Держи меня запертой в твоём сломленном разуме

Виктория никогда не любила убегать от проблем. Побег, в ее понимании, — было чем-то низким и слабым, недостойным ее крови, силы и возможностей, что были даны ей при рождении. Она была чертовым сифоном, еретичкой, которая поглощала чужие силы, могла поглотить все миры и всех людей в ней, и в своей жизни убегала лишь один раз ― от Никлауса Майклсона, своего соулмейта. И то, в тот раз она бежала не из-за страха, а за чувством свободы, зная, что Клаус ― единственный, с кем она не сможет сражаться и кому не сможет причинить боль. Но сейчас она не знала, как поступить иначе. Она очнулась в своей комнате, когда ее шея с хрустом встала на место, звучно отдавшись в ушах звоном. Ардингелли шикнула, потирая повреждённое место, пытаясь вспомнить, что такое произошло, но, как и всегда, воспоминания вернулись не сразу. Краем глаза еретичка уловила движение и рефлекторно дернулась. ― Все в порядке, это я, любовь, ― Клаус придержал ее за плечо, чуть рассеяно улыбнувшись. ― Не упади. Виктория села, уставившись на него, пару раз моргнула, а потом медленно произнесла: ― Твоя мать. Клаус поджал губы. ― Да. ― Она ожила. ― К нашему общему ужасу, ― согласился Клаус и крупно вздрогнул. ― Ты же знаешь… одна единственная знаешь. И я не верю, что она решила восстановить семью и все в таком духе. ― Она так сказала? ― так же равнодушно проговорила Виктория, с трудом собирая картинку в одно целое. Древняя ведьма из семьи Первородных ожила и заявила своим детям, что желает восстановить их побитую семью воедино. При этом, один из сыновей убил ее. Виктория все еще не сообразила до конца, что к чему, но даже ей казалось это слишком подозрительно и не реалистично. Клаус вздохнул, решив не отвечать на такой очевидный вопрос. Он чуть задумчиво пригладил покрывало на ее кровати. ― Знаешь, твоя Карлотта была в восторге от того, что мы ночевали в одной комнате, ― проговорил Никлаус. Виктория хмыкнула. Трублад, вероятно, была рада за нее ― наконец-то молодой человек спал в ее кровати, а не на веранде, как в прошлый раз. Но несмотря на то, что эти слова немного подняли настроение, проблема от этого менее значимой не стала. Клаус тоже это понимал. Задумчиво посмотрев в светлые глаза ведьмы, он выдохнул. ― Ты должна уходить. ― Что? Он приложил столько усилий к тому, чтобы она вернулась, столько сил, чтобы она снова доверилась ему ― и сейчас гнал ее от себя? Он хотел, чтобы она ушла? Клаус выглядел так, будто она могла убить его своим прикосновением, и они оба понимали ― он сознательно уничтожает все хорошее, что они смогли создать за эти месяцы. Никлаус смотрел на нее молча. Его зрачки были сужены, отчего светло-зеленая радужка казалась огромной, при этом его глаза были похожими на лед. Его лицо выглядело напряженным и изможденным. ― Я убил свою мать, ― напомнил Клаус. ― А теперь она жива. И я знаю, какой мстительной она может быть, учитывая, что тысячи лет она наблюдала, как мы, ее создания, терзаем людей. Я не верю в ее прощение, ни на секунду. Но, как и Кол… ― Никлаус крупно вздрогнул, вспомнив, как его брат свернул шею его жене. ― Но, как и Кол, она понимает, что ты единственный способ причинить мне боль. Я не позволю им это, даже если останется только одна возможность ― остаться одному без тебя. ― Клаус, ― прошипела Виктория сквозь зубы. ― Что ты несешь? Никлаус замолк, не ожидая от нее такой реакции. Виктория встала с кровати, обошла ее и встала прямо перед Клаусом. Гибрид посмотрел на снизу-вверх, и в его глазах Ардингелли увидела бескрайнюю любовь к себе. ― Я люблю тебя, ― мягко произнес он. ― И хочу, чтобы ты была в безопасности. Даже если не со мной, ― он болезненно хмыкнул, беря ее руку в свою. — Это даже иронично, да? Бог любит троицу? Два раза ты ушла от меня, сейчас я тебя отпускаю. Когда я все сделаю, я верну тебя в третий, и больше не отпущу, никогда. Он поцеловал ее пальцы, но Виктория гневно выдернула руку. Клаус проследил глазами за ее движением, но Виктория схватила его за подбородок. Он смотрел на нее с нерешительным и обеспокоенным выражением лица, его брови были нахмурены, а рот сжат в тонкую линию. ― Ты совсем не в себе, Майклсон? ― прошипела еретичка, впиваясь ногтями в мужской подбородок. ― Ты считаешь, что сможешь отослать меня? Что я сама уйду от тебя? Очнись, Никлаус. Я ушла от тебя, потому что ты стал тем еще ублюдком, но я никогда не бросала тебя, когда опасность была на пороге, даже когда была зла. Твой отец, сотни твоих врагов ― я всегда была рядом, даже если ты вымораживал меня своим поведением. Клаус положил пальцы ей на запястья, ласково сжимая, в противовес тому, как ее ногти впивались в его подбородок. ― Я хочу, чтобы ты была вне опасности, ― повторил он ей, словно говорил с неразумным ребенком, ласково и с любовью, но его глаза были равнодушны. ― Моя мать опасна, особенно для тебя — женщины, которую я люблю больше всего на свете. — Значит, мы убьем ее снова, ― заявила Виктория. Ее пальцы скользнули на его щеки, и она прижалась чуть ближе. Клаус расставил ноги, позволяя ей встать между ними, и его руки легли на ее талию. В горле у нее ощущалась такая боль, словно она кричала как резаная. ― Мы же можем? Или ты воспылал чувствами сына, и у тебя проснулась совесть? Клаус громко хмыкнул. Его плечи опустились от усталости. ― Я, чувства сына, так еще и совесть? Ты, кажется, забыла, кто твой муж, ― Клаус чуть помолчал, ощущая магическое тепло, исходящее от Виктории, потом наконец вздохнул и уперся щекой ей в живот, ощущая, как ее пальцы двинулись вверх к его голове, в волосы. ― И что ты хочешь сделать, любовь моя? ― Уж точно не становится примерной невесткой, ― Ардингелли хмыкнула. ― Очевидно, что Эстер вернулась не без помощи Бонни Беннет. Я потолкую с ведьмочкой, но, скорее всего, она не стала бы возвращать первородную ведьму, не будь уверенной, что это не поможет ей против тебя и меня. Все слова твой матери ― очевидная ложь, но до поры, до времени, лучше делай вид, что веришь ей. А потом… мы что-нибудь придумаем. Вместе. ― Вместе? ― прошелестел Клаус, отрываясь от нее и смотря снизу в любимые, такие хорошо знакомые синие глаза. Золотистые волосы Виктории были распущены, и слабый лучик солнца, проникший через занавески, упал на них, заставив сверкать. Ардингелли ему улыбнулась. Снова прижала ладонь к его щеке и почувствовала, как постепенно теплеет его кожа, когда она приникла губами к его лбу. ― Вместе, ― пообещала она. ― Я никуда не ухожу, Клаус. Его глаза загорелись. Мгновенно, будто кто-то зажег тысячи и тысячи звезд на ночном небе в одно мгновение. Он резко поднялся, едва не столкнувшись с ее подбородком своей макушки, но, не заметив этого, наклонился и требовательно поцеловал. — Не бойся, — шепнул Клаус. — Мы созданы друг для друга. — Навсегда, — согласилась Виктория. *** Виктории пришлось быстро соображать. Пока Эстер своим появлением создала в семье Майклсонов какой-то дисбаланс, у нее было немного времени, чтобы построить дальнейший план. Уходя, Клаус сказал, что все остальные испытывают какой-то эмоциональный подъем от присутствия матери, но Виктория отнеслась к этому с сомнением. ― Теряя часть своей молодости и красоты, более старые ведьмы используют постоянные усилители своего очарования, которое им дала природа, ― задумчиво объяснила еретичка. ― Возможно, Эстер с помощью этого очарования и общей крови подавляет ваше чувство опасности. Я дам тебе кое-что — носи с собой, но чтобы она не забрала. Она быстро нашла старый мужской браслет из натуральный кожи ― у нее было много украшений, годящихся для каких-то обрядов, создания амулетов и всего подобного, «неотложной магической помощи». Распоров его в нескольких местах, вложила туда дурман-траву, листья фенхеля и немного крови Клауса. Потом, с помощью магии, затянула эти места, чтобы ничто не говорило о проведенном обряде. ― Не снимай его, ― велела ведьма, надев на руку Клауса браслет. Она пробормотала заклятье, отводящее внимание от предмета, но не была уверена, что оно сработает на столь древней ведьме. Она могла быть сколь угодно сильной, а Эстер только что вылезла из гроба после тысячелетнего магического коматоза, но она была опытной и знающей, и молодая еретичка не была ей соперницей. ― Спасибо, ― выдохнул Клаус. ― Ты очень умная, Виа. Я всегда восхищался тобой. ― Не подлизывайся, ― Ардингелли щёлкнула его по лбу, чуть хмыкнув. ― Жаль, что мы не успели создать гибридов — это был бы интересный опыт. ― Убьем твою свекровь и все время мира наше, ― хмыкнул Клаус. ― У нас будет много времени. Виктория улыбнулась ему. После этого Клаус ушел, а Виктория принялась думать. У нее не было четкого плана. Ей нужна была Бонни Беннет: надо было выведать у нее, что и как происходило, какое это было заклятье, что говорили ведьмы по ту сторону. Важна была каждая мелочь. Эстер Майклсон была древней ведьмой, но она была все-таки обычным человеком — ее можно было убить. Возможно, не всеми видами оружия, но в отношении Эстер должно было быть несколько лазеек, чтобы избавиться от нее. У Виктории, впрочем, была идея. Удачная идея, проверенная веками, но была одна загвоздка ― едва ли Эстер подпустит ее так близко к себе, чтобы Ардингелли могла испить ее магию. Да и столько магии сразу — древней магии — для Виктории могло оказаться очень вредным. Ей надо было найти хотя бы несколько вместилищ, которые наверняка выдержат магию Эстер. И дать время древней ведьме прийти в себя, наладить поток магии, чтобы та не убила Викторию вместе с Эстер. Да и мать Майклсонов не напоминала своих детей, которые бросались в атаку сразу. Тихая и сильная, она напоминала анаконду, что притаилась в кустах и поджидала добычу. В любом случае, у Виктории было время. Оставалось еще подумать о том, как преподнести отношения Клауса и Виктории, чтобы потом оказаться в выигрыше. Будучи немного дезориентированной после сломанной шеи, Виктория почти до вечера проторчала дома. Карлотта ни о чем ее не спрашивала, но посматривала хитро, и ведьма утолила любопытство старушки и рассказала, что юноша ― ее бывший муж, с которым они почти помирились, но об этом знать никому не стоит. Более того, если кто-то спросит, то Карлотта должна сказать о том, что отношения Никлауса и Виктории двигаются в совершенно ужасную сторону. Ближе к вечеру Виктория оставила Карлотту за просмотром телевизора, но прежде, чем уйти, позвонила Деймону. ― Ты знаешь, что учудила ваша ведьма? ― без предисловий начала Ардингелли, когда Деймон снял трубку. ― Понятия не имею, ― выдохнул Деймон. ― Мы все почувствовали вчера какие-то колебания, но мы же не ведьмы. Что этот посланец доброй воли натворил? ― Вернула к жизни самую опасную ведьму из всех возможных. Мать Первородных. А та вернула к жизни еще двоих сыновей. Как итог — в городе четыре первородных вампира, один первородный гибрид и одна первородная ведьма. Деймон порывисто выдохнул. ― Звучит как сюжет самого худшего ужастика. ― А в реальности все еще хуже, ― Ардингелли оскалилась. ― Но из хорошего ― вас они могут и не тронуть. Главное — держите подальше от них Елену. У старой ведьмы быстро сложится сотни вариантов использования двойника. ― А что ты будешь делать с Беннет? ― спросил Деймон. ― Твоя ярость направлена не на самих вершителей правосудия, а на тех, кто им дорог. Ты в курсе, что Лиз Форбс умерла? ― Кто? Деймон запнулся, помолчал немного, после несколько сдавленно проговорил. ― Мама Кэролайн. ― А, ― Виктория равнодушно повела плечами. ― Ну… не хочу показаться жестокой, но мне все равно. Эта блондинка должна была предвидеть, что за ее решения расплатится не только она, когда нападала на меня. А насчет Беннет… ― Виктория чуть помолчала. ― Конечно, в моем предпочтении избавиться от Бонни, но, думаю, есть другая возможность заставить ее сидеть молча. Вас, впрочем, это уже не касается, я хотела сказать, чтобы вы берегли Елену. ― Мы будем, ― горячо пообещал Деймон, но, кажется, он с трудом проглотил слова Виктории о том, что ей все равно на смерть Лиз Форбс. Он понимал, что с благими намерениями и чувством справедливости они далеко не уйдут, особенно если обратят против себя еретичку и первородного гибрида, поэтому проявлял больше цинизма, чем кто-либо в его семье. Отчасти, именно из-за этого Стефан и не доверял брату, но Виктории симпатизировала эта черта Деймона. Он знал и понимал, что стоит на кону, поэтому и молчал, когда можно было промолчать. Было почти темно, когда Виктория дошла до дома Беннетов. Попасть внутрь она, конечно, не могла, но уже успела узнать, что Шейла Беннет предпочитает прогуливаться вечером около своего сада. Переехав в Мистик Фоллс и познакомившись с местными представителями сверхъявственных сил, Виктория потратила время, чтобы проследить за ними. Отмечание мелких деталей было скорее вторым делом, но Ардингелли знала, что порой пригодиться даже любая мелочь. Вот и пригодилась. Старая ведьма прошлась рядом со своими кустами, понаблюдала за тем, как растут розы и, недовольно цокнув языком, подняла руку, чтобы поправить несколько несимпатичных увядших роз. Ее сад удивлял соседей: прекрасный даже осенью. Когда она нагнулась, Виктория бросилась вперед. Она одним движением ударила в середину позвоночника, заставив Шейлу коротко вскрикнуть и зашипеть от боли. Будь она помоложе, могла выдержать удар, но она уже была старой, не наделенной бессмертием, и магия в ней стала заметно слабее, ее не хватает на поддержку тела, и ведьма тяжело опустилась на колени. Из-за боли онемели ноги, и даже если бы ей дали время, Шейла бы не смогла подняться. Но Виктория, конечно, не дала. Она приложила руку к ее спине и потянула магию, словно разматывала клубок ниток. ― Это ты, ― ахнула бабушка Беннет, поняв, кто на нее напал. ― Стерва… ― И тебе добрый вечер, ― хмыкнула Ардингелли. Шейла попыталась подняться, но Виктория ударила ее по бедру, и женщина, закряхтев, не смогла исполнить задуманное. ― У тебя хорошие цветы, ― задумчиво проговорила Виктория. ― Будет жаль испачкать их кровью. Чтобы это не случилось, ответь мне на один вопрос: твоя внучка скоро придет домой? ― Не трогай Бонни, ― проскрежетала ведьма. ― Она же всего лишь девочка. ― Да, просто девочка, которая вернула с того света самую опасную ведьму, ― хмыкнула Виктория. Она так сильно клацнула зубами, что челюсть неприятно свело. Мерзкая девчонка… Убить надо было и ее, и блондинку-вампиршу, и оборотня. ― Поэтому я преподам девочке урок. Ты ошиблась в ее воспитании. Шейла попыталась ответить что-то, но Виктория щелкнула пальцами, и Беннет затихла. Она замерла, не имея возможности ответить что-то или пошевелиться. Виктория чуть пнула ее носком сапога, проверяя количество магии в ней. Шейла Беннет была явно могущественной ведьмой: Виктория чувствовала ее силу. В молодости она, вероятно, была сильна, и в годы расцвета ее сил она могла стать достойным соперником. Но сейчас ее козырем было знание и мастерство, а не силы ― старые ведьмы брали качеством, а не количеством. Поэтому они и заплетали волосы в тугие косы, чтобы сохранить энергию. Шейла же обрезала свои волосы с уверенностью, что мастерства ей хватит, чтобы справиться с вампирами из семьи Сальваторе. Что же, с Деймоном и Стефаном она, может быть, и справилась бы. Но для Виктории соперницей не была. Ардингелли вообще считала, что для нее соперниц быть не могло ― сила и скорость вампира с магией ведьмы, подкрепленные многовековым опытом. Разве что Эстер могла быть опасна для нее, но Виктория верила, что и с ней справится. Она всегда может выпить магию до капли… Но сначала она разберется с проблемой в виде молодой, инициативной ведьмы…. Переломать бы ее чертову шею. В Виктории было достаточно жестокости ― и в человечности, и в вампиризме, и в вампиризме без эмоций. Она ценила жизнь, но свою, близких людей, и всегда умела устранять угрозы, научившись этому раньше, чем поняла, кто она есть. Она боролась всю свою жизнь, и умела эта делать. Она бы легко превратила Бонни в фарш, который даже по зубам не получилось бы опознать ― вся кровь, много крови, затем кожа, мышцы, и в конце концов органы, слой за слоем, до костей. Простое заклятье разложения. Виктория была так взволнована, раздражена и даже испугана ― не за себя, за Клауса ― возвращением Эстер Майклсон, что уже была близка к этому решению, пока не вспомнила Елену. Елена Гилберт ― хорошая девушка, добрая, понимающая, сострадательная, она видела в Виктории лучшее и поддерживала ее, не всегда понимая, что делает это. И Виктория обещала ей не убивать ее друзей. Вздохнув, Виктория потерла ладони. Холодно ей почти не было, да и октябрь был теплым, но в последнее время она совсем не отдыхала. Ей казалось, что она была в постоянном напряжении, вечно что-то делала, что-то обдумывала ― так и было. В бесчеловечности плохо то, что вместо усталости появляется апатия и в один вечер вампир может просто не подняться с кровати. Депрессия по-вампирски. Виктория вздохнула. Она хотела оказаться рядом с Клаусом, просто молча лежать рядом с ним, чувствовать, как он расчесывает ее волосы своими пальцами, ощущать его тепло, а не заниматься этой кровавой кухней. Она определённо должна предложить мужу снова переночевать у нее сегодня, потому что справляться становилось все труднее и труднее. Входная дверь в доме хлопнула. Виктория уловила это своим чутким слухом. ― Бабушка? ― громко позвала Бонни. ― Ты где? ― потом вздохнула. ― Опять в саду, наверняка, а телевизор не выключила. Бонни направилась к черному выходу, который вел в сад. Виктория схватила Шейлу за воротник вязаной кофты и потянула, заставив встать на колени. Бонни вышла на крыльцо и замерла. Ее глаза расширились. Юная ведьма не обладала необходимыми рефлексами, которые не раз спасали жизнь молодой Ардингелли в прошлом, а для вампира была и вовсе медлительной. Поэтому Виктория сильным движением обхватила шею Шейлы рукой, чуть сжав пальцы. Дыхание старой ведьмы стало прерывистым и чуть надрывным. Она, видимо, что-то пыталась сказать, используя внутреннюю магию, чтобы подавить заклятье еретички, но Виктория была зла и полыхала всей силой, что у нее была. Из-за ее природного дара обычным ведьмам было крайне сложно ей противостоять, и кроме того, Виктория никогда не теряла свои силы, даже если приходила в ярость. Все всегда утекало внутрь нее. ― Дернешься ― убью ее, ― решительно заявила Ардингелли. ― И засуну так далеко на том свете, что ты не дозовешься. Пальцы Бонни дернулись, чуть загоревшись, — от них пошел легкий дымок. Виктория сжала руку на шее Беннет крепче, и Шейла прохрипела что-то, что могло быть именем Бонни. Только вот, чем это было? Призывом, просьбой, мольбой, предостережением? Бонни смотрела в глаза бабушки, понимая, что совершает тактическую ошибку ― отводит глаза от главного хищника, ее мягкие, девичьи черты, казавшиеся Виктории почти детскими, напряглись, щеки втянулись — так сильно Бонни сжала зубы. Ее слегка трясло от силы, которая была готова выплеснуться, дабы защитить ведьму, но Бонни понимала, что при своей защите пострадает ее бабушка. Поэтому Беннет отвела взгляд от бабушки и постаралась сглотнуть, но ее слюна была горькой. Ее руки дрожали, когда девушка сжала их в кулаки, подавляя выплеск силы. Она медленно кивнула, показывая, что слушает. ― Отлично, ― улыбнулась Виктория. ― Итак, что за тварь ты выпустила в свет? ― О чем ты? ― неправдоподобно непонимающе проговорила Бонни. Виктория качнула головой, и тряхнула рукой. Шейла Беннет дернулась, как марионетка, и Бонни сжала зубы. ― Не прикидывайся идиоткой. Что ты сделала? ― Я открыла гроб, ― нехотя призналась Бонни. ― Ведьмы с того света сказали, что там погибель Клауса и всех Первородных. ― Ведьмы с того света… Позакрывать бы вам все каналы, чтобы не дергались, ― поморщилась Виктория. ― Что это было за заклятье? ― Обратное заклятье заточения. Виктория молчала, ожидая продолжения, но его не последовало, и Виктория изогнула бровь. ― И все? ― И все. ― Ты была одна? ― Да. Никто не знал, я никому не говорила. ― Ты не поняла, ― поморщилась Виктория. ― Ты одна сделала заклятье? Она чувствовала, как немеет тело Шейлы в руках. Заклятье полного обездвижения было опасно тем, что, когда оно долго держалось на теле, вызывало онемение, а после снятия ― частичную парализацию. Бонни не могла этого знать, но чувствовала, что с бабушкой происходит что-то нехорошее. ― Говорю же, да! ― вскрикнула Бонни. ― Отпусти ее, прошу тебя. Виктория посмотрела на старушку Беннет, будто только вспомнив о том, что у нее в руках вообще кто-то есть. Она посмотрела на бабушку Бонни, и в ее глазах сверкнуло решение, которое она не собиралась принимать. У нее были мысли и планы, но ничего конкретного, а сейчас, после этого выкрика Бонни, она поняла, как надо заставить эту девчонку сидеть на месте. ― Знаешь, Тайлер и Кэролайн свой урок получили, ― она задумчиво погладила Шейлу по шее. ― Пора и тебе его выполнить. Бонни побледнела. Она была в больнице, видела труп Кэрол Локвуд, видела Лиз Форбс, как убиваются Тайлер и Кэролайн, и вдруг поняла, что ей уготована та же судьба. ― Нет! ― взвизгнула Бонни, и вся ее сила направилась на Викторию. Та дернулась в сторону, уходя от удара, а в следующее мгновение отшвырнула Беннет от себя. Обездвиженная Шейла отлетела в сторону, и рухнула на садовые инструменты. Бонни закричала, когда увидела, как небольшие маленькие грабли вошли в бедро Шейлы. Кровь стремительно потекла из глубокой раны, пачкая землю и траву. Виктория двинулась в сторону, когда Бонни кинулась к бабушке. Ведьма с испугу даже не сразу додумалась, что именно ей надо сделать, и лишь судорожно зажимала рану руками. Крохи магии, угадывая желание юной хозяйки, потекли вперед, но их не хватило даже на то, чтобы остановить кровь. Ведьмы должны всегда быть хладнокровными, иначе из их магии рождается либо хаос, либо она исчезает вообще, оказавшись запертой под шквалом эмоций. Виктория появилась за ее спиной, бесшумная, как тень, смертоносная и опасная, как коварный клинок. ― Убивать людей скучно и банально, убить можно всегда. По Катерине Петровой и всем прочим ты могла понять, что Клаус, Элайджа и я предпочитаем другой метод. Муки. Такие долгие, как продлится ваша жизнь, ― Бонни резко развернулась, ее пальцы мгновенно зажглись, и столб огня полетел в Викторию. Ардингелли сделала перевес с ноги на ногу назад, чуть отклоняясь, и выставила вперед руку. Жар лизнул ладонь, причиняя боль, но одно из колец тут же обработало и приняло чужую магию, приняв ее в себя. ― Неплохо. Я рассчитывала на что-то похожее. Теперь сделать это будет легко. Виктория приблизилась быстро, одним шагом и со всей силой ударила Бонни по лицу. Девушка отлетела в сторону и приложилась лбом о декоративный камень. Беннет едва слышно застонала, ощущая тупую боль, разливающуюся в голове, как Виктория наступила ей на грудную клетку. ― Быть инвалидом, я считаю, — самая страшная вещь, ― безжалостно сообщила ведьма, глядя на нее тем же холодным, пугающим ее до дрожи взглядом. ― Когда ты был нормальным, а потом тебя сломали. Только с ведьмами еще хуже. Ты слышала о магических инвалидах? ― тут же губы Ардингелли презрительно скривились. ― Конечно, нет, ведь тебя никто не учил, жалкая ведьмочка, ― Бонни дергалась, пытаясь сбросить ее ногу, но Виктория надавила сильнее. Кости чуть хрустнули. ― «Магический инвалид» ― это о тех, кто был ведьмой, а потом потерял силу, обменял или не может к ней воззвать. Ведьма без сил. Была всем ― стала ничем. И то же самое я сделаю с тобой. Она отпихнула Бонни. В тонких пальцах Виктории мелькнуло золото. Бонни подняла глаза. ― Что это? ― прохрипела она. С разбитого виска стекла тонкая струйка крови. ― Золотая монетка из пятнадцатого века, ― сообщила Виктория с ноткой восхищения. ― Чистое золото ― хороший проводник для подобных заклятий, лучше, чем медь и железо. Внутри этой монеты ― вербена. Она опасна для вампиров, но в сочетании с золотом она так же опасна для ведьм. Я засуну это тебе под кожу, и ты больше не сможешь творить свои маленькие заклятья. А попробуешь вытащить ― вербена и золото тебя отравят. Бонни попыталась встать, в ужасе понимая, какая судьба ей уготована, но Виктория уже склонилась над ней. Щелкнула пальцами, и крепкие корни, выросшие из земли, сцепили ей руки и ноги. Беннет дернулась, но, находясь в чистом ужасе и неконтролируемой панике, не могла даже припомнить ни одного заклятья, а ту магию, что у нее получалось выплеснуть, еретичка тут же поглощала. Виктория чуть подумала, но наконец откинула волосы с шеи Бонни. Всадить ее в начало позвоночника было бы надёжнее: это предотвратит вообще любое вмешательство, поскольку тогда есть риск оставить Беннет инвалидом еще и так. Виктория повела пальцами, накладывая на Бонни заклятье безмолвия, и приложила золотую монету к шейным позвонкам и начала давить. Бонни выгнулась, запрокидывая голову назад, сжимая в скрючившихся пальцах землю, непроизвольно дергая ногами, и только тяжесть тела Виктории удержала ведьму на месте. Чувствуя, как слезы боли ручьями бегут по щекам, она вдавила лицо в прохладную землю. Шея горела огнем, горела так, что Бонни показалось, будто она уже в аду, и черти лично жарят ее на побелевшем от температуры железе. Отвратительный запах паленой плоти наполнил нос, хотя он и упирался в прохладную землю. Ужасная, раздирающая на части боль не проходила, а с каждой секундой становилась все сильнее, ярче и невыносимее. Виктория по-прежнему придавливала Бонни к земле, и она уже собиралась умолять отпустить ее, когда неожиданно для нее страшное орудие пытки пошло куда глубже, чем просто под кожу. На этот раз Бонни рванулась так, что чуть не треснула себе позвоночник и бешено замолотила по ни в чем не повинной почве ладонями, головой, коленями. Она не издала ни звука, но вибрация от ее безмолвного крика была такой сильной, что Виктория легко представила себе громкий надрывный вопль, больше походивший на протяжный вой. Бонни попыталась перестать биться, как рыба об лед, но боль была слишком сильна − она словно растеклась от шеи в каждую клеточку ее тела, и теперь оно все пылало в огне, скрючиваясь в жуткую и нелепую фигуру. Тонкую кожу пекло, разъедало на части, она зудела и ныла, и самой заветной мечтой для Беннет стало нырнуть глубоко-глубоко в студеную воду. Челюсти словно свело судорогой. Справиться с собой ей помогла Виктория, крепко ухватив за волосы и глубже вжав лицом в твердую землю. Неприятно хрустнул нос молодой ведьмы. Виктория давила до тех пор, пока наполовину расправленная монета не оказалась почти всажена в кости на спине. Шея Бонни горела, а лицо неприятно холодело от слез. Виктория поднялась, переставая давить на Бонни, которая продолжила лежать неподвижно, всхлипывая. Виктория сняла заклятье безмолвья, но Беннет этого не заметила. Это определенно был худший день в ее жизни. Столько позора, унижения и боли она еще никогда не испытывала, как никогда и не молила так много, не просила, не кричала и не плакала. Ардингелли сделала ее жалкой, по-настоящему жалкой, и худшим являлось то, что она сама, сама обеспечила себе все это. Глупостью, слабостью, самоуверенностью. ― Веди себя хорошо в будущем, девочка, ― издевательски попросила Виктория. Бонни даже не шелохнулась. Ее бабушка тоже лежала неподвижно, но уже не из-за снятого заклятья, а из-за болевого шока ― видимо, для старческого тела такое заклятье и последующая глубокая рана оказались слишком, и выносить их разум больше не мог. Старуха и магический инвалид. Виктория окинула их обеих презрительным взглядом и, чувствуя мрачное удовлетворение, что растекалось внутри как красное вино, отвернулась и столь же незаметно, как и пришла, покинула дом Беннетов. *** Когда Виктория возвращалась домой, было уже смертельно темно. Тусклый свет нескольких работающих фонарей не разгонял темноту, а наоборот ― темнота всасывала этот свет. Виктория с легкой иронией подумала о том, что, будь она сейчас в прошлом, ничего кроме звезд не освещало бы эту дорогу. Но для Ардингелли это не было проблемой: у нее были зрение и чутье дикой кошки, поэтому в темноте она ориентировалось превосходно. Поэтому, когда за ее спиной появился преследователь, она угадала его сразу. ― Любимая невестка, ― усмехнулся Кол, который не стал скрывать своего присутствия. Виктория развернулась и со всей силой ударила Кола в плечо. ― Ау! ― зашипел вампир, не ожидавший такого сильного и четкого удара. Виктория схватила Кола за воротник рубашки, большой ему, видимо, одолженное у Клауса, и швырнула в стену стоящего рядом дома. ― Сломаешь мне шею ― уложу в гроб, и Клаус не понадобится! ― зашипела Виктория. Кол, поведя сломанным плечом, чтобы стимулировать восстановление костей, примирительно поднял руки, глядя на настороженную еретичку, которая ожидала ответного броска. ― Я как раз хотел извиниться, ― заявил Кол. ― Хотел сделать больно Клаусу, а не тебе. В знак признательности ― рад тебя видеть, ― он шагнул к ней, расставив руки, и Виктория, чуть хмыкнув, все-таки ответила на предложенные объятья. Пальцы Кола привычно, чуть грубовато впились в ее спину, и младший Майклсон встряхнул ее, так высказывая свою радость. ― Кинула моего брата? ― Воскрес бы месяц назад, у тебя был бы замечательный кинопросмотр того, как я его отшиваю, но ты немного опоздал, ― хмыкнула Виктория. Кол довольно рассмеялся, и Ардингелли поняла, что в следующие месяцы его так и будут радовать мелкие проблемы Никлауса. Главное, чтобы он сам не стал проблемой. ― Клаус всегда умел тебя добиваться, ― закатил глаза Кол, расслабляя хватку. ― И никогда не воспринимал слово «нет» как ответ. ― Да, есть у него такое. Ты мне лучше вот что скажи: ты хороший сын? ― испытующе глядя в глаза Кола, спросила Виктория. Кол сразу понял, о чем пойдет речь, но он не был бы собой, если бы ответил прямо и понятно. ― Если брать все мои семейные роли, то я хороший деверь, ― игриво заявил Кол, и Виктория чуть ударила его плечу. ― И брат, пока Клаус не взбесится. Так может, как хороший деверь ты… ― Расскажу о матери? ― прервал ее Кол. Виктория кивнула, не скрывая своих мотивов. Кол взял ее под руку и пошел вперед, вынуждая Викторию последовать за ней. ― Она лжет. Но знаешь, я понимаю это, но все равно почему-то верю ей. Как под заклятьем или типа того. У тебя есть что-нибудь от этого? ― Подумаю, сделаю, ― кивнула Виктория. Обереги от сверхъестественного обоняния ведьмы необходимы всем Первородным. ― Ты думаешь, она хочет убить вас? ― Или сделать людьми, ― Кол пожал плечами и рассмеялся. ― Но тогда лучше пусть убьет. Если вампиры узнают, что Первородные стали людьми, нас разорвут на части, ― Виктория была согласна. Она могла бы пообещать, что защитит семью, но не была уверена, что все вампиры не станут людьми, если Эстер Майклсон снимет заклятье. Кроме того, обратное заклятье могло сработать совершенно непредсказуемо и обрушить на Первородных все их прожитые годы и тогда с Викторией останутся не простые люди, а несколько кучек пепла… с челюстями. ― Она же ненавидит то, что мы делаем, она пожалела о создании вампиров спустя… недели две. ― Если вы с Клаусом были так же неудержимы, как и раньше, то ничего удивительного, ― понимающе усмехнулась Ардингелли. Они с Колом завернули на улицу с частными домами, в «спальный район», в котором жила Виктория с Карлоттой, и в первом же попавшемся саду Виктория вдруг обнаружила небольшой ответ на свой вопрос. ― Ну, так ты не в обиде? ― спросил Кол, требовательно дернув ее за куртку, совсем как маленький мальчишка. ― Забыли, ― хмыкнула ведьма. ― Просто, если я сломаю тебе шею, претензии запрещены. ― Договорились, ― рассмеялся Кол. ― Кол. ― М? Виктория заглянула ему в глаза. ― Будь на нашей стороне. Кол хмыкнул и ничего не ответил, но по тому, как блеснули его глаза, Ардингелли поняла ― так или иначе, Эстер ее младший сын не поддержит. Кол мог ненавидеть брата, мог презирать его, не доверять, бороться против него, но, когда появлялся общий враг, Кол вставал с Клаусом плечом к плечу. Виктория была намного младше него, но она вела себя как взрослая ведьма, а Кол упорно создавал образ подростка… которым он и был в глубине души. Виктория быстро поняла его, да и всех их на самом деле. Самый младший из сыновей Майклсонов, он не успел побыть ребенком, как и каждый мальчик в семье сурового викинга. Они все среагировали на отсутствие детства по-разному: Финн почти не существовал как личность вне интересах своей матери; Элайджа так и остался «старшим братом», самым разумным, защищающим, надежным, не умеющим действовать в своих интересах; Клаус требовал любви, был жаден до нее, требовал и получал, и боялся остаться один; Кол вел себя как легкий ребенок, баловался, игрался, шумел и привлекал внимание. И Виктория дала ему это. Она стала если не материнской фигурой, то близким к ней: строгая, собранная и поддерживающая. И она видела, что Кол цепляется за эту семью так же отчаянно, как и сам Клаус. Он хотел, чтобы их семья была вместе, чтобы Клаус их не закалывал, чтобы ничто не могло их разлучить… и Клауса он ненавидел потому, что гибрид делал это все. Он мог сколько угодно не доверять Клаусу, но мать он ненавидел еще больше. Из двух зол выбирают меньшее, и сейчас меньшим злом был Никлаус, рядом с которым Кол провел много веков, и которого он хорошо знал. Знакомый дьявол лучше незнакомого. Он проводил ее до дома, а потом умчался в темноту ― очевидно, он собирался наверстать голод, который испытывал все эти годы в гробу. Виктория чуть качнула головой, понимая, что сегодня в Мистик Фоллс умрет много людей. Уставшая, еретичка зашла в дом, с трудом разулась и потащилась на второй этаж. Карлотта снова заснула в гостиной перед телевизором, но сегодня у Виктории не было сил отнести ее наверх, и она просто выключила телевизор, накрыв Карлотту покрывалом. Клаус уже был в комнате. Он лежал на кровати, спиной ко входу, смотрел в окно и, когда она вошла, только повел плечом, показывая, что не спит. Виктория хотела съязвить, но сделала сегодня слишком много всего, поэтому решила отложить это в дальний ящик. Она стянула куртку, расстегнула ремень, ослабив давление, убрала все в кресло и скользнула к Клаусу. Прижалась грудью к его спине, носом уткнулась в шею, обняла. Клаус накрыл примостившиеся руки ведьмы на своей груди своими. ― Скажи мне, ― глухо проговорил Клаус, и Виктория услышала в нем ту же усталость, что и была в ней самой. ― Что именно? ― Что мы победим. Виктория чуть приподнялась и прижалась губами к уху Клауса. Она положила свою голову на его висок, прижимаясь крепче. ― Мы победим, ― проговорила она, вложив в голос максимально уверенности. ― Мы уничтожим всех врагов. Вместе. И мы будем вместе всегда, Никлаус. Гибрид выдохнул, перевернулся, заставив Викторию лечь на спину. Он снял с нее блузку, рассматривая скворцов и перо на левом плече, восемь птиц на левой стороне груди, и любовно коснулся их губами. ― Вместе всегда, ― улыбнулся Клаус, пробежавшись прохладными пальцами по ее лицу, обретая необходимое ему спокойствие. Он всегда находил его в ней, да и, смотря на Викторию, понимал, что у него есть за кого бороться. За свою жену. Ради нее он был готов уничтожить любую угрозу, и тем более ― если она будет бороться рядом с ним.