Сентябрь 2010
Драко скользил взглядом по стенам, из раза в раз возвращаясь к началу и пытаясь увидеть смысл, который вкладывал Эрик во все представленное перед его глазами. Сдвинув брови, он надкусил яблоко, продолжая внимательно изучать колдографии, отражающие более двадцати мест преступлений, произошедших за неполные одиннадцать лет. После того, как Малфой перенес все наработки Джонсона в свой кабинет в аврорате и продублировал их дома, он навел справки и выяснил, что первое убийство с этих снимков совершили через полтора года после войны. Преступник, который уничтожил семью Эрика, впервые засветился во времена, когда только-только прекратились разбирательства с не самыми значимыми приспешниками Волан-де-Морта. Когда закончились суды Пожирателей, получивших свое наказание чуть ранее, Визенгамот занялся остальными, так или иначе проявившими себя на темной стороне. И ровно по окончании этого процесса произошло первое убийство. Драко уже не было в Британии, когда умерли те, в чьи колдографии трупов впивался его взгляд. Почему именно тогда? Есть ли связь между неизвестным и теми, кого в то время отпустили из-под стражи и освободили от Следящих заклинаний? Вновь откусив от яблока, Драко отвернулся от стены, взяв со стола список тех, с кем проводили допросы после первого привязанного к общей схеме Джонсоном убийства. Как и ему, ведущим это дело аврорам пришло на ум, что преступник может быть как-то связан с причастными к темной стороне волшебниками. Слишком жестоко для рядового человека выглядели разбросанные по небольшой комнатушке ошметки трех тел, присохшие к стенам фрагменты внутренних органов и литры крови, окрасившие багровыми оттенками все поверхности крохотного помещения. Использованная для первого среди многих преступлений Бомбарда стала самым неаккуратным способом забрать жизнь. Дальше, если все преступления совершил на самом деле один и тот же человек, он действовал менее агрессивно, с каждым разом применяя все более экстравагантные заклинания. Чем позже был указанный на колдографиях год, тем равнодушнее, просчитаннее и чище выглядело совершенное преступление. По снимкам, расположенным в хронологическом порядке, можно было отследить то, как он учился. Последние убийства казались на фоне первого истинным произведением искусства. Но первое являлось очень эмоциональным, непродуманным. Грязным. Не странно, что до Джонсона никто не связал их между собой. Они совершенно не походили друг на друга. Малфой пробежался взглядом по списку, встречая множество знакомых фамилий. Среди допрошенных числилось большинство его однокурсников и тех, кто, как он знал, поддерживал Волан-де-Морта номинально, не выступая открыто на его стороне, но оказывая помощь финансово или каким-либо другим образом. Слежкой, например. Многие из этих имен Малфой озвучил сам, накаченный на своих допросах огромным количеством Веритасерума. Поморщившись, он отложил от себя список, отгоняя воспоминания о том, как Тео и Пэнси таскали по судам целый год как раз из-за того, что он проболтался об их разговорах за стенами гостиной Слизерина, в которой не принято было упоминать чего-то хорошего о светлой стороне. Из его друзей к ответственности не привлекли только всегда отмалчивающегося при поднятии подобных тем Блейза. К счастью, остальные отделались лишь крупными штрафами и легким испугом. Все же слова, сказанные в отчаянии, поддержка, обусловленная принадлежностью к семьям Пожирателей, и несколько брошенных в однокурсников под давлением Круциатусов не стали причиной попасть в Азкабан, а больше ничего страшного они не сделали. Драко вновь посмотрел на стену и нахмурился. Что видел Эрик на этих колдографиях? Должна была наблюдаться какая-то закономерность, лежащая на поверхности, чтобы привыкший распутывать преступления другого рода Джонсон смог связать убийства между собой. Но Малфой никак не мог ее нащупать. Даже отбросив сомнения и приняв на веру гипотезу о том, что их совершил один и тот же человек, Драко не видел того, что видел Эрик. Скорее всего, тот знал что-то еще, позволяющее посмотреть на снимки под другим углом. Возможно, он заметил что-то во время убийства своей семьи? Драко едва не поперхнулся новым куском яблока, стоило наложенным на квартиру заклинаниям пойти рябью. Убедившись, что домашняя магия узнала переступивших порог, Малфой прикрыл глаза, пытаясь подготовиться к новой войне, которая вот-вот должна развернуться в стенах родных комнат. Гермиона вернулась домой. В последние дни Драко предпочитал проводить в Мунго ночное время, когда она уже спала, позволяя Поттеру сменять себя днем. Не видеть испуга в ее глазах и убеждаться, что после первой ночи в больнице ей стало сниться меньше кошмаров, оказалось намного проще, чем все время пытаться не обращать внимания на боль, сквозившую в каждом ее жесте. Гораздо проще, чем смотреть на то, как Гермиона тщательно подбирает слова и тянется к нему, прокладывая между ними хрупкий, как тонкий хрусталь, мост, и не знать, что сделать, чтобы укрепить способный треснуть от любого неправильного, слишком резкого движения материал. Его поведение было слабостью. Трусостью в высшем ее проявлении. И за это хотелось вгрызться в глотку собственному отражению. Он пытался отвлечься всеми возможными способами, чтобы не утянуть себя на дно отчаяния. Забываясь беспокойным сном лишь на несколько часов в сутки, Малфой возвращался к делу, вновь и вновь перебирая все, что им с Гермионой удалось накопать за месяц расследования, и то, что смог узнать Эрик в своей одержимости. Пытаясь обнаружить хотя бы мельчайший факт, за который смог бы зацепиться. Но отвлечься не удавалось. То самое дно отчаяния звало его, манило пальцем, коварно ухмыляясь. Обещало простой выход. Сдаться всегда проще всего. Проще всего смириться с тем, что ничего нельзя сделать, и плыть по течению безысходности, упиваясь горьким привкусом страдания. Интересно, предстань сейчас перед ним боггарт, кем бы он оказался? Точно одним из них. Драко был уверен, что увидел бы либо себя, сжимающего нож в ладонях, либо Гермиону, смотрящую на него затравленным взглядом. Либо ее мертвое тело. Неизвестно, какой из трех вариантов «предпочтительнее». — Входи, — разрешил Драко, услышав осторожный стук в дверь кабинета. Малфой открыл глаза и, не став оборачиваться или здороваться с потревожившим его человеком, вновь посмотрел на увешанную колдографиями стену. Если пока то, что делать в их с Гермионой отношениях, казалось ему весьма туманным, то с этим он хотя бы знал, как разбираться. — Жуть какая, — Поттер прикрыл за собой дверь и, подойдя к его столу, оперся бедрами о столешницу рядом с Драко. — Рон упоминал, насколько Эрик рехнулся, но вот такого я не мог себе представить. — Краем глаза Малфой заметил, как тот повернул к нему голову, но продолжил сохранять молчание. — Никогда не понимал, как вы это делаете… — М? — выдавил из себя Драко условно вопросительный звук, прислушиваясь к тому, что происходило за пределами кабинета. Но уловить то, чем сейчас занималась Гермиона, не удалось. — Едите, — пояснил Гарри и указал на яблоко, которое Малфой бессознательно покачивал в ладони. — Я много чего повидал, но только вы двое с таким аппетитом поглощаете пищу, смотря на трупы. — Не все такие нюни, как ты, Поттер, — съязвил Драко, но следом посмотрел на своего собеседника чрезвычайно серьезным взглядом. — Как она? — Физически отлично, эмоционально — без понятия, — Гарри сжал губы тонкой упрямой полосой. — Спрашивала, почему ты сам ее не забрал. — Что сказал? — Правду, — ответил Поттер. Малфой благодарно кивнул и отвел взгляд, посмотрев себе под ноги. Он хотел прийти в Мунго сам, но… Сейчас в их жизни было слишком много «но». Слухи о том, что с ними произошло, просочились в газеты. Информация была туманной, содержала в себе очень мало правды, но то, что им пришлось столкнуться с не самым простым преступником, который смог их переиграть, все равно стало известно. Однако что там случилось и последствия этой встречи знали только те, от кого репортеры ничего бы не смогли добиться. То, что неизвестному удалось возвести между ними толстое, практическое непреодолимое стекло недопонимания, все еще оставалось секретом. И на сохранность этой тайны следовало направить все силы, не позволяя преступнику узнать еще больше их слабых мест. Они не знали, что ему известно на данный момент, и самостоятельно отдать ему в руки настолько важную информацию стало бы величайшей глупостью. А в том, что, оказавшись за пределами палаты среди глаз множества посетителей, каждый из которых мог оказаться причастен либо к прессе, либо к самому преступнику, они с Гермионой никак не выдадут свое положение случайно, уверенности не было. Драко с Гарри решили, что лучше всего им не показываться вместе перед посторонними взглядами, пока такая уверенность не появится. До тех пор ее работа переносилась домой, благо попадание в больницу позволяло создать видимость того, что пока она восстанавливает здоровье в бессрочном отпуске. — Ты справишься? — настороженно спросил Поттер, когда тишина стала слишком напряженной. — Давай хотя бы ты не будешь лезть в мою личную жизнь? — немного грубо ответил вопросом на вопрос Малфой, сжав яблоко в ладони чуть сильнее. — Мне хватает того, что кто-то, — он указал на развешенные на стене колдографии, — пытается разрушить мою семью, и того, что журналисты с пеной у рта требуют интервью-сенсацию. — Если что, я… — Поттер! — перебил его Драко. — Ради Салазара, закрой уже рот и иди домой. — Ладно, — Гарри тяжело вздохнул, но, прежде чем покинуть кабинет, все же опять подал голос: — Почему ты копаешь на этого преступника? — он указал на самые первые снимки в коллекции Эрика. — Разрешение на поднятие архивов того времени меня очень удивило. — Пытаюсь понять все, через что прошел Эрик за последние два месяца своей жизни, — пожал плечами Драко. — Каким-то образом наш неизвестный вышел на него. Просто так одержимость не создается, у Эрика были задатки, на которых он основывался. Как-то он о них узнал. Возможно, они пересеклись где-то, пока Эрик собирал эту информацию. Поттер задумчиво хмыкнул и, кивнув, покинул его кабинет. Дождавшись, пока Гарри попрощается с Гермионой и магия сообщит о его отбытии, Малфой испепелил остатки яблока и, очистив ладони, убрал их в карман, уставившись на дверь. Он мысленно считал про себя, усмиряя внутренние метания, накручивающие жилы на вертел сомнений. Пора было выбираться из временной передышки, которую он дал им обоим, чтобы позволить Гермионе восстановиться быстрее в отсутствии постоянного стресса от вида его лица и необходимости поглощать успокоительные, чтобы выдерживать его общество без истерик. Следовало вернуться к выстраиванию пока еще хрупкого моста, пока от мыслей о невозможности получить сейчас то, что раньше воспринималось обыденностью, он окончательно не рехнулся. Драко отдал бы все, чтобы снова с ней поругаться. Он не замахивался на более прекрасные вещи, сопровождающие их брак. Ему было бы достаточно даже этого. Видеть ее гневный взгляд, резкие движения, которыми она смахивает обозленные слезы, слышать уверенную, дерзкую речь, озвучивающую всю правду о наболевшем. Отвечать тем же, не боясь, что грубые слова могут что-то испортить. Потому что никогда не портили. Потому что им всегда нужно было выплеснуть эмоции, чтобы позже, переосмыслив сказанное без фильтров, прийти к конструктивному разговору, сглаживающему все недостатки их брака, сложные характеры и огромный талант устроить скандал на пустом месте. Когда доходило дело до защиты своего мнения, они оба становились бешеными, даже в злости походя на отражения друг друга. И в этом тоже прослеживалась особая для Драко ценность их отношений. Он всегда мог оставаться собой — местами неприятным, порой откровенно невыносимым, со своим грузом не самого правильного воспитания, множества неверных поступков, ошибок, излишне грубых слов — и знать, что его любят не за какие-то эфемерные заслуги, очаровательные глаза или внушительный счет в банке, не сильно уменьшившийся даже после всех штрафов Визенгамота. Точно быть уверенным, что, вопреки скотскому характеру, его любят за то, что он просто существует. И пытаться сдерживать этот самый характер не из-за того, что он ей мешает, а потому, что хочется самому, по единственной, самой важной причине. Не из-за, а для. В эту секунду даже перспектива громких криков и пары разбитых хрупких предметов казалась лучшей, чем едва слышные шаги по паркету, пока он шел на кухню, предчувствуя, что Гермиона именно там; ее хрупкого сидящего на полу силуэта; медленно открывшихся глаз в момент, когда она осознала его присутствие; и робкой неуверенной улыбки, исказившей губы в неестественной для нее эмоции. По кухне витал легкий аромат мелиссы, напоминая о давно ушедших временах начала их отношений. Драко осторожно подошел ближе и, взяв со столешницы подготовленную для него кружку с чаем, опустился рядом с Гермионой на пол, стараясь не делать резких движений, даже несмотря на то, что сегодня она выглядела… уравновешенной. Она внимательно следила за ним, сохраняя молчание, но оно не ощущалось таким же напряженным, как в Мунго чуть меньше недели назад. Возможно, дома ей оказалось гораздо комфортнее, чем на чужой постели среди посторонних людей. Драко пригубил из кружки, продублировав точно такое же движение сидящей рядом женщины, которая с легким вздохом вытянула скрещенные до этого по-турецки ноги и положила на бедра обнимающие чашку ладони. — Мелисса, — полувопросительно произнес Малфой, отставив кружку на пол и не став озвучивать, что она в очередной раз положила ему слишком много меда. Такая мелочь грела душу. Он догадывался, что раньше она делала это специально, пытаясь больше подсластить не самые приятные обстоятельства жизни, которые она стремилась отогнать таким простым времяпрепровождением. Несмотря на то, что Драко терпеть не мог сладкое, раньше он ворчал на слишком большое количество меда просто из вредности, а не потому, что ему на самом деле это не нравилось. Ее мотивация перевешивала любые мелкие недочеты, делая даже не самые приятные для него вещи особенными. — У нас была крайне отвратительная неделя, — тихо произнесла Гермиона, усиливая витающий по помещению аромат лучших дней его прошлого. Ее ладонь робко коснулась его, и Драко перевернул запястье, переплетая их пальцы и греясь в подобии потерянной ими счастливой жизни. Как он надеялся, потерянной всего лишь на какое-то время.Июль 2006
Гермиона расправила плечи, стараясь впитать больше лучей заходящего солнца, радующего теплым воздухом и яркой погодой, так не характерными для Британии даже в летнее время. Она получала истинное удовольствие, греясь на берегу Тирренского моря на протяжении дней, проводимых ею в полном одиночестве среди туристов магловского и магического происхождения. Отдых, в котором она постоянно себе отказывала, являясь трудоголиком со стажем, склонным проводить на работе не только предусмотренные графиком дни, но и практически все имеющееся у нее время, стал для нее неожиданно приятным. Отправляясь в отпуск, навязанный ей Гарри ультимативным требованием с угрозами официального отстранения, Гермиона не ожидала, что сможет испытать столько восторга, ничего не делая. И конечно, к этому никак не был причастен Малфой. Вот совершенно точно он не сыграл в этом никакой роли. Ни капли… Гермиона улыбнулась, качнув головой и положив предплечья на ограждения, отделяющие ее от плескавшихся за ними волн, отражающих постепенно темнеющее небо. Пора признать, что ей нравится в Италии исключительно потому, что ее бесконечные выходные почти каждый вечер становились более приятными из-за общества волшебника, удовольствие от присутствия которого являлось крайне противоестественным. Но оказалось именно таким. Заносчивый слизеринский гаденыш с годами превратился в еще более надменного самовлюбленного индюка, но теперь Гермиона видела в этом некое очарование, стремительно распространяющее искры возбуждения под кожей каждый раз, когда его ладони беспрепятственно бродили по ее телу, позволяя их обладателю лучше изучить все изгибы, а губы творили такие невероятные вещи, что ее мозг прощально махал ручкой и полностью отключался. Гермиона не могла припомнить ни одного мужчину в своей жизни, к которому ее бы настолько сильно физически влекло. Конечно, ее интерес к нему обусловили не только привлекательные внешние данные, в дополнение к этому он подтвердил свою эрудированность, о которой она догадывалась и раньше — не зря только он всегда боролся с ней, пусть и безуспешно, за первенство в рейтинге успеваемости. У него было немного странноватое, но все равно вызывающее искренний смех чувство юмора, множество интригующих мыслей и подвешенный язык, не позволяющий ни на секунду отвлечься хоть на что-то, пока он говорит. С Малфоем было по-настоящему интересно, и это разительно отличалось от всего, что она испытывала рядом с другими мужчинами, с которыми в качестве определяющей причины разорвать только начавшую зарождаться близость всегда выступало то, что Гермионе практически сразу становилось скучно. После отношений с Роном, начавшихся на волне адреналина, захлестнувшего их на последней битве за Хогвартс, но которые очень быстро скатились обратно в близкую дружбу, толкнувшую их прекратить беспричинный фарс, у нее не было ничего по-настоящему серьезного с кем-то еще. Пара свиданий, несколько рассветов в одной постели, первый скандал, при котором она успевала одновременно высказывать недовольства и возвращаться мыслями к гораздо более интересной для нее работе, — ничего нового. Из раза в раз. С Драко же оказалось иначе. Интерес не угасал, становясь с каждым проведенным вместе вечером все масштабнее. И не мешало даже то, что этот интерес касался Малфоя. Малфоя, ставшего завораживающим человеком, с которым постоянно хотелось разговаривать и целоваться. Целоваться предпочтительнее. — Черт, — пробормотала Гермиона, безуспешно пытаясь сдержать счастливую улыбку. Даже то, что это Малфой, ее не останавливало. Единственным, что не позволяло ей окончательно отключить разум, являлось то, что это был Малфой, обосновавшийся в Италии. Грейнджер привыкла просчитывать все варианты, выдрессировав восприятие мира в соответствии со спецификой своей работы. Она всегда рассматривала все перспективы, оценивая имеющиеся факты под разными углами. И неоспоримым фактом было то, что погрязнуть с головой в Драко она могла не прикладывая усилий. Она уже постепенно это делала, даже не заметив, как начался процесс. Но у этого не было никаких перспектив. Еще два месяца, и Гермиона вернется домой, в любимую квартиру, к любимой работе и любимой, даже несмотря на множество недостатков, жизни. Малфой же… останется в Италии, в тех же самых любимых для него условиях. Очередной висяк среди череды попыток выстроить какие-то личные отношения. Первая среди многих, о прекращении которой Гермиона знала, что пожалеет. Но перед этим она с превеликим удовольствием собиралась взять от приятной возможности все, не зацикливаясь на том, что будет потом. Жизнь слишком коротка, чтобы много думать и запрещать себе желаемое. Она всегда стремилась получить то, что хочет, чтобы не пожалеть после, а сейчас она бездумно, до дрожи в коленях хотела Малфоя. Который, на свое несчастье, опаздывал уже на целых двадцать минут. Обернувшись через плечо, Гермиона попыталась разглядеть в толпе туристов знакомый до мелочей силуэт. Увидев человека, толкнувшего ее своей задержкой к очередному анализу, которого она старалась избегать, чтобы не мешать себе наслаждаться отведенными днями, Грейнджер полностью развернулась. Скрестив руки на груди, она приготовилась выпалить долгую язвительную тираду об отсутствии у некоторых пунктуальности. Но рассмотрев его внимательнее, Гермиона нахмурилась, моментально забыв о своем недовольстве. Стремительная походка, пришедшая на смену его привычной ленивой ходьбе, отсутствие самодовольной ухмылки и буквально раздевающих ее глаз, спрятавшиеся за ожесточенным лицом и колючим взглядом, отогнали все намеки на укоряющие слова. — Что-то случи… — обеспокоенно начала Грейнджер, стоило ему приблизиться, но Драко не позволил ей закончить, обхватив ладонями ее лицо и требовательно прижавшись к ее губам поцелуем. Толкнув ее вперед, Малфой вжал Гермиону в резные ограждения, на мгновение уколовшие кожу болью, впившись в поясницу, но эти ощущения моментально испарились, сменившись в секунду утяжелившимся дыханием от близости желанного тела и наглого языка, скользнувшего между ее приоткрывшихся в попытке глотнуть воздуха губ. Малфой никогда особо с ней не церемонился. Даже поцеловав ее впервые, он всего на несколько секунд позволил ей прочувствовать нежность, стремительно угасшую сразу, стоило ему убедиться в ее согласии. Он не был приверженцем осторожности, предпочитая глубокие поцелуи, крепкую хватку на коже и кипятившее кровь несдержанное желание. Если бы грехи имели человеческие воплощения, похоть точно нашла бы пристанище именно в Драко. Грейнджер начала гореть после первого его взгляда, опустившегося на ее рот еще месяц назад, и горела до сих пор, грозясь истлеть до основания с каждым новым днем, прошедшим с момента, когда он все же ее поцеловал, точно специально протянув кучу времени для того, чтобы довести ее до кондиции, при которой рациональность задыхалась под ворохом непристойных мыслей. Она не имела ничего против его предпочтений, которые полностью отражали ее собственные. Но сейчас с ним что-то было не так. Гермиона не смогла бы объяснить свои выводы, задай ей кто-то вопрос, но становящийся все более отчаянным поцелуй и его сбившееся неровное дыхание отличались от привычных. В этом чувствовалось больше голода, чем желания. — Драко, Драко, — выпалила Грейнджер, надавив ему на плечи и заставив хоть немного отодвинуться. Окунувшись в его бешеные потемневшие глаза, искрящие всепоглощающим вожделением, она с усилием заставила себя продолжить, вместо того чтобы вернуться к поцелую, растекающемуся по крови мучительно-неудовлетворенным желанием. — Что случилось? Малфой протяжно выдохнул и, прикрыв глаза, прижался своим лбом к ее. Опустив руки с ее лица, он невесомо провел ими по ее телу, останавливаясь на талии. Помолчав несколько минут, в которые она боялась нарушить тишину между ними и спугнуть его постепенно успокаивающееся дыхание, он посмотрел на нее более осознанным взглядом. — У меня был крайне отвратительный день, — тихо пробормотал он, сжав ладони чуть сильнее. — Ничего катастрофического, но все же ты можешь ничего не спрашивать и просто… Драко не продолжил, и, обвив его шею, Гермиона вновь его поцеловала, позволяя ему спрятаться в ней от мира. Ей ли не знать, насколько иногда реальность становится невыносимой. В некоторые дни ей хотелось исчезнуть, лишь бы больше никогда не встречаться с худшими пороками человечества, и, если ему хватало подобной мелочи, она была вовсе не против дать ему то, что позволяло забыться. — У тебя дома есть мелисса? — прошептала Грейнджер через несколько минут беспрерывных движений губ, почувствовав, что голод, напугавший ее в первые секунды их встречи, постепенно исчез, вернув на законное место поджигающее внутренности примитивное желание, не омраченное лишними оттенками. — Зачем тебе мелисса? — Драко сжал ладонью ее бедро через тонкую ткань платья и обдал горячим дыханием кожу, склонив голову и проведя носом по ее шее. — Я знаю рецепт отлично снимающего стресс чая, — пробормотала Гермиона, упустив из вида факт того, что некрасиво предаваться настолько откровенной прелюдии посреди набережной, наполненной людьми. Малфой провел рукой выше, немного задирая юбку и без того не самого длинного платья, и посмотрел ей в глаза. — Чая, значит, — прищурившись, провокационным тоном произнес Драко, и она кивнула, не позволяя мыслям, затопившим сознание откровенными картинками, отразиться на своем лице. — Будет тебе мелисса. Потянув ее за ладонь, Малфой направился к ближайшему месту, с которого можно было трансгрессировать, не привлекая внимания маглов, и Грейнджер позволила на мгновение промелькнуть торжествующей улыбке на губах сразу, как у него пропала возможность ее видеть. Он ловко лавировал между группками туристов, и они очень быстро добрались до проулка, скрывшего их от посторонних глаз. За секунду до скрутившего внутренности перемещения Гермиона почувствовала надежную ладонь на своей спине, а следом Малфой вжал ее лопатками в ледяную стену, обрушиваясь на ее губы своими. По ступням, согреваемым лишь тонкими лямками босоножек, прошелся легкий сквозняк, и она поежилась, ощущая прохладу даже сквозь эйфорический жар первого уединения в изолированном от посторонних пространстве, сделавшем устремившиеся в путешествие по ее телу руки еще настойчивее. — У тебя холодно, — дрожащим голосом проговорила Грейнджер, стоило ему опуститься поцелуями на шею. Она вцепилась в его волосы, прижимаясь ближе, и прикрыла глаза, оставив возможность лучше узнать хозяина квартиры по обстановке на более подходящее время. — Привык в подземельях, — глухо ответил Драко, отпечатывая слова дыханием на коже, и, подцепив тонкую лямку ее платья зубами, сдвинул с плеча, позволяя ткани опуститься под собственным весом. — Ты что-то говорила про чай? Его правая ладонь опустилась по телу ниже, и, приподняв юбку, он стиснул ее бедро пальцами, втянув ртом кожу на ключице и вжавшись в низ ее живота весьма красноречиво намекающей на его истинные планы твердостью. — Тебя действительно сейчас интересует чай? — едва разборчиво спросила Гермиона, сорвавшись к окончанию вопроса на стон, стоило ему задрать платье еще выше, обжигая кончиками пальцев те участки, до которых раньше его руки не добирались. — Я окончательно рехнусь, если не сниму с тебя эту тряпку прямо сейчас. Грейнджер шумно втянула в себя такое количество воздуха, что, окажись она в иных обстоятельствах, она, скорее всего, поперхнулась бы от его переизбытка. Но сейчас ее кровь так сильно грохотала по вискам, носясь по сосудам стремительным цунами от бешено бьющегося сердца, что даже огромная доза не могла ее насытить. Драко оставил в покое ее плечи, по которым блуждал сквозняк, привлеченный влажными отметинами, позволяющими заморозить гораздо эффективнее, и вернулся к ее губам, окончательно отбирая у нее возможность избежать головокружения от кислородного голодания. Подцепив край ее белья, он провел кончиками пальцев по тонкой коже под ним, оставляя за собой след нетерпеливых мурашек, пока другая рука стягивала оставшуюся на плече бретельку. Потеряв опору, верх свободного платья опустился ниже, повиснув на лямках чуть выше локтей и обнажив лиф, практически ничего не скрывающий паутиной тонкого кружева. Драко снял ее руки со своей шеи, позволяя платью окончательно свалиться к ногам, оставив ее только в белье. Сделав шаг в назад, он вырвал из Гермионы разочарованный стон от морозных пощипываний, вернувшихся на ее кожу в отсутствие рядом согревающего ее горячего тела. Она потянулась за ним, стремясь поскорее вернуть контакт, но остановилась, увидев в его глазах молчаливую просьбу. Малфой одобрительно потянул уголок губ вверх, опустив взгляд ниже. И холод отступил перед восхищением, с каждым мгновением откровенного рассматривания все ярче отражавшемся на его лице. Насладившись видом ее практически обнаженного тела, Драко предложил ей ладонь, и Гермиона вложила в нее свою, позволяя ему резко притянуть себя в его объятия. Он развернулся и подтолкнул ее спиной вперед в глубь квартиры, сминая ее губы своими и сжимая ягодицы сквозь почти полностью прозрачную ткань, пока она торопливо расстегивала пуговицы его рубашки, доверившись его знанию собственной квартиры и отбросив от себя опасения вслепую врезаться во что-то, возникшее на пути. Не прекращая целоваться, они преодолели еще два помещения, которые Гермиона мысленно пообещала себе позже обязательно рассмотреть повнимательнее, чтобы глубже залезть под кожу обнимающему ее мужчине. Через мгновение она почувствовала, как ноги уперлись в тот самый предмет мебели, мыслями о котором она проваливалась во все последние дни, пребывая в постоянной агонии эротических фантазий, подстегиваемых его нетерпеливыми прикосновениями, каждый раз до этого дня обрываемыми им в тот момент, когда она забывала о находящихся вокруг людях. Грейнджер была уверена, что, как и с первым поцелуем, Драко специально тянул, позволяя им обоим лучше прочувствовать предвкушение. Малфой точно не являлся стеснительным скромником, боящимся раздеть женщину при первом удобном случае, и она думала, что окажется здесь гораздо раньше. Но он выдерживал какие-то свои собственные сроки, делая огромные — Гермиона видела насколько — усилия, чтобы не начать снимать с нее одежду до сегодняшнего дня. Она не особо рассчитывала, что это произойдет и этим вечером, приняв то, что у него были какие-то обязательные к выполнению мерки, и, предлагая ему чай, она подразумевала именно чай. Но… вышло как вышло, и Гермиона не могла списать его внезапно проявившуюся инициативу даже на отвратительный день, который точно отступил на задний план еще до того момента, как она буквально напросилась к нему домой. Так что у нее было единственное объяснение его поступкам. Это Малфой. В ее представлении мира с каждым днем этими двумя словами становилось возможно объяснить все больше странных вещей. Драко аккуратно опустил ее на кровать, прижимая своим телом к мягким простыням, и Гермиона непонимающе нахмурилась, когда он так и не вернулся к ее губам, уперевшись левой рукой рядом с ее головой и скользя пристальным взглядом по чертам ее лица. — Что опять не так? — Грейнджер медленно согнула ноги, едва ощутимо касаясь кожей все еще оставшейся на его теле одежды, и сжала его бока. — Почему не так? — хрипло спросил Малфой, проводя свободной ладонью по ее бедру. — Я сравниваю реальность с фантазиями. И пока вид настоящей тебя на моих простынях мне нравится гораздо больше. Он склонил голову, оставляя между их губами не больше дюйма, но не сократил расстояние окончательно, продолжая внимательно вглядываться в ее глаза и позволяя ей лучше рассмотреть его огромные зрачки, блестевшие в просачивающемся сквозь задернутые лишь до середины окна занавески лунном свете. — И как часто ты представлял меня в своей постели? — морщинка между ее бровей разгладилась, и Гермиона позволила себе расслабиться, отбросив вновь закравшиеся не самые лучшие мысли, которые пару раз посещали ее за эти дни, пока она искала причину его стремления держать себя в руках. — Каждый день, — выдохнул Драко в ее приоткрытый рот, сжимая пальцы на бедре сильнее. — Каждую гребаную минуту каждого гребаного дня, — он мазнул кончиком языка по ее нижней губе и чуть приподнялся. — А так и не скажешь, — пробормотала Грейнджер, едва сдержав разочарованный стон оттого, что он все еще продолжал выдерживать между ними расстояние, несмотря на то, что совершенно точно хотел ее так же сильно, как и она его. Упирающийся в ее промежность возбужденный член не оставлял ни единого сомнения. Его брови удивленно взлетели вверх, а следом понимание отразилось в его глазах. — Кто бы мог подумать, что тебя начнет обижать моя попытка показать себя воспитанным человеком, — Драко отпустил ее бедро и, подняв руку, провел кончиками пальцев по ее щеке. — Вопреки твоему укоренившемуся мнению о моей развязности, я не склонен тащить в постель кого попало и не стремлюсь трахнуть понравившуюся мне женщину в первую же минуту. У всего должно быть свое время и свой темп. — Значит, я не кто попало? — Дура ты, Грейнджер, а не кто попало, — усмехнулся Малфой. — Я предпочитаю алкоголь долгой выдержки, оставляю самое вкусное напоследок и… — он наклонился к ее уху и закончил становящимся с каждым сказанным словом все более хриплым голосом: — мне нравится доводить и себя, и женщину до полного беспамятства, долго балансировать на грани, чтобы потом, перестав себя ограничивать, получить еще больше удовольствия от того, что долго ожидаемое наконец в руках. Чем больше мне нравится женщина, тем дольше я заставляю себя мучиться, предвкушая этот момент и рисуя его в воображении до мелочей. С тобой оказалось сложнее всего, потому что так, как тебя, я не хотел никого и никогда в своей жизни, и ты даже представить себе не можешь все те грязные вещи, которые прямо сейчас крутятся в моей голове и которые я обязательно с тобой сделаю в самое ближайшее время. Резко повернувшись, Гермиона нашла его губы своими, и он отбросил все свои попытки затянуть процесс дальше, инстинктивно двинув бедрами в имитации толчка. Она задушено простонала ему в рот, стоило его пальцам сжать ее шею на грани подстегивающих удовольствие и дискомфортных ощущений. Поерзав ногами и потершись о внушительный бугор на уровне его ширинки, она лучше прочувствовала липкую влагу, пропитавшую насквозь белье, которой стало гораздо больше от озвученных им слов. Она в жизни не слышала ничего сексуальнее. У нее было достаточно мужчин, чтобы определиться, что в постели ей нравится больше, а что является для нее абсолютно неприемлемым, ей говорили множество непотребных и высоких вещей, но она знала, что этот момент навсегда останется самым запоминающимся, потому что таких, как Драко, она никогда не встречала. Вряд ли такие, как он, вообще существовали. Гермиона потянула ворот его расстегнутой ранее рубашки, открывая себе доступ к коже, без ощущений которой под пальцами она была готова в эту минуту умереть, и Малфой резко отстранился, быстро избавляясь от одежды. Она поднялась вслед за ним, не находя в себе сил позволить ему снова оставить ее тело без внимания, и, отбросив рубашку на пол, Драко запустил ладонь ей в волосы, вновь притягивая к своим губам. Другой рукой он ловким движением снял ее лиф, отправляя его вслед за отброшенной секундой назад одеждой на пол. Грейнджер ухватилась за пряжку его ремня и, быстро ее расстегнув, опустилась ниже, сжав член через ткань. Хриплый стон, сопроводивший толчок бедер в ее ладонь, вынудил ее мысленно прокричать себе о том, что она точно сошла с ума, раз думала, что уже слышала от него самое сексуальное в мире. Нет. Самым сексуальным, что когда-либо касалось ее ушей, был именно этот низкий, горловой, рассказывающий об удовольствии звук. Драко отстранился и, пробежавшись по ее бешеным глазам, припухшим от поцелуев губам и растрепавшимся волосам, легко надавил ей на плечо, призывая окунуться обратно в мягкие подушки. Она опустилась, не отвлекаясь от его взгляда, блуждавшего по ее телу. Подхватив ее левую ногу, Малфой расстегнул ремешки босоножек и, отбросив обувь на пол, мучительно медленно прошелся губами по внутренней стороны икры от щиколотки до сгиба колена. Повторив то же самое со второй ногой, он подцепил кончиками пальцев остатки ее белья, и она выгнулась, уперевшись лопатками в постель и позволив ему избавить ее от последнего клочка ткани, мешающего ему увидеть ее целиком. Оставаясь сидеть на коленях, Малфой ощупал взглядом каждый дюйм ее тела, словно пытался досконально ее запомнить, и, разведя ноги шире, Гермиона поманила его пальцем к себе. Порочно ухмыльнувшись, Драко наклонился, обхватывая губами ее грудь. Она попыталась притянуть его ближе, но он заключил ее запястья в свои руки и поднял их над ее головой, прижимая к кровати. Выгибаясь навстречу его языку, медленно скользящему по соску, она извивалась, комкая дрожащими ногами мягкое одеяло в хаотичную кучу. Он отпустил ее руки, спускаясь губами по животу, и Гермиона до судорог стиснула простыни, пытаясь найти в этом хоть какой-то якорь, чтобы убедить себя, что это происходит в реальности. Его ладони накрыли полушария груди, несильно сжимая, пока дыхание, ласкающее кожу вслед за кончиком влажного языка, устремлялось ниже. От едва ощутимого касания к клитору она резко дернулась и… Ты что, на самом деле только что скулила, умоляя о продолжении? На секунду промелькнувшие мысли, орущие о нетипичности ее поведения в постели, тут же испарились, стоило ему вновь собрать языком вкус ее возбуждения. Она издала протяжный стон, когда он усилил давление и, опустив руки и сжав ими ее ягодицы, придвинул ее в более удобное для него положение. Гермиона крепче стискивала мягкие простыни между пальцами, впиваясь в них ногтями и, возможно, раздирая мелкими дырами насквозь, сопровождая каждый всплеск наслаждения, раскаляющий низ живота, новым стоном. Она быстро приближалась к краю, подталкиваемая сжимающими с каждой секундой ее ягодицы сильнее пальцами к тому, чтобы броситься вниз в пропасть судорожного удовольствия, оставшись без памяти. Но, когда она уже была готова забыть о себе, о нем и всем долбаном мире, предавшись скручивающему внутренности самому сокрушительному оргазму в ее жизни, Малфой остановился. Теперь она точно его умоляла. Жалобно, надрывно, хныча от причиняющего боль неудовлетворения. Драко сжалился, вновь забросив ее на вершины блаженства, и, потребуй он сейчас увековечить его в мраморе и выставить на самом видном месте в ее квартире, чтобы каждый мог увидеть, на кого именно в эту секунду она была готова молиться, Гермиона обязательно бы согласилась на все его условия, выкрикивая «да» так громко, чтобы могли услышать жители другого полушария. Когда он в следующий раз остановился, подведя ее к грани безумия, Грейнджер выругалась, покрыв его всеми грязными словами, которые только имелись в ее лексиконе. Ей показалось, что Малфой рассмеялся на озвученные ею фразы, но она быстро об этом забыла, стоило его языку проникнуть в нее, слизывая теплую влагу. Сделав несколько поступательных движений, слишком мягких для того, на что она сейчас была готова, он вернулся к ее клитору, кончиками пальцев одной руки проводя ниже. Введя в нее палец, он медленно двинул им, поддерживая тот же темп языком, и она выгнулась, скривив позвоночник так, словно по нему шарахнули смертельным ударом тока. С ее губ сорвалось непристойное ругательство, явно принесшее Драко удовлетворение запросов его эго, потому что он все же наградил ее более резким толчком. Освободив и вторую руку, Малфой надавил ей на живот, не позволяя шевелиться, и наконец перестал над ней издеваться, ускорив движение ладони и задав то давление языка, которое, существуй подобная классификация, точно было бы занесено в категорию «настолько идеально, что обладателя данными умениями следует вписать в красную книгу удовольствия». Гермиона согнула ноги сильнее, упираясь пятками в простыни и подаваясь бедрами ему навстречу, и спустя несколько мгновений ее рассудок разнесло в щепки под давлением бьющего внизу живота наслаждения. Она все еще ничего не соображала, наслаждаясь последними судорогами оргазма, когда почувствовала его требовательную ладонь на талии. Гермиона попыталась сфокусироваться на его лице, но, отбросив безуспешную для пока дрейфующего на грани между реальностью и беспамятством мозга, поддалась его импульсу, перевернувшись на живот. Ей не удалось уловить сквозь продолжающую шуметь в ушах кровь то, как Драко избавляется от остатков одежды, и сконцентрироваться на мире она смогла только в тот момент, когда он приподнял ее таз и медленно погрузился в нее, растягивая под свою длину. Гермиона шумно выдохнула, пропустив воздух по пересушенному горлу, и, распахнув глаза, сопроводила стоном следующий, более грубый толчок, прошедшийся по пульсирующей от не до конца отпустившего ее удовольствия коже волной нового. Малфой сжал ее ягодицу, насаживая на себя жестче, и она сильнее прогнулась в спине, делая угол проникновения еще приятнее. Подняв руку, Грейнджер стиснула простынь над своей головой, удерживая себя в положении, позволяющем отвечать на каждый толчок встречным, и удовлетворенно улыбнулась, услышав тот самый хриплый стон, который чуть ранее поднял ее возбуждение на неведанный ранее уровень и собирался остаться в памяти самой завораживающей мелодией в ее жизни. — Иди сюда. Драко обхватил ее за талию, притягивая к себе, и Гермиона плотно прижалась спиной к его груди, уцепившись заведенной назад рукой за его шею. Малфой положил ладонь ей на подбородок, разворачивая лицом к себе, и вторгся языком меж ее губ, двинув тазом. Подняв руку выше, Грейнджер сжала пряди его волос, положив другую ему на бедро и впившись ногтями в разгоряченную кожу. Толчки вновь стали грубее, но Гермиона не могла оторваться от его губ даже задыхаясь, чтобы не потерять хоть крупицу от всего спектра ощущений. Драко сжал ее грудь, опустив другую руку меж ее ног, и она застонала ему в рот, очень быстро прогибаясь под новой воронкой сокрушительного смерча оргазма, собирающегося раскрошить ее сознание в месиво. Каждое новое соприкосновение бедер вырывало из нее новые, все более громкие звуки, заглушающие стук кровати о стену, и, когда кислорода перестало хватать вовсе, Грейнджер с сожалением отпустила его губы из плена, начав судорожно глотать воздух. Малфой вжался носом в ее макушку, выдыхая едва слышные хриплые стоны рядом с ее ухом и переходя на судорожные, совершенно несдержанные толчки. Пальцы на ее клиторе закружили интенсивнее, и все ее ощущения ударили в низ живота, позволяя еще раз высвободить копившееся днями возбуждение. Драко удержал в руках ее осевшее обессиленное тело и, сделав еще несколько жестких движений, замер, плотно прижимая ее к себе. Гермиона ощущала его несущееся галопом сердце, срывающееся дыхание и жар тела, и ее губы растянулись в блаженной улыбке. Немного успокоившись, Малфой разжал ладонь, сковывающую ее собственнической хваткой, и Грейнджер опустилась животом на постель, позволяя себе расслабиться. Кровать рядом с ней прогнулась под весом Драко, но Гермиона не стала к нему поворачиваться, выжидая время, необходимое для того, чтобы прийти в себя и снова начать нормально соображать. Почувствовав через несколько минут пальцы Малфоя, выводящие на ее спине узоры, она улыбнулась шире, слегка дернув плечом. — Теперь можно заняться чаем, — промурлыкала Гермиона, подняв руки над головой и потянувшись. По телу разливалась нега удовлетворения и расслабления, и она на мгновение зажмурилась, вспоминая долгие фантазии о том, каким Драко окажется в постели. Он превзошел все ее ожидания. Будто с ним могло быть иначе. Он уже неоднократно демонстрировал, что все ее мысли не достигали задаваемой им в реальности планки. Ей следовало вовсе забыть о возможности отношений с кем-то другим. Ее мечты о семье все больше становились несбыточными, ведь на его фоне она никогда не сможет никого увидеть. До скончания жизни ей придется вспоминать о Малфое, оставшись безнадежно влюбленной старой девой. — У меня нет мелиссы. Даже не видя его лица, Гермиона могла поклясться, что на его губах светилась самодовольная ухмылка. Резко откинувшись на спину и повернув к нему голову, она убедилась в своих предположениях и, возмущенно приоткрыв рот, легко ткнула его локтем в бок. — Ты затащил меня в постель подлым обманом! — воскликнула она, немного приподнявшись. — Сработало на превосходно, — довольно протянул Драко, опустив взгляд ей на грудь. — Хотя можно поспорить, кто кого и куда затащил. С таким телом ты не можешь перекладывать ответственность на мои эстетические слабости. И, кажется, чуть ранее ты негодовала по поводу моей выдержки и стремления не торопить события, — последнее предложение он насквозь пропитал саркастичными нотками. — Не заговаривай мне зубы, — буркнула Гермиона, утопая обратно в подушках. Слишком мягких, чтобы захотеть хоть когда-то из них выбраться. Грейнджер сделала мысленную пометку сразу, как ее перестанут задабривать его заслуги в постели, обязательно обсмеять его снобизм и склонность окружать себя чрезвычайно удобными и, несомненно, дорогущими предметами быта. Малфой перевернулся на бок и, положив руку ей на талию, придвинул ее ближе, нависнув над ее лицом. — Клянусь, в первый же рабочий день я достану тебе целый куст, и ты обязательно покажешь мне, что там за волшебный снимающий стресс чай. Но мой метод пока нравится мне больше, и вряд ли тебе удастся меня переубедить. — Сколько у тебя выходных? — спросила Гермиона, зацепившись за главный подтекст сказанного. Драко собирался отдыхать, оставив аврорат за пределами своей жизни. Абсолютно нетипичное для него планирование времени, открывающее перед ней множество перспектив урвать побольше часов в его обществе, ставшем теперь еще более привлекательным. — Три, — озвучил Малфой совершенно непостижимую цифру. — И ты проведешь каждую минуту этих дней в моей постели, раз уж я наконец тебя в нее затащил, — многообещающе проговорил он и затянул ее в ленивый поцелуй. Гермиона мысленно проскандировала восторженную оду Богу выходных и, выгнувшись, прижалась к нему ближе, поощряя вновь поднявшее голову возбуждение, заинтересованно навострившее уши в предвкушении самых лучших дней ее жизни.Сентябрь 2010
Гермиона открыла глаза, оставляя бесполезные попытки уснуть в насквозь холодной постели, не согревающей ее озябшую кожу даже теплым пушистым одеялом. Резко усевшись, она подтянула ноги и, обхватив их ладонями, огляделась. На спальню опустилась настолько густая темнота, что практически ничего невозможно было рассмотреть, но она досконально знала каждый дюйм этого помещения. Опустив одну руку на простыни рядом с собой, Гермиона легко провела по мягкому хлопку кончиками пальцев, которые подрагивали от слишком ярких ощущений пустоты. Она не так уж и редко просыпалась одна — порой они с Драко были загружены своими делами по самые кончики ушей, и их графики разительно отличались, не позволяя им пересекаться надолго даже проживая в общей квартире, — но сейчас его отсутствие впервые делало постель местом, из которого хотелось скорее выбраться, чтобы окончательно не продрогнуть от покрывающихся изнутри льдинками одиночества сосудам. Гермиона пошевелила пальцами на ногах, пытаясь сбросить с себя онемение. Ей никогда не было настолько холодно. Все ее тело на протяжении последних дней сковывали цепи пробирающего до костей мороза, заставляющие передергивать плечами практически каждую минуту в попытке согреться резким движением. Возможно, это являлось всего лишь ее самовнушением. Скорее всего, холодным казался вовсе не воздух. Обладателем обнимающих ее зябких ладоней, заставляющих на протяжении всей последней недели кутаться в больничный плед сильнее, но все равно не получать необходимое для комфортного существования тепло, являлась окружившая ее силуэт вязким туманом обреченность. Может, она сходила с ума? Она поднялась, тихо зашипев от ледяных иголок, впившихся в ступни, стоило ей коснуться ими пола. Вот он точно был совершенно непрогретым, как и во все предыдущие годы ее проживания в этой квартире. Малфой оказался приверженцем прохлады, гуляющей по помещениям легким сквозняком, и с этой его странностью пришлось смириться. Он превращался в совершенно невыносимого ворчащего засранца, если дома становилось слишком жарко. Гермиона отдала бы все, чтобы он снова начал бубнить себе под нос, что она двинутая, раз решила прогреть воздух до температуры плавления их грешных душ, чтобы заранее подготовиться к тому, что их ждет в аду. И даже не стала бы возмущаться его идиотским попыткам высмеять верования маглов, которые превратились для него в заманчивые возможности демонстрировать странное чувство юмора практически сразу после того, как она попыталась расширить его кругозор спецификой жизни обычных людей. Она отдала бы многое, чтобы все стало как раньше. Чтобы ее окружала не пустота одиночества, а бесконечный океан мелких недостатков Драко, которые совершенно его не портили, а превращали в кого-то исключительного. В того, кто идеально сочетался с ее собственными недочетами. Их минусы, имеющиеся у них обоих в достатке, соединялись, боролись между собой в их громких голосах, пока они пытались найти компромисс, и в конечном итоге становились чем-то особенным и положительным. Подходящим только им и не понимаемым посторонними. Взяв с кресла объемную шерстяную накидку, Гермиона набросила ее на плечи и тихо покинула спальню, двинувшись по длинному коридору в гостиную. Остановившись в проходе, она закуталась в мягкий материал сильнее и скрестила руки на груди, прижавшись плечом к косяку. Опустив взгляд на диван, освещенный светом луны, проникающим сквозь большое панорамное окно, избавленное от портящих вид на магический Лондон занавесок, она закусила губу, стараясь не нарушать мирный сон Драко излишне громким дыханием. Даже в бессознательном состоянии он выглядел напряженно. Сдвинутые брови и неглубокие морщины на лбу делали его старше, выдавая истинный возраст, который в обычные дни сложно было прочитать в его чертах. Драко всегда казался немного моложе своих лет и даже в растрепанном при пробуждении состоянии умудрялся демонстрировать присущее только ему очарование. Порой Гермионе хотелось взвыть от несправедливости того, что ему ничего не приходилось делать, чтобы приковать к себе ее взгляд. В любую секунду любого времени суток Драко мог оказаться перед колдокамерами, и те, кто его увидел, уверенно сказали бы, что он приложил множество усилий, чтобы произвести впечатление. По факту судьба просто оказалась к нему благосклонной. В мгновения, когда в ее влюбленный мозг все же просачивалась рациональность, Гермиона позволяла себе ухватиться за мысль, что она видит его сквозь призму своих чувств. Так же, как и он, постоянно упоминающий, что ее прирожденная небрежность делает ее более привлекательной, чем то, что она творит с собой в ванной по утрам. Но во все остальное время она предпочитала ныть о несправедливости жизни, наградившей ее бесконечными минутами, которые она теряла, приводя себя в порядок, и мужчиной, которому приходилось соответствовать, затрачивая еще больше времени. Она ощупывала взглядом его силуэт, прикладывая огромные усилия, чтобы не закричать от еще одной несправедливости, просочившейся в ее жизнь. Драко впервые спал за пределами спальни, если ночь не застигала его вне дома. Даже в дни, когда они ругались и не успевали прийти к компромиссу до наступления темноты, они не позволяли себе разойтись по разным комнатам. Это всегда воспринималось как еще один огромный шаг к пропасти между ними. И услышав сегодня его бескомпромиссное решение, Гермиона хотела возразить. Попытаться объяснить, достучаться до него сквозь стены, которые он выстраивал между ними, стараясь оградить ее от лишних потрясений. Ровно до того момента, как посмотрела в его лицо. До того, как увидела его глаза, в которых огромными буквами светилось то, что он не вынесет, если однажды она проснется рядом и вновь отреагирует на его присутствие неадекватно. Это стало бы еще одним слоем непреодолимой кирпичной кладки между ними. Она согласилась с тем, что им нужно время, хоть это и шло вразрез со всем, что душило ее горло горькими от соли слезами. Тяжело вздохнув, Гермиона замерла, когда Драко беспокойно пошевелился. Дождавшись, пока он снова расслабится, провалившись в глубокую фазу сна, она осторожно покинула гостиную, стараясь ступать как можно тише. Оказавшись в кабинете, она аккуратно прикрыла за собой дверь и зажгла свет предварительно забранной из спальни палочкой. Отложив древко на стол, Гермиона подошла к стене, на которой разместились собранные Эриком материалы, и уставилась на колдографии первых преступлений среди череды тех, которые Джонсон приписал убившему его семью волшебнику. Пока единственным, что ей было по силам в долгой борьбе за воскрешение ее семьи, являлась попытка найти того, кто приложил свою ладонь к трещинам лопнувшего зеркала их отношений. Ей оставалось надеяться на то, что, когда преступник займет отведенное ему в Азкабане место, Драко сможет простить себя за то, что сделал по противоречащему всему его существу приказу, отданному еще одним управляемым другим человеком. Сдвинув брови, Гермиона пыталась обнаружить на колдографиях то, что позволило Эрику объединить их в общую систему. Драко предполагал, что отталкиваться нужно именно от этого, и у нее не существовало причин не доверять его чутью. Они оказались сильны в разных вещах, и если Драко почти всегда мог нащупать ключевые моменты, позволяющие найти тонкую ниточку, по которой можно добраться до всех переплетений паутины связи совершенных преступлений, то Гермионе не было равных в обнаружении сходств между ними. Они становились идеальным тандемом, когда Драко задавал ей правильное направление, а она находила все ответвления пути, соединяя кусочки пазла в общую картину. Внимательно рассмотрев все колдографии и не уловив закономерности, Гермиона вернулась к столу и, усевшись, придвинула к себе папку с первым делом. Пробежавшись взглядом по всей собранной за период ведения так и не раскрытого преступления информации, она взяла следующую. Не обнаружив и в следующих трех делах того, за что могла бы зацепиться, Гермиона решила сменить тактику и открыла сразу семь папок, разложив описания мест преступления перед собой полукругом. Поставив локоть на стол и опустив на ладонь голову, она начала изучать одновременно все разложенные перед ней бланки, раз в несколько десятков секунд перескакивая между строчками, выведенными разными почерками, и пытаясь создать иллюзию того, что читает описание одного и того же преступления, что позволяло лучше абстрагироваться от имеющихся различий. И стоило ей дойти до конца описаний, она подняла взгляд и с неверием уставилась на снимки, которые в ее глазах теперь связывали между собой воображаемые алые нити, соединяющие разрозненные кусочки пазла в единую структуру совершенных преступлений. Резко поднявшись, Гермиона взяла палочку и, взмахнув ей, расположила колдографии на отдельной стене так, чтобы между ними оказалось больше свободного пространства. Заполнив просветы описаниями мест преступления всех имеющихся дел, она перечитала их вновь, обнаруживая связующую крупицу в каждом убийстве. Это было неочевидно, поэтому Драко не смог увидеть сходства сразу, зациклившись на той информации, которая не позволяла оценить ситуацию отстраненным взглядом. Он зацепился не за те факты, что и скрыло от него то, что связывало убийства, указывая на совершившего его волшебника. И это объединяло в себе не только преступления, совершенные тем, кто забрал жизни семьи Эрика… Гермиона обернулась на другую стену, на которой Драко расположил колдографии, сделанные в камере Джонсона, и, взмахнув палочкой, переместила те материалы туда, где они должны были находиться на самом деле. В самый конец хронологии чуть больше двух десятков убийств. Сделав шаг назад, она увеличила клочок пергамента, на котором Эрик обозначил то, в чем теперь уверилась и Гермиона: Всех убил он. Исправив надпись, она растянулась в удовлетворенной улыбке. — Ну здравствуй, — прошептала Гермиона, вновь и вновь скользя взглядом по выведенным перед глазами буквам. Всех убили они.