Башня Иезавели

Со дня, когда Торчер со своими рапторами предстал перед ведьмой, тронный зал почти всегда пустовал. Сегодня он был заполнен людьми и залит светом. Даже вышколенные отряды Микаэллы не успели бы подобающе украсить его к прибытию повелителя, и она совершила невозможное: собрала из лучей драпировки и ковры, бархат, стекло и шёлк. Свет, казалось, шёл из ниоткуда, мягкими волнами скользя по голопанелям, смешиваясь с отраженными от Япета вечерними лучами звезды. Пурпур, вино, лазурь и синь превращали столпившихся придворных в новые декорации, вплетали в общую картину даже самые вычурные наряды. Золотые лучи, рассекающие зал пополам – коридором от входа до трона – были, казалось неуместными. Но ровно до тех пор, пока за услужливо раскрытыми высокими створками не показался первый силуэт в чёрном и золоте. Керегон Сучий Язык даже головы не повернул на это великолепие света. Не особо беспокоясь, где найдут себе место пришедшие с ним, астартес сел на трон. Ему не нужны были подушки и узорные накладки, на которых сидела Изабо: это был его трон и его мир. – Что тут произошло? – недовольно поинтересовался он, все так же не заботясь о том, к кому обращается. Лорд Керегон привык получать ответы, не занимая мысли именами тех, кто их принёс. – Повелитель. Мир в тяжёлом кризисе. Обратимом, если принять меры немедленно. Всё-таки посмотрел раздражённо: и этот дрожащий старушечий скулеж ему выслушивать? Неужели все настолько плохо, что не осталось никого способного дать отчёт? Шиегу, которую выкатили на кресле рабы, послушно опустила седую, почти безволосую уже голову. Ровно настолько, насколько нужно. Она не боялась Керегона. Единственное, чего старуха ещё хоть немного опасалась - уйти в темноту, так и не передав дела. Если повелитель прикажет остаться, она протянет ещё немного: ту смышленую девочку обещали подлатать и вернуть за пару недель. Но лучше бы раптор отпустил ее, как обещал. Шиегу позволила себе лукавую, почти молодую улыбку, вспомнив Маркуса Торчера. Нечасто она чувствовала себя юной девушкой рядом с кем-то. – Мятеж наложился на уже существующий дефицит, повелитель. Вот точки, заслуживающие вашего внимания... С возвращением хозяина дела снова вошли в привычную колею, тянулись, как патока: тёплые, приторные, бесконечные. Шиегу чувствовала себя намертво увязшей в этой патоке мухой. Новый ставленник лорда Керегона не давал ей покоя круглые сутки, выпивал последние силы, заставляя ввести его в курс дела за пять... нет, уже три дня. Он был отличным управленцем. Безжалостным к себе и другим, именно такой и нужен был её настрадавшейся Гродеве. Несколько раз Шиегу уже малодушно подумывала разбудить девочку, велеть обколоть её чем нужно и посадить разбирать бумаги. Впрочем, вчерашнее известие встрёпанной управляющей больничным уровнем уже не вызвало ничего, кроме облегчения. Астартес забирают своё имущество. Скоро хозяин покинет планету и можно будет, наконец-то, отдохнуть. Астропатка привыкла ориентироваться на слабые пятна света и тьмы, ещё доступные её закрытым бельмами глазам. На запахи, шорохи и чутьё, доступное всем, стоящим к раю хоть немного ближе большинства. Последний приём в честь хозяина, торжественный и сдержанный, чтобы никто не принял пышность за радость от его отлёта. Непривычные на слух шаги нового лорда к трону, дробный перестук каблучков вслед за ними... как же её? Вивьен? Вернулась, и, похоже, очень удачно. Вся эта мишура мало интересовала Шиегу. Она напрягала все свои угасающие чувства, чтобы найти одну-единственную фигуру, имеющую для неё значение. Пряный запах, кровь, псина и что-то ещё, ясное для неё как личная подпись. Недостаточно было сложить варп-мускус, следы чужих смертей и животный запах астартес, чтобы получить Маркуса Торчера. Астропатка улыбалась, опустив голову, чтобы никто не видел. Приятные минуты... ещё приятнее, если не думать о голодном багровом тумане, окружавшем его, видимом через псайкану. Шиегу не хотела знать, что скрывает от неё несовершенное чутьё, и что это будет значить для неё после. Она решила. Короткая приветственная речь окончилась и напряжённая тишина сменилась шорохом платьев и звонов бокалов. Старый двор знакомился с новым, плелись новые паутины связей, опальные придворные хватались за соломинки, а бывшие фавориты пытались выслужиться. Она видела это уже не в первый раз. Шаги. Почти бесшумные, но не для неё. Шиегу слишком долго ждала, когда он подойдёт. – Ты отпустишь меня? – астропатка подняла морщинистое, посеревшее за последние дни лицо трупа, ещё по какой-то причине способного говорить. – Сделай как в тот раз, когда увидел меня впервые. – Да. Он с шорохом отодвинулся, зашел сзади, встал. Снова шорох, дыхание раздалось ниже; словно что-то хотел сказать, но не стал. Передумал. Что? Величайшая загадка добровольного отказа от жизни. Ему не понять. Даже если с десяток раз объяснить, не поймет. – Я пришел за тобой. – Уйдем отсюда? Ответа не требовалось. Жестом отказавшись от сопровождения своей встревоженной свиты, астропатка отправилась привычными ей коридорами, и забыла даже о том, что здесь она в последний раз. Все стало в последний раз, и так неважно… важно только, что он шел следом, едва слышно ступал, и с шорохом обернулся, когда последняя дверь захлопнулась, попала в пазы и застыла так. Шиегу закинула голову назад, как будто пытаясь заглянуть в лицо – или сделать так, чтобы он смотрел на неё? На запавшие губы, заострившиеся скулы, изрезанную морщинами плоть, больше похожую на сброшенную оболочку гусеницы, чем на человеческую кожу. На счастливую улыбку, чем-то странно и неприятно похожую на лица тех, кого он дарил райским девам на площади. Но в отличие от них Шиегу достаточно было собственной воли, чтобы почти влюблённо улыбаться своей смерти. – Нет. Всё было не так, – она чуть качнула головой. – Позволь мне снова на тебя посмотреть. Он задержал взгляд – ненадолго, но, действительно, сфокусировался на ее лице, тщетно пытаясь считать, усмотреть правду, нечто скрытое, недосказанное или тайное. Не понимал. Искал ответ и не находил, вместо ответа только чуял нечто холодное, пробирающееся под броню. И вся прожитая вечность оказывалась бессильна защитить от ощущения времени, непомерного, необозримого, и все единственная картина – старуха с запрокинутой головой. Улыбающаяся старуха, глумящаяся и посрамляющая смерть, старость, конечность. Не понимал и оттого боялся, как боялся всего, что нельзя убить. Ее – да, но причина, причина там. И он снова отодвинулся, отступил на четверть шага, скрывая замешательство за суетливой подвижностью, непрошеным подарком стимуляторов, или своего темперамента, или какой-то привычки. Но дальше не ушел – поймал. Себе самому сознался, наконец, что это, как называется, и остановился. Заставил себя остановиться перед своим страхом и взглянуть ещё, долго, внимательно. Холод, холод по спине с обеих сторон ничего не чувствующего аугметического позвоночника. Что в ней? Просто умирающая старуха, и вдобавок просящая ускорить ее смерть. Простое и привычное действие, но то, что будет предшествовать ему, несло нечто, для чего у древнего раптора не находилось слов. И ещё одно – с удивлением для себя он понял, что не хочет, чтобы она прикасалась. Не хочет снова чувствовать эти руки... сейчас. Холодные. Они были холодными и сухими, слепо искали, шаря по лицу. Слева – немота и едва считываемое давление пальцев. Справа электрический разряд прикосновения, и хотелось отдернуться, но он терпел. Торчер закрыл глаза, застыл, отрекаясь – несколько очень длинных секунд наперекор. Некое знание, пока что неясное, требующее долгих размышлений и темноты, но явное в своей сути. Она знает. Она пытается объяснить. Она... – Ты видишь? Она делала это долго, очень долго, вволю пользуясь правом своих последних минут. Наконец, на прощание, взяла его лицо в ладони – как смогла, положив руки на стальной протез челюсти, как будто знала, что он ощущает касания даже там. – Да. Я вижу. Астропатка и правда видела. Не только очертания его лица, но и страх, нерешительность, вспышку боли от прикосновения. – Я вижу тебя, Маркус Торчер, – спокойно повторила Шиегу. Она не чувствовала страха: ни перед ним самим, ни перед грядущей смертью. Трепет, ужас, отвращение – ничего из знакомого Торчеру списка эмоций, которые обычно испытывают люди в его присутствии. Старуха говорила правду, без прикрас и умолчаний. – Спасибо тебе. И... прощай? Он подался назад, разрывая прикосновение, и на коже горели следы от них. Да, прощай. Он позволил подобное, только зная наверняка, что убьет. Мерзкая и странная тайна наедине с отвратительной старухой… что? Не знал. Знал только, что привычно рядом что-то есть; и там непривычно тихо. Его демоны… ждут. И Шиегу ждет. А она знает? Раптор отошел назад, присел на пол, чтобы можно было поддеть наплечник и переложить его вес на колено. Лязгнули крепежи. Не снимая пластину, он наощупь нашел нужную ампулу, упрятанную глубоко в гнездо. Наощупь, потому что не отрывал взгляда от ее лица. Как глотка воды, ждал страха… но нет? Все еще нет? Почему? – Нет никакой иной жизни, – негромко прошептал он, подобрав лежащий среди медицинских приспособлений шприц; во владениях старухи все пропитано больничной вонью. Здесь не жить, здесь только доживать. Полкубика физраствора, чтобы его отрава не сожгла ей сосуды, едва коснувшись. – Нет никакой жизни после смерти. Ты просто исчезнешь. Мстительные, тяжелые слова как проклятья. Тонкие сморщенные губы шевельнулись в ответ – что это было? Она говорит, что готова? Что не хочет? Что ей все равно? Тонкая струйка чего-то сияющего разошлась внутри прозрачного пластикового тельца. Шиегу слушала, кивая, снисходительно, как будто Торчер решил объяснить ей, что трава зелёная. – Я знаю. Мне не нужна иная жизнь, - Она чуть качнула головой, устало, как будто эти несколько минут истощили её до предела. - Я сделала здесь всё, что хотела. Я была... всем, кем хотела. И заслужила отдых. А ты нет… Чего ты не успел? Они тебя сожрут. Океан Душ безжалостен. Она покорно протянула руку под иглу. Теперь была его очередь трогать её, пытаться задеть, испугать, причинить боль... только словами, не пальцами, нет. Раптор был с ней так осторожен, как будто это ещё имело значение, как будто рука в его ладони не будет холодной и мёртвой через минуту. Раптор уколол, уже не поднимая глаз. Нужно сказать лорду, что им следует оставить нового астропата… или сами разберутся. Уродливая морда вновь приблизилась, почти вплотную, белесыми глазами вперившись в лицо. – Как это? Скажи мне, как это? Шиегу поморщилась, по-детски поджав губы, когда содержимое шприца наполнило иссохшую вену, заставляя мутные зрачки расшириться. Теперь она видела. О, теперь она видела всё, и тех, кто стоял за его спиной... и даже сейчас Торчер не почувствовал её ужас. – Это... больно... но совсем недолго... не бойся... Последние два слова мог уловить только его обострённый божественным даром слух. Старуха сказала именно это. В последние свои мгновения астропатка Шиегу, чьего страха он так ждал, увидела его собственный страх. * * * «Рихарду кто-нибудь написал? Напиши, что этот урод тащится к восьмому гейту, три минуты.» «Чего ему надо? Все уже давно в шпиле.» «Это из этих...» На взлетное поле он прошел пешком, через все посты охраны, торопливо распахивающей двери. С тех пор, как на Гродеве стало неспокойно, у них добавилось работы, но при виде астартес у них есть только одно важное дело – дать пройти, изображая мебель. И опускать глаза. Жаль только, их не переучить шептаться за спиной; люди не понимают, как это так можно слышать через стены и запертые двери. Не представляют... Нет никакого желания наводить свои порядки в чужом мире. Кто-то бежит, чтобы открыть ему выход. Тень за бронированным стеклом. Взлетное поле - святая святых, теперь его по периметру оцепили войска Легиона; не астартес, просто наемники и рабы. Катера приникли к покрытию у самых выходов, неподвижные, а чуть дальше острые крылья дёргаются и качаются, клацают когти – стальная тварь стережет хозяйское добро, проводит длинной шеей. Торчер передумал подходить и смотреть, обошел дракона подальше, благо что свои машины они заранее перегнали на боковые места, даже дальше местных грузовиков, огромных, неуклюжих, разномастных как толпа оборванцев. В эти дни они все прикованы к земле; трафик замер, орбита чистая, пока стоит флот. Торчер недовольно смерил взглядом чужаков, стоящих на посту около его штормберда. Его – только на время, но пока оно не истекло, а истекает. Эти люди были вышколены куда лучше местных, и умели молча приветствовать астартес, почтительно опустив взгляд. В тишине. В подобающем страхе. Он прошел мимо, поверх их голов осматривая люк передней стойки, кожухи амортизаторов, ниже… двое бойцов посторонились, чтобы не заслонять опору. Раптор прошелся вдоль правого крыла, сзади, вернулся. – Я отгоню его на баржу, можете проваливать, – он чуть повысил голос, удостоив взглядом старшину. – Слушаюсь, господин. Уже в кабине Торчер смотрел, как они уходят. Недалеко, оставлять пост им никто не позволял, но достаточно, чтобы обсудить его появление. Пусть. В их взглядах, невидимых за шлемами, куда больше зависти, чем нормальной людской злобы на хищника. Это их подразделениям не удалось под завязку забить свои склады всем, что можно было взять в мире, являющимся немалым торговым узлом. Награбленное – а никто даже и не мыслил о том, чтобы платить, теперь станет товаром на барже, средством обмена в сложной экономике города, что умещался среди ее палуб. Особый порядок, все ставящий с ног на голову и древние рапторы там на ближайшие месяцы будут там не более чем везучими мудаками. И их вожак был по-своему рад вернуться на привычное место. И все вернуть на свои места. – Борт «Тень Лирии-ноль-двадцать», загрузите метео, – буркнул он в вокс, постаравшись громче; этот позывной тоже дорогого стоил; имя баржи, страшная тень, бросаемая на целые миры, осеняла даже крохотный в сравнении с ней боевой катер, и его номер, стоящий так близко от единицы… хотя сегодня единица тоже здесь. Терпеливо дожидается хозяина в компании драконов и своей свиты. Алгоритм предполетной проверки потянулся по краю поля зрения; Торчер сверялся, потому что никогда не помнил его наизусть. Занятия для смертных, щелкать всеми этими переключателями, проверять и вспоминать, что должно быть на индикаторах. Корпус мелко дрожал под низкие и пока ещё неспешные обороты турбин – он несколько секунд внимательно слушал, потом нехотя посмотрел вбок, влево, туда, где у него всегда находилась визуальная оболочка вокса. Вызов. «Я закончил. Отгрузка завтра до полудня.» – Принял, – вслух ответил Торчер, так же косясь на светящиеся буквы, перекрывающие обзор, словно они могли заменить невидимого собеседника. Собеседника, который не хотел говорить вслух, словно пытался отгородиться, и все же… «Мы можем встретиться?» Подцепив рукоять двумя когтями, Торчер оттянул вверх – обороты упали с обиженным завыванием. – Да. В порту. Место сорок два двадцать. Поводок натянулся. Ощущение редкое и тем изысканней наслаждение от этой игры. Вэл не мог не доложить, на какие места перегнал грузовик и тандерберд. И выбор, выбор... нельзя не догадаться, что он здесь делает. Что он собирается улетать. «Я скоро буду.» Торчер раздражённо моргнул, очищая поле зрения от лишнего. Сломал. Все же сломал и это не та победа, которой можно было бы гордиться. Заурядный, скучный трофей. Сорок минут он обдумывал это, пока снаружи не стемнело, пока накатывающая ночь не сожрала все цвета и оттенки. Дождавшись, он потянулся и открыл десантный трап - рычаг нелепо крохотный, под человеческую руку. И мысли о чем угодно, только не о том заурядном и скучном, с чем к нему пришел Кельманри... Кел. – Я все сделал. Торчер медленно выдохнул через пасть. Как будто об этом нельзя было сказать по воксу. Как будто он об этом и не сказал уже. Объяснение простое – Келу физически тяжело говорить о том, чего он хочет. Кажется, гордый ублюдок едва ли не выдирает из себя каждое слово, даже сейчас. – Значит, летим домой. – Почему ты меня не отпустишь? Раптор лениво обернулся, запрокидывая голову, чтобы посмотреть поверх наплечника – что? Жалкая, беспомощная тень воина, которым Кельманри некогда был – и что за вопрос? Что за идиотский, жалобный вопрос? Торчер не скрывал, что рассматривает его, с издевкой, со встречным невысказанным вопрошанием – это ты? Это правда ты говоришь такое? Без брони, с рукой, притянутой к груди почти бесполезной повязкой, со взглядом смертельно больного животного – и эта нахальная смелость спрашивать? – Почему ты не отпустишь меня? Вместо ответа Торчер подавился-закашлялся своим странным влажным смехом, отвернулся к штурвалу, качая головой, словно нашел нечто действительно смешное в логичном, казалось бы, вопросе. Кельманри подождал, когда он отсмеется. – Тогда, если нет причины… – Давай, лучше ты сядешь и перестанешь нести эту хрень, а? Он на самом деле не знал. Не мог отыскать нужные слова, выражения, озвучить то, что знал только чутьем. До этого момента вообще не было никакой необходимости говорить подобное вслух, объяснять, как так получается, что предметы, люди и астартес оказываются принадлежащими ему и никогда больше не получают свободы. Почему... С глухим щелчком поддались крепежи. Сдвинувшись, наруч потянул замок, клацнул металл. С тяжелым перекатом груда стали и керамита свалилась около кресла, потянула за собой кабели. Торчер раскрыл пасть так широко, как только мог – мерзкое неестественное зрелище; вдавил зубы в запястье. Плоть поддавалась легко. Кровь. Ненормальная горечь, словно порча, гниль, отрава проникла так глубоко, что даже и кровь изменилась на вкус. Поэтому. Примерно поэтому... Он протянул руку – в сторону, звучно капая на пол, на лоб слепой маски, глядящей в потолок с его перчатки. Вкус крови. Звук крови. Запах... Глупый, глупый Кел, считавший себя кем-то значительным, а на самом деле жалкий и слабый. Жалкий настолько, что его хватило всего лишь на сорок секунд лицезрения, как падает в темноту предмет и источник всех его желаний. И нет ничего иного. И не будет. Отворачиваясь, Торчер снова длинно выдохнул, пока воин вылизывал его пальцы, торопливо упав на колени, судорожно дыша в ладонь. Его Кел. Его раб.