Держи меня запертой в твоём сломленном разуме

Финляндия, 1404 год Виктория Ардингелли не может жить спокойной и нормальной жизнью. Это аксиома ― утверждение, не требующее доказательства. В которое все слепо верят и стараются ей соответствовать ― как и сама Виктория, так и ведьмы, которые пытаются ее убить. На самом деле, почти за три века произошло не так много событий: Виктория выросла в прекраснейшую молодую леди, ее мать все-таки была убита ведьмами ковена, а сама она скрывалась в глубинах лесов долины Ауланко. Край бесконечных лесов, которые перемежаются незамутненными озерами. Отражения в отражениях, помноженные на убегающие вдаль облака — это все один из самых старых и загадочных парков провинции Тавастия — Ауланко, когда-то полностью поглотивший своего хозяина ― полковника Хуго Стандертсёльду. И сейчас уже неважно — что именно хотел создать в этом озерном краю Хуго. Это место стало настоящим прибежищем для молодой ведьмы. Это тайное место, куда попадет не каждый — потому что там, ходят слухи, живут самые настоящие ведьмы. С огненно-рыжими волосами, дерзким взором и острым глазом — и они не промахнутся, стреляя из лука, когда кто-то нарушит границы их заповедной зоны. Ведь туда могут пройти только женщины. Как их только не называли — рыжая бестия, озерная ведьма, та, о ком нельзя говорить. На самом деле, жила здесь только одна ведьма. И волосы у нее были не рыжие, а светлые, словно солнечные лучи. И глаза голубые, но да, она могла смотреть зорко и дерзко, и не промазывала, стреляя из лука. Она опускает глаза и видит, как на ее новые туфли тонким слоем ложится пепел. Лето выдалось сухим и знойным. Редкие дожди не смыли кучи золы. Она вспархивает от ведьминых шагов и тут же оседает. Ветра нет. Виктория внимательно смотрит под ноги. Здесь раньше была дорога. Спрыгнув с помоста, обложенного соломой, чтобы лучше горело, специально для нее, Виктория споткнулась о камень. Только оказалось, что это не камень, а человеческий череп. Он откатился, зияющие глазницы уставились в небо. Ведьма долго не могла отвести взгляд от зубов, гадая, кому они принадлежали, и представляя, как выглядели бы ее. Виктория утешает себя тем, что выбора у нее не было. Виктория не была хорошей ведьмой, но и плохой не была. За достойную плату она могла сделать все, что угодно, разве что у нее было собственное табу, которая она не нарушала ― не трогать беременных женщин и детей. Одной женщине приворот на мужа помогла сделать, другой ― ребенка от болезни вылечить, а третьей девушке — насильника-мужа со свету сжить. Ведьмы умирали от рук Инквизиций, и когда запахло жаренным, люди легко указали на то место, где она жила. Уходить из приветливых, уже родных мест не хотелось, поэтому она сделала то, что сделала. Ее привязали к столбу, чтобы сжечь, но вот она ― живая, а ее враги, те, кому она помогала порой спасать детей и скот, лежали мертвые, горстками пеплов, пожранные огнем. Виктории почти не жаль. Медленно и задумчиво, стараясь держаться подальше от открытых пространств, Виктория дошла до лавки партнера. По привычке старалась придерживаться дороги, но она усеяна останками людей, пытавшихся спастись бегством. Некоторые сгорели полностью, другие, избежав огня, задохнулись от дыма. На полуразложившихся трупах кишат мухи. «Вас всех убила я, ― подумала она. ― И тебя. И тебя. И тебя…» Потому что так и есть. Зайдя внутрь, она сразу же любовно погладила тонкий голубой шелк. Пусть Виктория по всем правилам считалась именно лесной ведьмой, она любила роскошь, и никогда ни в чем себе не отказывала. Да, получила изредка нечестными путями, но ее мама искренне считала, что если тебе дали силу, грех не воспользоваться ею. Право же, что бы она была за ведьма, если бы отказала себе в комфорте? В королевском комфорте, ни больше ни меньше, пусть мелкие сошки довольствуются простенькой, убогой, слащавой ― зубы сводит ― вечностью добра и праведности. Она долго обходит деревню и забирает все, что ей нравится, все, что дорого стоит или хорошо выглядит. Инквизиция подожгла ее дом, пока эти люди стояли и кричали, что надо покарать ведьму, которая только вчера спасла их от засухи, наслав долгожданный дождь. У Виктории зубы сводит от такого лицемерия. Все в доме, наверняка, было уничтожено, но сам дом имел «двойное дно». Снаружи и внутри он выглядит по-другому. Все вещи ― которые Виктория и ее мама так тщательно подбирали ― наконец были там, и были в полной безопасности. Внутри это был настоящий маленький замок, в детстве Виктория чувствовала себя в нем принцессой. Сейчас она больше напоминала себе дракона. Виктория забирает все, что представляет ценность, и мысленно воображает, как будет выглядеть ее новый дом. Точнее, как он будет выглядеть снаружи. Некоторые ― те, кому Виктория искренне симпатизировала ― успели уйти, ведьма предупредила их, и они послушались. Но таких было всего двадцать человек ― матери, которые не забыли о том, что их младенец пережил оспу только благодаря ведьме, и простые рабочие, которые только чудом ходили на своих ногах после жуткого обвала шахт, в которых работали. Они даже пытались взывать к совести односельчан, но несколько ударов в живот отбило такое желание. Виктория позволила им уйти. Три семьи из почти трехсот людей, живущих здесь. Живущих до сегодняшнего утра. Угольные шахты вдали изрыгают клубы черного дыма. Впрочем, кому какое дело? Виктория тяжело вздыхает, переодевается в чьем-то доме, натягивая на белую ― хотя уже щедро пересыпанную пеплом ― белую нижнюю рубашку темно-голубое платье, которое нашла в доме портного, и туго затягивает на спине. Улыбается своему красивому отражению и даже игриво подмигивает. И практически сразу понимает, что она не одна. Являясь ведьмой от рождения, Виктория Ардингелли не могла презирать остальных, но получалось это у нее с легкостью. Все началось с матери. Имоджен Ардингелли состояла в ковене под начальством одной очень могущественной ведьмы ― имя ее никогда при Виктории не произносилось, и девочка не сразу поняла, почему именно. Ардингелли считалась одной из самой сильнейшей семьи-ведьм, если не в мире, то в Англии точно, и Имоджен, конечно, любила этим хвастаться. С возрастом это прошло, и она состояла в ковене, мирясь со своим положением второй, лишь потому что глава ковена была потомственной ведьмой с безупречной репутацией. Как однажды сказала мама: ― Она родилась в знатной семье ведьм. Это все, что она должна была сделать. А потом Имоджен влюбилась. Очень сильно. И родилась Виктория. О своем отце она не знала ничего ― даже имени. Однако, мужчина был убит, разбив сердце Имоджен. И ей, поверженной и разбитой, с ребенком на руках, пришлось вернуться в ковен. Но ничего как раньше не было. Мать тщательно скрывала от дочери конфликты с другими ведьмами, но Виктория Ардингелли знала точно две вещи: во-первых ― мать убила ведьму, что возглавляла ее ковен. Во-вторых, после этого они изгнанники, ведьмы-одиночки, а такие долго не живут и их, скорее всего, быстро убьют. В этом Виктория разубедилась очень быстро ― мама не только не умирала, но и Викторию успевала учить выживать. Они прятались то тут, то там, пока молодая Ардингелли постигала мастерство ведьм. Погоня за ними не прекращалась, но из-за вспыхнувших Инквизиций слегка замедлились, и Имоджен воспользовалась этим, чтобы спрятаться с дочерью здесь ― Ауланко стало последним пристанищем усталой старой ведьмы и настоящим домом для ее слишком уж нежной дочери. Имоджен как-то упомянула, что убила «потомственную суку», потому что та посмела назвать Викторию «выблядком». Имоджен могла стерпеть угрозы в свой адрес, но не в адрес обожаемой дочери. Нет, попытки избавиться от последней Ардингелли ковен не прекращал. Ведьмы слишком резво для тех, кого истребляла Инквизиция, пытались убить Викторию, но у них не получалось. Во-первых, защитные заклинания не позволяли найти дом Виктории, а во-вторых, для своих лет она была совсем еще юной. В возрасте двадцати трех лет мать поместила ее в состояние сто летнего сна, что в будущем гарантировало Виктории бессмертие и очень большую силу после пробуждения. Но практически сразу после пробуждения Ардингелли от сна ― не прошло и двухсот лет ― ее мать была убита. Ведьмы все-таки отомстили; теперь их целью была Виктория. Легкое дуновение ветра ― и вот ведьма уже напряжена, а в кончиках пальцах покалывает. Вся магия внутри восстала, чувствуя чужое присутствие. ― Клариче, ― равнодушно произносит Виктория, глядя на ведьму перед собой. Клариче усмехается. Невысокая темноволосая молодая ведьма, с холодными глазами и поджатыми губами. ― Неплохую искру ты зажгла, ― вроде как одобряюще и позитивно произносит ведьма. ― Вся Инквизиция мертва, а новая еще долго не сунется сюда. Молодец. ― Рада стараться, ― презрительно произносит Виктория. Клариче шагнула к ней. Виктория напряглась. Клариче была дочерью той самой ведьмы, против которой выступила Имоджен Ардингелли, и она считала своим священным долгом покончить с дочерью предательницы. Но между ними была одна существенная разница ― Клариче была отягощена моралью и долгом, а Виктория за свою жизнь чаще всего играла грязно. *** Никлаус Майклсон со своим братом Элайджей и сестрой Ребеккой жил в Хямеэнлинне, небольшом городке в Финляндии в провинции Канта-Хяме, в губернии Южная Финляндия. Население этого городка составляло меньше пятидесяти тысяч, но трем первородным было, чем поживится. Они неплохо устроились здесь, присвоив себе Крепость Хяме, или Тавастегус, как называли его местные. Эту крепость-замок Никлаус посчитал хорошим местом для своей семьи, и педантичный Элайджа, и капризная Ребекка с ним согласились. Устав от пышной городской суеты, это место начало казаться маленьким раем. Половина города работала у них в слугах, и весь город верил в то, что новые хозяева Хяме были людьми. Никлаус позабавился на такие сплетни ― мнения о вампирах о них были довольно классические, и Майклсоны, которые выходили гулять при свете дня и не спали в гробах выбивались из этих представлений. Все шло просто идеально ― Майкл потерял своих детей, они жили в роскоши и относительной безопасности… Так было, пока месяц назад, когда Клаус шел по коридорам своего нового дома, его не подкосило прямо в коридоре. Никлаус не споткнулся ― просто упал, потому что ноги внезапно прорезала острая боль. Больно гибриду не было, но случилось это довольно неожиданно. Он посмотрел на свои ноги и увидел, как в районе икр расплываются кровавые пятна. ― Какого черта, ― пробормотал он, стягивая сапоги и закатывая штанину. Икры были исполосованны тонкими, но глубокими царапинами, или отметинами. Это было похоже на то, Никлауса сиганули по ногам тонким кнутом, но не успели обвить и удержать. ― Чего шумишь, братец? ― Ребекка выплыла из поворота с легкой, насмешливой улыбкой, ужасно красивая в своем облегающем синем платье, в украшениях с крупными камнями. Ее улыбка даже не дрогнула, когда она увидела, в каком положение находится ее братец. ― Если ты устал, ты мог бы сесть в кресло, а не на пол прямо в коридоре. ― Не смешно, ― рыкнул Никлаус, растирая поврежденные икры. Боль не исчезала, напротив, становилось только хуже. Майклсон давно привык к боли, поэтому это было мелочью, но его волновало то, что он не понимал, откуда эти раны взялись. Он же не мог резаться об воздух. ― Что это? Почему эти раны появляются просто так? Ребекка присела рядом, рассматривая тонкие полосы на ногах брата. Некоторые из них уже покрылись коркой засохшей крови, но то тут, то там появлялись новые, и они были довольно глубокими ― кровь текла быстро и бурно. ― Похоже на заклятье, ― пробормотала Ребекка, аккуратно прикасаясь к ранам кончиками пальцев. Она часто была свидетельницей того, как их мать колдует, и еще со временем человечности запомнила запах колдовства. Всегда отдавался на кончике языка мятой, невзирая на то, каким было заклятье. ― Может, ведьмы шалят? Никлаус недовольно рыкнул. Прежде чем сюда переехать, они довольно шустро прочесали местность на наличие ведьм, и никого не нашли. Точнее, они нашли одну ― немолодая старуха, которая заявила, что не собирается ссориться или как-то мешать Первородным. У нее не осталось сил на борьбу, она просто хотела дожить свои дни в спокойствии, и не связываться с вампирами. Ребекка не нашла у нее в доме никаких ведьмовских артефактов ― а она знала где их можно было прятать лучше своих братьев, потому что часто помогала матери, которая надеялась, что ее благородный дар унаследует единственная дочь ― и Элайджа уговорил Никлауса не трогать старую женщину. Ведьма действительно не доставляла хлопот, Никлаус ее даже не видел с того момента, как вышел из ее дома. Ребекка, иногда поглядывающая за активностью старушки, тоже ничего такого не замечала. Занималась своими гусями-курами-свиньями или кто-то там у нее был, копалась в огороде ― и не с какими-то ведьмовскими травами, а простыми овощами и фруктами. Единственное что ― у нее росла мята, а у ее соседей нет. Но ведьма пила с ней чай, чтобы поддерживать организм в здравие даже после физической старости. Этот фокус Ребекка тоже знала. И было странно, что сейчас с Никлаусом вдруг происходит такая необъяснимая ерунда. Решив не действовать с горяча, Ребекка помогла брату дойти до комнаты, позвала Элайджу. Пару часов они наблюдали за тем, как тонкие раны со странным обильным кровотечением появляются на разных частях тела Никлауса. Они вслух перебирали возможные варианты, но ничего подходящего вспомнить не могли. Элайджа еще раз прошелся по немногочисленной прислуге, но никаких признаков ведьмовства не уловил. Поняв, что лучше Никлаусу не станет, Элайджа отдал короткий приказ сестре: ― Приведи ее, ― и они стали ждать. Ребекка притащила старую ведьму довольно скоро. Женщина шла спокойно, но явно не понимая, что от нее хотят. В темно-синем платье, в чепчике, под которым прятались седые волосы, с полным морщинистым лицом, зелеными глазами и полными розовыми губами. Если не знать, что перед тобой ведьма ― с роду не подумаешь. Простая бабушка, которой только и делать, что в огороде копаться, да за внуками приглядывать. Едва она вошла, то тут же удивленно воскликнула: ― Неплохо тебя связали. Никлаус зарычал, глаза его по темнели. ― В каком смысле? ― спокойно спросил Элайджа, кидая предупреждающий взгляд на брата. В округе это была единственная ведьма, и, если брат хотел во всем разобраться быстро, стоило проявить терпение и быть вежливым. То есть, в случае Никлауса, вообще рот не открывать. ― Он связан с кем-то, ― пробухтела ведьма. ― Связывающее заклятье. Что происходит с одним ― происходит с другим. ― Ты можешь разорвать связь? ― нахмурилась Ребекка. Она уже представляла, как Никлаус начнет гонять по миру, пытаясь найти, кто его связал и с кем, чтобы в своей манере объяснить, что делать этого не стоило. И было бы вообще здорово, если бы эту связь можно было разорвать здесь и сейчас. Но, к разочарованию Майклсонов, ведьма покачала головой. — Это заклятье было наложено сильной ведьмой уже давно, оно старше меня. Мне такое не под силу. Ребекка опасливо взглянула на брата, ожидая вспышки гнева, но Никлаус внезапно о чем-то задумался, и по глазам было видно, что в голове его роились какие-то идеи. В гневе Клаус быстро соображал, поэтому сейчас он вполне мог прикинуть, кто и с кем его связал. Ребекка очень на это надеялась. Ей нравилось в Финляндии, и ей совсем не хотелось покидать этот уютный для Первородных край. Да и в этом замке она чувствовала себя настоящей королевой. ― А ты можешь увидеть, где находиться та, с которой меня связали? ― спросил неожиданно Никлаус, и Элайджа с Ребеккой синхронно пробормотали «что?». «Та, с которой меня связали» ― то есть Клаус был связан с какой-то девушкой, и знал это? Или просто подозревал, кто это мог быть? Ведьма кивает, понимая, что выхода у нее особого нет. ― Могу, нужна карта. Но я давно не занимаюсь колдовством, ― тут же предупреждает она. ― Не могу отвечать за результат. Клаус лишь кивает. Он думает: могла ли та ведьма, которую он повстречал много лет назад, выкинуть что-то такое? Но с кем он был связан? С ней? Или с ее дочерью? Дав обещание охранять эту девчонку, Никлаус ни разу его не выполнил, и даже почти не вспоминал, что где-то живет светловолосая ведьма по имени… Виктория, кажется, чьей матери он клялся в защите дитя. Ведьма долго творила это простое колдовство, но Никлаус успешно отвлекся на свои мысли. Ноги уже не кровили, хотя в них была неприятная тяжесть. Ребекка несмело предположила, что это было специальное заклятье на закалывание ― каждый шаг причинял девушке боль, и Никлаусу соответственно тоже. Элайджа и Ребекка попытались вытянуть из брата какую-нибудь информацию, но Майклсон отмахнулся. ― Старые счета, ничего опасного, ― заявил он, и стал внимательно следить за тем, как ведьма колдует что-то над картой. ― Финляндия, тебе повезло, ― сказала старушка. Никлаус кивнул. ― Густые леса… Тавастия, Ауланко. Где-то там твоя ведьма. ― Сильная? ― полюбопытствовал Никлаус. Боль в ногах потихоньку проходила. ― Довольно, ― кивнула старуха. Клаус довольно усмехнулся. А это становилось интересным. *** Клариче умела быть коварной, если хотела, но только какой в том был толк, если она лежала с расплавленными мозгами где-то в лесу, а Виктория шла домой. Конечно, она понимала, что убийство молодой главы ковена не обернется ничем хорошим ― захочет этого новая верховная или нет, а отомстить за смерть предшественницы придется. От отношений Клариче зависело, будут ли это упорные попытки, или слабые атаки, но так или иначе, Ардингелли считала себя победительницей. Вот только перед смертью верховная успела ей насолить ― режущее заклятье действовало даже после ее смерти. Суть его была в том, что при каждом шаге Викторию снова резали острые ножи ― то тут, то там появлялась неглубокие, но обильно кровоточащие раны. Ардингелли сжала зубы и шла, но к тому моменту, когда она добралась до дома, Виктория уже почти ползла. От боли это не избавляло, но земля приятно остужала воспаленную кожу на ногах. Заклятье почему-то медленно шло снизу вверх, и когда оно медленно перешло на тело, идти стало уже почти невозможно ― сухожилия и икры были перерезаны настолько, что оставалось только ползти. ― Чертова верховная, ― пробормотала Виктория, с трудом забираясь на свое крыльцо. Ее дом, уютно спрятанный в чащобе леса, был окружен заклятьем, и его никто не мог найти. Оказавшись за порогом, девушка облегченно застонала. Сейчас она отдохнёт, доберется до своих зелий, справится с ранами, и потом сможет снять заклятье. После стычки с Клариче у нее не было сил на это, а сейчас, в доме, можно было облегченно выдохнуть. Это было похоже на пытку, где обвиняемому раз за разом наносятся маленькие порезы, от которых не умрешь, но больно все равно будет. Несмотря на это, Виктория умудрилась задремать ― тело горело настолько, что порезы уже ощущались не так болезненно. Больше всего было жаль платье ― от такого количества крови его уже не отстирать, проще было докрасить в красный. ― Привет, ведьмочка, ― незнакомый голос вырвал ее из дремоты, заставив Викторию дергаться. ― Ты, должно быть, Виктория Ардингелли? У крыльца стоял молодой, и довольно красивый мужчина. Судя по одежде, он был не из крестьян, а какой-то аристократ. Он деликатно оставался внизу, не поднимаясь на крыльцо, потому что тогда ему пришлось бы смотреть на сидящую ведьму сверху вниз. Виктория нахмурилась: она чувствовала странное давление на барьер, но мужчина перед ней явно не был ведьмаком. Девушка пару секунд вглядывалась в него, пытаясь понять, что перед ней за существо. Мужчина сделал легкий перевес с ноги на ногу, качнувшись чуть вперед, и Виктория ощутила легкую вибрацию ― это вибрировала ее магия, что была в этом месте. Она словно чувствовала чужака, но не простого, а более опасного. Ардингелли поняла: перед ней был вампир. Неужели, его привлек запах крови? Конечно, ведь она оставила за собой изрядный кровавый след. Но светловолосая ведьма была уверенна, что здесь вампиры не водятся. ― Верно, ― ответила она. Вампиры не обладали магией, поэтому он не представлял для нее угрозу. Предусмотрительная мать еще при жизни научила дочь защите, которая отражала не только магическое, но и физическое воздействие. ― А ты кто такой? ― Никлаус Майклсон, ― представился он. Он глядел на девушку с интересом, но все-таки с легкой брезгливостью. Виктория не обиделась на это ― сама понимала, что вся в крови и грязи, в испорченном платье и со свалявшимися волосами представляет не лучшее зрелище, так еще и наверняка противно пахнет. ― Впервые слышу, ― поморщилась она, попытавшись встать. Все тело тут же отдалось резкой болью, потревоженные раны заныли с новой силой, кое-какие даже снова начали кровить. ― Ауч, ― усмехнулся Никлаус Майклсон, кажется, задетый за живое тем, что она не знала его имени. ― Обидно. Твоя мать Имоджен про меня не рассказывала? ― он поморщился, видимо, сильный запах крови, смешанный с грязью, его раздражал. Упоминание имени матери покоробило ее, заставляя проникнуться небольшим интересом к неожиданной фигуре на своем пороге, однако Виктория понимала, что многие могли слышать о ее матери. Скандал, который она учинила со своей верховной, был знаменательным, проживающие в то время рядом вампиры могли слышать о нем и о ведьме, что была главным действующим лицом. А Никлаус, судя по всему, не был ведьмаком. От него шел странный запах, и Виктория была почти уверенна, что перед ней вампир. ― Не припомню, ― прохрипела Виктория, кое-как поднявшись. Она вцепилась в дверной косяк, но вовремя отстранилась, чтобы случайно не перевалиться за порог. Попасть в руки к этому странному, неизвестно откуда взявшемуся вампиру, вовсе не хотелось. ― Я вампир, которого она попросила заботиться о тебе, ― вдруг ошарашил Никлаус, и из его голоса исчезла любая любезность. Виктория изогнула бровь. ― И тут буквально пару дней назад выяснилось, что мы с тобой связаны. Твоя мать связала нас заклятьем, представляешь, в какой я ярости? Он недовольно зарычал, и на секунду показал свое истинное лицо. Виктория только сейчас заметила, что на черном с золотым кафтане проступили пятна ― не слишком заметные на ткани такого цвета, но поняв, куда смотреть, Виктория быстро увидела его раны. Точнее, свои раны на теле Никлауса. Из-за боли чувства немного притупились, разум работал в пол силы, поэтому удивилась она куда меньше, чем могла. ― Заклятье на связь между нами? О, прости, ― ведьма оскалилась. ― Обычно я аккуратнее. ― Ты не пригласишь меня войти? ― с намеком спросил Майклсон, подойдя вплотную к порогу. Виктория высокомерно фыркнула, глянув на него. Глаза у нее были красивые ― такие голубые. ― Не думаю, ― заявила она. ― Всего хорошего, Никлаус Майклсон, ― и закрыла дверь прямо перед его носом. ― Можно просто Клаус, ― крикнул он уже в закрытую дверь с улыбкой. Даже если Виктория что-то ответила, он этого уже не слышал. Никлаус сел, облокотился на стену и прикрыл глаза. Видимо, пришедшая в себя ведьма стала разбираться с их общим проклятьем, потому что спустя минут десять приятная прохлада начала от кончиков пальцев на ногах двигаться по всему телу, снимая раздражение, боль и жар. Никлаус не чувствовал ни запахи, ни звуки, и если бы не сидел, прислонившись к дому, то мог бы решить, что его и нет. После того, как все тело расслабилось, Никлаус стал думать, что делать. Понятное дело ― связь надо было разорвать, но приведенная Ребеккой ведьма сказала, что для этого нужна очень сильная колдунья, а Виктория, пусть и обладала достаточной силой, не сможет этого сделать, поскольку является связанной. Значит, надо было искать третьего. А что потом? Убивать забавную блондинку Никлаус не видел смысла ― да, иногда он любил устроить охоту на ведьм, но это был явно не тот случай. Ее мать оказала ему не плохую услугу в прошлом, и хотя сейчас быть изрезанным было мало приятно, Никлаус быстро отошёл от ситуации. Это даже становилось веселым. Может, хоть раз ему поступить правильно? Понятное дело, не навсегда стать стражем этой высокомерной девчонки, а узнать, кто с ней так, помочь истребить ее врагов ― и разойдутся, как в море корабли. Правда, Никлауса все еще напрягало, что та старая ведьма как-то странно поглядывала на него, рассказывая, как найти связанную с ним. Словно знала больше, чем говорила. Думавший обо всем этом, Никлаус задремал. Проснулся он уже вечером оттого, что дверь приоткрылась, и Виктория поставила рядом с ним тарелку с вкусно пахнущей выпечкой. ― Надо же, мое существование признали, ― усмехнулся Никлаус. Он потянулся, от чего его кости громко хрустнули ― синхронно с ее. Видимо, чем ближе они были к друг другу, тем сильнее ― и тоньше ― становилась связь. ― Я подумала, что будет грустно, если мы оба умрем от голода, ― заявила ведьма. Она так и не переступила порог, а присела почти на самый край, чтобы быть наравне с Майклсоном. Никлаус взял с тарелки приятно пахнущую булку с корицей, и обнаружил, что это довольно вкусно. ― Знаешь, я вспомнила, где я слышала твое имя. — Значит, все-таки слышала, ― довольно усмехнулся вампир, пробуя травяной чай. На его вкус было слишком сладко, но не так уж и плохо. ― Не от матери, ― фыркнула Виктория. Очищенные волосы ее словно сияли в свете фонаря, что светил над ними. ― Ведьмы тогда еще нашего ковена говорили, что некая Эстер создала заклятье, которое насмеялось над природой, что она создала что-то, что противно природе, а значит и ведьмам. ― Аккуратно, красавица, я могу и обидеться, ― предупреждающе рыкнул Никлаус, но больше для порядка, чем для устрашения. Виктория усмехнулась. ― Вампиры противоречат природе, ― резонно заметила она, но в ее словах не было особого омерзения, с которым обычно встречали Никлауса и его родных другие ведьмы. Виктория тоже была неким изгоем среди ведьм, так что поэтому отнеслась легче к нему. ― Верно, ― не стал отрицать Никлаус. Булка закончилась довольно скоро, и Никлаус взял печенье. Принюхался. Без корицы, но тоже с какой-то приправой. ― Но мы с тобой связаны, и если ты умрешь раньше времени, то мне придется последовать за тобой, а у меня на жизнь обширные планы. На самом деле, убить первородного вампира было не так уж и просто, и скорее всего, Клаус стал бы для Виктории живым щитом. Но вот так вот неожиданно получать удары в любой момент ему совсем не хотелось. Надо было решить эту проблему, и как можно скорее. Если Виктория пострадает, ему, конечно, не будет так же больно, как и ей, и убить ее будет непросто, но оставлять без внимая фактор их связи и пускать все на самотек Клаус не собирался. Виктория бодро усмехнулась. ― Значит, мы убьем всех моих врагов вместе, Клаус? ― Конечно, Виа, ― кивнул Никлаус, и, хлебнув чая, уточнил только ради приличия. ― Я могу тебя назвать «Виа», Виктория? ― Нет. ― Как скажешь, Виа. Печенье оказывается не менее вкусным, чем булка, и Никлаусу даже начинает нравится грядущее приключение.