Держи меня запертой в твоём сломленном разуме

Ей было это необходимо. Чтобы Клаус касался ее, чтобы он был рядом. Виктория прекрасно осознавала, как разрушительно им находиться рядом с друг другом ― им обоим. Клаус получал надежду, которую Виктория не хотела ему давать, пока не разберётся со всеми своими внутренностями, а она сама оказывалась непростительно близко к возвращению своей человечности, потери контроля, который теперь был необходим. Но она не могла отказаться от того, как Клаус прикасался к ней, а он, казалось, угадал ее настроение, и теперь был рядом постоянно. Спокойный, не насмешливый, не жестокий, но тянущийся к ней, ищущий ее нежности. Они могли молча прогуливаться по ночным улицам, и Клаус крепко держал ее за руку, мог поддевать ее мягкими толчками, дурачась, прижимаясь плечом к плечу, когда улица вдруг становилась узкой. Викторию это не сильно удивляло: Клаус и раньше был до ужаса тактильным, особенно во времена их первой близости и притиранию к друг другу в роли любовников. Ему было необходимо чувствовать ее, и вероятно теперь, вернувшись к ней спустя много столетий, он нуждался в этом еще больше. А рвущаяся наружу суть волка делала его еще более нуждающимся в человеческом тепле, и Виктория заметила это, потому что она хороша в подмечании деталей, делала это большую часть своей жизни, к тому же она не стояла в стороне. И тогда она впервые подумала об этом. Вероятно, никто давно не прикасался к Никлаусу. ― Тебя давно не обнимал никто, верно? Их вопросы прозвучали почти синхронно, и вампир с еретичкой уставились друг на друга. Клаус хмыкнул. Они сидели на веранде, Клаус рисовал, а Виктория просто пила горячий чай, наблюдая за звездным небом. Сегодня звезд было безумно много, и Виктория вспоминала приметы, которые с этим связывали ведьмы. Ардингелли ощущала, что в этот раз они действительно означали сухую осень. Клаус мягко улыбнулся. ― Ребекка в гробу. А Элайджа со мной не такой тактильный, как с тобой. Ардингелли чуть виновато улыбнулась. Элайджа и вправду часто обнимал свою невестку ― да и сестру тоже ― хотя к братьям прикасался подобным образом реже. В каждом Майклсоне сказывалось воспитание Майкла, видимо, Элайджа перенял это. Мальчиков нельзя обнимать, чтобы не сделать их слабыми. ― Елена обняла меня вчера, ― призналась она. ― Из-за нее я задумалась о том, кто в последний раз прикасался ко мне из-за чувства любви. Никлаус оскалился, прекрасно понимая ответ, и не задавая другого вопроса: почему она не думала о Карлотте. Он читал в ее сердце лучше, чем в своем собственном, беспокойство которого зачастую не мог понять, но сердце Виктории было ему предельно ясно, как небо в солнечный день. ― Когда ты не рядом, мне сложно терпеть прикосновения, ― вдруг признался он. ― Я боюсь, что они собьют твой запах и потеряю эту живую нить, ведущую к тебе. Ну, и конечно прикосновения девушек ужасные пытки, как и много столетий назад. Ардингелли удивленно посмотрела на него, но Никлаус не стал повторять. То, как он сходил с ума без нее, было его личным делом, и рассказывать об этом сейчас явно было лишним. ― Кто был последним? ― спросила она через паузу. Клаус помедлил, не продолжая рисунок, обдумывая ответ. ― Ребекка, ― наконец сказал он. ― Она обняла меня за плечи и сказала: «Спасибо, брат». Она хотела уйти, и я пронзил ее кинжалом. А у тебя? ― Ты, ― просто произнесла ведьма. ― Когда я заботилась о тебе в последний раз, когда ведьмы прокляли тебя. Это было по любви и по твоей воле, без иллюзий, без цели причинить мне боль. ― А Карлотта? ― Думаю, первый и последний раз, когда она прикоснулась ко мне без принуждения, был в день нашего знакомства. Я только приехала в Мистик Фоллс, было поздно, я думала о том, куда идти, и сидела в парке. Она положила руку мне на плечо, и мы разговорились. Уже следующим днем я въезжала в ее дом. Клаус кивнул и снова вернулся к своему рисунку. Виктория скосила глаза, но не смогла ничего разобрать в переплетении синего и белого цвета, хотя, когда Клаус покажет ей законченный вариант, она без сомнений увидит все, что он хотел вложить в этот рисунок. Виктория закрыла глаза и легла на нагретые за день доски. Вернув себе магию, еретичка быстро очистила дом от пыли, хотя Карлотта все равно продолжала поправлять мелкие детали. Ардингелли не мешала ей: именно эти маленькие штришки и делали этот чужой ей дом более теплым. Клаус продолжал быстро чертить на листе, виртуозно перекидывая карандаши между пальцами. Виктория слышала, как быстро скользит стержень, и на пару секунд залюбовалась движениями его пальцев. ― Полнолуние завтра, ― сказала Виктория. ― Надо предупредить Елену и все подготовить. ― Все готово, ― сообщил Клаус. ― Нужен только лунный камень. Но я верю тебе. Виктория медленно кивнула. ― Камень у меня, ― ошарашила она. Никлаус оглянулся на нее, удивленно приподняв бровь. ― Я отдам его тебе на обряде. ― Хорошо. Пару минут он еще рисовал. Потом наконец подтянулся на руках ближе к ней и лег рядом. Поднял вверх рисунок, и Виктория посмотрела на него. Темно-синее небо и белые звезды, складывающиеся в ее портрет. Золотистые звезды составляли ее волосы, а две голубые заменяли глаза. ― Это самый живой твой портрет за все время, ― признался вампир. ― Потому что нарисован с натуры. Виктория слабо улыбнулась. ― Спасибо. Клаус перегнулся через нее, оставив рисунок сбоку от ведьмы, а потом просунул руку ей под шею, подтянув ближе. Виктория уложила голову ему на плечо, и Клаус обнял ее. Он прекрасно понимал, что стены ее бесчеловечности все еще стоят крепко, даже сильнее, потому что Ардингелли обрела внутреннюю гармонию, но вместе с тем ему хватало и того, что она могла дать ему сейчас. Лежать, обнимая ее, на нагретых досках уже было радостно для него. Давно так никто не обнимал его… Рука Виктории скользнула к его плечу и чуть сжала, прикрывая глаза. Клаус резко выдохнул, ощущая желанное тепло и сожалея о том, что между ними столько лишних слоев. Клаус уткнулся лицом в макушку Ардингелли, будто пытаясь раствориться в ней, в ее легкой теплоте, цепляясь за талию. Виктория погладила Клауса по спине. Его дыхание согревало ее волосы, пока Ардингелли все еще не могла поверить в то, каким надёжным, живым и реальным ощущался Клаус. Еретичка прижалась ближе и где-то в глубине души желала, чтобы ей никогда не пришлось отстраняться. ― Я хочу, чтобы ты вернулась ко мне, ― произнес Клаус, чувствуя, как замерзает внутри, пустой и такой отчаянно холодный. ― Я знаю, ― ответила ведьма, натягивая улыбку и пытаясь скрыть боль в глазах. Несмотря на то, что это не было тем, что он хотел услышать, это заставило Клауса по-настоящему улыбнуться впервые за долгое время. *** Утром Виктория проснулась из-за того, что кто-то дышал ей в ухо. Это было непривычно: Клаус был единственным мужчиной, с кем она спала в одной постели, да и в принципе единственным, с кем она оказывалась в одной постели, поэтому, ощутив утром чужое дыхание, а на талии давящую хватку, она рефлекторно дернулась, пытаясь сбросить с себя чужака. Но тут обнимающий ее человек завозился и крепче прижал к себе. ― Нет, ― прохрипел Клаус. Виктория замерла. Она обвела взглядом резные поручни, ограждающие веранду, и с горечью поняла, что вчера так и заснула рядом с супругом, вполне уютно устроившись в его объятьях, пусть и на досках. Виктория не могла припомнить, когда в последний раз спала не в кровати, а где-то в подобном месте. Казалось с тех пор, что, как в ее жизни появился Клаус, роскошь была повсюду ― даже если она сама того не желала. ― Что «нет»? ― спросила Виктория, и Клаус крепче обнял ее. За ночь они перевернулись, и Клаус крепко прижимал ее спиной к своей груди. ― Не уходи сейчас, ― прохрипел Клаус. ― Еще пару минут. ― Никлаус Майклсон, у нас сегодня чертовски много дел, ― напомнила Виктория. ― Мне нужно поговорить с Еленой, создать вампира. А тебе подготовиться к тому, что следующие дни будут невыносимы, потому что твоя натура оборотня должна будет научиться взаимодействовать с натурой вампира. — Это все очень хорошо, что ты говоришь, но еще пара минут ничего не изменит. Клаус приготовился встретиться с сопротивлением, доводами разума ― всем тем, что могла противопоставить ему холодная, безэмоциональная ведьма, но Виктория вдруг услужливо замолчала и замерла, позволяя себя обнимать. Она не спала, Клаус буквально мог слышать, как роятся мысли в голове ведьмы, но вампир отмахнулся от внутренних беспокойств и прикрыл глаза. Виктории сначала подумалось, что она, проснувшаяся с Клаусом — лишь продолжение сна, но это было правдой, и это было удивительное открытие. Девушка сначала решила, что, возможно, все еще видит галлюцинации, и снова взглянула на резные столбики у перил на веранде, пытаясь переварить эту информацию. Все происходящее не походило на сон — она действительно провела ночь в обнимку с Клаусом на веранде своего дома. Он спал, собственнически обняв ее, словно оберегая от кражи. Его тело было таким теплым, что почти обжигало. Никлаус был похож на дракона. То, как ревниво он хранил все, что было ему дорого... в этом не было никакой умеренности. Он был собственником, причем смертельно опасным. Майклсон держал ее в своих объятиях так, словно она принадлежала ему. И действительно принадлежала. Искушение поддаться этому чувству, позволить ему овладеть ею и любить пугало Викторию. Ее потребность любить людей и отчаянное желание, чтобы они любили ее в ответ... все это Ардингелли давно заперла в себе, отказавшись от человечности, освободив место для холодной логики и стратегических решений ради выгоды. Она похоронила эти желания глубоко внутри себя, никого не подпуская близко. Но вновь появившийся в ее жизни Никлаус Майклсон придвинул эту стену вплотную к себе и принялся вскрывать замок. Она почти чувствовала, как его пальцы крутят диск, подбирая нужную комбинацию и все это время ожидая момента, когда появится возможность открыть его. Его собственное горе и одиночество, то, как он смотрел на нее, как прикасался к ней... все это проскальзывало сквозь ее защиту и обвивалось вокруг сердца так же уверенно, как она обвивала его. Они были нужны друг другу. Спустя какое-то время, Клаус вздохнул, сквозь одежду поцеловал треугольник у нее на спине, а после встал. Он потянулся, хрустнув костями, а потом протянул Виктории руку, помогая ей встать. Он прижал ее к себе на мгновение, прежде чем выражение его лица дрогнуло, и он отпустил ее. ― Было приятно провести с тобой время, любовь моя, ― улыбнулся Клаус. Виктория улыбнулся ему тоже. ― Сегодня перед самым обрядом я верну ведьму домой, и, думаю, ее отец снимет стену. Мы проведем обряд в карьере, где когда-то моя мать превратила нас в вампира. Ты знаешь, где это место? ― Да, я видела, ― кивнула ведьма. Клаус выглядел напряженным, он вглядывался в ее лицо, словно стараясь найти в ней подвох. Виктория не обижалась на него и не высказывала оскорбления за это. ― Это важно, Виа, ― сказал он. ― Впрочем, не мне тебе объяснять. Снять заклятье ― моя вторая важнейшая цель. ― К моменту обряда у тебя будет лунный камень и вампир, ― твердо произнесла ведьма, прекрасно понимая его сомнения и волнения. И то, что было его первейшей, самой важной целью в жизни. ― Никто нам не помещает, клянусь тебе. ― А Элайджа? ― Элайджа заколот братьями Сальваторе, ― призналась Виктория, и острая судорога прошлась по лицу Клауса. ― Но когда мы все закончим, мы вернем его и расскажем про ваших братьев и сестру. ― Я верю тебе, Виа, ― повторил он. ― Я буду ждать тебя с двойником, вампиром и лунным камнем этой ночью. Виктория кивнула. Клаус поцеловал ее в щеку, обдав запахом теплого дерева, и исчез с порывом ветра. Виктория вздохнула, чуть поморщившись. Надо было быстро найти какого-нибудь человека и превратить его. Может, и вправду использовать Кэролайн или Катерину?.. ― Ладно, ничего, ничего, ― прошептала Ардингелли. ― Я справлюсь. Все будет хорошо. Она зашла в дом и почти сразу наткнулась на улыбающуюся Карлотту. ― В следующий раз пригласи молодого человека спать в свою кровать, милая. Виктория фыркнула. ― В следующий раз обязательно, Карлотта. Она приняла душ, переоделась и, чуть подумав, достала из массивной шкатулки не менее массивное кольцо. Некоторые украшения остались у нее от матери ― например, золотое ожерелье из крупных медальонов, больше напоминающее широкий пояс, несколько колец, одно золотое с львиной головой, второе кольцо из цитрина, кварц с примесью железа, несуразно большое, хрупкое и с нарочито грубой обработкой, но мать не снимала его в течение всей жизни, и лишь после смерти Виктория по ее наставлению сняла его с пальца матери. Как правило, ведьмы зачастую помещали частичку своих сил в какие-нибудь украшения или другие предметы, не подлежащие естественному разрушению, чтобы при необходимости с ними можно было связаться. Частичка силы Имоджен заключалась в этом кольце, поэтому Виктория разложила на туалетном столике черные свечи, положила в чашу засушенные лепестки черной розы, означающие смерть, прощание, разлуку смертью, капнула несколько капель крови, перерезав ладонь, и подожгла всю субстанцию. Она крепко зажала в порезанной руке кольцо матери. Пламя свечей вспыхнуло ярче. ― Имоджен Ардингелли, ― сказала Виктория. ― Имоджен Ардингелли. Имоджен Ардингелли. Зеркало задрожало, отражение в нем пошло рябью. До этого четко отражающиеся в нем черты лица Виктории стали искажаться, вытягиваться, и вот Ардингелли уже смотрела на свою мать ― взрослая женщина, но ее блондинистые волосы стали ярче, сияли как пшеница в солнечном свете, а серые глаза напомнили сверкающее серебро. Ничего от той увядшей в раннем возрасте ведьмы, которой Имоджен была. ― Опять проблемы с твоим вампиром? ― спросила Имоджен. Как правило, ведьмы не любили, когда их души по мелочи беспокоят с того света, но своей дочери Имоджен могла простить что угодно. Виктория уже взывала к ней, когда разрабатывала антизаклятье для Клауса, но никак не могла найти изъян. Недостающим элементом была кровь двойника, но тогда Виктория не знала про историю смертных копий двух бессмертных и то, что Татья была такой копией. Когда мать поделилась этой информацией, многое для Виктории встало на свои места. ― Кого мне выбрать для превращения в вампира? ― спросила Виктория. Имоджен хмыкнула. ― Перекладываешь ответственность за чужую жизнь на меня? Знаешь, меня здесь сожрут, если я продам какого-то человека вампиру. ― Ты все равно не можешь сказать мне наверняка, я прошу только подсказку. Имоджен улыбнулась дочери. Все те разы, что Виктория к ней взывала, мать выглядела невероятно счастливой, и Ардингелли ее понимала. Она-то теперь была рядом с любимым мужчиной, впервые за многие столетия, а вот ее дочери только предстояло занять свое место рядом с соулмейтом. Мать исчезла из зеркала, и пару минут Виктория не видела даже своего отражения. Гладкая поверхность зеркала была абсолютна чиста. Ладонь начинала ныть от боли: чтобы поддерживать связь с матерью Виктория не должна была разрывать поток крови с вещью покойницы, а потому вонзившееся в рану кольцо не позволяло ей затянуться, и та продолжала кровоточить. Имоджен появилась спустя пару минут. ― Крайний дом, с севера, ― сообщил призрак ведьмы, которая не разбиралась в современных адресах и прочей «чепухе», как она говорила. ― Там рядом река. Одноэтажный дом, рядом кусты из роз, в доме пять людей ― женщина, девушка, ее молодой человек и три мальчика. ― И кого из них мне взять? Губы Имоджен дрогнули в легкой улыбке. ― Ты поймешь, когда увидишь. Ведьма кивнула и, по привычке пожелав матери теплого света на небесах, разорвала связь. Имоджен послала ей воздушный поцелуй, и, когда рана затянулась, старая ведьма растворилась в зеркальной поверхности. Виктория вгляделась в свое измученное, холодное лицо. Ужас. ― Сегодня опять без завтрака? ― спросила Карлотта, когда Виктория сбежала вниз по лестнице, на ходу натягивая твидовый бордовый пиджак. ― Я буду обедать у друга, ― сообщила Виктория и, бегло улыбнувшись Трублад, вышла из дома. Немного поплутав, она нашла указанный дом. Во дворе играли три мальчишки с каштановыми волосами, похожие друг на друга почти как две капли воды. Из небольшого пристроя доносился звук работающей бензопилы, в доме играла музыка. Виктория облокотилась на забор, глядя на мальчишек, и чуть усмехнулась. Тройня — это же умереть можно. Воспитанная в средние века ведьма с трудом представляла, какие силы надо иметь, чтобы выносить и родить за раз троих детей. Даже в современности это не представлялось чем-то легким, что уж говорить о более ранних веках. Но это были простые, праздные мысли. Сейчас она должна была решить другой вопрос. Кого из них она должна была взять? Троица мальчишек точно не подходила ― дети и старики плохо переносили превращение в вампира. Оставалась мать семейства, молодой человек или же старшая девушка. Кстати, где она? ― Простите, мисс? ― раздался голос со спины. ― Вы что-то хотели, кого-то ищете? Виктория развернулась. Перед ней стояла молодая и очень красивая девушка, с золотыми, как солнце, волосами, золотисто-карими глазами и светлым лицом. Очевидно, это была как раз-таки старшая дочь. ― Ищу, ― согласилась ведьма и внимательно вгляделась в золотистые глаза. Девушка показалась ей смутно знакомой, при том, что Виктория была более, чем уверена, что никогда ее не видела. Еретичка прищурилась. ― Вы живете здесь? Мышцы лица девушки расслабились, глаза стали отсутствующими. ― Да, я и моя семья. Она была теплой, как солнышко, яркой, молодой и сильной. Она наверняка была способна выдержать превращение в вампира. Конечно, было жаль то будущее, которая она могла создать, но Виктория не стала об этом задумываться. Вышедшей из стены человечности хватало на Клауса и Елену, но на незнакомых людей она не распространялась. Виктория уже хотела было приказать девушке идти за ней, как вдруг в пристрое затихла бензопила и оттуда вышел парень. Виктория удивленно приподняла бровь: это был тот самый художник, который чуть больше недели назад помог вампиру подкрепить свои силы. Бывают же в жизни совпадения. Вроде бы, она даже до этого дома незаметно проводила его, но не обратила на это внимания. ― Скажи ему, что мне стало плохо, и ты мне помогла, ― приказала еретичка и заставила кровь отхлынуть от лица, чтобы придать себе болезненный вид. ― Привет, Джин, ― улыбнулся художник. ― Здравствуйте, мисс. Все хорошо? ― Мисс стало плохо, я помогла ей, ― проговорила девушка, теперь известная как Джин. ― Вам нехорошо? ― озабоченно нахмурился парень, облокачиваясь на забор. ― Может, пройдете в дом, выпьете воды? Если хотите, мы можем врача вызвать? «А я думала, я привыкла убивать сердобольных, хороших людей», ― горько подумала Ардингелли и качнула головой. ― Благодарю, не стоит, ― еретичка прищурилась. ― Ты никого не видел. Вернись в дом и будь тихим, хорошим мальчиком. Художник улыбнулся и кивнул. Он зашел обратно, позвав мальчишек за собой, и Виктория поджала губы. ― А кто еще у вас в доме? ― спросила ведьма, чуть нахмурившись. Может, убить взрослую женщину? Вероятно, это мать одного из этих молодых влюбленных ― это еретичка могла определить с легкостью и без ответа девушки. Судя по всему, молодая пара сможет воспитать мальчишек. ― Как тебя зовут? ― спросила Виктория. ― Имоджен. Глаза Виктории широко распахнулись. ― К-как? ― Имоджен, ― повторила девушка с именем ведьмы, которая и навела свою дочь на этот дом. ― Меня назвали в честь женщины из семейной легенды. ― Какой еще легенды? ― нахмурилась ведьма, хотя холодный, лишенный эмоций мозг уже догадался. ― В нашей семье есть легенда, что много столетий назад, девочка из нашего рода умерла при рождении, но одна колдунья напоила ее солнечным светом и та ожила. Когда отец ребенка спросил, как госпожа желает назвать девочку, которую спасла, она ответила… ― Имоджен, ― перебила Виктория. Она нахмурилась, глядя в сторону, но на ее лице появилось выражение глубочайшего отчаяния. ― Но она не была счастлива в своей жизни. Поэтому, назовите свою дочь Илэрия, что значит «счастливая и радостная». Имоджен кивнула. Виктории показалось, что ей стало плохо. Вот почему эта девушка казалась ей знакомой. Энергия солнца — оживляющая магия — оставалась в каждом новом поколении, и вот, спустя более шестисот лет, Виктория смотрела на девушку, в которой была заключена часть той силы, что когда-то воскресила новорожденную Илэрию. Которую она воскресила. Виктория вдруг с абсолютным спокойствием поняла, что у нее не поднимется рука на эту девушку. ― А как в семье обстоят дела? ― отчаянно спросила ведьма, не понимая, что делать. Судя по всему, надо действительно выбрать мать. Но юная Имоджен вдруг нахмурилась. В Виктории колыхнулась надежда на плохой ответ. ― Отвратительно, ― честно проговорила девушка, не имея возможности врать под внушением. ― Моя мать — жестокая женщина. Мой отец ушел от нее, когда я родилась, и она ожесточилась. Она пытается выжить из семьи моего любимого, не признавая, что мы действительно любим друг друга. Она бьет моих братьев. Я ненавижу эту женщину, и я боюсь этого, ведь она моя мать. Виктория облегченно выдохнула. Прекрасно. Она внушит всей семье, что жестокая мать так разозлилась на своих детей, что в очередном приступе гневе сбежала ― судя по всему, никто не удивится этому. А сама она заберет мать и превратит ее в вампира, чтобы сделать жизнь этой девушки с именем матери Виктории немного лучше. ― Знаешь, пожалуй, я бы все-таки выпила стакан воды с лимоном. *** Напоив женщину своей кровью и сломав шею, Виктория сгрузила почти-вампиршу Клауса. Отказалась от предложения выпить бокал вина, но пообещала сделать это, когда все уже свершится. Она быстро забрала заготовленную одежду из дома, хотя дел у нее был достаточно и без переодевания, подхватила приготовленные заранее ингредиенты для проведения обряда. Она навестила Бонни ― если считывания энергии из тени можно было так назвать. Молодая ведьма была слаба, а резкая потеря магии заставляла ее тело биться в лихорадке. Потом она проверила Катерину ― вампирша почти усохла, и Ардингелли не стала тревожить ее. И лишь после всего этого она направилась в дом Сальваторе. Елена была там с утра, предупрежденная о том, что сегодня произойдёт за ночь, и двойник с вампирами морально готовились ко всему, что должно было случиться. ― О, смотрите-ка, змея приползла, ― усмехнулся Деймон, встречая еретичку. Намотавшаяся за день ведьма не стала удостаивать его ответом и просто махнула рукой, заставляя вампира отлететь едва ли не в другой конец дома. Изданный им шум заставил Елену и Стефана выйти в коридор. ― Еще раз назовет меня змеей — я вырву ему язык, ― предупредила Ардингелли. ― Здравствуй, Елена. Как настрой? ― Мне спокойнее, зная, что ты там будешь, ― честно призналась Гилберт, с трудом отводя взгляд от Деймона. Она вгляделась в Викторию. ― Как ты себя чувствуешь? ― Я устала мотаться с утра с этим обрядом, ― честно призналась девушка. ― Чтобы все работало как часы, надо каждую шестеренку настроить. И так получилось, что я тут главный часовщик. Елена слабо улыбнулась этому сравнению. ― Спрячьте только этого вечного недовольного куда-нибудь, ― попросила Виктория. ― И, да, Стефан. Я не знаю, как поведет себя Клаус, став гибридом, поэтому пойдешь с нами. Как только Елена отыграет свою роль, берешь на руки и быстро сматываетесь. Стефан кивнул. ― Клаус не будет против? ― спросил Сальваторе аккуратно. Уставшая еретичка лишь покачала головой. ― Хорошо. Пойду запрячу Деймона. Стефан утащил Деймона, а Елена и Виктория расположились в гостиной. Оставив вещи в стороне, Виктория всунула двойнику небольшой бутылек, напоминающий декоративные духи. ― Пей, ― кинула Виктория, стягивая пиджак. ― Будет тяжело, как будто ты переела, но это нормально. Клаус не выпьет больше твоего целого объема, а зелье будет тут же восполнять потерю. Даже вампир не выпьет без перерыва двух таких, как ты, а там посмотрим по обстоятельствам. Если что, у меня три таких. ― Ты не ведьма, ― улыбнулась Елена. ― Ты волшебница. Ардингелли улыбнулась. Не то, чтобы ее образ был важным условием обряда, но, понимая, что Клаус-волк мог быть ужасно непредсказуемым, она решила подготовиться заранее и в два этапа. С утра она собрала сумку тех вещей, которые могли ей понадобится, но вышла из дома в юбке и на тонких каблуках. Сейчас она достала плотные черные штаны, высокие сапоги на более устойчивом каблуке, темную блузу и черный пиджак до бедер. Не то, чтобы эта одежда была особенной, но Ардингелли укрепила ее с помощью магии и надеялась, что в случае необходимости это поможет ей. Форма под названием «Провести время с гибридом и выжить» была почти огнеупорной, сохраняла тепло, и ее нельзя было перекусить зубами диких зверей. Собранно, строго и аскетично — это то, что она хотела продемонстрировать своим противникам: силу и готовность дать отпор. Кроме того, в пуговицы и все металлические элементы ― застежки, молнии — была впитана магия. Ее было немного, но в случае, если на нее нападут, эти запасы позволят отклонить атаку и оглушить противника. ― Я запер Деймона в комнате, ― сказал спустившийся Стефан. ― Прикроешь ее магией? Виктория кивнула и произнесла заклятье, почувствовав, как натягивается барьер вокруг комнаты, где был заперт Деймон. ― Как будет проходить обряд? ― поинтересовался Стефан. Елена, выпив зелье, уже ощущала тяжесть в теле и потому прилегла на диван, прикрыв глаза, хотя и пыталась уловить что-то из разговора еретички и вампира. ― Я возложу лунный камень на алтарь, и, когда камень установит связь с луной, он загорится. Связь будет крепкой в течение пятнадцати минут, и за это время Клаус должен убить оборотня и вампира, вырвать им сердца и положить на алтарь. Это пробудит в нем две натуры, а кровь двойника закрепит их, и тогда я разобью проклятье, чтобы при нарушении связи камня и луны оно не вернулось. И все на этом. ― Сколько крови понадобится? ― озабоченно поинтересовался Стефан, глядя на мирно дремлющую Елену. ― Наверное, около… всего Клауса или половины, ― Ардингелли хмыкнула. ― В нем около семидесяти двух килограмм, а в Елене, вероятно, примерно пятьдесят пять. Выпьет ее целиком и немного сверху, но зелье все восстановит и сгладит. Он в любом случае поймет, когда хватит. Он обещал мне сохранить ей жизнь. Стефан озабоченно кивнул. Все-таки хорошо, что она имела дело с ним, а не с его братом. С Деймоном у Виктории отчаянно не клеилось, вампир ее опасался и не доверял, а это выливалось в постоянные подозрения и попытки вывести еретичку на бурные эмоции. Причем такие отношения установились сразу, хотя Виктория не понимала причину этого. Деймон просто сразу записал ее в разряд тех, кому доверять нельзя. Два вампира стояли молча, пока двойник дремала. Виктория внимательно считывала луну, пытаясь определить, когда им выдвигаться, понимая, что они отправляются в полную неизвестность. Желание уйти в лес хотя бы на пару часов едва ли не взяло верх над текущими проблемами. Возможность отвлечься на зелень и лунный свет, несомненно, помогла бы разобраться в своих мыслях. ― Пора, ― в какой-то момент поняла Виктория. Стефан взял Елену на руки, и они бесшумно покинули дом. Они шли молча по темному лесу. Ночь ― время всех темных, проклятых существ, в том числе и вампиров. Главным образом вампиров. Они продолжали путь, пока не подошли к защитному барьеру. По периметру барьера вся трава и цветы превратились в пепел. Виктория протянула вперед руку, магия заискрилась и, чувствуя чужое присутствие, приобрела очертания. Судя по всему, это место оградила та ведьма, и, судя по всему, ее только-только отпустили, Виктория чувствовала ее магический след очень четко. Барьер не позволял найти это место тем, кто не знал о его местонахождении: об ущелье знали только Клаус, Виктория, Стефан и Елена, а если бы какой-то случайный человек наткнулся на него, он бы развернулся и пошел другой дорогой. В барьере образовалась брешь, когда Виктория вытянула часть магии. Стефан прошел с Еленой на руках, Виктория ― вслед за ними. Ущелье, которое выбрал Клаус, было идеальным. Луна оставалась в нем намного дольше, чем на ровной поверхности, так вампир еще и заранее установил все необходимые алтари. Оборотень уже была здесь: Клаус прижимал ее ногой к земле, пока девушка скулила, ломаясь от превращения. Вампирша, закончившая свое превращение, сидела на месте, невидящими глазами уставившись перед собой. Видимо, она была под внушением. ― Привет, любовь моя, ― расслабленно улыбнулся Никлаус. ― У нас так много гостей сегодня. — Это — Стефан Сальваторе, ― представила вампира ведьма, подходя к алтарю. Она махнула пальцами, и вокруг оборотня возник барьер. Клаус убрал руку и покинул защитный круг. ― Он заберет Елену и мешать не станет. Положи Гилберт там и разбуди ее, ― кивнув на весьма удобного вида корягу, приказала Ардингелли. Бросая настороженные взгляды на Майклсона, Стефан кивнул и исполнил приказания. Клаус подошел к Виктории и взял ее за локоть. ― Об этом мы не договаривались, ― напряженно проговорил супруг, глядя ей в глаза. ― Ты что-то задумала? — Это для Елены, ― объяснила еретичка. ― Чтобы я за нее не волновалась. И в знак моей лояльности… Она провела рукой по лунному камню и тот, тускло замерцав, объявил себя. Виктория сняла его с цепочки и показала Клаусу. Тот улыбнулся. ― Поверить не могу, ― пробормотал он, трепетно касаясь камня на ладони еретички. ― Мы так долго шли к этому. И теперь мы так близки. То, что он сказал «мы», приятно согрело сердце ведьмы, и она слабо улыбнулась. Клаус запустил руку в ее волосы и притянул ее рот к своему, целуя ее в течение целой минуты, прежде чем откинуть голову назад и взглянуть на нее. Оборотень скулила. Вампирша была неподвижна. Елена сидела, опираясь на Стефана, и во все глаза смотрела на Клауса. Будущий гибрид, пребывая в хорошем настроении, улыбнулся двойнику. ― Рад лично познакомиться, Елена, ― сказал он. ― Как ты уже знаешь, меня зовут Клаус. ― Виктория обещала, что Елена не пострадает, ― напряженно проговорил Сальваторе, рефлекторно прикрывая возлюбленную собой. ― Если моя жена так сказала, значит так и есть, ― продолжал улыбаться Клаус. ― Стефан, отойди за спину Елены, ― посоветовала Виктория, глядя на небо. ― Если будешь чувствовать магическое давление, ложись на землю: она впитывает магию, и тебе будет легче. Как только Клаус отпустит Елену ― забирай ее и беги. На столике в гостиной остался флакончик с зельем, один у нее в кармане. Потом дай ей отоспаться и накорми чем-нибудь сытным. Стефан слабо улыбнулся. ― Хорошо. Спасибо, Виа. ― Так ее называю только я, ― тут же отреагировал Клаус — его ответ был похож на рык. Отойдя обратно к ведьме, улыбнулся ей. ― Сделаем это, любовь моя. Виктория кивнула. Обряд и вправду работал как часы. Она начала проговаривать заклинание, как только камень вспыхнул, обжигая кончики пальцев. Клаус двинулся к оборотню. Они работали вдвоем как хорошо слаженный механизм. Едва ведьма думала о том, что тут нужно сжечь сердце оборотня, как Клаус оказывался рядом. Когда заклятье плавно перетекало в часть о вампирах, Клаус уже перехватывал кол, чтобы убить вампиршу. Виктория чувствовала Клауса всеми своими нервными и магическими окончаниями. Они будто снова были единым организмом, связанным кровной магией, она чувствовала, как бьется его сердце ― с каждым новым словом заклятья все быстрее и быстрее. Волчья сущность разгоняла кровь, но с каждым разом Клаусу было тяжелее двигаться, словно груз и заклятья, и волчьей сущности давил ему на плечи. Новообращенная вампир рычала, стонала, но под внушением не могла сопротивляться, и поэтому почти спокойно позволила воткнуть в себя кол. Елена отвела взгляд, стараясь не смотреть на это. Так или иначе, тут умирали люди, и хотя она не знала ни вампиршу, ни оборотня ― точнее, она знала Джулс только заочно, и знала, что по ее вине погибла Роуз ― но видеть, как одной вырывают сердце, а вторую пронзают деревянным колом было сложно. Она зажмурилась и покачала головой. Стефан опустился на колени, не имея сил выдержать давление магии. Это место буквально кипело, и Стефану казалось, что оно вот-вот взорвется, но, судя по всему, так было только для него: участники обряда чувствовали себя хорошо. Руки Виктории жгло, ее сердце скакало как бешеное, и она чувствовала, что Клаусу ничуть не лучше, но она продолжала четко и спокойно проговаривать слова, чувствуя, как вибрирует пространство вокруг нее. Было уже темно. Единственным освещением служили факелы, отбрасывающие на землю оранжевые блики. Виктория чувствовала запах крови и темной магии. Ей хотелось смеяться от восхищения, но она продолжала проговаривать заклинание. Она чувствовала себя в сердце урагана и будто являлась его эпицентром. Клаус направился к Елене. Двойник поднялась. Клаус не мог дышать. Елена и лес начали плыть у него перед глазами. Их контуры расплывались. Виктория что-то говорила, но слова становились все более невнятными, и их было трудно разобрать. Поэтому он позволил инстинктам вести себя в сторону той, которая была важна в этот момент. ― Елена, ― прохрипел Стефан, пытаясь встать и пойти за ней, но не сумел даже подняться на ноги, продолжая сжимать руками землю. ― Все хорошо, Стефан, ― сказала Елена, оборачиваясь к нему. Клаус пошел к ней со спины и убрал волосы с шеи. ― Все будет хорошо. Клаус кинул на Викторию быстрый взгляд, убеждаясь, что она в порядке, а потом оскалил зубы и впился в шею Елены. Гилберт зашипела от боли, чуть всхлипнув ― не столько от боли, сколько от напряжения. Она издала низкий, болезненный звук, когда Клаус притянул ее ближе. Елена заглянула в глаза Стефану. В них была безысходность и боль, тоска, отчаяние: он ничем не мог помочь той, которую так любил. У нее все внутри оборвалось, не оставив после ничего, кроме пропасти. Ее грудь болела, словно Клаус протянул руку и вырвал ее сердце. Елена продолжала смотреть на Стефана, даже когда перед глазами начали плясать черные точки. Ее шея начала болезненно покалывать, как будто в кожу вонзались иглы. Это покалывание медленно опускалось на все тело, а спустя несколько мгновений вслед за ним пришла блаженная слабость. Елене показалось, будто в ее теле исчезли все кости, ее тело становилось мягким, легким, и несмотря на то, что голова болела, а шея горела, мысли утекали, заменяясь теплой пустотой. Руки повисли вдоль тела, а Стефан расплывался перед ее глазами. Тело Виктории начало дрожать от непрерывающегося потока магии, и ей казалось, что в какой-то момент ее мышцы не выдержат и порвутся. Ардингелли почувствовала, как заклятье заискрилось, покрываясь трещинами, и проговорила последние слова. Четкие, бьющие без промаха, в самую сердцевину заклятья, как когда-то слова чужой ведьмы ударили в первый слой связывающего заклинания Имоджен Ардингелли. Будто резким движением она порвала те слова, которыми Эстер запечатала волчью суть своего сына. На несколько секунд все вокруг Виктории и Клауса замерло, словно потонуло в прохладной смоле. Клаус отстранился от Елены. Опустошение поглотило Гилберт, как приливная волна, и все вокруг исчезло в темноте. Глаза двойника закрылись, и Елена бесшумно повалилась на мягкую землю. ― Да! ― закричал Клаус, падая на землю из-за подвернувшихся коленей, которые оглушительно хрустнули, выворачиваясь в другую сторону. Он отполз от тела двойника в место, где луна светила наиболее ярко, чтобы видеть и ловить каждый ее луч, и рычал от долгожданной боли обращения. ― Да, да, да! ― слова прозвучали невнятно, придавая фразе странный ритм, как будто его рот не совсем слушался его. Виктория метнулась к Стефану и Елене. Каждый мускул в ее теле болел и сопротивлялся движениям, когда девушка попыталась наклониться к вампиру. Ее руки и ноги дрожали. Она израсходовала много магии на свое заклятье, очень много ― в последний раз такое было, когда она исцеляла раненых людей. Но вместе с тем, держащие ее человечность холодные стены никуда не делись, и она понимала, что у нее были еще сосуды с магией, а с ней самой все в порядке. Она перевозбуждена, она горда собой, она невероятна. Она сделала это, сделала. Она сняла заклятье, которое наложила древняя ведьма, которая, по сути, изобрела черную магию. Эстер Майклсон была самой могущественной ведьмой в истории, гениальной ведьмой: на ее счету было создание многих заклятий ― а Виктория разрушила одно из них, и сделала это так легко. Самолюбование не было слабостью Виктории, но сейчас она сказала самой себе, что все сработало просто потрясающе. Она сняла заклятье с Клауса, и они обошлись минимумом жертв. Это было одним из лучших планов на ее практике. ― Уходите, ― она встряхнула Стефана за плечо. ― Сейчас же. Елена слабо дышала, ее щеки покраснели, а кровь бурлила, восстанавливая свой объем под действием зелья. Стефан с трудом поднялся на дрожащие ноги, ему понадобилось время, чтобы обрести контроль над конечностями. Виктория помогла поднять ему Елену, слушая надрывные, но ликующие хрипы обращающегося Никлауса, и подтолкнула Стефана в спину. Он задержался лишь на секунду, чтобы заглянуть ей в глаза и благодарно улыбнуться. ― Спасибо, Виктория. И он с Еленой на руках скрылся в темноте леса. Мышцы Ардингелли дрожали в конвульсиях. Казалось, ее тело разорвали на куски. Виктория поднялась на ноги, оглянувшись, смотря на то, как ломается Клаус, и как встает на место одна из его сущностей. Как он становится целым, самим собой. Он извивался и корчился от боли, но с его лица не сходила торжественная бравада. Казалось, агония пронизывала каждое нервное окончание в теле. Горло саднило от рыка. Было ощущение, что нервные клетки во всем его теле перегорели. Кровь наполнила рот. Боль. Ничего, кроме бесконечного ада боли. Резкий порыв ветра задул горящий огонь, погрузив ущелье на несколько секунд во мглу и тишину. Еще не отошедшее от шока тело продолжало судорожно дрожать, но Виктория не обращала на это внимания. Потом в это ночной тишине и мгле пропел одинокий волк.