Держи меня запертой в твоём сломленном разуме

Сильнейшие истекают кровью молча. Никто не аплодирует, когда они растут, никто не смотрит, как заживают их раны. Сильнейшие расцветают в тишине. Появление вампира было похоже на рябь на воде. Это было, как услышать шум падающего камня в воду, где ты стоишь, и почувствовать, как маленькие волны разбиваются о тебя. ― Признаюсь, что, отправляясь за Катериной, я не надеялся найти тебя, ― в голосе говорившего было слышно удивление, которое тот даже не попытался скрыть. Виктория сжала руки в кулаки и почувствовала, как обострились внутри нее все магические нити. Если она сейчас ударила бы, то вампир за ее спиной превратился в горстку пепла. Почувствовал это и вампир за ее спиной ― Виктория ощутила его напряжение. ― Мы же обойдемся без драки? Мне очень не хочется тебя калечить. Виктория сделала глубокий вдох и развернулась. ― Элайджа, ― сухо поприветствовала она. Возможно, было хорошо, что это был Элайджа. С тем же Никлаусом или Колом возникло куда больше проблем, хотя Виктория не знала, какой «живой» состав семьи Первородных сейчас. Элайджа всегда против воли внушал ей доверие. Красивый мужчина со стройным, но мускулистым телом, с угловатыми чертами лица: высокие скулы, сильная линия подбородка и прямой нос. Он был хорошо одет: классический пиджак, туфли, брюки, рубашка и галстук. Он всегда хорошо одевался на протяжении веков, и сейчас явно не собирался изменять своим привычкам. Виктории понадобился короткий сеанс самовнушения, чтобы вспомнить, что вампир перед ней может представлять для нее угрозу. Она уже было исчезла из города. Стерла иллюзию в сознании Карлотты, оставила ей деньги и попыталась сбежать, но Элайджа оказался быстрее нее. Виктория винила себя за глупость: если бы она обратила на похищение Елены чуть больше внимания, была чуть более внимательной, то к тому моменту, как Элайджа был здесь, ее самой бы уже здесь не было. Элайджа всегда был преданным братом Никлауса. И если Элайджа не просто узнал о ней, а увидел и даже разговаривал, оставалось вопросом времени, когда об этом узнает Никлаус. И теперь уже Виктория вряд ли сможет оторваться. В прошлый раз ей повезло, но сейчас Клаус был близок к ней как никогда, и ведьма не сомневалась, что она окажется в приоритете. Догнав ее и убедившись, что она больше не сбежит, Клаус будет заниматься своими делами дальше, с ней под боком. Элайджа улыбнулся ее хмурому, настороженному лицу. ― Как ты поживаешь? Мы давно не виделись, ― начал он, звуча по-своему дружелюбно. Впрочем, у них не было особых причин воевать. Кроме того, что Виктория не хотела возвращаться к Клаусу, а Элайджа теперь был обязан ее вернуть. Элайджа непредсказуемый, чрезмерно опекающий и упрямый, но при этом очень добрый, умный, самоотверженный, чуткий, сострадательный и дружелюбный. Он чрезвычайно лоялен и имеет любящий характер. Он верит в честность и верность, и всякий раз, когда он давал кому-то свое слово, он сдерживал его. Проблема Виктории была в том, что он был верен Клаусу. И вместе с тем, Элайджа ненавидит предательство, а Виктория была той, кто предал его брата. ― Всего четыреста лет, ― поправила она сухо. ― Мне казалось, все пятьсот. ― Я не считала. Элайджа контролировал каждый ее шаг. За многие годы совместной жизни он хорошо изучил ее. У Виктории был большой арсенал возможностей: она обладала сотнями темных проклятий, знала невообразимо много заклинаний и могла вершить их неуловимыми движениями пальцев или несколькими словами. Единственным, в чем она уступала Первородным, была скорость и сила. Однако и тут был подвох ― как еретик, Ардингелли не составит труда до капли выпить магию вампиризма из схватившего ее. Вряд ли бы у нее хватило сил досуха вытянуть магию Первородного вампира, но то, что урон будет значительным, Элайджа не сомневался. Элайджа не хотел сражаться с ней. Во-первых, начни это делать — и один должен был сильно покалечить другого, а зная Викторию, она будет сражаться до последнего вздоха и лучше умрет, чем продаст свою свободу. А Элайдже она нравилась. Виктория была по-своему хорошей ― и тогда, и сейчас. Конечно, многие столетия в их семье изменили ее, но это все еще была женщина, которую Элайджа считал своей сестрой. Майклсон не хотел причинять ей боль. Да и Никлаус ему бы этого не простил. Если и был кто-то, кого Клаус обожал настолько слепо ― только Виктория Ардингелли. ― Да, наверное, убегая от моего брата, это было сложно сделать, ― со снисходительной улыбкой согласился Майклсон. Он медленно ходил поперек дороги, словно по невидимой границе, не делал попыток приблизится, и Виктория гадала ― сможет ли она свернуть ему шею, или он угадает ее попытку раньше. ― Ты бы видела, с каким маниакальным рвением он скупал все украшения, что ты… ― Не хочу знать про твоего брата, ― поспешно прервала Виктория упрямо. Элайджа внимательно посмотрел на нее. Очевидно, что Виктория не ненавидела Никлауса, возможно, где-то в глубине все еще жила любовь к нему. Элайджа не верил, что Виктория могла разлюбить его брата: такая любовь не проходила просто так ― да и вообще не проходила. Но Ардингелли явно была недовольна сложившейся ситуацией, и Элайджа не мог ее винить в этом. Уже ему-то не знать, насколько брат мог быть невозможным, упрямым и грубым ― хотя, справедливости ради, с Викторией он всегда обращался по-другому. Никлаус сильно задел ведьму в последний раз, так что ее решение уйти от него было оправдано. Как и решение сбежать: в некоторых вопросах с Клаусом было невозможно построить вменяемый диалог. ― Но придется, ― твердо произнес Элайджа, остановившись прямо напротив нее. Между ними было около трех метров ― каждому вампиру на один шаг. ― Особенно учитывая, что он скоро появится. Виктория сцепила зубы, уже не надеясь, что ее чувства останутся незаметными для Элайджи. Когда они с Клаусом только познакомились, и оба использовали друг друга для своих целей, Виктория сначала поддерживала его интерес, а потом, незаметно для самой себя, заставила его зависеть от нее. Разница была велика. В некоторых отношениях был Никлаус ближе к тому, чтобы быть драконом из сказки, чем вампиром или оборотнем. Он не делится своим. Он одержим тем, что считает своим. И в ком нуждался Клаус? В ней. Преуспев в том, что делала, Виктория не сразу поняла, что он никогда не отпустит ее. Он не будет удовлетворен лишь второстепенным участием в ее жизни или таким же отношением к нему. Проблема в том, что все эти столетия Виктория избегала простого вопроса ― а не зависит ли она от Клауса точно так же? Если бы она задала этот вопрос и попыталась найти ответ, она бы погибла. ― Он может обо мне и не узнать, ― не надеясь на положительный ответ, заметила девушка. Виктория смотрела на Элайджу своими пустыми, ледяными глазами и звучала абсолютно равнодушно. ― Я могу стереть всем память, а ты можешь просто не говорить. Чтобы не давать ей пустую надежду, Элайджа не стал тянуть с ответом. ― Боюсь, не могу. Я могу утаить от Клауса Катерину, но ты… ― вампир окинул невестку быстрым взглядом, как профессионалы рассматривают дорогие украшения, которые нравятся их близким, но к которым равнодушны они. ― Это слишком большая ценность. Он не простит меня, если я отпущу тебя. Виктория вдруг поняла, почему Кэтрин Пирс вернулась в Мистик Фоллс. Самый очевидный вариант, где ее можно искать. Она собиралась откупиться от Клауса тем, что, когда он вернется, все условия для снятия проклятья уже будут ― поэтому она закрутила роман с Мейсоном Локвудом, поэтому обратила Кэролайн Форбс в вампира. Двойник был, ведьма была. Лунный камень у Кэтрин. Она бы встретила Клауса с распростёртыми объятьями, и все, что ему оставалось бы ― провести обряд. А еще бы она сказала Клаусу, что та единственная, которую он любит, которая ему предназначена, и которая его предала, находится здесь. Пожалуй, взамен на все это, Никлаус даже сохранил бы Катерине жизнь. ― Элайджа, он убьет меня, ― весомо заметила девушка. У Никлауса был взрывной характер — неизвестно, что бы он мог сделать, если бы нашел ее. Виктория не строила слишком радужных перспектив об их возможном воссоединении. Клаус будет в ярости, и в такие моменты вряд ли даже Элайджа сможет предсказать действия своего брата. ― Нет, ― Элайджа упрямо мотнул головой. ― Он так же сильно тебя любит. При этих словах у Виктории пронзительно зажгло спину. Она хотела потянуться, дотронуться до меток, чтобы избавиться от боли, но не посмела сделать это при Элайдже. Когда он расскажет Клаусу о ней, тот будет дотошен в любых деталях, и факт того, что метки тревожат ее, сильно обрадуют Майклсона. ― Любил, пока я не сбежала, ― поправила она, хотя и не была в этом уверена. Любовь Клауса к ней вряд ли когда-нибудь исчезла, а вот деформироваться во что-то более темное и порочное вполне могла. ― Элайджа, я не думаю, что твой брат ничего ко мне не чувствовал. Более того ― я знаю, что он любил меня. Но Клаус кровожаден и неконтролируем. Он может сделать мне больно. ― А ему не было больно, когда ты ушла? — с претензией и долей обиды за брата кинул Элайджа в ответ. Виктория сцепила зубы от злости. Никлаус никогда не скрывал от семьи сильную привязанность к своей супруге, однако он никогда не пускал их глубже видимого счастья. Все ссоры, осуждения, обсуждения и разбирательства происходили за закрытыми дверьми. При людях Никлаус и Виктория холили и лелеяли друг друга, даже если за минут десять до этого между ними был жаркий спор о том, какую неправильную политику проводит Никлаус в новом городе, или что Виктория не должна была идти наперекор словам мужа и оказываться там, где ей могли навредить. Никто не знал, что происходит на самом деле. Не удивительно, что Элайджа считал её виноватой больше, чем своего брата. ― Ты никогда не знал, как мы жили, — с трудом разомкнув сухие губы, проговорила ведьма. Элайджа вопросительно изогнул бровь, но Ардингелли покачала головой. — И, кроме того, вы все знали причину, — с вызовом кинула она, показательно поведя плечами. Элайджа проследил за её жестом, не сразу найдясь с ответом. ― И теперь мы все знаем, что это неправда, — наконец произнес Майклсон. Виктория вздохнула. Элайджа не отпустит её. Он имел возможность вернуть её своему брату и не собирался терять этот шанс. Виктория задалась вопросом: насколько же Никлаус был одержим идеей вернуть ее, если Элайджа так упорно отказывался услышать её? Казалось, из всех Майклсонов он всегда был самым понимающим. ― Прости, Элайджа, — с нажимом произнесла она. — Но я не позволю решать за меня. Она произнесла заклятие, которое должно было вызвать кровотечение у вампира — действенное заклятие разрывало органы изнутри, и, хотя убить это вампиров не могло, особенно Первородного, но действовало эффективно. Элайджу скрутило, он зарычал от боли. Виктория метнулась вперёд, но Майклсон вдруг резко поднялся и ударил её в грудь. Виктория отлетела обратно на метров пять, больно ударяясь спиной. — Не вынуждай меня делать это! — громко произнёс Элайджа. Виктория вскочила на ноги. В темных глазах вампира помимо упертости была паника и озадаченность, он явно не хотел делать ей больно. Виктория зарычала, чувствуя, как наливаются кровью глаза. Элайджа бросился на ведьму, на сей раз без единого слова. Он приближался молча, как пронизывающая воду торпеда. Но страх, который он ожидал видеть — страх перед ним — на ее лице не появился. Страх был, но причиной служил не Элайджа. Да и страх этот был странным, медленно перетекающим в агрессию и очень сильную. Виктория словно не видела его, а в голове возник совершенно идиотский вопрос. Элайджа её не слушал и не слышал, и стало как-то не по себе. А была ли она здесь? Идиотский вопрос, но была ли? Таким ужасным и одновременно таким простым показался ей этот вопрос, и на мгновение она испугалась, что совершенно оторвется от самой себя и помчится, как перекати-поле под сильным ветром. Но тут же взяла себя в руки. Она здесь, все в порядке, и хватит на сегодня этого гребаного психокопания. Она здесь, она — Виктория Ардингелли, и если Элайджа Майклсон в ближайшие тридцать секунд не уйдёт с ее пути, то скоро он будет выглядеть так, словно его выгнали из мчащегося на полной скорости вагона. Он уже видел эту смесь страха и агрессии. Но впервые взгляд адресовался ему. Его глаза блеснули и больше уже не отрывались от ее лица. Виктория и Элайджа скользили по кругу друг напротив друга, как хищники на арене. Приглядывались, оценивали, ждали первую атаку. Элайджа первый прервал пляску. Быстро двинувшись на нее, он занес правую руку, как человек, собравшийся бросить копье. Виктория увидела, увернулась. Она что-то прошептала, и Элайджа почувствовал, как заклятие некроза пронзило его бедро. Майклсон опустился на одно колено. Он уже видел действие этого заклятия: людям обычно отрезали поражённые конечности. Последнему человеку, на котором Виктория применила это заклятие, отрезали ногу, но он все равно умер, потому что заклятие проникло дальше. Ведьма Ардингелли была изобретательна в магии и совершенно неподражаема ― в черной магии. Виктория приложила все силы к следующему броску, но в битве с Первородным у неё было только три секунды форы. Конечно, этого оказалось недостаточно. Как только это время истекло, Элайджа бросился вперёд и сбил её с ног. Они кубарем прокатились по асфальту, а потом почти одновременно вскочили на ноги. На лице Виктории появилась длинная ссадина, которая затянулась спустя пару секунд. Ведьма приблизилась и сделала неожиданный резкий выпад с правой. Удар оказался несильный, но неплохой. Майклсон не стал отвечать на удар. — Виктория, давай остановимся, пока я не покалечил тебя, — голос его звучал спокойно, в нем даже слышалось сожаление, но зубы обнажились в застывшей улыбке. Он хотел увидеть этот взгляд, хотел прочитать в этом взгляде покорность, согласие, хотел, чтобы этот взгляд сказал ему: «Да, ты прав, я готова идти с тобой к Никлаусу». А потом в их дом вернулась бы любовь, и все стало бы нормально и хорошо, потому что Клаус действительно любил свою жену. — Или я тебя, — не моргнув, сказала ведьма, ее интонация еще больше озадачила его — она говорила с ним, как воспитательница с шестилеткой, устроившим истерику на игровой площадке. Виктория метнулась к нему, её волосы летели золотистой падающей звездой. Элайджа, ожидающий, что она опять попытается уйти от схватки, потому что Ардингелли предпочитала не вступать в схватки со своими и в отношении семьи была редкой пацифисткой, удивленно сделал шаг назад. Виктория врезалась в него, сбив с ног. Элайджа почувствовал, как её руки впились в его шею, и тут же на тело накатила слабость. Майклсон зарычал: магия, поддерживающая его бессмертие, стала медленно ускользать из тела, перетекая в руки еретички. Он знал, что многое она не возьмет, потому что перенасыщение для Виктории было столь же опасным, как и магическое истощение. Но то, что она сможет взять, определённо хватит для того, чтобы Элайджа потерял сознание и оставался в беспамятстве ближайшие часов двенадцать. А за это время можно на другой континент попасть. Элайджа понимал, что Никлаус не одобрит любое насилие над своей супругой, потому что даже он сам редко позволял себе физически удержать или оттолкнуть Викторию, и только с ней он пытался решать вопросы словами. Элайджа прекрасно знал это, и то, что ему может крупно влететь за вольность, но... но если он вернет Викторию, то Никлаус будет занят ей, и на радостях может простить брата. Следуя этой мысли, Элайджа из-за всех сил ударил Викторию ногой в живот, отталкивая от себя. Еретичка пролетела пару метров, ударилась об асфальт, оставив небольшую вмятину в виде очертания своих плеч. Хрустнула поломанная ею рука. Виктория зарычала от боли, и Элайдже стало ее почти жалко. Впрочем, без дела ведьма оставалась недолго ― кости были более хрупкими из-за ведьмовского начала, но любые раны на ней затягивались быстрее из-за чужой магии. Виктория часто напоминала природные явления ― молнии, шторм. Она всегда была неумолимой, сильной и отважной. Никлаус ее так и не подчинил. Научился любить ее ― да, но не подчиняться. Невозможно подчинить стихию. Элайджа думал, просчитывал, каким будет следующий шаг, что сделать, как атаковать, что сделает она, как атакует ― и видел, что Виктория думала об этом сама. В ней что-то неуловимо изменилось — что-то, что Элайджа не мог уловить. Словно Элайджа знал, куда смотреть, но посмотрев туда, забывал, что искал и зачем вообще смотрел. Майклсон тряхнул головой: нельзя было об этом думать, отвлекаться. Надо было сделать то же самое, что он делал во время поисков Катерины Петровы: обезличить Викторию, перестать думать о ней как о члене семьи и просто сделать то, что было необходимо. А необходимо было привести ее к Никлаусу. Но он все-таки промедлил и почувствовал, как внезапно воздух наполнился летающими снарядами. Заклятье телекинеза было таким простым, что Виктория использовала его, даже не сбиваясь с дыхания, а потому Элайджа не смог уловить тот момент, когда в него полетели камни. Не сразу сообразив, что делать, Элайджа отступил на шаг назад. Сражаясь с Викторией, он все-таки не мог забыть о том, кем она была, а значит и сражаться с ней было куда сложнее… сложнее. Но он хорошо представлял себе ее боевые слабости. Один из наиболее крупных камней с невероятной силой стукнул его по лбу, над правой бровью. Он услышал глухой удар, донесшийся словно изнутри головы. Перед правым глазом полыхнуло белым, и он отступил на шаг, от изумления у него отвисла челюсть. Камень поменьше шлепнулся на живот, отрикошетил. Виктория смотрела настороженно. ― Элайджа, послушай меня, — говорила она медленно, глядя на него ясными глазами. — Если ты попытаешься остановить меня, я тебя убью. Ты это понимаешь? Я тебя убью. Элайджа знал ее боевые слабости ― если она не хотела убивать, она всегда пыталась воздействовать разговорами. Обычно тем, с кем она сражалась, хватало того, что Ардингелли уже проделала с ним. Но Элайджа знал, что насилие у нее чередуется с увещаниями. В этом она была похожа на братьев Майклсонов и не похожа одновременно: Элайджа начинал с увещаний и заканчивал насилием, если не помогало, а Никлаус в большей степени предпочитал насилие и редко когда заканчивал увещаниями, только в максимально редких случаях. Виктория же всегда предпочитала слова бойне, хотя и насилие ей было не чуждо. Элайджа знал это, поэтому он использовал первые секунды ее проповеди для передышки, а потом оказался рядом еще до того, как она закончила. Виктория дернулась в сторону, но Элайдже нужно было удержать ее всего на несколько секунд. Когда эти секунды истекли, Первородный отпустил её и сделал шаг назад. Виктория раздраженно зарычала, была готова к новой атаке, но Майклсон спокойно поправил манжеты и улыбнулся. Улыбка получилась почти ласковой. — Я же говорил, что ты никуда не пойдёшь. Виктория изогнула бровь, но Элайджа расслабленно смотрел куда-то за её спину. Виктория вытянула руку, пригвоздив Элайджу к месту, и посмотрела тоже. И увидела. Это была незаметная для человеческого глаза, но более чем реальная защита ― ведьма увидела ее мгновенно. Выглядела ненадёжно ― как будто растянули невидимую резиновую ленту, которая в любой момент могла потерять упругую твердость и расползтись клочьями тумана. От нее тянуло холодом ― все защитные заклятья имели подобную леденящую ауру, даже дом Ардингелли. Это надо было, чтобы в случае чего противник знал: «не суйся, территория защищена» и мог развернуться и уйти. Заслон выглядел так, словно мог исчезнуть в любую минуту. Гнев обострил все чувства. Даже злосчастную эластичную ленту Виктория теперь ощущала лучше — осознав вдруг, что это никакая не лента, а, скорее, оболочка, пленка, покрывающая жалкие три сантиметра дороги. Сквозь бурлящую ярость Виктория отчетливо ее разглядела и прихватила покрепче, пройдясь по всей длине. Она окружала весь Мистик Фоллс как круг. Ардингелли надменно фыркнула и снова повернулась к Первородному, который, к ее удивлению, даже не пытался вырваться. Заслон ощущался до сих пор, как тугое упругое покрывало, окутывающее границы Мистик Фоллс. Виктория мысленно швырнула в него одного из самых действенных против таких заслонов заклятье ― выдерживает, никаких перетянутых мест, грозящих порваться или лопнуть, не видно. — Обычная магическая стенка? Я сломаю тебе шею и уничтожу её, и все это в две секунды. — Это не обычный барьер, — с неким чувством превосходства и высокомерия, заявил Элайджа. — Понимаешь, ведьма, создавшая его, использовала наработки одной очень талантливой ведьмы, — Элайджа наблюдал, как лицо Виктории становилось все темнее и темнее по мере того, как она понимала, про что говорит Майклсон. — Стена ядовитая. Выпьешь магию из неё, и твоя магия будет отравлена, а значит скоро сгоришь и ты. — Как любопытно, — холодно произнесла Виктория. — А эту ведьму, что так удачливо услужила тебе, случайно зовут не Бонни? Непонимание на лице Элайджи было неподдельным. — Я не знаю, что это была за ведьма. Но знаешь, очень сложно отказать, когда тебе могут вырвать сердце. Так что никуда ты не... Виктория махнула рукой, и шея Элайджи громко хрустнула. Первородный повалился на дорогу мешком, Виктория переступила его тело и направилась в город. Скопившаяся ярость подожгла несколько деревьев, но Ардингелли было все равно. *** Она не дала себе остыть и даже не зашла к Карлотте, чтобы вернуть удобную для себя иллюзию, хотя и планировала сделать это позже. Виктория всегда горела в своей ярости тихо, но это не значило, что она злилась меньше от этого. Дверь в дом Сальваторе она сорвала с петель взмахом руки, хотя обычно не позволяла себе такого расточительства. Пересекая дом в один шаг и оказываясь в гостиной. Стефан и Елена сидели на диване, и вампир прикрывал Гилберт от щепок, полетевших в разные стороны. Виктория залетела в комнату, гневно сверкая голубыми глазами. ― Ну и кого вы убили? ― спросила она, складывая руки на груди. Ярость в ней требовала выхода, а два вампира перед ней были хорошей мишенью. А если не успокоится, то можно свернуть шею и Елене, чтобы лишить Клауса двойника. ― Ты про вампира, который затеял всю эту миссию с похищением? ― поинтересовался Деймон, и хотя он пытался выглядеть свободно и развязано, было видно, что подобный настрой Виктории его напрягает. Как бы он себя не вел, все понимали, что против еретички реальных шансов у них нет. Они могут подпортить ей макияж, одежду и не сильно поцарапать, но она сметет их с пути, развеяв пылью. Или лучше того ― выпила бы их вампиризм, распустила бы поддерживающую их магию по ниточкам, как старый свитер, и оставила бы умирать от того, что не убило их лет двести назад. Виктория редко проявляла откровенную жестокость, но никто не сомневался, что она может быть более, чем жестокой. — Да, именно про него, — с нажимом произнесла ведьма, сжимая и разжимая кулаки. Деймон, всегда видевший в Виктории в первую очередь угрозу, не заметил нервозности в этом движении. — Вы убили его? Стефан и Елена озабоченно кивнули. — Ты говоришь это таким тоном, что я теперь не уверен, убили ли мы кого-то, — чуть сварливо произнёс Деймон. — Это очень хорошо, — холодно произнесла Виктория. — Потому что вы не убили. Громко хлопнула ваза, разлетевшаяся на куски. Стефан опасливо покосился на еретичку и встал, чтобы загородить собой Елену. Деймон зарычал, но Виктория обратила на это внимание не больше, чем на назойливое насекомое. Хотя, возможно, на насекомое она обращала хоть какое-то внимание, чтобы отмахнуться от него. — С чего ты это взяла? — как можно мягче спросил Стефан, надеясь не всполохнуть в ведьме новый приступ ярости. Виктория обратила к нему голубые глаза, полные злости. И какого-то совершенно непонятного чувства. Оно было настолько удивительным, не вяжущимся с образом Виктории Ардингелли, что Стефан даже не понял, что это было. Виктория заметила взгляд Стефана и взяла себя в руки, спрятав чувство загнанности и страха за ледяной маской. — Я его видела, — сказала она. — Он говорил со мной и был в порядке. Так что, никого вы не убили. Виктория сказала это таким тоном, что никому не пришла в голову мысль спорить. Елена чуть испуганно охнула, Стефан и Деймон напряглись, стараясь понять, как это произошло, и что делать, если это правда. Стефан смотрел на Викторию. Он вдруг вспомнил, как они узнали про нее, про то, кем она являлась. Вернувшись в Мистик Фоллс, Стефан с удивлением обнаружил здесь вампира ― Викторию Ардингелли. Блондинка не проявила к нему ни малейшего интереса, и Стефан сам пришел к ней, чтобы познакомиться. Виктория не пустила в его дом, но была весьма спокойна. Без эмоций выслушала его короткую речь о том, что Стефан родился в этом городе, что он вернулся в родные места, потому что скучал, и что он не станет мешать ей жить. После обещания Виктория заметно потеплела, сама представилась и коротко сказала, что тоже не собирается ему мешать. После этого они пересекались раз или два, пока Стефан выяснял, что изменилось в городе за время его отсутствия, и куда ему лучше пойти ― в школу, или на работу. Он жил со своим племянником Заком и, в целом, был доволен. Потом он увидел Елену, поразительно похожую на его бывшую любовь Кэтрин Пирс. Когда у них завязались романтические отношения, Стефан снова пришел к Виктории Ардингелли, в этот раз с целью просить об еще одной услуге ― не трогать Елену Гилберт. Виктория охотилась на людей, как и Деймон, но не упивалась своей всесильностью. Когда Стефан пришел просить ее, пальцы вампира были в крови, и Стефан решил, что та недавно поела. Виктория сказала, что не тронет Елену, и Стефан уже хотел было уходить, когда вдруг увидел<i>. Виктория держала в руках букет белых роз и, пока они со Стефаном говорили, задумчиво водила по лепесткам. Стефан уже собирался было уходить, когда лепестки налились красным цветом ― насыщенным, густым, точно кровь, которая странным образом исчезла с пальцев Виктории. ― Как ты это сделала? ― ошарашенно произнес он, смотря на то, как букет белых роз постепенно становится красным. ― Это? ― Виктория кивнула на букет. ― Простое заклятье. Никогда не любила белые розы, хотя моя мать их обожала. Они растут на ее могиле. Но в Мистик Фоллс красные розы слишком уж увядающие. Другое дело белые. Вот и приходится…. ― Нет, нет, я не про это. <i>Как ты это сделала? ― Стефан смотрел на Викторию во все глаза, словно видел впервые. Она была красивой, отрицать этого он не собирался, золотистые волосы сияли точно драгоценные камни, глаза были светлыми, как летнее небо, а бирюзовое строгое платье с черным ремешком на груди подчеркивали ее талию. Стефан впервые почувствовал, как много силы таится в этой хрупкой на вид женщине. ― Ты не ведьма — вампир. ― Я и то, и другое, ― произнесла Виктория, усмехнувшись его удивлению. ― Я была сифоном до превращения, то есть ведьмой, у которой нет своей магии, но которая может черпать ее из других магических объектов, выпивать до капли и становится сильнее. Когда меня превратили в вампира, я не потеряла способность поглощать ее и колдовать тоже, соответственно. ― А у того, чем ты стала, есть название? ― А у твоей неоправданной нетактичности и отсутствия чувства самосохранения есть название? ― Виктория поморщилась. ― То, кем я стала, называется еретик. И, узнав об этом, Стефан не мог больше не видеть. Виктория была ведьмой: она окружила свой дом заклятьем, держала Карлотту в иллюзии, а не во внушении, она могла колдовать и была самой сильной ведьмой на его памяти. Но и вампиром Викторией была ― Стефан видел ее клыки, когда она один раз зарычала на Деймона, доведенная до бешенства, она убивала людей ради пропитания, она была сильной и смелой. Она была самым неправильным, что создала природа, и самым совершенным. Стефан не хотел, чтобы она была против них. ― Да, это был Элайджа, ― твердо повторила Виктория. Она странно успокаивалась, видимо продумывая что-то в голове. ― Я видела его в воспоминаниях Елены, ― Деймон бросил быстрый взгляд на Гилберт, и та растерянно кивнула. ― И он был живее всех живых. Елена болезненно поморщилась. Виктория почувствовала, как у нее вдруг начали жечь грудь и лопатки. Она растерянно дотронулась до левой стороны груди. Стефан проследил за ее жестом. Он не знал, был ли у Виктории соулмейт ― он не видел Викторию в открытой одежде, хотя Елена утверждала, что у Ардингелли есть метки, но рядом с вампирами ведьма всегда была осторожнее. Вероятно, у Виктории был соулмейт, но кто это был? Виктория почувствовала чужое присутствие за спиной и развернулась, чуть раздраженно поведя пальцами и разбив тем самым еще одну вазу. Стефан с сожалением посмотрел на осколки раритетной вещицы, которая досталась его матери от прабабушки отца на их свадьбу. Перед ней растерянно замерла вампир, девушка с короткими темно-русыми волосами, которые топорщились в разные стороны. Высокая, но худощавая, небрежно одетая, с большими испуганными глазами. ― Это ты вампир, которая похитила Елену? ― произнесла еретичка, выбрав новую цель для своего негодования. ― Удивлена, что тебе позволили жить. Роза посмотрела на нее, словно силясь узнать, но Виктория сделала пас руками. Окно жалобно затрещало, и Сальваторе оглянулись на него, пропустив тот момент, когда Ардингелли «пустила пыль в глаза» — это было особое заклятье, которое рассеивало внимание, направленное на человека или объект. Ведьмы делали так, когда им срочно нужно было что-то наколдовать, но при этом не привлекать внимание людей. Роуз тоже посмотрела на окно, а Виктория поджала губы. Она сразу узнала вампира, хотя и весьма плохо разглядела ее во время своего «птичьего» полета. ― Я могу рассказать кое-что полезное, ― заявила Роза. ― То, что я знаю. ― И что ты знаешь? ― чуть устало поинтересовалась Виктория, ощущая желание вернуться домой и запереться, чтобы не добрались. Интересно, как будет вести себя Клаус, если она просто не выйдет из дома? Подожжет дом? ― Что Елена нужна Клаусу, ― решительно произнесла Роза. ― Он хочет ее для снятия проклятья. И он ее получит. ― Кто такой Клаус? ― поинтересовалась Елена непонимающе. ― Один из первых вампиров, легенда, ― красноречиво приподняв брови, проговорил Деймон. ― Он из первого поколения вампиров, ― добавил Стефан. ― Как Элайджа? ― Нет, Элайджа — пасхальный кролик по сравнению с ним, ― устало закатила глаза Роза, но Виктория усмехнулась, привлекая к себе внимание. ― Если ты считаешь, что Элайджа ― пасхальный кролик, то даже слушать тебя дальше не имеет смысла, ― жестко и саркастично прервала еретик Розу, тряхнув волосами. ― Они оба опасны, их нельзя убить, но разница в том, что Элайджа пытается договориться. Но Клаус не такой, он убьет всех, кто встанет у него на пути, любой ценой получит желаемое. А Элайджа просто иногда предпочитает разговоры насилию, хотя все всегда сводится к этому, ― Виктория поморщилась. ― Так что не обманывайте себя. У вас два сильных противника, вам не сбежать и не спастись. ― Ты говоришь так, будто это уже проходила, ― с намеком проговорил Деймон. Он не доверял Виктории, всегда ставил ее слова под сомнение, но сейчас видел, что она не врет. У нее не было причин запугать кого-то, еретик сообщала факты. ― Я знаю семью Первородных, ― призналась девушка. ― Я стала вампиром из-за их чистой крови, между нами не стоят десятки вампиров. ― Элайджа ― пешка, а Клаус ― король, ― упрямо возразила Роза. ― Он и вполовину не так опасен, как Клаус. ― Опасен, ― столь же жестко прервала Виктория, и вампир раздраженно зарычала. ― Элайджа ― не пешка, он — ферзь, ближайший советник короля. Но не обманывайте себя, думаю, что это игра. Пока вы переставляете фигуры, Клаус перевернет вашу доску и возьмет то, что ему нужно. Один раз Катерина сбежала от него и бегает до сих пор. Так что вам от него не спастись. ― Согласна с блондинкой. Если вы не боитесь Клауса, вы — идиоты, ― вдруг поддержала ее Роза, и Виктория покосилась на нее с еще большим недоверием. ― Но правда веками перемешивалась с вымыслом, вдруг он… ― начал Стефан, пытаясь как-то подбодрить упавшую духом Елену, но замолчал. Если Виктория знала Клауса, то бесполезно отрицать его реальность. ― А откуда ты его знаешь? ― с подозрением спросил Деймон, косясь на Викторию. Ведьма раздраженно поглядела на него, но больше играла, чем действительно была в затруднении. Ее мозги работали хорошо, и уже на полпути она сообразила, что можно сказать. ― Я привлекла внимание Клауса несколько столетий назад, ― проговорила Виктория. ― Он обратил меня, восхищённый моей красотой, но после наши дороги разошлись. И мне его появление нужно ничуть не меньше, чем вам. Повисла тишина. Елена обтерла влажные от страха ладони о бедра, Стефан и Деймон молча переглядывались, Виктория поджигала угольки в затухшем камине, а Роза стояла, не зная куда себя деть. ― Будем сражаться? ― неуверенно проговорил Стефан. ― С Клаусом? ― усмехнулась Виктория. ― Маловероятно. Это будет не сражение, это будет бойня, и не в вашу пользу. И я даже ничего не могу с ним сделать. Он старше и сильнее, я не смогу поглотить достаточно магии, чтобы обезвредить его. На самом деле, Виктория знала несколько способов обезвредить Первородных вампиров, но на деле не собиралась их использовать. Как бы не развивались их с Клаусом отношения, она не желала ему смерти, не желала заточения в собственном разуме. Она лишь хотела быть целой и невредимой, когда он заявится, и быть свободной тоже было бы неплохо. Она могла получить либо одно, либо другое, и то не в полном объеме: либо быть без контроля Клауса, но в бегах, либо быть рядом с ним словно на поводке, но при этом быть в относительной безопасности, потому что Клаус не позволял навредить ей. Никогда. Только вот кто защитит ее от него? Елена поднялась. Стефан встрепенулся. ― Куда ты? ― В школу, я опаздываю. Виктория узнала этот тон. Елена что-то задумала. Странно, что братцы Сальваторе этого не поняли. Впрочем, это была уже не ее забота. Она вернулась домой, вернула иллюзию, которую уже убрала с Карлотты, потом сходила и купила букет белых роз и поставила в своей комнате, медленно напитывая их красным цветом, но, не закончив до конца, встала, и от души метнула вазу в окно, и она вылетала на задний двор. Несколько роз с надломленными стеблями тоскливо повисли на остатках окна. ― Проклятье! ― завизжала она, не боясь, что кто-то прибежит. Дом, как и комната, были огорожены заклятьем, не пропускающие громкие звуки. Виктория завизжала, зарычала, и принялась переворачивать все, что попадалось под руку. Еретик впервые за много лет была в состоянии, которое можно было охарактеризовать как паника. Она металась по комнате, швыряла вещи, рычала от злости. Проклинала всех, кто приходил на ум ― начиная с Елены и заканчивая Майклом Майклсоном. Ей надо было успокоиться, сесть и подумать, но Виктория не могла этого сделать. Мысли метались в голове как рой пчел, и усидеть было невозможно. В такие моменты сильной эмоциональности ее мама всегда советовала ей начинать с простого. Начать сначала и потихоньку раскручивать клубок, и там, на конце нитки, будет ответ. Ардингелли глубоко вздохнула. Итак, Клаус, очевидно, нашел способ снять с себя заклятье и стать полноценным гибридом вампира и оборотня. О его одержимости этой мыслью Виктория знала ― собственно, это она разработала антизаклятье, которое могло бы выпустить волчью суть Никлауса. Поэтому, Никлаус появится в Мистик Фоллс обязательно и очень скоро. И явится на все готовое, благодаря Кэтрин Пирс: двойник, ведьма, вампир, оборотень и лунный камень. И она ― сбежавшая супруга, как приз ко всему прочему. Виктория не обманывала себя, смотря на вещи трезво. Никлаус зол, но он не жесток ― хотя бы по отношению к ней. Они, бывало, ссорились очень сильно, и в такие моменты Клаус предпочитал игнорировать супругу, как и она его. Но сейчас они не просто поссорились ― Виктория ушла от него, сбежала, и довольно долго не позволяла себя найти. Еретичка не представляла, что он может сделать: заколет ее кинжалом, чтобы она всегда была рядом; использует какое-нибудь заклятье, связав их. Виктория тихо взвыла, а потом, ведомая яростью, залетела в ванную и сорвала с себя блузку. Она уставилась на отметины с такой яростью, словно была готова вырезать их ножом со своего тела, лишь бы не видеть. Скворцы и перо на левом плече, восемь птиц на левой стороне груди, и где-то там ― Виктория его не видела, но знала ― треугольник на правой стороне спины. Чем больше меток, тем сильнее связь. У Виктории их было одиннадцать. Одиннадцать знаков того, что она принадлежала Никлаусу Майклсону. Она могла бороться сколько угодно, но Клаус придет за ней, и это случится очень скоро. Виктория вспомнила выражение его лица, которым он смотрел на нее каждый раз ― обжигающее, собственническое, поглощённое. Безумно влюбленное. Виктория вздрогнула. Она бежала, но теперь у нее нет вариантов. Она увидит Клауса совсем скоро.