Держи меня запертой в твоём сломленном разуме

Клаус выглядел счастливым и не скрывал этого. Хотя по началу он еще пытался как-то скрыть свою радость, через несколько дней даже не прятал улыбку. Виктория бы даже заподозрила его в пропаже рубина, если бы Клаус не выглядел таким удивленным. Будто не доверяя ее глазам, он отодвинул ведьму от хлебницы и сам принялся рыться в ее содержимом, но кроме мелких драгоценных камней ничего не нашел. Он переворошил почти всю кухню, но рубин так и не нашел. ― Ты уверена, что не убирала его никуда? ― напряженно поинтересовался вампир, оглядываясь на ведьму. Та чуть дрожащими пальцами пыталась крепче затянуть корсет, который девушка перед завтраком стянула кое-как, просто чтобы платье на ней держалось. ― Я к ним даже не прикасалась, ― устало проговорила ведьма, закрывая лицо руками. Клаус отвлекся от поисков и подошел к ней. Обнял за плечи и заглянул в лицо. ― Эй-эй, все нормально, ― он поцеловал девушку в переносицу. ― Давай подумаем. Никто не мог зайти к тебе в дом. Значит, либо ты его убрала куда-то, либо уже использовала. «Либо ты его украл» ― мелькнула мысль, но Виктория за нее не зацепилась. Никлаус, конечно, не был рад скорому разрыву, но Ардингелли почему-то не думалось, что он станет так решать проблему. Скорее всего, она и вправду использовала рубин и забыла про него. По истечению нескольких дней, когда они переворошили весь дом, но так и не нашли камень, Клаус перестал делать вид, что расстроен этим. Его беспокоило, что кто-то мог войти в дом ведьмы, минуя защиту: если ведьмы давно не бывает домов, защита может источиться, и кто-то сильный может проломить ее. Но эта версия самой Викторией была отвергнута: не пропало ничего, кроме рубина и нескольких трав из кухни. Разве придя сюда с целью ограбить ее, не попытались бы украсть что-то серьезнее? ― Они не знали, когда мы вернемся ― могли торопиться, ― предположил Клаус, но звучал не слишком заинтересованно. ― Да и твоя спальня с кабинетом заперты куда лучше, ― он сделал паузу, а потом предположил. ― А простой человек не мог сюда войти? Какие-нибудь простые разбойники? Виктория покраснела, и Клаус понял, что угадал. Работая над защитой против ведьм и других сверхъестественных существ, Виктория совсем позабыла про простых людей, которые порой были не менее опасны. Ардингелли могла бы сказать, что он сам сделал больше, чем хотел. Он нашел ей крупные камни, но, едва взяв их в руки, ведьма поняла, что ничего не получится: они не выдержали бы столько магии, сколько надо было. Клаус притащил драгоценные камни из своего дома, но из всего Виктория выбрала только один сапфир, и тот раскололся на мелкие кусочки еще до того, как девушка произнесла третье слово из заклятья. Клаус заботливо стряхнул осколки из ее рук и прикоснулся к запястью губами. Виктория пыталась найти какую-нибудь альтернативу снять заклятье, переместив его в другой сосуд, но ничто не выдерживало. А через пару дней Никлаус нашел решение проблемы. Ожидаемо, то решение, которое продлило бы их связь. ― Куда ехать надо? ― удивленно проговорила Ардингелли. ― В Рим? ― Там хорошие мастера живут, и я лично знаю мастера. Камни у него чистые. Возможно, подойдет, ― он глянул на Ардингелли. ― Ты же знаешь, где Рим находится? ― Да, в Италии, ― чуть агрессивно проговорила сифон, и Клаус, извиняясь, прикоснулся губами к ее щеке. ― Но это же… опять на корабле, не меньше трех дней туда, неизвестно сколько мы провозимся с камнем… Никлаус прищурился. ― Знаешь, я могу подумать, что ты не хочешь проводить со мной лишнее время. Виктория хлопнула его по голове тонкой книгой, и Клаус шикнул. ― Дело не в этом, ― произнесла сифон. ― Просто все это странно. Я думала, мы снимем заклятье и сможем… ну, знаешь, делать что-то такое, что может убить одного из нас, но которые нельзя сделать, если мы связаны. ― Например? ― иронично поглядывая на ведьму, усмехнулся Клаус, и сифон пожала плечами. ― Ну, может мы посетим древние племена, и если в тебя выстрелит ядовитым дротиком, то это не принесет вреда мне… Это я так, для примера, ― Виктория прошла в гостиную, и Клаус последовал за ней, улыбаясь ее слабым возмущениям и посмеиваясь над ее примером. ― Просто если бы… ― Если бы что? ― Клаус перемахнул через спину дивана и рухнул на него, закидывая руки за голову, смотря на ведьму, как на главную актрису, которая играла только для него. Виктория покраснела, тряхнув длинными, распущенными светлыми волосами, в которые Клаусу сразу же захотелось зарыться пальцами. ― Если бы мы сняли заклятья, я была бы спокойнее за тебя, ― пробормотала ведьма, и Клаус привстал на локтях, с любопытством глядя на ведьму. Виктория закатила глаза. ― Не смотри так, Майклсон. Думаешь, мне нравится осознавать, что в нашей паре слабое звено ― я? Если тебя проткнут ножом, ты исцелишься, как и я. Если ножом проткнут меня, мы с тобой умрем ко всем чертям… Это не смешно, ― процедила Виктория, заметив, как Клаус с трудом сдерживает улыбку. Он сел и протянул Виктории руку, но, когда девушка не подошла ближе сама, встал и в шаг оказался рядом с ней. Накрыл ее плечи руками и заглянул в глаза. ― Я не считаю тебя слабым звеном, ― искренне произнес он. ― Когда на нас напали ведьмы, ты так лихо их всех скручивала ― я даже сомневаюсь, что я тебе нужен. Виктория хмыкнула и обняла Майклсона за талию. ― Нужен, ― негромко призналась девушка и потянулась, чтобы поцеловать мужчину в губы. Клаус улыбнулся. ― Я понимаю, что ты устала от этого, ― Клаус подвел Викторию к дивану и уселся на него, пристроив девушку между ног к себе спиной. Обнял ее за плечи и талию, прижимая к себе. Уткнулся носом ей в висок. ― Это будет еще одно путешествие. Мы съездим в Рим, снимем заклятье, а потом посмотрим "Колизей" или еще что-нибудь. Вернемся домой, я познакомлю тебя с семьей. И все будет хорошо, Виа. Клаус поцеловал ее за ушком, желая расслабить и успокоить. Его переживающая ведьма обо всем беспокоится. Сифон задумчиво водила ноготками по его ладоням, лежащим на ее ключице и талии, и задумчиво хмыкнула, когда он сказал про семью. ― Да, твоя семья. Они не злятся, что ты все время со мной? ― она обернулась к нему, лукаво усмехаясь, и Клаус провел по ее лицу кончиком ее волос. От Виктории приятно пахло, и Клаус сделал глубокий вдох, стараясь заполнить этим запахом легкие. Никлаусу не хотелось отпускать ее, хотелось продлить этот разговор на долгий срок, о чем бы они ни говорили. Даже если о простой ерунде. Ему казалось безумно приятным разговаривать с ней, проводить время, вот так держа ее в своих руках. ― Скорее, у них отдых, ― хмыкнул Клаус, поглаживая Викторию по талии. Он чувствовал, как сложно девушке сидеть просто так, но он держал ее, стараясь расположить к отдыху. Виктории не надо было контролировать все на свете. ― Особенно у Ребекки. Надеюсь, она еще не вышла там замуж. Я ― причина смерти многих ее ухажёров. ― Не даешь сестренке построить счастье с мужчиной? ― Виктория покачала головой. ― Да ты тиран!.. Или у вас инцест ― дело семейное? ― вдруг максимально серьёзно произнесла Ардингелли, и Клаус, который бездумно водил под своим носом кончиками ее волос, сделал резкий вдох, из-за чего волосы попали ему в ноздри, и он тут же зафыркал. ― Никлаус! ― возмущенно крикнула ведьма, забрав свои волосы и с неприязнью вытирая их о покрывало. ― Виктория, бога ради! ― столь же возмущенно проговорил Клаус. ― О чем ты только думаешь? ― сифон захихикала, и Клаус укусил ее за ухо. Виктория шикнула и постаралась вырваться, но Клаус извиняющее поцеловал ее в место укуса и удержал на месте. ― Нет, просто моя сестра ― лучшая, и ей нужен лучший. Ну, точнее, кто будет лучше меня, Элайджи, Кола и Финна. Как видишь, требования серьезны. ― А если мы все-таки познакомимся, ко мне требований не будет? Клаус усмехнулся и покачал головой. ― Они живут уже больше полугода без моих закидонов и пагубного характера, так что, думаю, тебя встретят со словами: «Боже, благослови нашу освободительницу!», и соберут мне вещи, ― Виктория рассмеялась. ― Вообще-то, я был бы рад, если бы вы познакомились, ― ободряюще проговорил Майклсон. ― Ребекка скоро с ума сойдет с одними мальчишками. А ты понравишься Элайдже своей изящностью, Колу ― своей смелой безумностью, а Финну ― своей разумностью… и тем, что ты не вампир. ― Снимем заклятье ― буду не против, ― пожала плечами сифон, и Клаус воспрял духом. ― Надо же сравнить, какого из братьев я выбрала. Кажется, у меня есть еще три варианта. Никлаус поперхнулся воздухом. ― Никаких сравнений и никаких вариантов! ― зашипел Никлаус и, обернувшись на него, сифон увидела, как лицо вампира налилось черными венами. Ведьма прикусила нижнюю губу, чтобы не рассмеяться. ― Виктория Ардингелли, это не смешно! ― Просто ты прав ― характер у тебя невыносимый. Может, есть альтернатива? Клаус опрокинул ее на диван, и теперь нависал, заглядывая в ее смеющиеся синие глаза. Конечно, такое положение было не самым удобным, но Виктория не стала возмущаться. ― Никаких альтернатив, ― сказал он. ― Только я. В следующий миг их губы встретились в оживляющем, долгожданном поцелуе. Нежное прикосновение на губах, уверенные объятия и желанная близость родного тела. Сомнения и барьеры моментально рухнули под напором зверя, который в этот момент нуждался в ней едва ли не больше, чем она в нём. Языки нежно ласкали друг друга, мягко касаясь края зубов, исследуя, пробуя на вкус и теряясь в ощущениях. Дыхания слились воедино, от волнения воздуха катастрофически не хватало, но прервать этот поцелуй из-за подобной мелочи было равносильно величайшему преступлению. Вампир прижимал её к себе с такой отчаянной страстью, что не ответить на неё тем же было просто невозможно. С губ помимо воли Виктории сорвался тихий стон, когда его пальцы погрузились в шелковистые пряди её пшеничных волос и слегка потянули, заставляя чуть откинуть голову назад и без сомнений подставить беззащитную шею на растерзание коротким жарким поцелуям. ― Никлаус, ладно, ладно, стой, ― Виктория уперлась ладонями ему в грудь, и Никлаус выпрямился, без удовольствия глядя на прервавшую его ведьму. ― Если мы собираемся в Рим, надо многое сделать. ― Да, много, ― выдохнул вампир, соглашаясь, но не спешил подниматься, продолжая прижимать ведьму своим телом к ее. Коснулся ее губ, словно пробуя их на вкус, обхватил в кольцо рук. ― Я сегодня схожу домой, сообщу брату и сестре. Сделаем все, как можно скорее ― как ты хочешь, ― он потерся своим носом о ее, улыбаясь. ― Спасибо, Клаус, ― ведьма провела пальцами по его острым скулам. ― Сегодня ты вернешься? ― Мне буквально только пару дней назад разрешили посмотреть твою спальню. Конечно, я останусь. Диван не такой удобный, да? Виктория ударила его по ребрам. ― Знаешь, пока ты еще об этом не задумался так сильно, я, пожалуй, пойду пособираю свои травы, которые могут понадобиться, ― она столкнула с себя вампира и встала. ― А ты иди к своей семье, а потом подумай, как нам добраться до Рима. ― Отшить меня пытаешься? ― спросил вампир, снова вытягиваясь на диване и смотря на ведьму. ― Естественно, дорогой, ― хмыкнула сифон, гордо приподняв подбородок, но Клаус вдруг серьезно заявил. ― Виа. Ты ― не слабое звено. Ты ― достойный противник и желанный союзник. Я… «Я люблю тебя, и хоть я знаю, что у тебя еще нет меток, я знаю, что я ― твой соулмейт». ― Я рад, что мы встретились, ― закончил он другими словами. Виктория улыбнулась ему, нежно и спокойно, надеясь, что в ее глазах он не увидит скрывающегося напряжения. ― Да, я тоже. Клаус проводил ее взглядом и тяжело вздохнул. Виктория Ардингелли обещала стать его погибелью, разрушительным смерчем. Она была заболеванием, которое разъедало Майклсона изнутри. И самое страшное, что, осознавая это, Клаус все равно стремился к ней, судорожно и желанно. Ему было достаточно услышать ее голос ― спокойный, властный, иногда насмешливый ― чтобы тело опаляло жаром. Всякий раз, когда она касалась его, Клаусу казалось, что он задыхался. В его голове билась только одна мысль: «Не отпускай». Он почти унизительно, слепо, как новорождённый щенок, волчонок, искал ее тепла и ласки. Бархатцы горчили на языке. Он не хотел ее обманывать, причем так непростительно долго. Он понимал, что Виктории будет сложно простить его ложь, и понимал, что с каждым пройденным днем он лишь больше увеличивает ту пропасть, которая разверзнется между ними, когда она все узнает. Она узнает… Его умная ведьма-сифон. И то, что он лгал ей, тоже узнает. И что же тогда с ними будет? Клаус ждал, когда у нее появятся те же метки ― ведь они не могли не появиться. Оказавшись связанной с ним, Виктории придется быть с ним, а там уж Клаус найдет способ вымолить прощение любыми правдами и неправдами. Он не мог ее потерять, не мог быть без нее. Все прочие привязанности и любови меркли по сравнению с тем, что сейчас он испытывал жизненную необходимость быть рядом с ней. Она стала его наваждением. Ночным сном, который никак не мог прерваться. И Клаус не хотел, чтобы он прерывался. Ему хотелось сделать все для нее. Дать все, чего она хочет, устроить ей роскошную, богатую жизнь, которую Виктория желала и которую, без сомнений, заслуживала. Ему хотелось показать ей весь мир, ему хотелось быть ее частью… Клаус хотел научить ее летать и быть сильной, а вместе с тем желал, чтобы без него она не смогла летать и не смогла жить. Ему хотелось быть центром ее мира, и он справедливо полагал, что так быть и должно ― ведь она была для него всем центром этой чертовой жизни. Почему же она не могла принять его точно так же? *** Виктория устала. Честно. Это то, что она не могла сказать Клаусу, но что было правдой ― устала она от этой борьбы с заклятьем, с ведьмами, с самой судьбой. Хотелось забыться. Выдохнуть. Старалась жить каждым подвернувшимся днем. Огонь все чаще облизывал грудную клетку изнутри, но Виктория старательно не подавала виду. Она бы не призналась в этом Клаусу, но правда в том, что даже с ним она не могла расслабиться. Были моменты, когда она почти растворялась в нем, теряла сомнения, а потом внутри нее что-то упорно твердило о том, что не надо доверять ему так самозабвенно. В Клаусе было что-то не то, за всей его искренностью и любовью пряталось что-то еще ― нечто, что было Виктории непонятно. Она все никак не могла забыть те чувства на корабле ― ощущение, будто ложь расстроилась на языке от его поцелуя. Не могла забыть то ощущение, ту ее первую мысль, когда пропал рубин ― «Это сделал Клаус». Она была влюблена в него, но не могла понять, что мешало ему доверять. Иногда ведьма боялась, что он чувствовал ее колебания ― а, судя по всему, так и было. Клаус знал о ее эмоциях, переживаниях. Их совместимость была невероятна, их сковали узы, что крепче любых договоренностей и заклятий. Тем страшнее было думать о том, что эта связь может разрушиться. Виктория собирала травы, которые могли быть ей полезны ― для отвара быстрого исцеления, для восстановления энергии, для крепкого сна, для восстановления крови. У реки было почти прохладно, и Виктория плотнее запахнулась в свой плащ, мешая холоду пробираться сквозь одежду. Виктория аккуратно выкапывала мертензию, стараясь достать корни, не повредив их, когда вдруг почувствовала, что за спиной кто-то есть. Это не было похоже на появление врагов ― там было ощущение, что смерть дышит в спину, выжидает, сторожит. Сейчас же там просто кто-то был, но вместе с тем девушка быстро встала и развернулась, чувствуя, как зажигаются кончики пальцев. Ведьма перед ней была молодой, намного моложе той же Клариче, но Виктория без проблем узнала в ней верховную. Особая сила, которая присуща только этим ведьмам с высшим статусом. Новая верховная того клана, который преследовал Ардингелли. Раньше, чем Виктория успела бы как-то среагировать, Верховная подняла обе руки и сделала шаг назад. У нее были высокие тонкие скулы, синие глаза, каштановые волосы и почти нежная девичья улыбка. ― Здравствуй, Виктория. ― Дай угадаю: новая Верховная? Девушка повела пальцами, и Ардингелли хотела было защищаться, как вдруг между ними проросла веточка оливы. Это заставило Ардингелли заколебаться. ― Как видишь, я пришла с миром, ― Верховная улыбнулась и тут же, не тратя время, пустилась в объяснения. ― Убив Клариче, ты прервала род той женщины, что изгнала тебя и твою мать. Я выбрана по праву силы, и не вижу смысла в продолжении гонений на тебя. Виктория смотрела настороженно, не позволяя себе расслабиться. Она дотянулась до своей связи с природой, что была ей доступна, и поняла, что Верховная действительно пришла одна. Не спеша Ардингелли опустила руку. ― Разве от тебя этого не ждут? ― напряженно поинтересовалась она. Она на самом деле довольно поверхностно представляла строение внутри ковена, но то, что, если одну Верховную убивают, следующая должна отомстить за нее, даже если та была той еще сукой. ― Большинство ведьм охотились на твою мать и тебя из-за твоего необычного… дара, ― ведьма чуть расправила платье и присела на корягу дерева, словно они не были двумя врагами, а знакомыми девушками, что встретились во время работы на реке и решили скоротать время за приятной беседой. ― Однако, многие забыли, что по вине матери Клариче погиб соулмейт твоей матери, твой отец. Конечно, убийство Верховной ― святотатство, и твоя мать его совершила, однако убийство соулмейта… ― девушка покачала головой. Она сложила руки на коленях, чтобы Виктория могла их видеть. Сама Виктория вложила руку в другую, готовая в любой момент отражать удар. ― Не скажу, что она была не в своих правах. Я сказала ковену, что "кровь за кровь ― Верховная ― за соулмейта". Я более не вижу смысла в том, чтобы посылать молодых ведьм на смерть, да и не хочу этого делать. Я отдаю честь твоей силе. Виктория подумала около полсекунды, прежде чем ответить. ― Я отдаю честь твоим словам, Верховная. Девушка слабо улыбнулась: ― Я могу предложить тебе вернуться в клан, но, думаю, ты откажешься. ― Так и есть. И, если быть честными, твои слова все еще очень неубедительны, ― правдиво произнесла Виктория, но чужую ведьму это не смутило. Видимо, она понимала, что Виктория, которая переживала столь много в своей жизни, не станет доверять первой встречной. ― Понимаю. Но давай на чистоту ― никакой пользы ковену от преследования тебя нет, ― ответственно заявила она. ― Как мудрая Верховная, какой я себя считаю, я желаю это прекратить. Я наблюдала за тобой какое-то время, и могу сделать вывод, что ты не злая, ты не желаешь нам смерти, и, думаю, мы сможем соседствовать, ― ее тонкие губы тронула легкая, почти ласковая улыбка. ― Это звучит довольно хорошо. Хотя, конечно, Виктория ей не поверила. Отвлечь внимание и напасть в неожиданный момент ― не такая уж и новая тактика. Ардингелли сама часто ею пользовалась. ― Чудно. И, в знак своего расположения, я кое-что покажу и расскажу тебе. Она дождалась кивка Виктории ― сифон не могла не отметить, как новая Верховная аккуратна и деликатна ― и встала. Она подошла к Ардингелли, медленно, не спеша, и достала из кармана платья несколько засушенных цветов. Она протянула их Виктории на вытянутой руке, и сифон взяла их двумя пальцами, опасаясь, что они могут быть отравлены. Девушка слегка покрутила их, рассматривая, вдохнула резковатый запах, и, наконец, непонимающе глянула на Верховную. ― Бархатцы? ― Да, ― понимая, что Виктория не до конца осознает, что Верховная пытается ей сказать, девушка объяснила. ― Попробуй съесть один лист. Это просто растение ― клянусь своим соулмейтом, что с тобой ничего не случится. Виктория глянула на ладонь молодой Верховной, которая была украшена черным рисунком роз. Это была весомая клятва, и Ардингелли стала слушать внимательнее. Виктория задумчиво положила бархатец в рот и стала жевать. Горьковатый вкус мгновенно обжег язык и все ротовую полость, но Виктории было не привыкать: в бытие ведьмы она ела что-то и более противное. ― Ну и что… Вкус стал быстро гаснуть на языке, Виктория замерла, и ее глаза широко распахнулись в недоверии. Картинка сложилась в ее голосе ― быстро и неотвратимо. Она уже чувствовала этот привкус. Бархатцы имели специфичный вкус, который раскрывался в зельях лучше всего, были очень горькими, и хотя для самого принимающего он исчезал очень быстро, вкус оставался. Запах можно было перебить, но, если… Ведьма задумчиво облизала губы, и вдруг что-то кольнуло внутри. Ардингелли нахмурилась. Она облизала нижнюю губу еще раз ― та отдавала очень слабым привкусом, чем-то горьковатым, хотя Виктория была уверенна, что не ела и не пила ничего, что имело хотя бы приблизительно похожий вкус. Оглянувшись на стену, она встала. Подождала, не мотнет ли корабль, но каравелла шла спокойно и размеренно, и ведьма подошла к стене, куда угодил носом вампир, и задумчиво посмотрела на оставшиеся капельки крови. Она потянула носом запах, но не уловила ничего особенного — вот сейчас ей бы пригодилось вампирское чутье. Снова провела языком по губам, но горечь, которую оставил Никлаус, уже исчезла. Ардингелли отложила это до лучших времен. Возможно, Клаус принимал какую-то траву, которая, по его мнению, могла помочь снять заклятье… Но разве он не должен был сказать ей об этом? В любом случае, это не сильное магическое воздействие, так что Виктории навредить не могло, да и, пока они связаны, Клаус для нее не опасен. …если кто-то, кто принял бархатцы, поцелует кого-то, вкус останется на губах. ― Бархатцы означают «отчаяние», ― сказал Верховная. ― Но в зельях этот цветок помогает скрыть что-то ― состав зелья или его особенности. Если съесть много такого цветка… ― То можно скрыть что-то, ― пробормотала Виктория. ― Что-то важное. Верховная сделала аккуратный шаг вперед. Виктории показалось, что она должна была насмехаться над ее побледневшим и растерянным лицом, но в ее глазах не было ничего, кроме участия и желания помочь. ― Бархатцы скрывают знаки соулмейтов. Виктория знала об этом. Ее мать часто ела бархатцы, чтобы скрыть темное пятно, которое осталось от красивой морды лисы у нее на ключицах. Но сама Ардингелли редко использовала эти цветы в своих зельях ― для закрытия и скрытия она предпочитала использовать дурман или мак ― а потому позабыла об их специфических вкусах. Мать Никлауса была ведьмой. Он мог знать правила. Вампиры не колдуют и не варят зелья, но травы действуют на них так же, как и на всех. Ведьмы говорили, что это была лазейка для убийства, что сама природа поощряет истребление монстров, что создала Эстер Майклсон, однако и вампиры свободно питались этими травами, если им было нужно. ― Я не буду ничего утверждать наверняка, но есть еще кое-что, ― сказала Верховная, и вдруг в ее руках заблестел потерянный рубин. Викторию затошнило. Она знала, что Верховная не могла вытащить этот рубин из ее дома. Значит, она получила его другим способом. ― Этот рубин был у вампирши ― красивая, светловолосая. Она его закопала, но я решила принести тебе. Вампирша, светловолосая, красивая ― Ардингелли приходилось видеть портрет Ребекки, сестры Никлауса, да и он как-то описывал ее внешность. Возможно, это была она. Виктория хотела было спросить, каким образом они достали этот камень, но и на это нашелся ответ. В ночь возвращения домой она была очень усталой и спала удивительно крепко. Клаус уложил ее, а сам ушел обратно в сарай. Виктория проследила его путь: магические пути у вампиров были те же ― их можно было отследить. Клаус не уходил далеко от дома, немного побродил на расстоянии около двадцати метров, но не более, а там рубина Виктория не обнаружила. Но где гарантия, что кто-то не пришёл за рубином сам, предварительно съев те же бархатцы? Клаус смог специально ее измотать, а потом напоить крепким вином, зная, что молодая сифон не так часто пьет что-то столь алкогольное, а когда она заснула… А доверчивая ведьма так спокойно принимала из его рук еду и вино… Глупая, глупая ведьма! ― Спасибо, ― с трудом проговорила Виктория, и, чтобы не расплакаться, ядовитая усмешка исказила лицо сифона, и Верховная предпочла отступить. ― Я благодарю тебя за это. ― Для меня честь помочь такой достойной ведьме, ― сказала Верховная. ― Я надеюсь, что это поможет тебе найти свой путь. Верховная чуть склонила голову перед ней, и Ардингелли повторила это движение, но все внимание сифона уже ушло от Верховной, которая поспешила раствориться в лесу. Ардингелли без сил опустилась на землю, низко наклонив голову. «Как будто ты не ожидала этого» ― шепнул голосок внутри, но от того, что Виктория ждала нечто подобного, легче ей не становилось. Ей казалось, что сейчас внутри зажжется ярость, почти надеялась на это ― ведь ярость сделала бы ее сильной, без гнева она стала бы слабой, но она не чувствовала ничего. Даже боли не было. И вместе с тем, мир как будто перевернулся для Виктории. Все, во что она так опасливо собиралась поверить, грозило оказаться ложью. Немыслимо, чтобы Клаус так поступил с ней, и все же… Она успела выучить его, его манёвры и трюки. Клаус мог так поступить ― нельзя было себя обманывать. Она ожидала, что нет гнева ― будут слезы, но и они не пришли. Это было хуже всего, ведь без слез и без гнева у нее просто ничего не было. Никаких других возможных реакций. «На что ты надеялась, глупышка?» ― вздохнул голос внутри, и Виктория вдруг обнаружила себя сидящей на земле, намертво вцепившись в траву. Она попыталась подняться, но уничтоженная страшным, пусть и не таким уж неожиданным открытием, она так и не смогла подняться, будто она намертво прилипла к земле. Она подумала о том, что уже заставляло ее колебаться — это стоило прекратить. Все это между ней и Клаусом. Раньше ей не хватало решимости и уверенности, но сегодняшняя горькая правда стала последней каплей. Она не смогла бы уважать саму себя, если бы оставила все как есть. Чаша терпения переполнилась в нем окончательно. Виктория закрыла глаза, сдерживая то ли крик гнева, то ли горькое рыдание, а когда, спустя долгие минуты, открыла глаза снова, это был взгляд абсолютно уверенной в себе женщины, жестокой, беспринципной, готовой изощренно убить и замучить любого, следуя своим темным планам и мечтам. Никлаус предал ее. Теперь она это знала наверняка. И она не собиралась это прощать. *** Первым делом, придя домой, Виктория сделала вид, что действительно куда-то собирается. Клауса не было, но Виктории это было на руку. Она припрятала рубин, собираясь убрать его в карман платья только когда настанет момент, чтобы не рисковать раньше времени. Для начала, ей надо было придумать, что делать. Ведьма оказалась права на счет рубина, но вдруг она ошибалась насчет соулмейтов? Тут Виктории надо было убедиться наверняка. Были травы, которые нейтрализовали действие почти всех скрывающих заклятий и трав, и бархатцев тоже. Виктория нашла их, потом достала бутылку вина ― сама она почти не пила, однако вино смягчало горький вкус многих зелий, при этом никак не влияло на его состав. Разбавлять той же водой было порой запрещено, а выпить просто так ― невозможно. Ведьма открыла бутылку, предусмотрительно налила себе чистое вино, а потом размешала в ней травы. Красные вина часто имели необычные вкусы, так что Клаус не должен был ничего понять до того момента, как станет слишком поздно. Когда Виктория увидит и поймет, насколько глубоко проникла его ложь в ее жизнь. К тому моменту, как вернулся Клаус, она уже почти успокоилась и взяла себя в руки. Она ненавидела эти дурацкие игры, в которых многие люди чувствовали себя, как рыба в воде. Она любила говорить прямо о своем недовольстве и своем расположении. Даже когда она делала что-то низкое, Виктория всегда имела вполне четкие намерения, не прячась за десятки смыслов и сотни намеков. Интриги, в которых требовалось притворяться до последнего, были ей чужды. А сейчас от нее требовалось именно это. Клаус пришел в хорошем расположении духа, и Виктория улыбнулась ему, ощущая дрожь, пробежавшую по разболевшемуся от долгой, напряженной позы позвоночнику. ― Как прошло с семьей? ― поинтересовалась она, услужливо подставляя лицо для приветственного поцелуя, хотя ей ничего не хотелось так сильно, чем никогда не ощущать прикосновения Клауса. Больше никогда. В последний раз. ― Элайджа сказал: «В счастливый путь и не появляйся здесь как можно дольше, черт ты этакий», ― рассмеялся Клаус. ― Ты купила вино? ― удивленно спросил он, смотря на открытую бутылку, и медленно потягивающую вино ведьму. Виктория деланно улыбнулась и протянула Клаусу заранее наполненный бокал. ― Я не хочу, чтобы ты думал, будто я стараюсь избавиться от тебя. Поэтому решила купить вино, чтобы отметить нашу очередную поездку. На миг Виктории показалось, что из ее рук Клаус принял бы даже яд ― с таким спокойствием и доверием он принял из ее рук бокал. Совсем как она из его не так давно, не подозревая о плане вампира. Они отсалютовали друг другу бокалами и выпили. Виктория налила себе еще, чтобы отвести подозрения, и смотрела на то, как Клаус чуть поморщился от вина. ― Довольно специфичный вкус, ― Клаус облизал губы и закашлялся. ― Что в нем? Какие-то травы? ― Ага, ― ведьма взболтала свое вино в стакане, которое так и не выпила, а потом вылила его прямо на пол. Несколько капель попали на юбку ее голубого платья. ― Мои травы, ― конечно, она могла и воздержаться от такого показательного представления, но уж больно ей хотелось зацепить Клауса. Конечно, это было безумием, но она не могла не попробовать, не могла сдаться и просто отойти в сторону... Клаус открыл было рот, чтобы что-то сказать, но сильный кашель сотряс его, и он не смог выдавить ни слова. Глушительный надрывный кашель, самый жуткий из всех, какие ведьма когда-либо слышала, хрипение и бульканье забивали все вокруг. Ардингелли подождала, пока вампир окончательно ослабнет, не имея возможности сделать вдох. Она рассматривала его с отстранённым интересом, размышляя, где могли быть метки соулмейтов, и решила начать с груди. Вампир продолжал хрипеть уже совершенно сухим, и оттого еще более страшным кашлем, когда Виктория схватила его за плечо, и он почувствовал, как магия начинает тянуться прочь из него. ― Прекрати, ― захрипел Клаус, стараясь отстраниться, но тут Ардингелли рванула его рубашку, и ее глаза уставились на что-то на его груди. Впрочем, он прекрасно понимал, на что. Сифон отшатнулась от него, будто он был прокажённым. И Клаус, так и не откашлявшись, чувствуя жжение в горле, поддался за ней, будто собираясь удержать. ― Что ты сделала, Виктория? ― спросил Клаус, с трудом понимая, что она его отравила. Действительно отравила. Виктория… его Виктория. Ардингелли оскалилась, мстительно уставившись на Клауса, словно шакал, которого ударили палкой, сделали еще злее и безжалостнее, и теперь он собирался растерзать, не сомневаясь в своих силах. ― В вине были травы, которые нейтрализуют действие бархатцев и любых скрывающих трав и заклятий, ― обессилено пробурчала она, прежде чем злость одержала верх над всеми остальными чувствами. ― Что… ― начал было Клаус, но быстро отбросил лишние вопросы, когда увидел, как сверкнули синие глаза Виктории. Презрительно, разочарованно. Внутри Клауса все подобралось. Нет, только не этот взгляд, и только не она. Никлаус Майклсон не боялся ничего на всём белом свете и повелел бы сбросить с вершины Сагарматха любого, кто заподозрит его в трусости. Он не опасался яда, он не страшился соперников, без доли боязни скакал верхом по крутым горным тропам. Не придавал значения проклятиям, извергаемым обречёнными за минуту до смерти. Он не дрогнул бы перед огнём, не отступил перед бурным потоком, не боялся стального жала клинка. Он молча, стиснув зубы, терпел физическую боль. Бессмертие закалило его, сделало выносливым, приучило относиться к жизни — собственной и чужой — без излишнего трепета. И всё-таки одного, только одного остерегался Никлаус: быть отвергнутым собственным соулмейтом ― единственным человеком, перед которым он робел. Единственным человеком, которого он любил так, как никого иного. Так неистово мужское сердце билось лишь в присутствии любимой женщины, так в волнении вскипала кровь, стоит ей заговорить с ним. Он хотел видеть Викторию постоянно, старался прикоснуться к ней, млел от звука её серебристого голоса, замирал в восхищении, созерцая её красоту. То, что в начале казалось лишь обузой, превратилось в самое прекрасное, что было в его жизни. Из ее рук он принял бы даже кубок с ядом, ведь он ей доверял… Доверял… Виктория оказалась достаточно умной, чтобы разглядеть в нем это. ― Ко мне приходила ведьма из того клана, ― ошарашила она. ― Новая Верховная. Сказала, что больше не видит смысла меня преследовать. И, в качестве знака доверия, решила рассказать мне о бархатцах, которые ты принимаешь. Видимо, ты был неосторожен, собирая их, Никлаус. Клаус постарался что-то ответить, но проклятый кашель не давал. Ардингелли смотрела на его мучения еще какое-то время, а потом налила стакан чистой воды и поставила на стол, кивком указывая на него. «Даже не стала отдавать в руки» ― подумал Клаус, судорожно делая глоток. Горло обожгло, но, когда он допил, кашель практически сошел на нет. ― Виа, послушай… ― тут же хрипло начал он, но ведьма отмахнулась. ― Ты обманул меня. Как давно? ― спросила она, кивнув на метки на его груди. Скворцы и перо на левом плече, восемь птиц на левой стороне груди. Клаус мог найти с закрытыми глазами. ― Я обнаружил это, спустя неделю после того, как нас впервые чуть не убили ведьмы, ― честно признался он, и глаза ведьмы загорелись злобой. ― И молчал. Не сказал мне, ― лицо Виктории отражало растерянность и в то же время странную решимость. Майклсона такая серьезность ввела почти в панику, и он зарычал от бессилия. Ардингелли посмотрела на него с отстраненным интересом, и Клаусу вдруг подумалось, что все, сказанное им, не будет воспринято ею всерьез лишь потому, что она ему больше не доверяла. ― И как?! «Прости, Виктория, мы ― соулмейты, давай быть вместе всегда?» Ты бы меня сразу выкинула, ― сказал Клаус таким тоном, будто обращался к безумцу или ребенку. Злоба в Виктории поднялась еще выше, став совсем лютой и черной. ― А сейчас я тебя не выкину, по-твоему?! ― ведьма вцепилась в плечи Клауса, едва не разрывая одежду острыми ногтями. Его лицо отдавало неприятной белизной, но она не замечала ни раскаяния, ни сочувствия, проступивших на нем. ― Ты лгал мне. Впрочем, как и эта ведьма ― наверняка, так чем ты лучше, ― она отпустила его, почти отшвырнула. ― Я… Я не хотел, ― судорожно произнес Клаус. Он не помнил, когда в последний раз был таким… таким. И был ли. Ни одну из своих бывших девушек ― Татию или Аврору ― он не собирался просить остаться. Ни одну. С Викторией он был близок к тому, чтобы рухнуть на колени. ― Ты дорога мне. Виктория его не слышала и не видела. Впрочем, Клаус взял это мгновение для легкой передышки ― все лучше, чем если бы она смотрела на него с той неприязнь, что он уже увидел. ― Тот камень… Камень, который должен был разорвать нашу связь. Ты его взял. Ты украл его, чтобы я не могла разорвать связь, пока не влюблюсь в тебя. Потом было бы уже все равно, верно? ― Верно, камня нет. У нас много времени друг для друга, ― сказал Клаус решительно, и прилив сил Виктории закончился слабостью в коленях и плотным туманом в голове. Значит, все это правда, значит, Клаус и вправду украл рубин, пусть и не своими руками, и она действительно жила в своих фантазиях. Ведьма усмехнулась и горько покачала головой. ― Думаю, ты ошибся. Виктория подняла руку, и Клаус резко выдохнул, увидев в ней зажатый рубин. Он сделал резкий вдох и посмотрел на Викторию. ― Виа, не надо… Давай поговорим, ― произнес Клаус, не сводя взгляд с рубина, будто тот был ядовитой змеей, готовой в любой момент ужалить Майклсона. ― Нам не о чем говорить, Никлаус Майклсон. Виктория покачала головой и открыла рот, чтобы начать читать заклятье ― простое, состоящие всего из двадцати слов ― как вдруг Никлаус бросился к ней. Его руки сцепились на ее плечах и прижали к стене. Ардингелли судорожно сжала рубин в руке. ― Я не позволю тебе! ― зарычал он. ― Не позволю! Виктория не была вампиром, более того ― почти не умела драться, но сейчас она была зла, расстроена, разочарована. Она вложила все эти чувства, всю имеющуюся в ней магию в один быстрый, энергетический удар, и Клауса оторвало от нее, распластав по полу. Он тут же попытался подняться, но у него не получилось: магии в Виктории было достаточно, чтобы удержать его. ― Не делай этого, ― захрипел Клаус, стараясь подняться, но у него ожидаемо ничего не получилось. Виктория подошла к нему и присела, прикоснулась к открытой груди. ― Уже сделала. Заклятье состояло из двадцати слов. Удерживая Клауса, Виктория их произнесла, и рубин сразу же загорелся яркими всполохами. Она почувствовала, как их дыхание оборвалось, Виктория засипела, потеряв контроль над вампиром, и Клаус принялся царапать руками шею. На горло будто накинули невидимую удавку и затянули ее со страшной силой. Еще один хрип, и алое марево заслонило видимость. Перед глазами помутнело, распылилось, заискрило. В ушах заложило, и звуки продирались сквозь толстую перегородку. Попытка выдохнуть онемевшими губами, и конечности попросту отказались. Рубин вспыхнул ярче, а после потемнел, и Виктория рухнула на пол лицом. Хрустнули кости, носом хлынула кровь. Во рту стало солоно. Клаус, поняв, что у ведьмы больше нет сил его сдержать, перекатился, поднимаясь на дрожащие ноги. Виктория поднялась тоже, хватаясь за стулья. Нижнюю часть ее лица заливала кровь, но нос Никлауса оставался таким же. Ничего не произошло. Клаус смотрел на нее, делая глубокие вдохи, и в глубине его глаз рождался ужас. Виктория чувствовала, что дышать становилось легче. Не сразу, медленно. В половину возможностей. Она наблюдала за Никлаусом, за его эмоциями ― чистым гневом, ужасом, отчаянием ― сочащимися словно энергетические нити, и все это заставляло его магию, отобранную ею, исцелять быстрее. ― А теперь ты можешь убираться отсюда, ― прохрипела ведьма. Глаза Клауса налились кровью, но он сдержал дальнейшую трансформацию. — Так ты хочешь правду? Правду? — Клаус устало злобно усмехнулся. — Я люблю тебя, понимаешь? Я люблю своего соулмейта. Однажды ты вошла в мою жизнь, словно небесное создание, и открыла мне глаза. Как хорошо с распахнутыми глазами! Сейчас я могу смотреть, как встаёт солнце, как постепенно гаснут огоньки ночного города... Я всё это вижу! Благодаря тебе. Потому что… потому что ты должна была полюбить меня таким, какой я есть. Несмотря на то, что я всегда был полным ничтожеством… ― Ты не был ничтожеством в моих глазах! ― возразила Виктория, и Клаус замолк. ― Ты мог сказать, мог, и я приняла бы правильное решение! ― о том, что это могло быть за решение, Виктория решила умолчать. Все равно о доверии речи не шло. ― Но ты лжешь мне, ты… Как мне тебе верить? ― Виа! Ты ― мое все. Прошлое, будущее, настоящее. Если вдуматься, я всю жизнь ждал только тебя, надеялся, что у меня тоже будет соулмейт, хотя я и не успел стать ведьмаком. Я люблю тебя… ― Уходи. Огромные глаза любимой ведьмы уставились на него, и в них он прочел свирепую решимость. Она не лгала, не блефовала и не преувеличивала. Клаус сделал вид, что не заметил этого, и продолжил. ― …всем своим сердцем люблю. Если мы расстанемся… в моей жизни пропадет всякий смысл. ― В моей жизни был смысл, пока я могла тебе верить, ― Ардингелли наклонила голову. ― Сейчас я не смогу. ― Виа. Она подняла руку, и Клаус почувствовал, как будто обивают стальные цепи, прикрепленные к потолку, и как он приподнимается над полом ― совсем немного, едва касаясь носками сапог деревянной поверхности. Виктория заглянула ему в глаза. «В последний раз» ― подумали они оба. ― Прощай, Никлаус Майклсон. ― Виа! Его дикий крик оглушил ее, но ведьма смогла сделать резкий толчок, выставляя руку вперед, и Клаус почувствовал, как его уносит. Это было похоже на падение с высоты, только в горизонтальном направлении. Из-за резкого порыва ветра ему пришлось прикрыть глаза, а когда он открыл их, то перед ним был уже лес, не знакомый домик с любимой ведьмой, а холодный, темный лес. Заклятье отпустило его далеко от холма, и Клаус рухнул на землю, покатившись вниз по склону, не сразу сумев зацепиться за что-то, чтобы восстановить свое положение. Он полетел вниз, раздался треск ломающихся сучий и веток. Клаус падал назад, в пустоту. Спустя довольно короткое падение, приземлился на толстую подушку из сорняков и папоротника-орляка и практически не почувствовал удара. Сделал кувырок назад. Ноги перелетели через голову. Он сел и в таком положении заскользил вниз по склону спиной вперед, как ребенок с большой ледяной горки. Разорванная рубашка задралась к шее. Руки пытались за что-то ухватиться, но только выдергивали папоротник и пырей. Он видел, что вершина склона удаляется с безумной скоростью. Еще он видел Викторию, с ее голубыми глазами и сжатыми в разочарованном жесте губами, которая смотрела на него сверху вниз. «Ее там нет ― это всего лишь мираж» ― подумал Клаус, а потом со страшной силой обо что-то ударился и чуть не откусил себе язык. Когда мир прекратил вращаться, его охватила дикая паника ― и чувство это было настолько сильным, что на долю секунды он испугался: "а не разлетится ли у него голова?" Клаус вскочил, отряхнулся и бросился вверх по склону, обратно. Если она думала от него избавиться так легко, то она ошибалась. И пусть он не узнавал то место, в котором оказался, он был уверен: он найдет ее, найдет свою ведьму, и они попробуют еще раз. А потом еще раз, и еще раз ― сотни и тысячи раз, пока не останутся друг с другом навсегда и навечно. Клаус ходил по лесу несколько дней, безуспешно пытаясь найти дом свой светловолосой ведьмы. Запутывающее заклятье мешало ему найти правильную дорогу, и Клаус просто слонялся по долине, злясь и думая, как обмануть проклятье. Он прекрасно понимал его действие: оно запутывало разум и уводило дальше от желаемой цели, не позволяя приблизиться. Каждый раз, обнаруживая, что идет в противоположном направлении, Никлаус разворачивался и шел обратно, но как бы он ни старался, он не смог продвинуться дальше развалин старого замка. Все, что он мог ― стоять на холме и смотреть туда, где мог находиться дом ведьмы, которую Никлаус… Он искал ее пять дней. Потом ему пришлось уйти, но, уходя, он клялся, что вернется, надеясь, что Виктория это услышит. Сегодня, завтра, год спустя или сотни лет ― он найдет ее снова. Связанные всегда будут вместе, и Клаус не собирался становиться печальным исключением из правил. Никлаус не знал, что, когда она вышвырнула его из дома и захлопнула за ним дверь, Виктории было ничуть не лучше, и что именно в тот момент произошло то, что он так желал. Ардингелли медленно опустилась на колени, чувствуя нарастающую дрожь в теле. Она опустила взгляд на левую сторону груди и увидела. Скворцы и перо на левом плече. Восемь птиц на левой стороне груди. Десять отметок, точь-в-точь повторяющие метки Клауса. Никлаус Майклсон был ее соулмейтом, и спустя чуть больше года их связало десять меток. Десять. У некоторых три ― уже запредельное количество, а у них их было так чертовски много. Единица обозначала "начало всего, рождение, жизнь". Ноль означал "конец, смерть". Десятка, объединив эти две цифры в одну, одновременно символизировала "жизнь и смерть", "начало и конец". На языке нумерологии ведьмы понимали десятку как безусловное совершенство и полную завершенность. Виктория заплакала. Впервые за много лет.