Держи меня запертой в твоём сломленном разуме

Главное в смерти ― устроить красивые и пышные похороны. Поэтому смертью и последующими деталями надо заниматься самой. Какой же гроб ей заказать? Здесь не Средневековье — выбор безумно большой: бархат, атлас, черный, белый, красный, розовый, бордовый, синий, гроб с окошком, без него. А похоронить можно в том красном платье ― из всех цветов, к ее серой коже оно подойдет больше всего. Виктория думала об этом почти весь вечер, который провела с Карлоттой ― не всерьез, но все же обдумывала, как устроить собственные похороны. Карлотте она сказала, что навернулась на каблуках, и, учитывая, какой уставшей она была в последние дни, Трублад поверила. Пока Виктория отмылась от грязи и крови, укус уже зарос, но ни жжение, ни внутреннее кипение никуда не ушли. Виктория знала, что была отравлена, и что от этого нет средства. По крайней мере, оно не было широко известно. Поэтому она смешала с мартини мяту и сок алоэ, сказав Карлотте, что это для поднятия сил, на самом же деле это ведьмовское сочетание сужало сосуды, остужало кровь и замедляло биение сердца. Раньше это пили со спиртом или с водкой, чтобы остановить распространение внутреннего проклятья или яда, чтобы выиграть время. Так или иначе, она проведет вечер с Карлоттой, а потом начнет спасать свою жизнь. Она имела право на отдых от всего. Приятно охладивший изнутри напиток облегчил боль, и она даже смогла насладиться просмотром. Но, когда они с Карлоттой разошлись по комнатам, Виктория начала чувствовать нарастающую панику. Она должна была позвонить Клаусу, должна была. Она на пороге чертовой смерти, и Никлаус должен был узнать об этом. Кроме того, зная Клауса, он бы перерыл весь чертов мир к вечеру, но нашел способ спасти ее от смерти. Но именно знание этого Викторию и останавливало. Она не собиралась быть зависимой от Никлауса ― ни сейчас, ни тогда, ни когда-либо еще. Она сама найдет способ спасти себя, кроме того, на волнение Клауса они могут потратить много времени. Пока у нее не было человечности, она могла думать холодно и собранно, однако Клаус придет в ужас от возможности потерять ее. Поэтому она приняла еще одно средство и решила обратиться к своим книгам. Но почти сразу ее ждало разочарование. Сделав свое дело, напиток прекратил свое действие к рассвету, и Виктория без сил упала на кровать. Если она что-то и поняла ― что в книгах ни черта не было о том, как остановить действие яда оборотня. Были рецепты того, как подделать субстанцию, похожей на яд, чтобы отравить вампира, было как ускорить или замедлить его протекание, а потом, на следующих страницах, советы как провести магическое переливание крови. Судя по всему, это и было ответом на ее вопрос. Однако Виктории этот способ не подходил. Переливание крови сделает ее обычной ведьмой, кроме того, у нее может не хватить сил на это, да и поиски подходящего человека, похожего на Викторию ростом, весом и телосложением могут затянуться. Ей надо было найти какой-то отвар, чтобы выжечь яд из крови, но все более-менее отвечающие требованию лекарства не делали главное ― не выводили слюну оборотня. Были зелья, которые сворачивали яд, но оставляли его внутри, были те, которые заставляли кровь застынуть. Это все давало время, но не исцеление. Под конец она решила обратиться к матери. Вероятно, ведьма будет зла, что ее опять дергали, но, если Виктория пристанет перед ней на том свете в ближайшие дни, мать разозлится еще больше. Поэтому, собрав все силы в кулак, ведьма поднялась, приняла тонизирующее средство, обезболивающее, и уже собралась было подойти к шкафчику, где хранили все свои ведьмовские атрибуты, как вдруг ноги ее задрожали и она рухнула на пол. ― Мама, ― позвала она. ― Мама… Мне нужна мать. Ведьмы на том свете знали больше живых, некоторые из наиболее древних даже предпочитали спиритическим сеансам временную смерть, чтобы самолично встретиться с умершими родственницами и задать вопросы. Виктория была близка к этому, но решила, что в ее состояние это не самое умное решение. Она уже и так одной ногой там, может не очнуться. ― Ничтожество, ― прохрипела она, расставляя на столе дрожащими руками свечи и все уже знакомые атрибуты. ― Сама себя спасешь. Ты без Клауса как-то… выживала все это время, ― голос сперло, и еретичка закашлялась. Она прикрыла рот рукой и на ее пальцах осталась густая кровь. Виктория с трудом провела повторный обряд, но в этот раз действие было быстрее ― лицо Имоджен Ардингелли возникло в зеркале почти мгновенно. ― Через пару часов твои сосуды расширятся и яд подействует быстрее, ― строго проговорила мать, отчитывая Викторию как неразумного ребенка. Виктория повела глазами. ― Лучше помоги, мама, а не читай мне лекции. Рука болела больше обычного, потому что сил не было. Отражение шло рябью из-за слабости ведьмы. ― Тебе нужна кровь, ― сказала Имоджен. ― Пока ты тут хорошо проводила время в компании Карлотты, я узнала некоторую информацию. Тебе нужно выпить кровь… Мир перед глазами Виктории потемнел, ее повело, и из ее ослабшей руки выпало кольцо. Зеркало жалобно затрещало, и лицо Имоджен исчезло. Виктория рухнула на бок, больно ударившись виском, и затихла. Тьма была спокойной и уютной, и Ардингелли позволила себе соскользнуть в эту темноту. Место укуса горело огнем. Шум крови в ушах заглушал все остальные звуки. Внизу кто-то постучал в дверь. Тук-тук, тук-тук. Надоедливый звук. Карлотта с утра ушла к подругам, и сказала, что раньше десяти вечера не вернется. Виктория резко пришла в себя и обнаружила, что лежит на полу около столика, на котором колдовала. Виктория с трудом поднялась. Она посмотрела на зеркало и поморщилась: у нее вид потрепанной кошки, которую драли собаки, она не могла встретить кого-то подобным образом. Она пощелкала пальцами, приводя свое лицо и волосы в порядок. Сделав несколько глубоких вдохов, сифон спустилась вниз и открыла дверь. ― Виктория, ― пробормотал Деймон неуверенно. Его губы дрогнули, когда он выпрямился и посмотрел на нее сверху вниз. Выражение его лица было нечитаемо, но она видела сдержанное сожаление в его глазах. ― Что, еще какие-то обвинения? Я не в настроении тебя слушать, ― Виктория поморщилась, ощущая сухость в горле, жжение от укуса и раздражающую головную боль. Деймон сделал глубокий вдох. ― Я хотел извиниться, ― решительно выдал Деймон, и удивленная этой фразой ведьма даже замерла. ― Ты? Передо мной? Конечно, у них с Деймоном были непростые отношения, каждая их встреча превращалась в маленькое сражение, где они ссыпали остротами и колкостями, но извиняться за это… Особенно, извинение со стороны Деймона было безумно странным. Кроме того, сейчас ей было не до разговоров. Она положила руку на дверь, пытаясь удержаться на ногах. Сальваторе выдохнул и вдруг сказал то, что Виктория ожидала услышать меньше всего. ― Я нашел дневник Мэттью Сальваторе, ― ошарашил он, и Виктория заинтересованно посмотрела на него. В глубине души у нее шевельнулась забытая боль. ― Его гувернантка записывала все, что он ей рассказывал. Там много о тебе. Я читал его, будучи юнцом и думал: какой же он несчастный, раз его убила девушка, которую он любит, ― Деймон сжал губы, покачав головой. ― Но когда ты сказала про него, я… Я все перечитал и понял, что он тебя любил как сестру. И что ты его не убивала. Мое… довольно скотское отношение к тебе было из-за этого, ― Деймон поморщился, видимо, испытывая сожаление о собственном поведении. ― Я думал, что ты убила его, чтобы угодить Клаусу, поэтому... собственно, поэтому. Виктории понадобилось время, чтобы осознать все сказанное им. Деймон рычал на нее из недоверия из-за того, что верил, будто она убила Мэттью. Мэттью, романтичный Мэттью, который писал ей стихи и любил ее не просто сестринской, а чисто платонической любовью. Очевидно, что понять это через один только дневник было сложно, и опасения Деймона были понятны. ― Если я убила Мэттью, которого любила и который любил меня, как легко я предам тех, кто мне никто? ― пробормотала Виктория, и Деймон кивнул. ― Да, вроде того. Но сейчас я извиняюсь, ― повторил Деймон, выдыхая. ― Я был неправ. Все это время, ― он достал из внутреннего кармана куртки старую тетрадь в коричневой кожаной обложке и, чуть помедлив, протянул Ардингелли. ― Пусть он будет у тебя. Как знак моей искренности. Чтобы взять его, Виктории пришлось разжать руку и отпустить дверь, но она удержалась на ногах. Кожаная обложка была теплой, как человеческая рука, рука Мэттью Сальваторе. Виктория открыла тетрадь и пролистала несколько пожелтевших от времени страниц, однако было видно, что Деймон хранил этот дневник бережно. Все еще читаемые строки колыхнули в сердце давно замершую боль. «Ты женщина, в глазах которой сад, Плодов изысканных и искушений разных, Ты чудных мыслей и желаний клад, Таких земных, а значит и прекрасных». ― Мэттью… ― проговорила Виктория нежным шепотом, грустно улыбнувшись. Она погладила строки кончиками пальцев, будто так могла соприкоснуться с прошлым, которое давно уже миновало. В этом дневнике оно было живым, в нем были все стихи, которые Мэттью когда-либо писал для нее. ― Я даже не знаю, что сказать, ― честно проговорила Виктория, смотря на Деймона. Лед в его глазах окончательно растаял. Он видел те чувства, которые она не могла подделать. ― Зато я знаю, ― бодро проговорил Деймон. Виктория вопросительно изогнула бровь. Покоренная нежностью, чистотой и искренностью этого мгновения, она даже позабыла о том, что на самом деле отравлена. ― Привет. Меня зовут Деймон Сальваторе. И я предлагаю нам начать сначала, ― он протянул ей руку. Виктория улыбнулась, перехватила дневник одной рукой и протянула свою ладонь в ответ. ― Виктория Ардингелли. Буду рада познакомиться, ― с улыбкой произнесла она. Деймон собирался было сказать что-то еще, как вдруг тело еретички пошатнулось, ее колени подогнулись, и она полетела вперед. Деймон схватил ее за плечи, когда ведьма, перевалившись через порог, оказалась в его доступности. Он схватил ведьму, удерживая, слушая, как быстро бьется ее сердце, которое больше не сдерживал экстракт. Дневник упал, распахнувшись. «Не уходи, голубоглазая краса, Еще на секунду задержись рядом со мной до утра. Клянусь, я после верну тебя в твой тихий покой, Но, пока еще не настало утро, побудь минуту лишнюю со мной». ― Эй, эй! ― судорожно проговорил Деймон, прислоняя Ардингелли к перилам и слегка хлопнув по щеке пальцами. ― Виктория? ― он прикоснулся к ее шее, стараясь зафиксировать голову и понять, что не так с ведьмой, как вдруг его пальцы наткнулись на горячую, влажную плоть. Он отогнул волосы с шеи и повернул Ардингелли к себе в профиль, тут же удивленно зашипев через стиснутые зубы. ― Твою мать, какого хрена?! Что произошло? ― проговорил он, рассматривая воспалившийся, огрубевший укус на шее еретички. Он уже видел такой, и слишком хорошо понимал, что это значит. Укус оборотня. У Роуз был такой же. ― Я считаю себя самой сильной, ― прохрипела Виктория невесело, с трудом стоя на ногах. Деймон помог ей присесть на крыльцо, облокотив на перила. Виктория с трудом держала глаза открытыми, а ее дыхание было горячим и тяжелым. Ее лоб и щеки покрывали капельки пота. Ее пронзало ощущение физического разрыва. Ей казалось, что все органы внутри нее разрываются, но она все еще была слишком потрясена, чтобы чувствовать это. Она опустила голову и прижала подбородок к плечу. ― Блондинка и Локвуд, ― прохрипел Деймон, быстро складывая в голове картинку. ― Проклятье. Тебе можно как-то помочь? Хотя он понимал, что помочь нельзя. Роуз спасти оказалось невозможным, но, может, с Викторией все будет по-другому? В конце концов, она была умной и сильной ведьмой, вдруг была какая-то возможность помочь ей, вдруг она знала что-то? Деймон не мог сейчас позволить Виктории умереть ― да и вовсе умереть. Это была женщина, которая являлась светлым образом жизни его дальнего прадеда Мэттью Сальваторе, и женщина, которая несмотря на всю ее колючесть и высокомерие раз за разом спасала их жизни. Она была сильной, прекрасной женщиной. Деймон не верил, что она могла умереть вот так. ― Понятия не имею, ― прохрипела Виктория. Она резко втянула воздух носом, и он обжег ее легкие. Ардингелли сжала губы и приложила руки к глазам, выдыхая и пытаясь взять себя в руки. ― Я связывалась с матерью, и она сказала, что можно попробовать выпить кровь чью-то. У меня не хватило сил, чтобы дослушать до конца. ― Клауса? ― вырвалось против воли у Деймона, и они оба замерли, обдумывая это. ― Вообще-то, это было бы логично, ― медленно проговорил Сальваторе. ― Он гибрид, в нем живет и яд оборотня, и кровь вампира. Я позову его! ― решительно заявил Деймон. Но прежде, чем уйти, он подхватил Викторию на руки и перенес на заднее крыльцо, чтобы она была в покое. Войти в дом он не мог, но Ардингелли заверила его, что будет в порядке и сама о себе позаботится. Деймон вгляделся в ее глаза, а потом, под настороженный взгляд еретички, стараясь демонстрировать каждое свое движение, протянул руку и обнял замершую на месте Викторию. Первым порывом было оттолкнуть его, уйти, попросить больше никогда так ее не касаться… но еретичка подняла руки и обняла его в ответ. Деймон хотел поддержать ее, хотел дать понять, что поможет, что она не одна. Ему показалось это хорошим жестом. Последним, кто обнимал ее по собственному желанию, был Клаус. Она так отчаянно желала увидеть его, обнять, поцеловать, прикоснуться своими по обыкновению холодными пальцами к его хмурому лицу, волнистым волосам и горячей коже. Ей не хватало её любимого мужа рядом. Вся эта боль, бесконечные страдания и лишения, настороженные взгляды повисли на шее ведьмы медленно затягивавшейся смертельной удавкой. И в какой-то момент Виктории стало казаться, что, если бы он взял её за руку и сказал, что всё будет хорошо, ей бы стало легче. Хоть немного, но стало бы. Когда Деймон Сальваторе обнял ее, ей действительно стало легче, немного, но стало. Ей вдруг подумалось, что вокруг нее есть люди, которые способны помочь. И вовсе не обязательно им иметь что-то взамен от нее. Деймон с трудом нашел квартиру Клауса, ориентируясь только по запаху. Он не был ведьмой, чтобы искать заклятьем или чувствовать магический след, но у Клауса был довольно сильный, специфичный запах гибрида, и, когда Деймон бесцельно час слонялся по городу и наконец уловил его, дальше он пошел без сомнений. Он не боялся: вряд ли Клаус убьет его только за то, что он сообщил об укусе его жены. Возможно, он даже потеплеет к их компании, когда поймет, что они не такие уж и страшные враги. Он коротко постучал, заметив, что руки слегка подрагивают. За то время, что Клаус шел к двери, Деймон сделал два глубоких вдоха, пытаясь овладеть собой. Паниковать не стоило: Клаус, судя по всему, перерыл бы весь чертов мир, лишь бы спасти любимую женщину. Клаус открыл дверь и усмехнулся. ― Деймон Сальваторе, стоит полагать? ― гибрид высокомерно хмыкнул. ― И чем обязан такому визиту? ― Виктория, ― решительно произнес Деймон и увидел, как лицо Клауса дрогнуло. Решив не испытывать терпение гибрида, вампир коротко продолжил. ― Ее укусил оборотень. С тобой мы, конечно, не друзья, но Виктория много нам помогла, и я обязан помочь ей. ― Как давно ее укусили? ― напряженно поинтересовался Клаус. Его пальцы сжались на дверной ручке, и та треснула, оторвавшись. ― Укус выглядел так, будто его оставили часов десять назад, ― подумав, ответил Деймон. ― Моя подружка Роза спустя десять часов уже слегла. Еще через четырнадцать умерла. Но мы думаем, что твоя кровь может помочь Виктории. Клаус вылетел из квартиры, и Деймон едва-едва успел посторониться, чтобы гибрид не сбил его. Деймон качнул головой, усмехнувшись, однако весело ему не было. Четырнадцать часов. Оставалось надеяться на то, что даже в последние пять минут лекарство, если оно существует, будет эффективно. *** Пригретая под солнцем, Виктория задремала. Карлотты дома не было, и в уставшем мозгу ведьмы мелькала мысль: какой будет ее реакция, когда, вернувшись, она найдет труп своей подставной родственницы? Оставалось надеяться, что Клаус или кто-то из Сальваторе догадаются стереть ей память. Виктория провалилась в бесконечный кошмар, прерываемый минутами еще более страшного полубодрствования. Все самое жуткое, что случилось или ещё может случиться с ней и с теми, кто ей дорог, предстает в таких ярких образах, что невозможно не поверить в их реальность. Очнувшись от одного видения, Виктория не успела подумать: наконец-то закончилось, как подступает следующее, не менее мучительное. Сколько раз она видела смерть Клауса. Была рядом с матерью в последние ее минуты. Чувствовала, как ее тело разрывается на части. В этом особенность яда оборотня — он безошибочно находит, где в твоем мозгу гнездится страх. Когда Виктория пришла в себя, какое-то время не двигалась, словно боясь разбудить новый приступ галлюцинаций. В конце концов, понимая, что их больше не будет, устало подняла взгляд и тут же наткнулась на нависающую над ней темную фигуру на фоне розоватого, вечернего неба. Виктория прищурилась. Из-за отравления организма у нее упало зрение, и как бы она ни пыталась проморгаться, восстановив зрение, ничего не получалось. Но Клауса она узнала по запаху. ― Пришёл позлорадствовать? ― хмыкнула ведьма, хотя понимала, что это далеко не так. Она сидела через черту порога, находясь в доме, прислонившись спиной к дверному косяку, и чувствовала, как яд продолжает кипеть в ее жилах. Клаус щелкнул языком. ― Выглядишь… ― Омерзительно, ― закончила Виктория. ― Из-за того, что сердце бьется почти как у человека, яд оборотня расходится быстрее. Я пыталась высушить его, как магию оборотней, но у меня ничего не получилось — я лишь больше разнесла его по организму. Так что, думаю, у меня нет двадцати четырёх часов. Клаус опустился на колени рядом с ее порогом и протянул к ней руку, но наткнулся на ожидаемый невидимый барьер. ― Иди ко мне. Я помогу тебе, ― он оставил руку протянутой, заметив, как подрагивают его пальцы. Виктория сощурила глаза, пытаясь рассмотреть его выражение лица, но перед глазами все плыло. ― Дай угадаю: Деймон Сальваторе прискакал к тебе с моим предположением? ― Какая разница, ― явно начиная терять терпение, проговорил Клаус. Виктория ощущала его нервозность всеми своими еще не выжженными нервными окончаниями. ― Я вообще возмущён, что ты не сказала мне об этом. Я бы нашел способ тебя спасти. ― Свобода, Никлаус. Свобода означает ответ за себя самому. Ардингелли не двинулась, вдруг позабавленная этим нервным состоянием Майклсона. Как долго Клаус протянет? Ее мозг явно переставал работать нормально, если она находила что-то забавное в его злости и страхе. Находила что-то забавное в том, что она умрет. Да и вообще решила, что оставшиеся часы ее жизни ― лучшее время, чтобы потрепать нервы Никлауса. Клаус окинул ее быстрым взглядом. Виктория казалась бледной. Хрупкой. Она была безукоризненно одета и ухожена, но в ней чувствовалась какая-то растерянность. Ее серьги слегка дрожали, а глаза сузились в щелочки, когда она смотрела на Клауса. ― Хорошо. Если не хочешь пересекать черты, принеси стакан или что-нибудь, я налью тебе своей крови сам, ― произнес он, стараясь выглядеть спокойным, но на самом деле внутри у него все билось и разрывалось. ― Просто позволь мне спасти тебя. Виктория лениво обвела воспалившийся укус на шее. ― Зачем? «Что за тупые вопросы?!» ― хотел воскликнуть Никлаус, уже находясь на пределе своих возможностей. ― Ты ― частичка моей души. Ты была, есть и будешь моей, той девушкой, которую я люблю. Я хочу, чтобы ты была живой, ― холодно ответил Клаус, смотря Виктории в глаза. Виктория смотрела на него настороженно, и Клаусу с каждой секундой становилось все хуже. Он слышал, как бьется ее сердце, а если напрячься ― мог услышать бурление отравленной крови. Сейчас он был близок к тому, чтобы пообещать что угодно ― уйти, оставить ее в покое, убить себя… Лишь бы Виктория была в порядке, лишь бы не умерла прямо тут, на его глазах… Его маленькая ведьма-сифон Виа. Она не могла умереть и оставить его, не могла, только не сейчас, когда он только нашел ее. Виктория облизала пересохшие губы, а потом уперлась ладонями в пол и неспешно передвинула себя за порог. Клаус оказался рядом с ней мгновенно, сгреб в охапку к себе на колени и одним сильным движением прокусил себе вену. Кровь хлынула мгновенно, и Клаус поднес запястье к губам еретички. Виктория наклонила голову и обхватила губами прокушенное место. Ее клыки засаднило, и она впустила их в то же место, где Клаус прокусил свое запястье. Горькая, прохладная кровь полилась ей в рот, но Ардингелли не смутил вкус: ей и до этого приходилось пробовать кровь Никлауса — для них обоих это был довольно интимный момент, показывающий их близость. Вампиру у вампира пить кровь — это сильнее самого извращенного секса. Клаус откинулся спиной на прутья, свободной рукой удерживая ведьму за талию. Руку тут же зажгло, потому что пытавшаяся затянуться рана натыкалась на ее клыки, но по сравнению с тем, что он когда-либо испытывал в своей жизни, эта боль была едва заметна. Кроме того, внутри Клаус даже ощущал странное тепло: он не так часто мог сделать что-то для Виктории столь значимое, действительно нужное и необходимое, а сейчас он спасал ей жизнь. Жизнь той, которую он так любил. В какой-то момент Виктория вытянула клыки и откинулась ему на плечо, глубоко выдохнув. Клаус поцеловал ее в макушку, скосив глаза на затянувшуюся рану и выдохнул. Чуть крепче обнял Викторию за талию, прижимая к себе. ― Вот и все, ― выдохнул он. ― И стоило упрямиться? ― Спасибо, ― выдохнула Ардингелли, хотя Клаус ожидал, что она съязвит и отстранится. Но она даже не попыталась встать и уйти, накрыв его руку своей, и Клаусу стало так спокойно, когда он наконец почувствовал тепло ее тела и спокойное биение сердца. Он прикоснулся к тонкой шее губами. Всё закончилось. Не сдержавшись, он опустил к её шее свою голову. Никлаус жадно вдохнул ее свежий запах, который мгновенно вскружил голову, и стал вновь и вновь набирать в легкие воздух с её ароматом, окончательно прижавшись к жене. — Клаус… — сбитая с толку еретичка попыталась противостоять его напору. — Ты так вкусно пахнешь, Виктория, — утробно прорычал мужчина, сильнее прижимая к себе Викторию. ― Я уже почти и забыл, насколько… Каждая твоя вещь хранила твой запах, но он скоро исчез, и я сходил с ума в собственных снах, где чувствовал его, но не мог найти тебя. Трогая ее обнаженные руки, нюхая её кожу и прижимаясь к Виктории всем телом, Клауса одолевала крупная дрожь. Ардингелли замерла. Никлаус ластился к ней, как кот к любимой хозяйке, и Виктория почти чувствовала, как смешиваются два их запаха. Майклсон словно пытался впитать его в себя. Когда Виктория ушла, Клаус мог подолгу лежать в ее кровати, не двигаясь, лишь судорожно вдыхая сохранившийся тонкий запах его любимой супруги. В один ужасный момент он обнаружил, что запах начинает пропадать ― и это заставило его встать и пытаться найти. ― Я так скучал по тебе все это время, ― прохрипел Клаус ей в шею. ― Я знаю, что, вероятно, неприятен тебе, но… ― Нет. ― Что? ― Ты мне не «неприятен», Клаус, ― выдала Виктория совершенно равнодушно и вдруг почувствовала, как Клаус зашелся в безумно сильной дрожи. ― Мне было только больно. Боль от осознания того, что мой любимый человек убил моего лучшего друга… ― Прости, ― проговорил Майклсон, по-прежнему пряча голову в сгибе ее шеи и плеча. ― Я никогда не хотел быть причиной твоей боли. «Но всегда ею становился» ― мысленно добавили оба. Виктория вздохнула. ― Ладно, сегодня сделаем исключение, ― проговорила она, поднимая. ― Можешь зайти в дом, Клаус. Но только на сегодня. Клаус сдержанно кивнул. Он подхватил Викторию на руки, и она почувствовала, как его руки потряхивает. Вместе с тем, держал ее Никлаус спокойно и уверенно. Виктория прикрыла глаза. Когда два защитных заклинания спали, и гибрид вошел внутрь, он придирчиво оглядел дома, втянув запах. Что-то в его глазах дрогнуло, но, когда он посмотрел на ведьму в своих руках, его взгляд стал прежним. «У него никогда не было настоящего дома, ― вдруг вспомнила Ардингелли. ― И теперь ему странно находиться здесь, где пахнет домом, что я построила для себя без него». Виктория кивнула в сторону кухни. Клаус опустил ее на пол, оглядел залитую солнцем кухню. ― Знаешь, никогда не думал, что скажу это, но с кухнями у меня связаны исключительно хорошие воспоминания. Виктория щелкнула пальцами, и в висок Клауса прилетело яблоко. Громко, наигранно охнув, Майклсон возмущенно посмотрел на еретичку, но та продолжила заниматься своими делами. Клаус присел на стул, испытывая ужасное чувство дежавю. Виктория убрала волосы в высокий хвост и осмотрела содержимое холодильника. ― Ты будешь ужинать? ― Был бы не против, ― Клаус чуть улыбнулся. ― За последние дни кровь уже запеклась в моем рту. Виктория фыркнула. Некоторое время она молча подогревала приготовленную Карлоттой едой: после пережитого стресса организм требовал не только крови, но и вполне обычной человеческой пищи, пока Клаус смотрел на нее, не отводя взгляд. Клаус вдохнул ее запах, без примеси яда, чистый, знакомый, магический, и медленно выдохнул. Внутри него довольно скалится и сворачивается дикий зверь, разбуженный заклятьем. Никлаус всегда чувствовал себя намного лучше, когда Виктория была рядом. Клаус не знал, как это назвать, и есть ли вообще у этого название. Вероятно, это было связано с пробудившимся в нем волком, но тяга к Виктории стала невероятной. Даже те часы, что он провел поодаль, проверяя сохранность своих дорогих родственников, мирно спящих в гробах, и размышлениями о том, куда лучше двинуться дальше, на периферии сознания он все время ощущал это беспокойство. Где Виктория? Где она? Будто кто-то включил внутри него радар, который сходил с ума, не найдя желанный объект. Клаус был готов бросить все и мчаться к ней, бежать, а когда найдет ― сжать и никуда не отпускать. Это было сумасшествием внутри нее. Когда она ушла от него, исчезнув, растворившись, и Клаус отчаялся ее найти, он вдруг понял, что без Виктории у него нет жизни. Ничего не имело такого значения, как она, ничто и никто. Ребекка и Элайджа вернули Финна и Кола к жизни, когда Никлаус просто бродил по дому, как призрак, беспомощно оглядываясь по сторонам. Ее не было. Виктория ушла. Она действительно ушла, и, если бы у Клауса остались хоть какие-то слезы, он бы, без сомнения, пролил бы их здесь. Его состояние было настолько отвратным, что даже Кол не решался опускать шутки по этому поводу, хотя для младшего брата не было ничего, что бы он не мог обсмеять. Клаус с его потерянным соулмейтом оказался в числе того, над чем смеяться у Кола не хватало жестокости. Он сначала пытался фыркать ― больше для профилактики, чем для раздражения брата ― но, поняв, что Никлаусу ровным счетом все равно на это, поутих. Даже злость от того, что Клаус в очередной раз заколол их, уложив в гроб, меркла по сравнению с болью, которую испытывал Клаус. Никто из его семьи ещё не нашёл соулмейта, хоть и имел метки — Ребекка даже две, поэтому им приходилось лишь угадывать, как тяжело приходится их старшему брату. Кол вскоре понял, что для шуток не то, что не место — они не то, что не имели значения для Клауса, он их даже не слышал. Финн оказался в стороне — в этот раз по собственной воле. Он видел Викторию несколько раз, мелким, когда Клаус разбудил братца на свою свадьбу ― Ребекка сказала, что это случилось по настоянию Виктории, что несколько добавило симпатии к будущей невестке. Финн был удивлен, увидев ее. Он ожидал увидеть какую-то вампиршу, стервозную, жесткую, а по итогу встретил едва ли не милую, невинную ведьму, с теплой улыбкой, золотистыми волосами и искренними голубыми глазами. Она улыбалась, смеялась и выглядела счастливой. Финн чувствовал, что внутри неё был стержень, не менее прочный, чем у любого из них, но Виктория не была чудовищем, как все они. Она была живой. Что иронично — именно Финн, никогда особо их семью в новой жизни не любивший, заставил Никлауса идти дальше. Тогда Клаус чуть не спятил. Он был близок к тому, чтобы самому заколоться кинжалом и лечь в гроб, погрузиться в дивный сон, где Виктория была с ним, он с ней, и они были вместе. Он не хотел просыпаться. Ночью он неслышной тенью бродил по дому. И один раз набрел на Финна. Брат стоял на балконе, смотря на ночной город, и не сразу услышал появление Никлауса. Посмотрев на него, старший из Майклсонов чуть передернул плечом. ― Долго будешь себя так вести? ― Клаус перевел на него равнодушный взгляд. ― Ты, не будем врать, никогда не был моим любимым братом, но ты никогда не сдавался. Всегда шел вперед. Ты ― худшее, что могло случиться с этой прекрасной ведьмой, но неужели ты сдашься? ― Она ушла, Финн, ― проговорил Никлаус. ― Ушла. Снова. Он мотнул головой. Финн не понял, что значит «снова», он только знал, что в отношениях Клауса и его жены были какие-то проблемы, но это не удивляло его, учитывая характер Клауса. Впрочем, с женой он как будто был немного другим, и Финн видел отметины соулмейтов, которые их мать-ведьма считала святыми, так может, Никлаус был не так плох? Раз судьба первым свела его с его соулмейтом. ― В прошлый раз ты вернул ее, ― заметил Финн. ― Я не желаю зла этой девушке, но, если вы соулмейты, вы будете вместе. Только друг с другом вы можете быть счастливы. Но, если ты будешь и дальше так себя вести, у вас ничего не получится. Клаус медленно перевел на Финна тяжелый взгляд. Затем взгляд упал на ночную улицу и стал задумчивым, глаза застыли и смотрели как будто сквозь все, что было под их ногами. Каждую минуту нарастающая боль в груди грозилась разорвать его. Клаусу даже было интересно ― как много он выдержит и не разорвется ли его сердце пополам? ― Я верну ее, ― сказал он. ― Потом снова сделаю что-то, что разобьет ей сердце, даже если сам этого пожелаю. И она снова уйдет. Как долго это будет продолжаться? ― Пока ты не изменишься, ― проговорил старший брат и вдруг сделал то, что не делал с того момента, как Клаус оказался способным держать меч. Он положил руку брату на плечо и слегка встряхнул. — Это ваш путь, и он не будет легким. Но только ты решаешь сейчас, будет ли он. Она захочет вернуться к тебе рано или поздно, и ты должен быть сильным в этот момент. И быть рядом. ― Виктория, ― вдруг сказал Никлаус. ― Что? ― «Ее» зовут Виктория, ― повторил Клаус, и его бледные, бескровные губы дрогнули в слабой, благодарной улыбке. Но сейчас все было по-другому. Тогда он был в ужасе, не знал, куда она ушла, где она и что с ней. Не знал, найдет ли ее когда-нибудь, хотя после разговора с Финном и стремился к этому больше всего. Тоска накатывала, подходила к горлу и оставалась там, она сжимала горло тисками. Он почти чувствовал ее боль, или даже чувствовал, без всякого «почти». Сейчас же Никлаус знал, что она рядом, знал, что она не уйдет, но все его нутро стремилось к ней, как железо к магниту. Находиться вдали даже на краткий миг казалось невозможным. Он хотел касаться ее, целовать, чувствовать ее странное, не свойственное вампирам тепло. Клаус настолько погрузился в свои мысли, что не заметил, как перед ним появилась тарелка с едой, и очнулся только тогда, когда Виктория щелкнула перед его лицом пальцами. ― Выныривай из своих кровожадных мыслей и ужинай, пока я тебя не вышвырнула отсюда. ― Ты не посмеешь, ― улыбнулся Клаус. Ардингелли изогнула бровь, будто спрашивая: «Ты сомневаешься во мне?», и Майклсон примирительно поднял руки. ― Молчу. Спасибо, Виа. Еретичка благосклонно кивнула, и Клаус вдруг схватил ее за руку. Ардингелли удивленно взглянула на него, и Клаус с облегчением понял, что в ней нет былого напряжения или недоверия. Немного осторожности, но в этом была вся Виктория ― она никогда ее не теряла, осторожность была влита в ее кровь и ни за что бы оттуда не исчезла, как бы Клаус ни старался. Рука Клауса скользнула по извилистой вене до гряды-косточки, взобралась по ней на костяшку и оплела безымянный палец, а затем перешагнула на мизинец и скатилась по нему вниз. Клаус бы бесконечно касался своей ведьмы, гладил любимые черты, прирос к ней, как корень. Чувствовал бы ее кожей, смотрел ее глазами. Если бы кто-то предложил Клаусу войти ей под кожу и никогда не расставаться, полностью раствориться в ней, потеряв самого себя в Виктории, он бы согласился. Клаус заглянул ей в глаза. ― Такие же голубые, как всегда, ― проговорил он. Виктория фыркнула. ― А ты что ожидал увидеть? ― Ледники, ― честно ответил гибрид. ― В которых меня можно было бы смело хоронить. ― Какой ты романтичный спустя пару сотен лет разлуки, ― хмыкнула еретичка. ― Ешь, перебивая вкус крови во рту. Клаус хмыкнул. На кухне было спокойно. Никто из них двоих давно такого не ощущал ― спокойный завтрак рядом с близким человеком. Виктория пила кофе на молоке, и Клаус с легкой насмешкой наблюдал, как ведьма ест конфеты. У всех вампиров были какие-то черты, которые они принесли из своей первой жизни, что-то, чего ему не хватало в человечестве ― Клаус любил рисовать дорогими красками на дорогой бумаге, Элайджа имел целую коллекцию дизайнерских костюмов, Ребекка обожала дорогие украшения. Они все тянулись к роскоши, потому что были лишены этого раньше, и у них всех было что-то, что не исчезало даже с годами. Виктория не любила вещи, ее маленькой бессмертной слабостью вместе с ней стала тяга к сладкому. Клаус был первым, кто угостил ее чем-то подобным, и теперь гибрид с умилением наблюдал за тем, как Виктория ест конфеты. Пока с ней была эта привычка, она никогда не забудет Клауса. ― Что ты будешь делать дальше? ― в какой-то момент спросила Виктория. Она выглядела куда более довольной, когда ее потребность в сладком была удовлетворена, и даже ее настроение поднялось. ― Точнее, что «мы» будем делать, верно? ― с нажимом поправил Клаус, но ответил, не дожидаясь реакции Виктории. У них только все началось налаживаться, и давить на нее Клаус не хотел. ― Попробуем создавать гибридов. Думаю, можно вернуть Элайджу к жизни, других моих родичей и оказаться в Орлеане. И начать там жить спокойно. ― Стареешь, становишься сентиментальным? ― хмыкнула Виктория, поднимаясь и убирая посуду в мойку. ― Скучаешь по родне? ― Ну, Элайджу заколол не я, ― резонно заметил он. ― А с тремя другими я справлюсь без каких-либо проблем. ― Я думала, оседлый образ жизни для вас закрыт, ― проговорила Виктория. Клаус спешно подтер оставшийся соус куском хлеба и встал, чтобы самому убрать посуду. ― Теперь, когда я гибрид, мы можем убить Майкла, ― чуть тише сказал Клаус. ― Я думаю, это объединит семью, и… И с тобой я могу попробовать дать им то, что не хватало, ― Клаус прикрыл глаза. ― Свободу. Виктория посмотрела на гибрида, понимая, в чем была вся проблема. Клаус боялся остаться один. Для него было непросто осознать, что его семья может разойтись по разные стороны света и лишь изредка встречаться. Для него отпустить семью значило остаться одному и, вероятно, поэтому раз за разом Кол и Финн прощали его закалывания ― понимали, что им двигало и, как видела Виктория, они сами боялись остаться одни. Братья-то уж точно. Ребекка хотела найти соулмейта, после это сменилось приземленным желанием быть любимой и любить, не взирая на судьбоносные изображения на теле, а мужчины Майклсонов все-таки цеплялись друг за друга. Поэтому, даже не взирая на свободу, Кол и даже Финн не ушли после свадьбы брата. Майклсоны были нужны друг другу. ― Когда один свободен — не значит, что другой одинок, ― заметила Ардингелли. Губы Клауса чуть дрогнули в ухмылке. ― Ты свободна, ― отметил он. Глаза еретички дрогнули от понимания, что скажет Клаус дальше. ― А я был одинок. Виктория выдохнула, прикрыв глаза. Со стороны этот жест был похож на выражение раздражения, но Майклсон знал, что это было отчаяние. ― Мы соулмейты, Клаус, ― напомнила Виктория, и слабо улыбнулась. Ее прохладная рука легла на его щеку, ощущая приятную колючесть. ― И то, что я поняла за все эти столетия ― ни один из нас никогда не будет свободен от другого. Клаус вспомнил, как после исчезновения их меток соулмейтов в последний вечер Виктория оттолкнула его руки, встала и ушла. Она больше не верила лживым словам и признаниям. Он растоптал её, вывернул наизнанку, он так старался привязать ее к себе, что не заметил, как заразил своей тьмой. Любовь к нему — больше не светлая и чистая, нет — теперь вязкая и ядовитая. Клаус сам погубил тот свет, что мог спасти его. — Покажи мне, — проговорил он, — Как может кровоточить ещё бьющееся сердце. Я обещаю, что смогу всё исправить... Клаус наклонился, чтобы крепко, требовательно поцеловать. Виктория зацепилась за его шею, отчаянно поцеловала его в ответ, не обращая внимания на внутреннее жжение от того, что человечность прорывалась наружу. ― Неужели ты все еще не хочешь поддаться ей? ― хрипло проговорил Никлаус, стискивая большими руками спину еретички, заставляя прижаться ближе. Ардингелли качнула головой. Майклсон болезненно усмехнулся. Ему нравилась близость с Викторией, ему нравилось заниматься с ней любовью, но именно «любовь» была ключевым словом. Сейчас Виктория ничего и никого не любила, и не смогла бы искренне ответить на его желание быть с ней. Клаусу хотелось, чтобы она любила его, хотелось купаться в ее объятьях. Но, с другой стороны, он так скучал по ней… Такой привычный и родной запах ириса и черной смородины действовал на него словно дурман, сводя с ума. Звук её бьющегося сердца умиротворял. Клаус взял её руку и ласково поцеловал в запястье. Виктория погладила его по щеке, по виску, и его губы снова оказались прямо перед её лицом, и она закрыла глаза… Они замерли в долгом поцелуе, наклонившись друг к другу. Обычно поцелуи Клауса были похожи на маленький акт насилия ― особенно, когда он был зол. Он буквально насиловал чужой рот языком, яростно покусывая, пытаясь прийти в чувства. Напомнить Виктории, что она принадлежала только ему одному, и что так будет всегда. Языком лизал небо, влажно и пошло, подчиняя и обезоруживая. Но сейчас он был аккуратен и нежен. Он ласково держал ее лицо в своих ладонях. В зарождающемся и трепещущем желании Клаус прижал её к себе и, не прекращая целовать, снял свою куртку, но Виктория вдруг аккуратно вывернулась и потянула Клауса за собой за руку. Он, повинуясь её воле, последовал зову. Оказавшись в ее комнате, Никлаус беглым взглядом оглядел ее, подмечая детали, но намного больше его интересовала ее хозяйка. ― Женщина, с которой ты живешь, не придет? ― уточнил Клаус, желая убедиться, что никто их не прервет и не помешает. ― Только завтра. Слившись новым, переслащенным поцелуем, Виктория наскоро стянула с Клауса рубашку, обнажая его чистую и кое-где отмеченную чернилами соулмейтов грудь. Она обвела её таким истосковавшимся взглядом, с остервенением и потаенным желанием, наслаждаясь упругостью кожи, видя перед собой как будто молодого мужчину. Клаус ослабел от её взора, от её восторга, от её интереса. Виктория закрыла глаза, и тьма под веками взорвалась сотнями тысяч фейерверков. Клаус склонился к ней, касаясь её лба своим. Слова здесь лишние. Все, что нужно, они могли прочитать во взглядах друг друга. Их губы вновь соединились в трепетных поцелуях, стремясь навстречу друг к другу. Руки Клауса лёгкими тенями скользнули по её телу, превращая кровь в жидкий огонь. Поцелуи стали более требовательными. Виктория позволила мужчине углубить их, и языки столкнулись в отчаянной борьбе за лидерство. Пальцы девушки запутались в русых волосах, когда его язык начал ласкать её рот. Руки еретички впились ногтями в широкие плечи гибрида, стоило его рукам сжаться на её бёдрах. Веки её невольно прикрылись, и, без чувств, она мягко приземлилась на собственную постель. Клаус уперся коленями в кровать, нависая над ней. Виктория замерла в ожидании, прислушиваясь к тончайшим шумам, чувствуя, как по ступням побежала лёгкость освобождения от туфель. — Позволишь? — прозвучало с придыханием, когда горячие, пахнущие лесом руки легли на ткань её одежды, теребя мелкие пуговицы. Виктория не ответила, но Клаус почувствовал, как она заулыбалась, и улыбнулся в ответ, прося ткань разойтись. Поцелуй накрыл её уста, потом шею, а затем и розовую грудь, сводя к минимуму попытку передумать и задержаться в ткани платья. Наклонившись к её лицу, Клаус игриво укусил её мочку уха, слыша её высокое дыхание, выводя линию языком от шеи до груди, поцеловав которую, Клаус продолжил спускаться ниже и ниже, всё так же скользя языком по её полуобнаженному телу. Его язык с упоением повторил вязь меток, рисунки, которые он знал на своем теле очень хорошо, а на ее теле ― еще лучше. Он мог нарисовать их с закрытыми глазами и не совершить ни одной ошибки и неправильного штришка ― скворцы и перо на левом плече, восемь птиц на левой стороне груди. ― Обожаю это делать с того момента, как сделал впервые, ― проговорил Клаус, обводя их языком снова и снова, чувствуя, как дрожит женское тело под ним. Ардингелли увидела, как подрагивают его пальцы, когда он стягивал ее белье, после крепко хватая ее за бедра. Когда она осталась перед ним абсолютно обнаженной, с его губ слетел тихий вздох. Он вновь порывисто коснулся её губ, его язык несколько раз настойчиво прошелся по нижней губе. И Виктория с негромким стоном приоткрыла рот, впуская его. Виктория вслепую попыталась найти застёжки на его штанах, но раз за разом её дрожащие пальцы промахивались мимо дурацких застёжек. Чертыхаясь, она немного отстранилась от мужчины, с губ которого сорвался тихий смешок. Одежда Клауса полетела на пол через пару минут, наполненных болезненно-острым напряжением. Оглушительно-громкий стон Виктории отдался болью в паху, когда его руки накрыли мягкие груди, аккуратно сжимая их. Его рот накрыл её правую грудь, пока пальцы терзали левую. Хриплые стоны Виктории ласкали его слух, когда она обхватила ногами его талию, собственническим движением притягивая к себе. Виктория не успела вымолвить ни слова, когда горячее дыхание гибрида обожгло её живот. Он коснулся её кожи губами, срывая судорожный вздох. Еретичка прикрыла глаза, не в силах больше смотреть. Одна из его рук соскользнула с её бёдра, ближе к центру. Его палец мягко обвел её вход, прежде чем легко толкнуться внутрь, заставляя её застонать. Они посмотрели друг другу в глаза всё время, пока он не переставал ласкать её. Клаус хотел надеяться, что после этого она включит человечность. Что путь к ее чувствам можно проложить через физическую чувственность. Ардингелли тихо рассмеялась. ― Все твои мысли написаны у тебя на лице, Клаус. ― Ты распустишь волосы? ― попросил он, приподнимаясь над ней. Майклсон касался её пальцами, прежде чем взять напряженный член в руку и распределить её смазку по своей длине. Несколько раз проведя набухшей головкой по её складкам, он медленно начал входить, пристально наблюдая за её лицом. Виктория хрипло выдохнула. Она щелкнула пальцами, и сдерживающая ее волосы резинка лопнула. Золотистые волосы рассыпались по обнаженным плечам, подушкам, и Клаус наклонился, утыкаясь в них носом. Он горячо коснулся её губ своими, одним плавным движением входя в неё полностью. Они замерли. Целуясь до абсолютного беспамятства, забывая про все на свете. Его первое движение потрясло их обоих, срывая громкие стоны. Постепенно он начал набирать темп. Его руки вновь коснулись её груди, сжимая по очереди каждую. Движения сильных бёдер становились все более быстрыми, когда его рука скользнула ниже, между их телами, длинные пальцы вновь прикоснулись к напряженному комочку. И они оба задохнулись, когда она сжалась вокруг него ещё сильнее. Клаус немного поменял темп, замедляя размашистые толчки, стараясь проникнуть ещё глубже. Склоняясь к шее задыхающейся девушки, мужчина приник губами к пульсирующей жилке, втягивая кожу на мгновение. Это взбудоражило его сознание, заставляя окончательно утратить остатки самоконтроля. Влажные шлепки кожи о кожу смешивались с их хриплыми стонами. И, ощущая приближающуюся кульминацию, Клаус увеличивает темп, его пальцы тоже ускорились, потирая ее внутри всё быстрее. ― Виа, ― позвал он ее, и по всему телу будто пролетел разряд тока, когда он осознал, что это впервые за многие столетия, когда он зовет жену по имени в такой ситуации. ― Виа. Прошло мгновение — два — зрачки в глазах Виктории полностью затопили радужку, а тело подрагивало от напряжения. ― Никлаус. И этого оказывается достаточно. Они кончили одновременно: он с глухим рычанием излился в неё, она почти что закричала, окончательно сорвав голос. Уютный вечерний полумрак на несколько секунд поглотил всё вокруг в комнате. Клаус накрыл Викторию своим телом, едва удерживая себя от падения. Мышцы всё ещё подрагивали от напряжения, когда Ардингелли мягко поцеловала его, прижимаясь теснее к обнаженной груди. Её руки вновь запутались в его волосах, нежно перебирая их, и он, не раздумывая, ответил ей, вовлекая в новый головокружительный поцелуй. Клаус лег на кровать. Запах Виктории, сохранившийся на подушках, одеяле и простыне, окутал его. Клаус потянул еретичку ближе к себе и прижался носом к ее волосам. ― Не надышаться, ― пробормотал он. ― Я не могу надышаться запахом твоих волос. И ни за что бы не смог. На день, на месяц, на год. Разве это возможно? Только вдыхать каждую минуту каждого дня. Виктория хмыкнула, перехватывая его руку и крепко сцепляя их пальцы. ― Мне казалось, ты художник, а не поэт, ― хмыкнула Виктория, покорно прижимаясь к Клаусу ближе. Гибрид обвил ее руками, ощущая ее тепло. Волосы Никлауса словно пережили нападение стаи ворон, а на шее Виктории виднелись багровые метки его зубов, которые, впрочем, вскоре исчезнут благодаря исцелению вампиров. ― Для тебя я могу быть кем угодно, любовь моя, ― заявил Никлаус. Они невольно улыбнулись, глядя на друг друга.— Я никогда не смог бы смириться с твоим уходом окончательно, ― шепнул Клаус. ― Я бы нашел тебя даже в другом мире, во всех мирах, пока наконец бы не пришел к тебе. Лёжа на его руке, Виктория слушала его тихий голос, пока Клаус целовал её мягкие пальцы, один за другим. Пальцы сами сменяли друг друга на его губах, потом скользнули по скулам, по щекам, по шее… У Клауса были другие планы на этот вечер, но он отпустил их. На самом деле, у него же будет еще время для того, чтобы сделать задуманное, а пока грядущую ночь он может посвятить своей жене. В конце концов, надо развенчивать ложь о том, что зло вершит свои дела только ночью. Ранее утро тоже вполне подходит. *** ― Вы идиоты, ― заявил Деймон Сальваторе. ― Тупицы, придурки, ублюдки. А ты, ― его горящий взгляд обратился к Кэролайн. ― Самая тупая в этом дуэте. Вы вправду думали, что можете просто так напасть на соулмейта Клауса, чёртового гибрида, и ничем не поплатиться за это? Помимо них в больнице не было почти никого. Стояло раннее утро. За дверьми палаты мирно пищали приборы, отмеривающие сердцебиение Лиз Форбс. Но ей хотя бы повезло: попав в автокатастрофу, Лиз отделалась многочисленными переломами, повреждениями органов, ее руки и верхняя часть тела была покрыта ожогами. Но она все-таки была жива. Кэрол Локвуд не повезло даже так. Впрочем, Лиз все еще могла умереть. ― Мы сделали хоть что-то, ― горячо заявила Кэролайн. Она была бледна даже для вампира, ее глаза покраснели от слез, а руки дрожали. ― Она была предательницей, она сделала ужасную вещь с Бонни, а вы… ― Она спасла Елену, ― прервал ее Стефан. ― Спасла нас всех от Клауса. Никто из наших близких не пострадал бы, если бы вы с Тайлером не строили из себя миротворцев. Кэролайн низко опустила голову. Слова Стефана ударили ее как пощёчина. Она ожидала понимания и помощи, возможно, даже похвалы, но по итогу наткнулась только на осуждение. Деймон только рычал и осыпал оскорблениями, разочарование Стефана было написано у него на лице слишком явно, а Елена… Елена стояла потерянная и задумчивая. С одной стороны, ситуацию с Лиз можно было списать на вполне обычную катастрофу ― по вызову из-за трупа на краю города шериф рано уехала, у ее старой машины были неисправны тормоза, и машина перевернулась. Трупом оказалась Кэрол Локвуд. Ее разорвали волки. Никто не знал, почему Кэрол пошла в лес, почему оказалась так глубоко в лесу, но экспертиза показала, что Локвуд была пьяна. Бонни возмущенно вскинулась. ― И ты с этим согласна, Елена? Елена поджала губы. Бонни и Кэролайн не понимали ее искреннего отношения к Виктории Ардингелли, не понимала, почему они так хорошо общаются и почему Елена ей доверяет. По мнению подруг, Гилберт должна была разделять их отношение к еретичке и быть настроена против нее, но Елена не могла. Виктория не была злой, она просто была рассудительной. Она действовала в соответствии со своими интересами, но ни с кем не враждовала и, если бы можно было, обходилась малой кровью. Да, она не любила и не поддерживала их всех, но она и не должна была этого делать, верно? Она не была старым другом или родственником, чтобы рисковать своей жизнью ради кого-то из их компании, и все-таки она была рядом и помогала. Помогала намного больше, чем ей самой хотелось бы, и Елена не могла этого не оценить. Бонни не доверяла Виктории за отказ помогать в обучении ведьмовскому делу. Кэролайн не доверяла Виктории из-за ее отключенных чувств. Но разве они не понимали, что это было дело Виктории? Ардингелли ничем не была им обязана, чтобы что-то требовать от нее. Особенно так, как делали Бонни и Кэролайн. ― Я никогда не поддерживаю насилие, ― заявила она. ― И я беспокоюсь за Тайлера и твою маму, Кэролайн. Но Виктория и вправду ничего не… ― Ничего?! ― гневно проговорила Бонни. ― Она забрала мою силу, ослабила меня на много дней! ― Но ты же в порядке! ― резонно заявил Деймон, угрожающе оскалив зубы. — Это было сделано, чтобы ты не пострадала, чтобы ничего не испортила. Клаус и Виктория провели обряд, и Стефан с Еленой мирно ушли. ― Я против любого насилия! ― горячо повторила Гилберт. ― Абсолютно любого, кто бы над кем ни измывался. Я была готова отдать свою жизнь, если бы это спасло кого-то! И все-таки… ― Боже, прекрати, Елена! ― воскликнула Кэролайн. По ее щекам снова потекли слезы. ― Ты опять все сводишь к себе, даже в такой ситуации?! Кэрол Локвуд мертва, моя мама умирает, и все это… ― Из-за тебя и Тайлера, ― безжалостно отрезал Деймон. Кэролайн натужно всхлипнула. ― Клаус и Виктория никого не тронули и никого не убили. Если бы вы не напали на нее, ничего бы не было! Соулмейты священны, так чего вы ожидали?! Спор продолжался и разгорался. Бонни наблюдала за ним с отстраненным удивлением и равнодушием вместе с тем. Она, конечно, не поддерживала поступок Кэролайн и Локвуда, считая, что с Викторией надо было действовать тоньше и аккуратнее. Но вместе с тем она не могла принять и понять позицию Елены. По вине Клауса умерла Кэрол, Лиз была при смерти, неужели это ничего не значило? Бонни понимала, что надо действовать. Сейчас Клаус и Виктория были уверены, что после такой потери их компания заляжет на дно и не станет соваться, и Бонни чувствовала, что время пришло. Она долго думала и планировала, но в итоге все равно обратилась к бабушке. Мудрая ведьма должна была помочь, однако у нее не сразу нашлось, что сказать. Кроме одного. ― Спроси у наших мертвых ведьм-предков, ― посоветовала Шейла Беннет. ― Сотни ведьм по ту сторону наверняка знают, что тебе сделать. Бонни согласилась. Всевидящие ведьмы с той стороны наверняка знают, какое оружие может поразить Клауса и Викторию, и где его найти.