Декабрь 2006
Гермиона беспокойно мерила шагами свою небольшую квартиру, то и дело бросая нервные взгляды на часы. Минутная стрелка двигалась преступно медленно, отсчитывая мгновения ставшего невыносимым вечера, и чем больше переживала Грейнджер, тем менее расторопным для нее становилось течение времени. В очередной раз выдохнув сквозь зубы, Гермиона подошла к барной стойке и посмотрела на огромную колдографию, «украшающую» первую полосу «Ежедневного Пророка». Она поморщилась от вида своего счастливого лица и светящейся на нем улыбки, снова и снова стираемой губами Драко под прицелом очень удачливого журналиста. Стоило признать, момент был подобран идеально. Заснятое и выложенное в самое грязное издание магического мира колдо отражало единственный фрагмент их «официального выхода в свет», в который она позволила себе расслабиться и на несколько минут забыть о том, насколько сильно ей не нравится идея заявить об их отношениях обществу. После того, как Драко совершенно незаконными, но слишком умопомрачительно приятными методами вынудил ее согласиться с его мнением о том, что им пора перестать «прятаться по углам», она умудрялась долго оттягивать этот момент. Даже чрезмерно долго, учитывая, что Малфой был не из терпеливых, когда вбивал очередную безумную идею себе в голову. Ей еще повезло, что он дал ей несколько недель на моральную подготовку, а не потащил в редакцию «Пророка» и не поцеловал прямо перед Скитер на следующий же день после сказанного Гермионой «да». Чтобы наверняка. Они оба предвидели, что, когда станет известно об их союзе хоть кому-то, эту информацию предадут огласке и будут обсасывать на каждом углу Косого переулка. Еще бы: если посмотреть под углом, который предпочло «лояльное к победителям» издание, героиня войны «снизошла» до Пожирателя смерти. Или, если обратить внимание на реальность, наследник одного из древнейших и самых консервативных в вопросах чистоты крови рода «опустился» до маглорожденной. Это не могло не стать достоянием общественности сразу в момент сброса информационной бомбы в первой же выпущенной после их «непринужденного свидания» в крупнейшем магическом ресторане газете. Подери дракл Малфоя, его упрямство и сумасшедшие идеи. После войны в волшебном мире вопросы крови стояли менее остро. Пережив страшные события, люди вовсю стремились продемонстрировать, что согласны с новой политикой Министерства, пропагандирующей равенство волшебников любой наследственности. За прошедшие годы удалось добиться видимости отсутствия конфликтов между представителями разной крови, потому что все поняли, к чему они могут привести. Такой фундаментальной, что к ней практически невозможно было придраться. Но Гермиона знала, что все не так идеально, как кажется на первый взгляд. Преступления, совершенные на почве кровного различия, не прекратились; по-прежнему наблюдалось притеснение маглорожденных в тех сферах магической деятельности, в которой и раньше преимущество концентрировалось в руках чистокровных. И это было логично, потому что политика адаптации пришедших из магловского мира волшебников, развивающаяся с подачи Кингсли, реализовывалась слишком медленно. Требовалось не одно десятилетие, чтобы новые поколения маглорожденных, теперь привлекаемых в волшебный мир гораздо раньше поступления в Хогвартс, стали теми самыми взрослыми, которые смогут выполнять роль чистокровных с ними наравне. Лучшая осведомленность тех, кто рождался на территории магического мира и впитывал основы волшебства с молоком матери, не была пустым звуком. Несмотря на то, что маглорожденные оказались лучше приспособлены к жизни, потому что усваивали множество необходимых для успешного существования знаний от маглов, в магических навыках до определенного момента они находились на ступень ниже чистокровных. Хоть Гермионе и претило признание этого до такой степени, что она стирала зубы в крошку, пока эта мысль укоренялась в ее мировоззрении, отрывая и выбрасывая в пустоту куски предыдущей уверенности в несправедливости, ей все равно пришлось принять то, что не каждый маглорожденный похож на нее. И как она должна была себя чувствовать сейчас, зная, что Драко находится у родителей, которые стали осведомлены о проступке, в их понимании приравнивающемся к государственной измене? Правильно, Гермиона пребывала во всепоглощающей панике. Прекрати нервничать, я со всем разберусь. Вот что сказал ей Малфой несколько часов назад и, оставив на ее губах прощальный поцелуй прямо посреди главного зала аврората, удалился домой. Прекрати нервничать. Прекрати, блин, нервничать. Гермиона гневно выдохнула и сжала газету в ладони, сминая великолепную колдографию, место которой было точно не на страницах желтого издания. Ее не волновало мнение Скитер, друзей, всего гребаного мира. Но она совершенно не понимала, чего ожидать от родителей Драко. Мерлин, это же Люциус и Нарцисса Малфой. Узколобые снобы, принявшие сторону сумасшедшего ради сохранения чистоты крови семьи и отошедшие от своих первоначальных замыслов только из-за угрозы их сыну. Как бы Нарцисса на протяжении всех лет ни давила из себя доброжелательные улыбки каждый раз, когда им не посчастливилось пересечься, как бы Люциус после выхода из Азкабана чуть более года назад ни притворялся, что исправился и признал свои ошибки, Гермиона была уверена — это лишь продуманный ход, призванный обелить их семью перед обществом. Сделать вид, что их устраивает нынешнее положение? Легко. Позволить сыну связаться с маглорожденной и поставить под угрозу чистокровность дальнейших поколений семьи? Никогда в жизни. Гермиона старалась доверять Драко беспрекословно. То, на что он пошел, чтобы у них появилась возможность быть вместе, выступало лучшим показателем серьезности его намерений. Однако она не могла не начать сомневаться, потому что ничего не знала о том, что стало с его аномальной привязанностью к родителям, которая сопровождала его детство и заставила принять метку. Драко никогда особо не распространялся о своих нынешних взаимоотношениях с родителями, но то, что он до сих жил в своем родном доме, пусть и проводя почти все свободное время в квартире Гермионы, убедило ее в том, что он хочет наладить контакт. Она не задавала вопросов, позволяя ему самому решить, что именно ей рассказывать, и он предпочел вовсе не посвящать ее в эту тему, с улыбкой говоря о нежелании марать ее существование грязью его семьи. Боялась ли Гермиона, что родители попытаются убедить Драко прекратить их отношения? Она не знала, на что они могли пойти. И тем более не предполагала, как на их требования отреагирует Драко. Его поступки кричали о многом, но Малфой вслух говорил слишком мало вещей, чтобы у нее была нерушимая убежденность в том, что он останется рядом несмотря ни на что. Вот чего боялась Гермиона на самом деле. Она боялась того, что его чувства, какими бы они ни были, могли оказаться недостаточно сильны для того, чтобы вступать в конфронтацию с семьей, если та попытается это сделать. Гермиона боялась потерять Драко. Но так ни разу и не произнесла этого вслух, наслаждаясь проведенными вместе минутами и не заглядывая в будущее, которого могло попросту не быть. Отсутствие хоть одних по-настоящему серьезных отношений, сопровождающихся незнакомыми для нее ранее и совершенно неконтролируемыми эмоциями, сыграло с ней злобную шутку, вывалив на ее голову такое количество противоречий и сомнений в себе, что это снесло ее выдержку огромной волной. И на месте взрослой уверенной в себе женщины осталась неразумная девчонка, не знающая, куда податься и как унять нервозность. Громкий стук в дверь поднял панику на еще более высокий уровень, хоть Гермиона и считала, что достигла своего пика. Недавно она вверила Драко ключи от своей квартиры, посчитав, что его ежедневное паломничество в ее обитель с приглашением и без него достаточной для этого причиной. И этот ее жест стал для него достаточным для того, чтобы беспардонно вламываться к ней в любое время суток. Иногда, встречая ночь в одиночестве, она просыпалась в удушающих объятиях. Несмотря на то, что в такие моменты она несерьезно ворчала на Драко за это, угрожая тем, что из-за пережитой войны и специфики их профессии однажды приложит его чем-то неприятным инстинктивно, он все равно продолжал вести себя так, будто приходил не в ее дом, а в их общий. А сейчас он предпочел сохранить видимость уважения ее личных границ. Малфой и попытка быть воспитанным в отношениях, которые на всем их протяжении сопровождались его небезосновательной наглой уверенностью в том, что она позволит ему все, стоит ему к ней прикоснуться? Его разговор с родителями точно не прошел гладко. Подойдя к выходу из квартиры, Гермиона положила ладонь на дверь и прикрыла глаза, глубоко дыша и собираясь с духом. Ей становилось мерзко оттого, что вся ее обычная уравновешенность упорхнула в неизвестном направлении, но сделать с этим она ничего не могла. Если бы она только знала, насколько стремительно будет терять концентрацию из-за этих отношений… Нет, она все равно допустила бы их развитие. Очередной громкий стук схватил ее крюком за горло и заставил отбросить от себя страх перед тем, что она боялась услышать. Глубоко вдохнув, Гермиона натянула на лицо самую натуральную доброжелательную улыбку, на которую в таком состоянии была способна, и открыла дверь, сразу встречаясь с бурей, бушующей на дне серых глаз. Драко был зол. За те семь месяцев, что прошли с их повторной встречи, отбросившей за границы ее мировосприятия все, что она когда-то знала о Малфое ранее, Гермиона впервые видела его в таком бешенстве. Грейнджер впервые получила подтверждения того, что он все еще способен на столь разрушительные эмоции, которые когда-то, казалось, вообще не в этой жизни, он проявлял к ней и ее друзьям. Неловко отойдя с прохода, Гермиона пропустила Драко в свою квартиру и, прикрыв дверь, позволила ему привлечь себя ближе. Она никак не прокомментировала немного резкое касание губ и чрезмерно крепкую хватку на своей талии, которая испарилась практически мгновенно. Молча пройдя за Малфоем в глубь квартиры, Грейнджер оперлась плечом о металлический столб, к которому крепилась барная стойка, и скрестила руки на груди, наблюдая, как Драко усаживается на диван. Он так и не нарушил тишину, запрокинув голову на спинку и устало прикрыв глаза, и Гермиона не нашла в себе смелости первой завести разговор. Тиканье часов, до его прихода каждым звуком молотящее по стенам ее напускного спокойствия, начало долбить по вискам еще громче. Грейнджер скользила взглядом по его ожесточенным чертам и задерживала дыхание каждый раз, как он, бродя где-то в своих мыслях, едва заметно хмурил брови. И продолжала молчать. Прошла минута, а может, десять лет, прежде чем Драко приоткрыл глаза, и на его губах отразилась та самая улыбка, которая редко появлялась при посторонних. Гермиона могла пересчитать на пальцах то количество раз, которое ей позволялось увидеть такого Малфоя воочию. Пришедшая на смену привычной жесткости мягкость была ему практически несвойственна. Грейнджер соврала бы, сказав, что скучала по этому выражению в предыдущие дни, потому что в такие моменты Драко переставал напоминать того человека, в которого, вопреки всей логике, она умудрилась влюбиться. Он нравился ей таким, каким являлся на самом деле. Циничным, язвительным, иногда грубым, почти всегда чертовски наглым. Но сейчас именно в таком Малфое она нуждалась меньше всего. Ей требовалось что-то, что смогло бы дать ей уверенность в завтрашнем дне. — Иди сюда, — тихо произнес Драко, протянув ладонь, но Грейнджер не сдвинулась с места, сжав пальцы на предплечьях чуть сильнее. Малфой чуть наклонил голову влево и, прищурившись, внимательно присмотрелся к ее лицу. — Гермиона, — надавил он, и его тон окрасился стальными непреклонными нотками. Грейнджер практически неуловимо покачала головой и, сделав два шага в его сторону, вложила свою ладонь в его. Драко потянул ее на себя и, нарушив ее планы разместиться рядом, усадил Гермиону к себе на колени. Она неловко поправила полы короткого халата, обнажившие бедра практически до самого белья, но Малфой проник под ткань и, положив руки на ягодицы, придвинул ее ближе, лицом к лицу. Не отрываясь от серьезного, изучающего взгляда глаза в глаза, Грейнджер поерзала, усаживаясь поудобнее и упираясь коленями в спинку дивана, и положила руки ему на плечи, снова позволяя ему все, что взбредет в голову. Влюбленная слабая идиотка. — Я ведь просил тебя не нервничать и не накручивать себя по пустякам, — с укором проговорил Драко, проведя костяшками пальцев по ее щеке. — По пустякам, — саркастично фыркнула Гермиона. — Проверь в словаре, это слово вовсе не подходит к нашей ситуации. — Если я употребляю именно это слово, значит, я уверен в своем понимании его трактования, — с еще большим обвинением сказал Малфой, заправив пряди ее распущенных волос за ухо. — Я вроде не давал тебе повода сомневаться в том, что делаю и говорю. На мгновение Грейнджер почувствовала вяжущий привкус вины на языке. Может, она и правда слишком преувеличивала значимость произошедшего? Но следом она вспомнила, что речь идет о его семье — о самом важном, что есть в жизни человека, — и гадюка сомнений вернулась, впрыснув новую порцию страха неопределенности ядом в кровь. — Они твои родители, и… — осторожно произнесла Гермиона и отвела взгляд, так и не определившись с окончанием предложения, которое смогло бы отразить все ее сомнения. — И что? — спросил Драко, но вместо ответа она лишь покачала головой. — Ты моя девушка. — Это несоразмерно, — перейдя к язвительности, Грейнджер поморщилась оттого, что даже тон свой контролировать не могла, не то что бешеный стук заходящегося в панике сердца. — Ты считаешь, что если бы я не был уверен в своих поступках, то я бы на них пошел? — крайне серьезно произнес Драко, но она лишь неловко пожала плечами. — Гермиона, посмотри на меня. Вновь услышав в его голосе непреклонность, Грейнджер выполнила его требование, прикладывая множество усилий для того, чтобы не расплакаться от жалости к самой себе. Она обожала Драко. Она буквально готова была молиться на то, насколько ярче с его появлением в ее судьбе стала жизнь, окрасившись миллиардами разнообразных оттенков. Но то, что с ней творила неуверенность, омрачала все плюсы, заставляя вновь и вновь задавать себе вопрос: Что с ней станет, если это вдруг… исчезнет? Малфой положил обе ладони на ее лицо и, приподнявшись, практически коснулся ее носа своим. — Почему ты все еще во мне сомневаешься? — шепотом спросил Драко, очерчивая ее скулы кончиками пальцев. — Разве я недостаточно ясно дал понять о серьезности своего настроя? С чего ты взяла, что их мнение как-то может повлиять на мое? — Не знаю. Драко тяжело вздохнул и, выдержав паузу, вновь заговорил уверенным, проникающим в самое нутро тоном: — Не перестаю поражаться тому, как настолько умная и уверенная в себе женщина умудряется найти подвох там, где его нет. Я не маленький мальчик, который никак не может определиться со своими желаниями и собирается прислушиваться к окружающим в том, что уже давно решил сам. Я прекрасно знаю, что делаю, и, если я говорю, что разберусь со своими родителями, я это сделаю и сделаю так, чтобы это ни коим образом не отразилось на тебе. Я люблю тебя, и этого должно быть достаточно для того, чтобы ты перестала сомневаться, не так ли? Гермиона подумала, что она ослышалась. Она никогда не проходила через галлюцинации, но, если бы у нее спросили, знает ли она, что это такое, Грейнджер обязательно вспомнила бы этот момент. Быть может, говори Драко вслух ранее хоть что-то, что могло стать соразмерно услышанному ей сейчас, она оказалась бы к этому готова. Но он этого не делал. Никогда не делал. И готовности у нее никакой не было. Заметив шок на ее лице, пережавший неожиданным признанием дыхательные пути, Драко опустил голову и тихо рассмеялся. Его ладони соскользнули вниз и нашли пристанище на талии, сжавшись сильнее в момент, когда, резко оборвав смех, Малфой вновь посмотрел ей в глаза. — Разве это не очевидно? — спросил он таким тоном, словно сообщил ей не о том, что любит ее, а о том, что кофе варится из кофейных зерен. Словно это являлось пустяковой аксиомой, которую она должна была усвоить, видя ежедневно высеченной несмываемыми буквами на его лбу. — Нет, не очевидно, — покачала головой Гермиона, сглотнув вязкую слюну, из-за которой ее голос прозвучал несколько надломленно и хрипло. — Ну теперь должно стать очевидно, — невинно проговорил Драко. — И сейчас ты угомонишь свои нервы, станешь ласковой хорошей девочкой и просто посидишь так, пока я думаю, договорились? Грейнджер механически кивнула, все еще пытаясь переварить его слова, и он привлек ее ближе. Положив голову ему на плечо и уткнувшись носом в шею, Гермиона постаралась выровнять дыхание, подстраиваясь под размеренный стук сердца, который чувствовала в глубине прижатой к ее телу грудной клетки. Драко запустил ладонь в ее волосы, легко массируя кожу, и она прикрыла глаза, наслаждаясь расслабляющими движениями. Немного успокоившись, Грейнджер прижалась губами к его шее и, высунув кончик языка, слизала любимый запах. — Я просил дать мне подумать, — усмехнулся Малфой, сжав ее пряди чуть сильнее. — Извини, — Гермиона немного отодвинулась и подула, с улыбкой смотря на то, как на поцелованной ее дыханием коже появляются едва заметные мурашки. — Просто я тоже. — Пальцы в ее волосах замерли, перестав поглаживать кожу, и, отстранившись, Грейнджер посмотрела в его светящиеся неверием глаза. — Разве это не очевидно? — скопировала она его вопрос. — Стала бы я нервничать, если бы это было не так? — Тебе очень нравится накручивать себя просто так; тебя все еще волнуют отношения между маглорожденными и чистокровными в масштабе мира; то, что ты себе надумала, неплохо ударило бы по твоей самооценке; в конце концов, ты можешь хотеть окончательно поставить меня на колени, что ты, кстати, уже сделала, и однажды бросить меня для того, чтобы отомстить за прошлое… — начал перечислять Малфой самые идиотские возможные причины для излишних нервов, которые только могли ей двигать. — Прекрати нести бред, Драко Малфой, — настойчиво перебила Гермиона его не содержащую в себе никакого смысла речь. — Я люблю тебя. Это оказалось так просто. Слова сорвались с языка, не встретив на своем пути ни единого препятствия. Гермиона тихо рассмеялась, стоило Драко резко приподняться и, развернувшись, практически бросить ее на диван, следом накрыв ее тело своим. Обхватив его ногами, она прикусила губу, отгоняя от себя все раздражающие противоречия, которым больше не находила никаких оправданий. — Видимо, думать мне все же придется завтра, — Драко провел ладонью по бедру, сминая жалкий клочок прикрывающей ее тело ткани. — Скажи еще раз. — Я люблю тебя, — повторила Гермиона и полностью отдалась во власть его настойчивых губ и рук, окончательно вышвырнувших из ее сознания любые намеки на воспоминания о паршивости последних часов. Теперь у нее не было причин сомневаться. Больше не существовало его неясных желаний и ее неуверенности. Сейчас появились они.Октябрь 2010
Величественность Малфой-мэнора не вызывала у Драко ничего, кроме презрительности к идеологии предков и жалости к самому себе за то, что когда-то верил во все, что ему говорили родители. Пройдя сквозь открывшиеся перед ним кованые решетки, украшенные причудливыми посеребренными узорами, он скривился, ощупывая взглядом высокие своды здания. Дом выглядел безукоризненным, ухоженным, высеченным изо льда идеальным произведением искусства. От него так и веяло морозным холодом, который накрывал Драко каждый раз, когда ему приходилось оказываться на пороге родового поместья. Несмотря на теплоту между ним и Нарциссой, которую удалось восстановить вопреки ее предвзятости к Гермионе и его обиде за отсутствие поддержки в первый год их связи, переступить через которые стоило для них обоих немалых усилий, то, что происходило при каждом его контакте с отцом, перевешивало любые положительные впечатления от вида когда-то родного дома. Драко понимал, что Люциус любит его, хоть между ними и сложились не просто сложные, а крайне разрушительные отношения. По крайней мере, точно любил раньше, еще до того момента, как он смог пойти против мнения отца и ступить на собственный путь, отличающийся от выбранного родителями. Пусть эта любовь была не такой, как принято в нормальных семьях. В детстве Драко не знал никаких отказов. Ему позволялось все, что он только мог пожелать. Ему прощались любые выходки, даже самые жестокие поступки воспринимались с улыбкой, а демонстрация собственного превосходства по отношению к людям, занимающим положение ниже, активно поощрялась. Он не слышал ни единого осуждающего слова от обоих родителей ровно до того момента, как переступил порог Хогвартса. Тогда ему впервые сказали то, что после повторялось неоднократно. Не смей позорить свой род. Все на благо семьи. Попытаться подружиться с Поттером, который в одиннадцать лет не вызывал у Драко ничего, кроме страха из-за того, что смог пережить Аваду и уничтожить самого страшного волшебника современности? Да, отец. Возненавидеть девчонку, которая восхищает своим непревзойденным умом и тем, что всегда на шаг впереди него в табеле успеваемости, только потому, что ее родители маглы? Конечно, отец. Поддержать Амбридж, потому что она союзник, даже если от одного ее вида, не то что от голоса, хочется склониться над унитазом? Сделано, отец. Никогда не оспаривать мнение Люциуса, потому что он лучше знает, что следует делать? Понял, мам. Принять метку, чтобы спасти жизнь человеку, который не смог справиться с элементарным заданием, проиграв школьникам, и подписаться на самоубийство в попытке стереть с лица земли одного из сильнейших волшебников мира? Держите мои руку и жизнь, мой Лорд. Выживи, Драко. Наверное, только эти последние слова матери перед началом седьмого курса, самого худшего на его памяти, не смогли полностью его отвратить от женщины, которая совершила множество ошибок в его воспитании. Может, именно они были виноваты в том, что Драко до сих пор чувствовал теплый трепет в груди каждый раз, стоило им встретиться. Может, все же сыграло роль то, что иногда, еще во времена его более младших лет, Нарцисса становилась живой, забывая о своем статусе. Он все еще помнил фрагменты своей жизни, когда та беззаботно смеялась, а в ее глазах светилась всепоглощающая любовь, тщательно скрываемая от посторонних. А может, все же она смогла загладить перед ним любые свои проступки тогда, когда соврала в глаза Волан-де-Морту. С Люциусом же все после войны стало гораздо хуже, чем было раньше. Оказавшись за пределами страны, Драко в первое время обвинял во всех своих ошибках именно отца. Признать, что и сам поступал неправильно, позволяя другим закрывать его глаза пеленой идеологии, оказалось слишком сложно, но, даже когда по мере взросления Малфой постепенно принял свою роль в том, как сложилась его жизнь, стремление больше никогда не прислушиваться к отцу никуда не делось. Напротив, оно стало нерушимым, окончательно укоренившись в ведущих причинах всех его поступков тогда, когда Люциус вышел из Азкабана и потребовал от Драко вернуться под крыло семьи. Послать его стало даже слишком просто. А когда старший Малфой попытался отобрать у него любимую женщину, оказалось элементарно его по-настоящему возненавидеть и уже не просто отмахнуться от его требований, а вступить на бескомпромиссную тропу войны за собственное мнение. Они сражались при каждой встрече. До сих пор. Драко все еще был победителем, выиграв одну из очень значимых словесных битв, предшествующих дню, когда Малфой сделал Гермионе предложение, но Люциус не переставал пытаться перевесить чашу весов в свою сторону. Даже если уже не преследовал цель вернуть Драко в дела семьи, он стремился как минимум зацепить сына больными темами, выбить из равновесия вскользь сказанными на первый взгляд невинными словами, переманить обратно на свою сторону Нарциссу, которая с течением времени смогла принять Гермиону. Мстительный подлый ублюдок. Войдя в дом, Драко пропустил мимо ушей слова домовика, высказанные подобострастным тоном, и распорядился сообщить о визите родителям. Сняв мантию, Малфой демонстративно небрежно отбросил ее на спинку кресла в малой гостиной и уселся на подлокотник. Оглядев вылизанную до кристальной чистоты обстановку, он покачал головой, вспоминая, что раньше величественность дома внушала ему мысль о том, что весь мир у его ног. Что ему безмерно повезло родиться в настолько влиятельной семье. Жаль, что он слишком поздно понял, что сила кроется не в фамилии, а в поступках и мировоззрении. Хорошо, что все же понял, а не остался жить в ограниченном мирке чистокровных, зацикленном исключительно на собственной выгоде. Услышав торопливую поступь, Драко не смог сдержать улыбки. Они давно не виделись с Нарциссой, пока он с головой был погружен в работу и просто не находил времени, и он успел соскучиться по ее поучительному тону и обвинениям в том, что они с Гермионой уделяют слишком мало внимания жизни. Как и по требованиям обязательно приходить на еженедельные обеды, которые они избегали при любой возможности, стараясь оградить себя не только от презрительно кривящегося в их присутствии Люциуса, но и от оживленной Нарциссы, намекающей на продолжение рода. Как бы забавно ни было наблюдать за беспомощностью отца, не смеющего возразить жене, но стремящегося донести свое бешенство поднятой темой гневными взглядами, постоянно оправдываться за то, что дети сейчас не интересуют их обоих, слишком увлеченных своими карьерами, порядком надоело. — Ты должен был предупредить, что появишься, — раздалось за его спиной, и хоть Нарцисса и пыталась звучать строго и поучительно, Драко все равно расслышал искреннюю радость в напускном тоне. — Привет, мам, — поздоровался он и, поднявшись и подойдя к счастливой женщине, оставил легкий поцелуй на ее щеке. — Прости, но мне нужен фактор внезапности. — Ты пришел к Люциусу, — с пониманием проговорила Нарцисса, и выражение ее лица помрачнело. — Я-то надеялась, что мой сын решил увидеться с матерью впервые за полтора месяца. — Много работы, — безмятежно пожал плечами Драко и мягко улыбнулся, зная, что сможет так ее подкупить на более благодушный прием. — Не задабривай меня, Драко Малфой, — пробормотала Нарцисса, но все же улыбнулась в ответ и, обхватив его за локоть, прижалась щекой к его плечу. — Как дела у Гермионы? — Отлично, — соврал Малфой, умудрившись ни единым дрогнувшим мускулом не выдать факт наличия лжи. — Передавала тебе привет. — Мне нужен не привет, а семейный обед. — Сразу как будет время, — пообещал Драко, мысленно дополняя фразу тем, что, скорее всего, это произойдет не в ближайшие несколько месяцев. — Где он? Вместо ответа Нарцисса тяжело вздохнула, и Малфой усмехнулся, представив, с каким торжествующим выражением лица Люциус мог пойти именно в то помещение, услышав о появлении сына. Он всегда выбирал его для разговоров, за исключением случаев, когда Нарцисса организовывала семейные обеды, насквозь пропахшие лицемерным фарсом. — Главная гостиная, я так понимаю, — закатил глаза Драко. — Никакого воображения. — Мне не нравится, что ты поддерживаешь его старческий маразм, — осуждающе покачала головой Нарцисса. — Люциус окончательно выжил из ума в Азкабане, но ты-то адекватный человек. Мог бы и перестать его провоцировать. Он только строит из себя грозного всесильного волшебника, но ты и сам понимаешь, что он всего лишь доживает срок, пытаясь внушить себе, что еще чего-то стоит. — Почему ты не ушла, когда была возможность? — спросил Драко, внезапно осознав, что ни разу не пытался узнать, почему Нарцисса осталась с отцом, хоть и сама изменила о нем свое мнение из-за всего, что случилось в последний год войны. — Мы с Люциусом вместе почти сорок лет, — пожала плечами она. — Он мое проклятье, а я его. — Ты могла бы начать новую жизнь за пределами этого дома. — В горе и радости, Драко, — поучительно вставила Нарцисса, посмотрев ему в глаза. — Ты должен помнить клятвы и понимать их. — Все на благо семьи, я помню, — отмахнулся Малфой, стараясь не перейти на раздраженный тон. — Я не об этом, — покачала головой она. — Ты можешь нас осуждать и идти своим путем, потому что родителей не выбирают. Я же сама выбрала того, с кем иду по жизни рука об руку. Я знала, кто такой Люциус, с самого начала и должна помнить о своем выборе и уважать его. Чего стоит человек, который поклялся защищать свою семью и не сделал этого? — Технически вас заставили пожениться, — возразил Драко, не позволяя себе зациклиться на последней сказанной матерью фразе, в точности отражающей те мысли, что пожирали его изнутри на протяжении последних недель. — Технически мне дали выбор из четырех претендентов, — настояла Нарцисса, и он не стал больше спорить. Хоть его мать и пошла на какие-то компромиссы ради сохранения их отношений, фундамент ее мировоззрения навсегда останется в ней. — Иди. Когда сделаешь то, зачем пришел, выпьешь со мной чай. Отказ не принимается. — Договорились, — согласился Драко, решив, что все же выделить матери один час он может себе позволить. Он подхватил с кресла принесенную с собой папку и, улыбнувшись Нарциссе, покинул помещение. Быстро перемещаясь по знакомым до мелочей коридорам, Драко добрался до главной гостиной и, на мгновение замерев у входа, преодолел порог. За годы, прошедшие с дня, в который стены навсегда запомнили крики Гермионы и бешеный смех Беллатрисы, здесь все стало иначе. Драко точно не был уверен, но догадывался, что полной сменой обстановки он обязан озаботившейся его мнением Нарциссе. Ведь заинтересовалась различными дизайнерскими решениями и почти полностью переделала дом она только тогда, когда узнала об его отношениях с Гермионой. Однако Драко никогда не задавал вопросов, не позволяя Люциусу получить подтверждение того, что это помещение в принципе его волнует, но тот сам догадался об этом еще тогда, когда, вернувшись в Британию, Драко наотрез отказывался в нем появляться. И пусть сейчас важность события, произошедшего больше одиннадцати лет назад, практически пропала, Люциус все еще пользовался тем, что обладало потенциалом выбить сына из равновесия. — Отец, — вместо приветствия высказал Драко и нарочито неаккуратно, совсем не так, как подобает джентльмену, бухнулся в кресло напротив Люциуса. — Сын, — кивнул тот, никак не прокомментировав показательную небрежность, которая точно вызвала у него не меньше, чем желание пройтись по невоспитанному «ребенку» бранной речью. Собственно, как почти все, что делал Драко в последние десять лет. — А где же та женщина, которую ты по глупости называешь своей женой? — перешел Люциус сразу в наступление. — Восемь, — обведя помещение взглядом, невинно проговорил Драко. — Что «восемь»? — спросил Люциус. Драко взял со стоящего рядом невысокого столика книгу и перелистнул страницы. — Четырнадцатая статья уголовного магического кодекса. Хранение темных артефактов и изданий, содержащих в себе запрещенную к распространению информацию, — он захлопнул талмуд и, качнув его в руке, отбросил обратно на стол. — От восьми лет лишения свободы на третьем уровне Азкабана с полной конфискацией. Насколько я помню, это одна из самых безобидных книг в твоей библиотеке. — В твоей библиотеке, — напомнил ему Люциус о том, что уже очень давно все имущество, принадлежащее их семье, находилось в полном владении Драко. — Шестьдесят четвертая страница Кодекса семьи Малфой. Глава рода, даже если это номинальное звание, отвечает и контролирует все сильнейшие артефакты, принадлежащие роду, и только он имеет право ими распоряжаться. Каталог библиотеки Малфой-мэнора, сто тридцать шестая страница. Запись от семьдесят пятого года о поступлении данной книги в библиотеку с прикрепленным свидетельством о приобретении, подписанным Люциусом Малфоем. И что же еще? — Драко задумчиво постучал по губам и растянул их в ухмылке. — Точно. Двадцать второе положение устава аврората. В том случае, когда показания обвиняемых расходятся, применение Сыворотки правды возможно с одобрения заместителя начальника без непосредственного разрешения от министра. Люциус отразил его ухмылку и, сцепив пальцы, принял деловой вид. Если бы Драко хуже знал своего отца, он бы даже поверил, что видит в его глазах одобрение. — С чем пожаловал? — спросил Люциус, оставив пустые попытки его зацепить. Драко бросил перед ним папку, в которой были собраны колдографии всех убийств, которые удалось связать с наемниками и о которых уже появлялась информация в газетах во время расследования дела Джонсона. Он исключил все материалы, не привязанные к уже сообщенной обществу информации, не только потому, что не доверял Люциусу, но и потому, что они каким-либо образом могли намекнуть на его личную заинтересованность. А если его отец что-то знает и сможет понять всю важность дела для Драко, за эти данные придется заплатить слишком дорогую цену. И в момент, когда Люциус открыл папку, Драко понял, что все сделал правильно. Страх, на мгновение отразившийся на лице его отца, стоило ему увидеть колдографии, рассказал, что за информацией он пришел к нужному человеку.Октябрь 2010
Гермиона положила в рот кусочек индейки и, покачав головой, медленно его прожевала, стараясь не морщиться. Отставив тарелку, она поудобнее уселась на столешнице рядом с плитой и с недовольством посмотрела на сковороду. Сколько бы она ни пыталась привить себе любовь к готовке и освоить хотя бы минимально необходимые женщине навыки, на кухне единственное, в чем она добивалась успеха, — это приготовление кофе. И то только потому, что всю работу за нее делала подаренная Гарри несколько лет назад ультрамодная усовершенствованная магией кофемашина, сменившая ее простенький истинно магловский аппарат, постоянно приходящий в негодность от огромного количества волшебства, пропитавшего стены ее прошлой квартиры насквозь. Гермиона уже давно смирилась, что ей на роду написано так и не поставить галочку в своем списке достижений напротив графы «накормить кого-то вкусным ужином». Однако продолжала пытаться в те моменты, когда ей необходимо было систематизировать мысли и немного отвлечься от реальности. Как бы это ни становилось парадоксально, но медленное нарезание продуктов на четко выверенные ровные кусочки помогало сконцентрироваться. Очень напоминало процесс варки зелий, вот только при работе с котлом Гермиона не позволяла себе отстраненные мысли, грозящиеся чем-то разрушительным в случае неверного смешивания ингредиентов. К счастью, невкусная индейка не могла из-за неосторожности кого-то прикончить. Бросив взгляд на испорченное в очередной раз блюдо и брезгливо поморщившись, Гермиона взяла палочку и, взмахнув ей, призвала с обеденного стола расшифровки допросов, проведенных с работниками Центра по разработке новых зелий и заклинаний. Отодвинув тарелку подальше, она положила на ее место внушительную папку и, подняв ногу и уперевшись пяткой в стол, на котором сидела, взяла первый лист. Прочитав реплики опрашиваемого, она прихватила следующий и сравнила их между собой. Но даже недолгое отвлечение на постороннюю деятельность не позволило ей увидеть в них что-то новое. Они все еще были слишком… обезличенными. И это крайне сильно ее смущало. Уловив хлопок входной двери, Гермиона слабо улыбнулась, беря в руки следующий бланк. Она прислушивалась к шагам за стеной, совпадающим с ее размеренным стуком сердца, и с каждым мгновением ее обволакивало все более выраженное спокойствие. Странно, но после разговора с Пэнси ей стало немного легче. Скорее всего, потому, что та говорила уверенно, не лебезила перед ней, боясь зацепить «тонкую душевную организацию» Гермионы. Наверное, ей именно это и нужно было. Чтобы хоть кто-то ударил ее честными словами наотмашь, не пытаясь пожалеть в процессе. — Привет, — поздоровалась Гермиона, стоило Драко появиться на пороге кухни, и, улыбнувшись, вернулась к изучению документов. — Привет, — настороженно ответил он, скорее всего удивившись ее уверенному тону. — Как прошло? — спросила она. — Как обычно, — Драко подошел ближе и, подхватив вилку с наколотым на нее куском индейки, отправил тот в рот. — Великолепно, — прожевав, высказал он свою оценку. — Ты хотел сказать отвратительно? — она подняла на него взгляд и не смогла сдержать еще одной улыбки. Еще более искренней. В последние дни его настроение улучшилось. Или же в его мозгу тоже что-то щелкнуло, снизив за несколько недель набившую оскомину осторожность. Или черт его знает, что еще. Но Драко стал вести себя более… она не могла объяснить. Нет, он все еще выдерживал между ними дистанцию, но в их жизнь вернулись какие-то мелочи, о которых они забыли после «судного дня» их отношений. И уже это было огромным прогрессом. Пусть они начали с крохотных шагов, но все же… не сговариваясь, они оба начали хотя бы пытаться. — Великолепно отвратительно? — риторически спросил Драко, предлагая ей что-то вроде компромисса, и Гермиона кивнула. — Что-то нашла? — он указал на папку с бланками допросов вилкой и отложил ее обратно на тарелку. — Он работал в компании с самого ее основания, но никто из его коллег не упомянул при допросах ничего личного, словно на протяжении десяти лет они вовсе не разговаривали о чем-то отстраненном, — кратко охарактеризовала она все слова, что прочитала за время его отсутствия об убитом. — Странно, не считаешь? — Допросы придется повторить, — задумчиво проговорил Драко, опустив взгляд в лежащие на столе бланки. — Я буду наблюдать, — непреклонно произнесла Гермиона, и, посомневавшись доли секунды, он кивнул. — Что сказал Люциус? — Он наслышан об этом человеке — или целой организации, дракл его знает — и опасается с ними связываться. Элита давно прибегает к их услугам, когда стремится скрыть свою заинтересованность и участие, — ответил Драко. — Люциус говорит, что раньше по большей части были распространены политические заказы. Припугнуть оппонента, собрать компромат, только в крайнем случае прибегали к устранению, и раньше всегда все выстраивали так, чтобы походило на естественную смерть. Непреложное правило скрытой деятельности. На время войны исполнитель залег на дно, возможно, он сам был ПСом или просто снизился спрос, а когда вернулся, условия изменились на более жестокие. Сейчас услуги оказываются реже, но все они завязаны на смерти. Люциус считает, что это тот же человек, который просто изменил почерк, но мне кажется, что тот, к кому обращались раньше, одиннадцать лет назад отошел от дел. — Смена поколения? — Возможно, — пожал плечами он. — Он знает, как на него выйти? — А вот это самое интересное, — Драко поднял на нее взгляд. — Исполнитель всегда сам выходит на клиента. Гермиона задумчиво нахмурилась, перебирая все открывшиеся факты. — Чистокровный, — высказала она предположение. — Высший свет. Тот, кто держится в тени, но имеет огромное влияние. Отслеживает тенденции, вычисляет, кто нуждается в «помощи», предлагает свои услуги. — Скорее всего, — согласно кивнул Драко. — Думаю, что поиском клиентов занимается тот, кто действовал раньше, сменились только исполнители. Они слишком неаккуратны для тех, кто мог бы выстроить настолько скрытную сеть, и слишком заинтересованы процессом. Имитация естественной смерти не выглядит как… — Как то, что происходит сейчас, — продолжила за него Гермиона. — Старый исполнитель действовал из-за денег или, возможно, имел личный интерес, а новые получают удовольствие от самого процесса убийства? — Ты перестала их прятать, — внезапно перескочил на новую тему Драко, опустив взгляд на ее предплечья. Он тяжело вздохнул и, отвернувшись и прижавшись бедрами к столешнице рядом с ней, скрестил руки на груди. Она продублировала его вздох, подбирая правильные слова, способные объяснить принятые ей решения. Пэнси была права. Ей уже давно следовало забыть о слезах, мягких словах и вымученных улыбках и стоило взять ситуацию в свои руки, перестав плыть по течению. — Ты ведь хотел, чтобы я перестала их игнорировать, — Гермионе пришлось приложить множество усилий, чтобы не отразить его настороженный тон, пришедший на смену серьезному, сопровождающему обсуждение дела. Она спрыгнула на пол и, встав перед ним, обхватила его левое предплечье. — На нас обоих есть шрамы, которые мы хотели бы забыть, — мягко продолжила Гермиона, потянув его ладонь на себя. Расстегнув манжеты рубашки, она медленно закатала рукав, обнажив Темную метку. — Но они никуда не денутся, как и воспоминания, — она провела кончиками пальцев по выцветшему темному пятну и посмотрела на Драко, внимательно отслеживающего ее движения. — Нам остается только смириться с тем, что ошибки были в нашей жизни. Какие-то мы совершили по своей воле, на какие-то нас толкнули другие. Это в любом случае уже сделано, и ты прав — мы не в силах это изменить. Но мы можем смириться с событиями своей жизни, и только мы определяем приоритеты. Ты хочешь, чтобы я приняла твою вину. Я принимаю. Но ты должен принять, что для меня они… — она продемонстрировала свои предплечья, — не имеют значения. Как никогда не имела значения она, — Гермиона указала на Темную метку. — Я расставила свои приоритеты уже давно и выбрала тебя вопреки всем твоим ошибкам, которые превратили тебя в потрясающего человека. И я выбираю тебя сейчас, потому что ты важнее всего остального. Тебе тоже нужно определиться, что для тебя важнее. Они, — она вновь кивнула на свои шрамы, — или я. Поднявшись на носочки, Гермиона легко коснулась губами его щеки и, развернувшись, направилась к выходу. Время на продолжение разговора о деле они обязательно найдут позже, а сейчас ей необходимо было дать Драко немного личного пространства, чтобы обдумать сказанные слова, раз уж она решилась надавить на его слабости в попытке разбудить ту его внутреннюю силу, которой на протяжении всех их отношений искренне восхищалась. Она приложила множество усилий для того, чтобы говорить уверенно, но, стоило ей покинуть кухню, Гермиона глубоко вдохнула, восполняя недостаток кислорода из-за того, что практически не дышала всю последнюю минуту. Опустив взгляд, она провела кончиками пальцев по шраму, впервые за долгое время не спрятанному под одеждой. Был ли этот по-настоящему жесткий по отношению к Драко поступок и ее режущие правду слова правильными? Гермиона не знала. Не имела ни малейшего понятия. Но это тоже было крохотным шагом к принятию. Как она и сказала, шрамы никуда не денутся, как и воспоминания. С ними необходимо смириться, насколько бы мучительным ни казался этот процесс. Иначе спасти их отношения не получится. В великих историях часто писали о том, что ничего нет сильнее любви. Раньше Гермиона в это верила. Однако сейчас она очень хорошо понимала, что все это бред. Страх и вина оказались гораздо сильнее любви. Но существовало то, что могло перевесить и эти сильнейшие разрушительные чувства, которые всегда все портили. Надежда. Надежда, которая, несмотря на свою иллюзорность, всегда заставляла людей двигаться вперед даже тогда, когда темнота сгустилась настолько, что за ней вовсе могло не оказаться света.