний раз, Аканта опустилась на колени. Тщательно вымыла руки, с трудом наклонив котёл, оперев его о ногу и сливая воду прямо на каменный грубый пол. Она сложила руки лодочкой, зачерпнула холодной, чистой воды и, стараясь не пролить, поднесла ко рту Кельманри. – Тебе будет очень плохо ближайшие несколько дней. И ты мог бы хотя бы поблагодарить. Ему было трудно поднимать голову, большая часть стекла по подбородку и шее вниз. После второй порции Кельманри отказался от идеи пить лёжа и прикрыл глаза. – Мне и сейчас плохо, – проговорил он, помолчал, словно раздумывал и добавил: – Спасибо. – Сейчас хуже всего. Она смочила конец уже ненужного шарфа в воде и начала осторожно протирать покрытый испариной лоб воина. – Азго влил тебе что-то из арсенала Торчера. Если ты поймёшь, что хочешь ещё... – она замялась. Как сказать ему, что древний астартес может сейчас получить ещё один крючок, загнанный Кельманри под кожу? Как вообще объясниться, не дав понять, что она знает об их странной связи? – Будь осторожен, пожалуйста. Торчер может использовать это... Он снова открыл глаза, нашарил взглядом ее лицо, слишком лихорадочно и быстро, и так же быстро попытался справиться со своей реакцией, осторожно вздохнул и уставился в сторону. – Я уже был неосторожен. Уже поздно... позови Азго. Аканта торопливо кивнула, отходя едва не раньше, чем подняла глаза. Кельманри явно больше не станет с ней говорить. Слишком поздно... и слишком чистая у него кожа. Она знала, что шрамы можно изгладить, средствами, которых никогда не было у неё в апотекарионе, но которые она в избытке видела у Микаэллы. Интересно, сколько ещё шрамов от торчеровых когтей на самом деле носил на себе Кельманри? – Азго? Кельманри тебя зовёт. Аканта говорила в пустоту, не ища взглядом маску-череп, зная, что её услышат. Её услышат, даже если бы она этого не хотела. Ответа не было. Он явно был там, где-то снаружи, стоял и ждал. Ей казалось, что она слышит что-то среди шорохов и полуслышных звериных звуков, что издавали рапторы, переговариваясь и шевелясь в темноте. Неритмичный прищелкивающий звук, какой может издавать керамит, пристукивающий об керамит. Он будто нетерпеливо барабанил пальцами, но не звал. И Аканта вышла из зала, в любой момент ожидая его прикосновения. И почти не испугалась, когда Азго бесцеремонно направил ее в другую сторону, сжав пальцы на плече: – Туда. «Туда» относилось к месту, пахнущему грязью и мертвечиной. Сейчас оттуда не пробивался свет, раньше оповещавший, что вожак рапторов у себя и бодрствует. Что он, хотя бы, достаточно сыт, чтобы вести себя подобно человеку. – Зачем? Белая одежда хирурга пахла спиртом и кровью Кельманри. Она была заметна на слух, на вид, на запах... и кто даст ей гарантию, что обезумевший от наркотиков Торчер не решит попробовать её на вкус? Промедление было почти неощутимо, но оно было, и этого оказалось достаточным, чтобы уловить удивление или растерянность воина, тот миг, когда он раздумывал, как сформулировать свой ответ. Азго наклонился над ее ухом – череп, заметный в полутьме, оказался почти на уровне ее лица: – Затем, что я так сказал. Это не замешательство, это была злоба. Сдерживаемая, но слишком явная часть его характера, чтобы колдун мог хорошо это скрывать и как можно осторожней требовать от женщины то, чего хотел. Его высокомерие и готовность искалечить и оставить умирать строптивую смертную, становились слишком заметны. И она пошла вперед, выставив вперед руку, чтобы не столкнуться с дверью, чувствуя позади присутствие – движением воздуха и огромной тени, перекрывающей остатки света. Внутри воняло. Очертания предметов угадывались смутно, только стол, косо отодвинутый от стены, мусор под ногами; влажный звук под подошвой туфли. Азго обошел ее и исчез впереди, что-то делал там, в глубине комнаты, что именно стало ясно, когда вспышкой ударило по глазам – зажигал свет. Тело исчезло с того места, где Аканта, помнила, что оно было. Осталось крошево стекла, залитого бурой жижей. Часть химической посуды валялась на полу под столами, то, что могло разбиться, было разбито. На полу, среди мозаики, темнели влажные пятна, разлитая вода или пролитая кровь – уже не так важно, все превратилось просто в грязь и смрадный воздух лениво шевелился от холодного сквозняка. Торчер нашелся на полу, у дальней стены, в той странной позе, которую она когда-то видела в апотекарионе, целую пропасть времени тому назад – как животное, берегущее уязвимое брюхо, раптор лежал на животе, ткнувшись в пол подбородком. Слюна текла между неплотно сходящихся зубов; маски не было. Он равнодушно посмотрел на них снизу вверх, потом внова закрыл глаза. На нем не хватало бронепластин, оружия и перчатки тоже – все это, скорее всего, валялось среди хлама. Азго подошел и, присев, подцепил его за наплечник, безо всякого пиетета, приподнял и ударил спиной о стену, придержал на месте. Если не знать, что творилось с раптором, можно было бы решить, что неправдоподобно долгая жизнь Торчера, наконец, подходит к концу. – Он почти выздоравливает, но слишком медленно. У нас больше нет времени ждать. – Азго, мразь… – голос, только он и остался прежним, и еще кое-что. От удара колдун отлетел в сторону, перекатился, превращая позорное падение в маневр, застыл на месте под взглядом вожака. Двинулся, чтобы встать и снова остановился – низкое рычание содрогнуло весь воздух, что был в комнате. Торчер медленно приподнялся, опираясь об пол правой рукой и явно сберегая левую, распухшую и украшенную следами его собственных зубов. И Азго тоже встал, нагло игнорируя сделанное предупреждение. – Это все? У тебя даже голос пропал. Пусть она уже что-нибудь сделает. Казалось, вожак даже не услышал. Смотрел, не отрываясь, в лицо своему воину и взгляд казался совершенно безумным из-за зрачков, вытянувшихся в тонкие щели. Он сейчас бросится, поняла Аканта. Бросится и убьёт Азго, или хуже – не сможет, и тогда среди рапторов начнётся грызня за его место. А о том, что ждёт самого Торчера, лучше было не думать. – Маркус? Позволь мне помочь тебе, пожалуйста. Привычные фразы, привычные жесты, открытая поза – как к ребёнку с обещанием, что укол совсем не будет болеть. Женщина сделала шаг вперёд и чуть наискось, ещё один, и встала между астартес, глядя в изуродованное лицо, находящееся на одном уровне с её собственным. – Я уже делала это, помнишь? Сердце бешено колотилось где-то в горле, в ушах звенело от адреналина, от послерабочей усталости сейчас не осталось ни следа. За улыбкой и спокойным тоном крылось предельное напряжение: человек приближался к огромному раненому хищнику... медленно, почти скользя по полу, без единого резкого движения. Аканта не знала, что сейчас Торчер ориентируется на звук и запах, а пахнет она для него своим страхом и чужой кровью. – Ложись. Скоро станет легче, обещаю. Только разреши мне. Хирург, наконец, подошла вплотную и опустила глаза, глядя только на испачканый слюной и рвотой нагрудник. Горжет брони был снят, слой фибромышц отогнут и отключён с одной стороны, открывая чёрный круг порта чёрного панциря и небольшой грязно-белый, цилиндр подключичного катетера, уже забитый изнутри какой-то дрянью. Кожа вокруг него была припухшей и нездорово-красной, как будто гигантское насекомое укусило раптора, оставив внутри истекающее ядом жало. Впрочем, яда через входящую в вену трубку, влилось действительно немало. В последний момент, когда она начала поднимать руки, чтобы прикоснуться, Торчер сделал быстрое движение головой, лязгнул зубами, даже задел челюстью кончики пальцев. Только напугал, чтобы не смела подходить. Предупредил, как будет – с криками и кровью, хлещущей из остатков кистей. Поднявшись, он отшагнул в сторону и без труда разминувшись с застывшей женщиной, приблизился к Азго, встал перед ним. Медленно, будто не желая спугнуть или предлагая какую-то нехорошую игру, раптор потянулся к самому лицу, к скалящемуся черепу. Сжал пальцы. Сухой щелчок металла – отжались крепежи. – Больно, блядь, – без выражения прошелестел его голос; шлем полетел на пол, как отчлененная голова. – Помнишь, что это такое? Свет бил ему в лицо, но Азго не жмурился, молча терпел и ждал. То ли чувствовал вину, то ли опасался злить. Чем бы ни закончился их поединок, он в любом случае закончится плохо. – Зачем ты отправил в город Кельманри? – наконец, спросил, сочтя паузу выдержанной. – Я что, должен перед тобой оправдываться? – сварливо пробурчал Торчер, отворачиваясь и рассматривая руины своих владений, сдвинутые столы, Аканту среди них. – Это его кровью воняет? – Да. Азго ответил, прикрыл глаза ладонью – Торчера явно разозлил этот жест и, шагнув ближе, он силой отнял руку, заглянул в лицо сверху вниз. – И что? – Хватит балдеть. Нужно закончить то, что он начал, – неохотно проговорил Азго, отвернулся от ламп. – Еще какие-нибудь распоряжения? – насмешливо фыркнул раптор, шумно облизываясь от слюней и словно угрожая укусить тускло блестящими зубами, которым вполне под силу было бы сколоть их кости как хрупкое стекло. – Верни мне мои лекарства. – Тебе не стоит… – звук пощечины, глухой удар прервал фразу, но Азго все же договорил: – Не стоит начинать снова. – Пошел вон. Дождавшись, пока колдун подберет свой шлем и выполнит приказ, Торчер уставился на Аканту. – Долго будешь стоять? Рабыня не поднимала больше глаз. Демонстрация настроения Торчера была более чем убедительной. Когда к ней обратились, Аканта неловко дернулась, не сразу поняв, что это не было приказом, а только вопросом. _ Мне уйти? Или заняться твоим катетером и... остальным? Остальное включало в себя слишком много. Аканта и сама слабо представляла себе, как выводить из абстиненции астартес, когда даже его собственные органы не справлялись с переработкой влитой дряни. – Займись, – Торчер вяло качнул головой и посмотрел по сторонам, словно пытаясь отыскать то, что не знал, куда положил. – Найди мне нож и антисептик. Руку прокусил. Мыться было негде, переодеться не во что, но, учитывая, в каком состоянии был Торчер, об этом можно было не думать. Поэтому Аканта просто кивнула и направилась к двери, стараясь не наступить ни в лужу засыхающей грязи, ни в фарфорово-стеклянное крошево лабораторной посуды. Сейчас ей было наплевать, разбудит она кого-то в храме или нет. Кельманри все ещё лежал на столе. То ли Азго решил не заходить к нему после встречи с вожаком, то ли все уже сказал, пока она наощупь искала дорогу. Хирург собрала звякнувшие о поднос инструменты. Конечно же, никто и не подумал о том, чтобы их почистить. Наскоро искупав их в алкоголе, Аканта завернула все в последнюю чистую тряпку, вместе с бутылкой и почти бегом вернулась в заметную по почти привычной полосе света лабораторию. – Вот. То, что Торчер собирался делать, было чудовищно с точки зрения хирургии, но Аканта слишком хорошо помнила касание его зубов, чтобы возражать. Он рассмотрел бутылку со странным выражением, словно пытался вспомнить, в итоге плеснул в пасть и принялся тщательно облизываться, распробуя. – У тебя отличный вкус к антисептикам. Чего-то более подходящего не нашлось? – Сбегать за добавкой? Или все-таки попробуем снять абстиненцию другим способом? Смирения Аканты хватило ненадолго. Видеть, как Торчер впустую расходует алкоголь, от которого даже не опьянеет, было выше её сил. – Не огрызайся, – он перехватил скальпель тремя пальцами и вскрыл опухшие следы зубов, как будто резал не собственную руку, а посторонний неодушевленный предмет, ощупал пальцами, раздвинул края. – Полей-ка, понемногу. От тебя воняет кровью астартес. Наверное, случилось что-то интересное? – Случился раненый Кельманри, – она протерла импровизированное операционное поле, убирая потекший гной, наклонила бутылку и пахнущая хвоей и пряностями янтарная жидкость тонкой струйкой полилась в открытую рану. – Он был не в настроении рассказывать, но я зашила два огнестрельных ранения через броню. – И этот бесполезный идиот хочет остаться на Гродеве, – ровно проговорил Торчер, но не стоило большого труда понять, как это должно было быть сказано – со злорадным удовольствем. – Ничему не учится… Он замолчал, снова облизываясь от капающей слюны, продолжил резать, пока не полилась чистая кровь. Это молчание успокаивало – все же ему было больно, он чувствовал, что делает и, быть может, сожалел о том, как глупо себя поранил. – Когда-нибудь я в самом деле его брошу одного, – Торчер как ни в чем ни бывало продолжил мысль. – Он позорит меня. – А я была достаточно послушной, чтобы тебя не позорить? – улыбнулась женщина так беззаботно, как только могла. Задумчиво прошлась пальцами по левому плечу, дёрнула, взяла скальпель, поддевая шов блузки. Шёлк жалобно затрещал, обнажая мгновенно покрывшуюся мурашками кожу. – За последнее время я не слышал более неуклюжего кокетства. – Это моя третья в жизни попытка. Шить мне уже нечем, давай, хотя бы, так стяну. Аканта чуть потянула его кисть на себя. Торчер не возражал, и она уложила руку себе на колени, нарезая драгоценную ткань на лоскуты и накладывая повязку. – Подожди, схватится корка, – он придержал ее здоровой конечностью и замолчал, разглядывая в упор: – Хочешь это место себе? Но тебя растили хорошей девочкой, и то, что ты сейчас рычишь на полумертвого старика, не изменяет твоей сути. Ты, Кел, твоя ведьма – вы не способны диктовать своим глупым чувствам. Вы не владеете тем, что у вас внутри. Он медленно поднял руку и показал, как кровь, что меньше минуты назад текла свободно, теперь застывает на ране причудливым рисунком. – Хочу, – признала Аканта, понимая, что время недомолвок прошло. – Я не такая как ты, и никогда такой не стану. Но по крайней мере, у меня не хватит наглости перечить тебе всерьёз. – И никто из вас не способен всерьез мне что-либо возразить. Уж поверь, девочка, я не просто так их вожак, – раптор уставился ей прямо в лицо и заставил опустить глаза. – Ведь это неплохо – знать, что у тебя есть планета, где тебе всегда будут рады? – Ты неверно понимаешь, что это место значит. Хозяин не просто так оставил нас здесь. На Дисааге мы могли бы найти новый контракт и не стали бы его год дожидаться; чтобы этого не случилось, он дал нам Гродеву. Позабавиться. Подумать о верности. Это бесчестно, но это правильно. И все это не вызывает у меня симпатии к этому миру, равно как и желания вновь очутиться здесь, – ровно проговорил Торчер, – Я устал и собираюсь спать, вы слишком рано пришли. Лучше найди мне глюкозу прокапаться, у меня она точно где-то была. Пакеты с физраствором и флаконы с глюкозой нашлись в одном из уцелевших после разгрома ящиков. Два верхних пакета всё-таки лопнули под проломленной крышкой, покрыв остальные белой шершавой коркой. Видимо, Торчер пребывал в таком состоянии не в первый раз и заботился о возвращении в мир живых заранее. Интересно, почему он не отослал её прочь и не сделал всё сам, раз уж дал понять, что предложение ему не интересно? Аканта понимала, что только что получила отказ, который не обсуждается. Но манера, в которой этот отказ был сделан, вызывала восхищение. – Побыть с тобой, пока ты спишь? На случай, если станет хуже? Аканта подождала, пока астартес ляжет, и осторожно вынула из уже воспалённой вены старый катетер. Ему было по меньшей мере дней десять... сколько же Торчер вливал в себя наркотик до того, как сдался ему окончательно? – Хуже мне не станет. Когда этот кусок дерьма Азго принесет обратно то, что утащил, станет только лучше, – буркнул Торчер, вдруг повернул голову, глядя на нее с пола: – Дать совет? Когда чего-то хочешь – бери сама. Или не желай ничего, что не сможешь забрать. Она подключила систему, проверила частоту, с которой падали капли и снова опустилась на колени рядом. – Спасибо, - искренне сказала Аканта. – Я попробую. Она осторожно погладила холодные пальцы пострадавшей руки и вышла, не оглядываясь. Торчер был прав.