Шотландия, город Эдинбург. 2013 год
Свет в комнате горел, но не обжигал глаза, а мягко обтекал ровные белые стены кабинета мистера Торендо. Он расслабленно сидел в кресле, положив ногу на ногу, и с лёгкой полуулыбкой смотрел на юношу напротив. Густые белые волосы мужчины блестели в солнечных лучах. Был морозный зимний день, гудел огонь в шотландском камине. Часы под стеклянным колпаком пробили двенадцать быстрых ударов, и тогда доктор в ослепительно-белом брючном костюме, украшенном брошью с буквой «T», сказал: — Расскажи мне о девушке. Какая она? Малкольм был так же спокоен, сидел, откинувшись на мягкую обволакивающую спинку дивана. Размеренные движения доктора и уверенный голос вызывали доверие, но в нём оставалась загадка, которую Малкольм никак не мог разгадать уже несколько лет. — Она… — парень прервался, задумался. — Добрая, красивая, отзывчивая. Торендо посмотрел удивлённо, в глубине светлых глаз блеснул обжигающий и проникающий сквозь радужную сетку тёмный огонёк. — И это всё? — бледные губы растянулись в улыбке, обнажив ряд жемчужно-белых зубов. — Я, конечно, не серенад ждал в её адрес, но даже к своей кошке подберу эпитетов весо́мей и ярче, чем ты — к девушке. — А что сказать? Она идеальна, и всё на этом. — Ты влюблён в неё? — подавшись вперёд, врач впился взглядом в возмущённое лицо парня. — Дурацкий вопрос. Это не настоящий человек, а всего лишь сон. — Хорошо. Тот человек, которым ты являешься во сне, влюблён в неё? — К чему это вообще? — спросил он, не собираясь посвящать мужчину во все детали. — Ты приходишь ко мне столько лет, и всегда что-то недоговариваешь, — он потёр подбородок, что означало крайнюю задумчивость, и недоверчиво нахмурился. — Что это? Нежелание открыться перед другим человеком или подлинное безразличие? Малкольм вздохнул. Торендо, как и подобает психотерапевту, любил задавать вопросы, и если бы у него была такая возможность, то с удовольствием залез бы к нему в голову и с любопытством покопался во всём ворохе мыслей, что там держал его пациент. — Вероятно, в моём сне я влюблён в неё, — он потёр пальцами виски и ненадолго прикрыл глаза ладонью. — А она? — тут же задал следующий вопрос, который оказался неприятен для Малкольма. — А она — нет, — и он поник под тяжестью этих слов, голос враз потух, стал более приглушённым и низким. — У неё был другой мужчина. — Ты завидовал ему? — Нет. — Говори правду. — Это правда, — коротко парировал он. — Ты считаешь, что если бы его не было, то твои чувства не остались бы без ответа? — то, как парень занервничал, не ушло от внимания Торендо. — Хотел, чтобы с ним что-то случилось? — Я никому не желал смерти, — чётко ответил тот, и было видно, как напряглась его челюсть, будто за этой фразой он скрывал что-то большее. — Если бы ты встретил эту девушку в жизни, она бы тебя заинтересовала? — Она ненастоящая. — Представь… — Торендо лёгким движением руки указал на дверь. — Представь, что она сейчас зайдёт в кабинет. — Как призрак? — усмехнулся юноша. — Ты меня разочаровываешь, Малкольм, — врач покачал головой, — призраков не существует, — он сделал паузу. — Но есть вещи, которые сложно объяснить. Некие парадоксы. Ты знаешь про «парадокс убитого дедушки»? — В общих чертах. — Насколько всем известно, — начал Торендо, — время линейно и движется только в одном направлении — вперёд. Но если бы ты мог переместиться во времени, посетив Вселенную в более раннее время, то появился бы парадокс. Допустим, если бы ты убил своего дедушку, когда он был ребёнком, то не родился бы твой отец, а значит, и ты тоже. Из чего следует, что ты бы не смог переместиться во времени и убить дедушку. Дедушка не умирает, ты рождаешься, перемещаешься во времени, убиваешь дедушку и так далее. — Запутанная история. — Абсолютно нет. Есть простое решение, и, на мой взгляд, оно верное. Это суперпозиция двух положений, — всё тем же неторопливым и размеренным тоном произнёс психотерапевт. — Субатомные частицы постоянно параллельно делают две вещи, это называется квантовой суперпозицией. Путешествуя назад во времени, ты на самом деле не возвращаешься в свою историю, а лишь в её копию, и всё, что ты делаешь, меняет будущее только этой Вселенной. Не получив ответа, Торендо вновь заговорил: — Ты не ответил на вопрос, — откинулся на спинку хозяин кабинета, — насчёт девушки. Она бы тебя заинтересовала? — Определённо, да, — не раздумывая ответил парень. — А если бы она не была такой идеальной, какой ты видел её во сне? — Это сложный вопрос. Зависит от многих фактов. — С одной стороны, в мире нет двух абсолютно одинаковых вещей. С другой, везде видна некая базовая форма. — Вы опять начинаете говорить загадками. Наверное, пора заканчивать встречу. Он решительно поднялся. Торендо тоже поспешил встать. — О, подожди минуту, — он поправил и без того идеальный пиджак и, обогнув массивный стол, открыл ящик. — Хочу тебе кое-что показать. Малкольм не знал, чего от него ожидать: Торендо постоянно показывал какие-то «фокусы» или рассказывал странные истории, суть которых была неясна. Сейчас же он вытащил шкатулку из письменного стола, открыл хитроумный механизм и продемонстрировал содержимое. Солнечный луч заиграл на блестящей поверхности старинного антикварного брегета, на крышке которого была геометрическая фигура, до того искусно исполненная, что не каждый гравёр смог бы выполнить такую работу. — Как думаешь, чьи это часы? — Торендо потянул за цепочку и поднял руку так, что брегет, как маятник, закачался из стороны в сторону. — Ваши. Они же лежали у Вас в столе. Торендо рассмеялся. Откинул крышку циферблата и заворожённо, казалось, затаив дыхание, проследил за ходом тоненькой стрелки. — Чудесно, — выдохнул он и протянул обожаемый предмет Малкольму. — Возьми. Посмотри, какие красивые. Малкольм незаинтересованно протянул руку, и как только холодный металл коснулся его ладони, ослепляющий яркий свет пальнул в глаза. И зрачок, словно попавший в камеру пыток, под прицелом ста тысяч прожекторов, обезумел от боли диодных оков. Парень инстинктивно дёрнул рукой, часы упали на пол, циферблат разбился о ножку стола, но Торендо не отреагировал. Малкольм пошатнулся, схватился за голову. — Тебе плохо? — спросил врач. — Нет. Просто странно. Галлюцинации можно было списать на побочное действие таблеток, от которых хотелось спать, мутило, не было аппетита, появлялась странная дрожь в руках. Только он их давно не пил и теперь подумал, что возможно стоит начать. — В мире много странных вещей. Парадоксы, помнишь?Наше время
Малкольм остановил машину у тротуара, напротив дома девушки. Она была растеряна, оглушена, оскорблена, злилась и недоумевала. Бывший молодой человек вскрыл старую рану и вновь погрузил её в состояние на грани истерики и отчаяния. Она должна была принять на себя ответственность за хаос в собственной жизни, попытаться снова не попасть в засасывающую её трясину. Но честность не слишком приятна. Она всё же не обладала мужеством, чтобы заглянуть в собственную тьму, увидеть своё неблагополучие, свой недуг, слой за слоем снять ограничивающие её убеждения. Она взялась за ручку пассажирской двери. — Подняться с тобой? — предложил Малкольм. — Если хочешь, — в её голосе сквозило какое-то болезненное презрение, которое непроизвольно вырывалось наружу неоднородными сгустками, как перекисший кефир из надорванного вздувшегося пакета. Вики открыла дверь, высунула ногу на улицу, но мужчина, взяв за локоть, остановил её. — Ты́ хочешь? — спросил он, выделив первое слово. Привычным для неё сценарием было бы послать его к чертям и ещё больше закрыться от мира, заткнуть даже ту маленькую щель, через которую в её душу мог проникнуть свет и свежее дыхание жизни. Но как видно, сейчас её что-то заботило, что-то было не так, иначе бы она не ответила ему: — Хочу… Когда-то она мечтала о любви, хотела любви, требовала любви. Неземной, всепоглощающей, безграничной. Хотела, чтобы именно тот школьный спортсмен своей любовью заполнил пустоту в её сердце и утолил эту жажду, не понимая того, что из пустого сосуда невозможно напиться. Она наивно верила в их сплетающиеся корнями судьбы и упрямо не желала обращать внимания на крадущуюся в сердце тревогу, скребущую липкими когтистыми лапами, что оставляли внутри зудящие царапины. Затем тосковала, изъедала себя ревностью и доводила до самоистязания. Она болела им, как проказой, и была зависима от своих разъедающих душу эмоций. Молча поднявшись по лестнице, Вики остановилась. — А как же моя соседка? — её осенило. Видимо, те мыслительные процессы, что сейчас протекали в голове у девушки, отразились и на её лице. Да так ярко, что Малкольм просто не мог не обратить на это своё внимание. — А что соседка? — Я видела её, — она обхватила плечи руками, словно ей вдруг стало холодно. — Там. Я даже не знаю, как это назвать. Ости. Она была вместе с тобой на скачках, — она направилась в сторону квартиры брюнетки, но мужчина её остановил. — Что ты делаешь? — Хочу поговорить с ней. — И что ты скажешь? — он развернул её к себе лицом. — Я подумаю об этом, ладно? Слишком много вопросов накопилось. Вики оставалось только согласиться с предложением. Ведь спорить ей всё равно сейчас не хотелось. Утверждать она могла только одно, слишком много странностей за последнее время произошло с ней. То одно, то другое, устала уже удивляться. Слишком много загадок для простой девушки. Или же она не совсем проста? Недолго повозившись с ключами, Вики открыла дверь и скинула обувь. — У тебя уютно, — произнёс гость, останавливаясь посреди комнаты. Она пошла на кухню и уже на ходу пригласила его присесть. Через минуту вернулась со стаканом в руке, поставила его на журнальный столик и быстро сказала: — Не знаю, любишь ли ты такой сок, но другого у меня нет. Вики, не проронив больше ни слова, развернулась и покинула гостиную. Сев на диван, мужчина отметил, что он совсем новый. Либо она просто умеет следить за вещами. Да и вся квартира выглядела чистой и действительно уютной. Он словно наяву видел, как Вики сидит на этом диване по вечерам и читает. Как пьёт чай, сидя у подоконника. Как… Он остановился, осознав, что не знает об этой девушке ничего. Читает ли она книги? Пьёт ли чай? Что любит и чего боится? Знает только то, что им снятся одинаковые сны, и что некий мужчина вызывает у неё беспокойство. Можно ли делать о человеке какие-то выводы, располагая этой информацией? В ожидании он проверил электронную почту, затем поднялся, прошёлся по гостиной и отметил, что Вики не держала фотографий на комоде, не развешивала их по стенам, как было принято в европейских странах. Всё было сдержанно. Пальцы коснулись обода высокой напольной вазы, затем статуэтки на каминной полке и блокнота. Он взял его и поднял обложку. Там были рисунки. В одних явно была видна боль, в других сквозили страх и потеря, одни кричали о помощи, другие пылали ненавистью на весь злой и страшный мир. Были и диаметрально противоположные рисунки — наполненные радостью и счастьем. Он медленно листал страницы, где менялись настроение и стиль, но одно изображение он невольно рассматривал дольше других. То, что он увидел, было великолепным, красивым, завораживающим и пугающим одновременно. Но самое странное — знакомым. Космос и дрейфующий в нём многогранник, очень похожий на отполированный чёрный камень. Все грани гладкие, отражающие холодный свет звёзд. — Тебе не говорили, что нельзя рыться в чужих вещах? — Вики вырвала блокнот из его рук и прижала его к груди. — Он лежал на виду. — Я не ожидала, что ко мне в квартиру кто-то заявится, — Вики открыла ближайший ящик и кинула туда блокнот. — Ты хорошо рисуешь. У тебя оригинальный стиль. За время его ожидания Вики успела принять душ и переодеться. Теперь её светлые волосы были распущены и лежали на плечах красивыми волнами. Она была одета в лёгкую розовую блузку и джинсы, облегающие её длинные стройные ноги. Невесомый макияж скрыл отпечатки недавней жуткой душевной борьбы и следы слёз. — Хорошо выглядишь, — как бы невзначай заметил Малкольм. — Видимо, до этого, я выглядела совсем плохо. — Я этого не говорил. Наверное, этот мужчина с лёгкостью мог бы оказаться героем её романа. Высокий, темноволосый, целящийся в упор чёрными дулами глаз в самое сердце, готовый пристрелить на расстоянии шести шагов без предупреждения и секунданта. Такие глаза знают женщин и умеют раздевать без рук, вызывая у наивных девочек неуверенность и неуклюжую робость. Только Вики, убеждённая в том, что ещё один жизненный урок ей не преодолеть, давно выстроила вокруг себя забор, высокую, непреодолимую защиту, не теша себя мечтами о вечной любви. Ведь действительность безапелляционна, непредсказуема и независима от чьих-то желаний. Без стука и приглашения она резко входит в жизнь и сурово расправляется с любыми мечтами, уничтожает высокие перисто-кучевые миры, созданные окрылёнными выдумщиками. Вики молча развернулась и сделала вид, что не замечает, как он провожает её взглядом. — Мы едем или нет? — совсем скрывшись из вида, небрежно крикнула из-за стены. Лондонская весна. Холодная, свирепая и беспощадная. Её искажённая яростью физиономия нависла с тяжёлого неба, рыдала дождём, завывала шквалистым ветром и вонзала молнии острых зубов в кирпичное тело, глодая бетонные кости старинного особняка, словно голодный хищник, с наслаждением терзающий добычу. Но дом стойко и непоколебимо выносил все беснования жестокой погоды. Новый владелец звякнул ключами, потянул за ржавые прутья и открыл ворота, которые отозвались протяжным угрожающим скрипом. Множество тёмных окон зияли пустотой и смотрели на пришедших невидящим взором, точно глазницы черепа. Сам дом, казалось, зловеще ухмылялся, и его бесплотное приветствие вселяло ужас. Узкая ниточка тропинки, заросшая мхом, привела их к особняку. Внутри было сумрачно и прохладно. Вики прошла в гостиную. — Темно. В машине есть фонарик, — сказал Малкольм из передней. — Я принесу. Девушка чутко прислушивалась к тишине дома и молчанию стен. Нет уже привычного тиканья часов на камине и мерных шагов Люция, только половицы возмущённо затрещали, когда она ступила в сторону лестницы. Обойдя ветхую раскинутую по помещению мебель, она поднялась, и ноги сами привели к двери Его комнаты. Шершавая ручка вдруг показалась родной. Девушка замерла, сама не понимая, что она ожидает там увидеть. Открытое окно, на котором слабо колышется гардина, Люция в кресле со свежим номером «Таймс» в руках, пепельницу с тлеющей сигарой и остывшие угли в камине? А потом он поднимет лицо, и две огненные пропасти развернутся перед ней, словно адские глубины. Он отложит журнал в сторону, поднимется с места и на подушке, лежащей на спинке кресла останется отпечаток от его головы. Выпрямится, красивый и статный, и скажет приятным выразительным баритоном: «Доброе утро, Виктория». Вики резко толкнула дверь. В воздухе стоял нежилой запах пыли и сырости, который неизбежно появляется в долго пустующих помещениях. Всюду перевёрнутая мебель и рассыпанные шахматные фигуры. Она прошла по комнате, под ногами хрустели осколки стекла, и дрожали прогнившие половые доски. Коснулась запылившегося фонографа, который, казалось, ещё вчера изливал мелодию для их танца. — Его комната? — Малкольм остановился в дверном проёме. Занятая своими мыслями, она не услышала его шагов. За окном громыхнуло так, что задрожали уцелевшие стёкла, и ливень встал стеной, с барабанным стуком швырнув в жестяной карниз пригоршню крупных, как картечь, капель. — И что ты хочешь здесь найти? — проигнорировав вопрос, она развернулась. — Хочу спуститься в подвал. Вики кивнула довольно равнодушно и вышла из помещения. Когда она перешагнула через порог, едва не задев мужчину плечом, фонарь задрожал и чуть не погас. Тёмный коридор разинул свою пасть. Она слышала, как поскрипывает дом, дребезжат стёкла, как воет за окнами ветер, диким зверем кружась вокруг дома и пробираясь внутрь. Звуки были довольно жуткими, и девушка невольно поёжилась. Но тут же напомнила себе, что бояться нечего. Вдали блеснул огонёк, и Вики застыла как вкопанная, сердце ёкнуло. Однако тут же девушка догадалась, что это всего лишь свет от фонарика, отразившийся в старинном зеркале. Она стояла, а Малкольм на какое-то мгновение подошёл недопустимо близко. Но только Вики почувствовала его дыхание на своём затылке, и он уже отошёл. — В чём дело? — Ни в чём, — Вики покачала головой. Обычно она была куда менее пугливой. Спустившись, Малкольм наклонился и потянул за кованое кольцо, чтобы открыть тяжёлую дверь в полу. — Откуда ты знаешь, что здесь подвал? — спросила Вики. Мужчина молчал какое-то мгновение, затем глухо ответил: — Я запомнил его. Крышка распахнулась, и он увидел крутую рассохшуюся лестницу, теряющуюся в чёрной дыре подвала. Резкий, сладковато-приторный запах гнили и плесени ударил ему в нос из темноты. — Я спущусь один, — сказал он, опасливо опускаясь на ступень. — Лестница слишком старая. Не хочу, чтобы ты снова что-нибудь повредила. — Не очень-то и хотелось. Он усмехнулся и начал идти вниз. Когда луч потерялся во тьме, Вики вновь стало не по себе. Угнетающая тишина давила грузом своего присутствия, заставляя невольно прислушиваться и искать знакомые звуки. Вики настороженно оглядывалась по сторонам, в душе неприятно защемило ощущение неизвестной опасности и противного чувства страха. Спускаться в подвал, даже если ненадолго, ей не хотелось. Вики представила, какие там скользкие, липкие, кишащие червями, омерзительные стены и осыпающийся свод. Там, конечно же, ползают пауки и бегают крысы, а, возможно, где-то лежат человеческие кости, в темноте их не видно, но от этого мысль о них становится ещё более ужасающей. Но там она будет не одна. И этот факт перевесил на чаше весов её мечущихся сомнений. Лестница, ведущая в подвал, оказалась на редкость крутой и шаткой, а из-за отсутствия света ей пришлось крепко держаться двумя руками за перила и осторожно переставлять ноги, чтобы не покатиться вниз. Спустившись на твёрдую поверхность, она увидела тусклый свет в дальнем углу помещения, там же был и Малкольм. Он не обернулся, луч его фонарика обшаривал стену. — Здесь дверь, — отозвался мужчина. Вики подошла ближе. — Выглядит крепкой и ручки нет, — она посветила мобильным, чтобы рассмотреть лучше. — Я работаю с недвижимостью и видела разное: в подвалах бывают бункеры, хранилища или ещё чего похуже. — Тот рисунок у тебя в блокноте, что он означает? — Ничего. А должен? — Здесь есть отверстие, — Малкольм наклонился до уровня замка. — И тут такой же знак. Лёд пробежал по позвоночнику, внутри неё зазвенела, завибрировала звонко натянутая струна, и её звон отозвался мурашками по коже. — Мне кажется… Нет, я уверен, что я уже видел его раньше, — он выпрямился. — И всё ведёт в один город. В Эдинбург.