Держи меня запертой в твоём сломленном разуме

Сомнительное тепло обволакивало ее. Вроде и тепло, спокойно, хорошо, а будто сейчас вот-вот все покроется льдом. Боль от холода была почти ощутимой, но Виктория боролась с ней. Она медленно очищала свой разум от ледяных осколков стены своей бесчеловечности, ощущая, как вырвавшиеся наружи чувства мечутся по холодному разуму, словно горячие лучи солнца, пытаясь найти место, которое нужно согреть в первую очередь. Метания эти были почти болезненными внутри нее. Огонь и лед сражались за право владеть ее эмоциями. Когда она заснула ― хотя это было больше похоже на обморок от усталости, она еще не могла осознать, что ее чувства и правда вернулись, а когда начались эти метания, она проснулась и больше не могла сомкнуть глаз. Она лежала, периодически всхлипывала от разрывающих ее чувств, ожидая, когда все встанет на места. Она была древней ведьмой и уже опытным вампиром, и к рассвету она должна была взять себя в руки. Клаус не спал. Он почти сразу проснулся от ее всхлипов, но не стал ничего говорить. Крепко обнял, прижимая к своей груди, переплел их ноги и положил широкую ладонь на ее живот. Его тело было заметно теплее, чем у нее, теперь, согретое кровью оборотня, и Виктория попыталась сосредоточиться на этом ощущении. Сомнительное тепло. И от рук Клауса, и от сгустка внутри. Они лежали так, не двигаясь, много часов, с глубокой ночи и почти до самого утра. Когда солнце сообщило о своем скором появлении над городом далекими робкими лучами, Виктория, наконец, успокоилась. Она положила руку поверх его, переплетя пальцы. Клаус прикоснулся к ее волосам губами, потерся о них щекой. ― Сделать тебе чай? ― ласково произнес он. ― Или, может, сладкого чего-нибудь? ― Ничего не хочу, ― хрипло пробормотала Ардингелли. ― Боги, Клаус… Клаус… ― Тш-ш, любовь моя, ― Клаус приподнялся над ней, прикасаясь к виску губами. Погладил по ключице свободной рукой. ― Не нервничай. Все хорошо. ― Это все проклятая человечность, ― с трудом хмыкнула еретичка. ― Я просто... просто понимаю, как больно было тебе. Это же твой самый большой страх ― быть отвергнутым мной. А я… я просто… раз за разом… ― Любовь моя, не думай об этом. Меня иногда надо встряхивать, чтобы я не считал тебя чем-то должным, ― Клаус усмехнулся ей на ухо. ― Лет через пятьсот, может, снова бросишь меня, а я снова буду за тобой гоняться… Своего рода наша ролевая игра. Виктория хмыкнула, прижимаясь ближе к супругу. ― Что мне с этим делать? ― едва слышным шепотом проговорила ведьма. ― С чувствами? ― С ребенком. Клаус чуть напрягся позади нее. Еретичка чуть двинулась, поворачиваясь на спину, чтобы видеть его лицо. Никлаус пристально смотрел на нее. Его губы несколько раз слегка шевельнулись, прежде чем он заговорил. ― Я скажу жестокую вещь, но прошу тебя понять ее правильно, ― медленно проговорил Никлаус. ― Этот ребенок наш. Без сомнений, ― он сделал паузу. Никлаус сдвинул губы в жесткую линию и моргнул, прежде чем посмотреть на нее снова. ― Но это касается тебя больше, чем меня. Все-таки, ребенок будет расти внутри тебя девять месяцев, будет пить твою магию, ты будешь носить его, и он будет связан с тобой. Я понимаю, какая это будет ответственность для тебя, как сильно будешь переживать, бояться… Так что это твое решение, любовь моя. Я поддержу тебя, что бы ты ни решила. И это не изменит моего отношения к тебе. Виктория лежала в постели, проводя пальцами по животу. Она уже могла почувствовать небольшую, но твердую выпуклость внизу живота. Конечно, ей приходило в голову сделать аборт, это было легко на таком маленьком сроке, даже не надо идти в больницу ― принять зелье и с небольшим кровотечением избавиться от этой заботы. Но с другой… Неосознанно, но она включила человечность, когда сообщила своему мужу, что носит внутри ребенка. Она могла вернуть стены, принять зелье и даже не позволить Клаусу узнать об этом ребенке, избавить себя от возможности когда-либо иметь детей. Но она этого не сделала. Она дождалась Клауса, все рассказала ему и… и даже вложила в свое признание безмолвную просьбу позволить ей оставить этого ребенка. Хотела ли Виктория быть матерью? Другой вопрос ― сможет ли она? Ребенок не игрушка, особенно маленький, не приемный, которого выносила и родила другая женщина. Этот ребенок вырастет внутри нее, зависимый от нее больше, чем обычный человеческий ребенок ― ведь они будут связаны кровью, плотью и магией. Клаус был прав, оставляя выбор за ней и только за ней. Это уже был ребенок. Для Виктории это был ребенок с того момента, как она узнала о своей беременности. Не плод. Это был ребенок, и она уже чувствовала себя обязанной его защищать. Когда девушка увидела трепещущий свет сердцебиения, ей показалось, что у нее украли сердце. Вот в чем была правда. Возможно, она не любила его еще ― да и как она могла полюбить кого-то, кого она не знала, кто был просто сгустком внутри нее. Но это было ее частью, что-то, что принадлежало ей… и Клаусу, совсем немного — и все же. Милостью природы ― или ее извращенным чувством юмора ― она получила то, о чем никогда не думала даже в самых близких мечтах. Она получила то, чем обладала ее мать, что делало ее мать по-настоящему сильной, и не верила, что когда-то могла получить. А сейчас это было внутри нее. Теплое, принадлежащее ей. Она должна была защитить его. Позволить ему вырасти. Позволить себе сражаться за него. Ее мать была опаснее и сильнее, потому что боролась за свое дитя. ― Какими же мы станем свирепыми, когда этот ребенок отделится от меня, ― пробормотала она. ― Решение принято? ― ненавязчиво спросил Клаус, и Виктория услышала в его голосе нетерпение. ― Что ты думаешь об этом? ― требовательно спросила она. ― Я хочу знать. Это же и твой ребенок тоже. Мы никогда не думали, что у нас вообще будут дети, но сейчас все по-другому. Клаус молчал, смотря в сторону и поглаживая ее по лицу. ― Я не могу это осознать до конца, хотя и чувствую, ― наконец честно признался Майклсон на выдохе. ― Я думаю об этом как о чем-то… выгодном. Каким он будет сильным, ― Клаус посмотрел на их руки, сплетенные на ее животе, с каким-то восторгом. ― Ведьмак и оборотень. Возможно, он будет и вампиром, а если станет им в будущем, он будет трибридом. Он будет сильным союзником, достойным наследником… И ты права: я хочу сделать все, чтобы этот ребенок был живым. Не знаю, полюблю ли его от всего сердца. Я не так уж и много знаю об отцовстве: мой отчим пытался убить меня, а отца я и вовсе не знал. Но ты, ― он посмотрел на нее, впервые за весь свой монолог, ведь впервые он говорил о том, в чем был уверен. Выражение лица Клауса мгновенно изменилось, а взгляд стал острым, как лезвие. ― Тебя я люблю. И к себе самому не равнодушен, ― хмыкнул Клаус. ― Так что, я определенно попробую полюбить того, кто будет нашим слиянием. ― Тогда решение принято, ― вздохнула ведьма, ощущая, как бешено забилось сердце из-за перемены жизни, которую она сама допустила. И ребенок, словно почувствовав, что ему дали шанс на жизнь, потянул из ее кольца магию, будто закрепляя в себе это право. *** ― Что ты знаешь о жене Клауса? Ребекка вздрогнула, когда мать бесшумно появилась за ее спиной. Она развернулась, и Эстер мягко улыбнулась уставившейся на нее в замешательстве дочь. Глаза Ребекки сверкнули недоверием, как у каждого из детей Эстер, когда они сталкивались с матерью, но шлейф полыни заставлял их тут же терять бдительность и слепо доверять ведьме. Зелье Виктории ― которое Ребекка все-таки выпила, поскольку знала невестку больше, чем мать, и верила ей ― начинало работать медленно, и пока что просто помогало сомнениям быстрее вернуться после прекращения контакта с Эстер, но поначалу было бессильно. ― В каком смысле? ― непонимающе проговорила Ребекка. Эстер подошла и ласково погладила дочь по волосам. Ребекка, растаяв, потянулась к материнскому прикосновению. ― Жена Клауса. Виктория Ардингелли, ― повторила Эстер, не прекращая гладить Ребекку, будто давала собачке угощение для стимулирования выполнения приказа. ― Что ты о ней знаешь? ― Она еретичка, наполовину вампир, наполовину ведьма… ― Это я знаю, да, ― перебила ведьма Майклсон. ― Может, что-то еще? Она сильная? ― Да, очень. Она многое умеет. Прекрасно пользуется своей особенностью, владеет ей, как талантливый дуэлянт шпагой. ― А какие у нее отношения с Клаусом? Эстер не прекращала улыбаться, и улыбка казалась такой же мягкой и нежной, но где-то в глубине ее глаз сверкало нетерпение. Ребекка явно говорила то, о чем Эстер уже знала, а первородная ведьма хотела узнать что-то новое и полезное про женщину, которая могла стать ее противником. Все-таки, Эстер бы этого не хотела. ― Ты же знаешь Клауса, мама, ― Ребекка закатила глаза. ― Он считает, что его соулмейт принадлежит ему как вещь… как корона королю. Он часто доводил Викторию тем, что запирал ее, она часто пыталась уйти от него. Без сомнений, она уйдет от него еще раз, когда будет возможность. Ребекка звучала странно, заученно, но Эстер не смогла разобраться во всех оттенках, что звучали в ее голосе. Что-то было не так в этих словах, но Эстер не стала задумываться об этом ― они звучали как нечто, что могло быть правдой. Наблюдение за Клаусом и его женой давались ей тяжело, но она видела, что минуты спокойствия и вправду перебивались месяцами противостояния. Клаус хотел, чтобы его женщина всегда была рядом, покорная, любящая и готова следовать за ним, а Виктория была слишком гордой и на все имела свое мнение, чтобы соответствовать этому. Эстер была еще слаба, и ей нужен был союзник. Не только Финн, который мог бы поддержать ее, защищая физически, но и кто-то, обладающий знаниями и магией. Виктория Ардингелли подходила идеально для этого. Она была сильной, уверенной и умной, могла оценить пользу для себя. Если бы Виктория встала на ее сторону… Но Клаус был ее соулмейтом. Никакая ведьма не предаст своего соулмейта, даже если тот вел себя так, как Никлаус. Но и никакая ведьма не позволит себя сделать рабыней… Все это было сложно. Эстер надо было хорошо об этом подумать, прежде чем сообщать Виктории свои планы. В тот момент, когда они разговаривали наедине, Эстер показалось, что Виктория поняла ее замысел и даже согласилась. Но, конечно, Майклсон не спешила верить первой реакции невестки. Она чувствовала, что Ардингелли была не так проста, как кажется. За светлыми волосами и голубыми глазами скрывалась сила, выдержка и огромный опыт. Она была прекрасной лицедейкой, и могла изобразить то, что хотела. И было что-то еще. Внутри Виктории крылась какая-то странная, инородная, о природе которой Эстер не могла даже догадаться. ― Ребекка, ― снова позвала Эстер. ― Я думаю, нашей семье стоит немного поднять настроение… Нам нужен праздник. *** Виктория крутила в пальцах идеально-белый конверт, подписанный идеально-правильным подчерком идеальной Ребекки Майклсон. Вряд ли все приглашенные гости поголовно удостоились чести получить приглашение, написанное от руки, но ради невестки Ребекка постаралась, и теперь в руках Виктории было официальное приглашение на бал семьи Майклсонов. Точно такой же на полчаса ранее пришел для Елены Гилберт, с подписью от Древней ведьмы. Эстер выказывала надежду на личную встречу с двойником, и, обсудив это, все трое приняли единогласное решение ― сообщить об этом ведьме Ардингелли. Правда, если бы Деймон, вызвавшийся быть посланником доброй воли, знал, как вовремя он явится и какое предложение ему поступит, отправил бы сюда Елену. Виктория дала ему пару минут на раздумья, но на самом деле, за это время Деймон успел придумать лишь сотни казней, которым мог подвергнуть его Клаус. Гибрид не одобрял план жены, показывая это всем своим видом, и это не располагало к активному размышлению. ― Согласен? ― наконец коротко спросила Виктория, когда молчание затянулось. Клаус отчетливо раздражался с каждой новой секундой молчания, Деймон нервничал все больше, а Виктория хотела получить ответ. Она считала, что все условия сложились идеально для ее неидеального плана, и не могла потерять такой шанс. Деймон усмехнулся, но его взгляд, не скрывая опасности, скользнул к Клаусу, который стоял темной, недовольной тенью около окна и весь разговор жены с вампиром Сальваторе то порыкивал, то показательно фыркал. ― А где гарантия, что меня не убьют? ― спросил Деймон, улыбаясь, но было видно, что он больше храбрится. Так или иначе, присутствие древнего гибрида, более чем сильного противника, заставляло напрягаться, а учитывая, о чем они говорили, Деймону хотелось исчезнуть прямо сейчас. ― Нигде, ― тут же отреагировал недовольный Клаус, но Виктория отмахнулась от него. ― Я твоя гарантия — тебя не убьют, ― Клаус повел плечами на слова жены, будто говоря «не обещаю», но Виктория не обратила на него внимания. ― Но ты должен помочь нам. От тебя требуется не так уж и много. ― Да, всего лишь заявиться на этот чертов праздник с моей прекрасной женой, и пару раз потанцевать с ней, обнимая, ― злобно прошипел Клаус с ухмылкой. ― А я после этого выставлю себя ревнивым ублюдком. Делов-то. ― Что значит выставлю ревнивым ублюдком? ― хмыкнула Виктория. Подавленность и смятение Клауса читались во всем ― позе, взгляде, молчании и в словах. ― Не слушай этого волчонка — просто соглашайся. Деймон устало потер переносицу. Он был благодарен Виктории, и его семья действительно много задолжала Ардингелли за помощь, и он лично был перед ней в огромном долгу, но это… Это было максимально странным способом расплатиться. Заигрывать с женой Клауса Майклсона, чтобы… выставить его ревнивым ублюдком, и после этого у его жены появилась возможность пойти к своей теще и стать участницей заговора против Клауса. Хороший план, правда. И Деймон одобрил бы это и наблюдал со стороны с весельем за метаниями Клауса, но было одно «но» ― он должен был сыграть главную роль в этом спектакле. Вероятно, его пару раз приложат лицом о какую-нибудь твердую поверхность за то, что он будет обнимать Викторию во время танца, и сделают это с удовольствием… если не убьют вовсе. ― Почему я? ― спросил он. ― Потому что невовремя пришел сообщить о приглашении для Елены? ― Потому что Стефан, очевидно, влюблен в Елену и является показательным однолюбом, а ты умеешь переключаться на других женщин, ― объяснила Виктория, чуть поведя плечами. ― И с недавних пор ты мне нравишься больше. ― Эй! ― недовольно рыкнул Клаус, отворачиваясь от окна. Деймон хмыкнул. ― Сотри эту ухмылку со своего лица, или… ― Никлаус, хватит! ― повысила голос Ардингелли. Она послала мужу осуждающий взгляд и, судя по выражению ее лица, была близка к тому, чтобы бросить в него какое-нибудь несильное заклятье, чтобы он вырубился и очнулся тогда, когда они с Деймоном уже все придумают и обо всем договорятся. ― Деймон, ты можешь отказаться — заставлять не стану. Но я была бы очень благодарна, если бы ты оказал мне помощь. Хотя, на самом деле, это даже как план звучало омерзительно, и как она перенесет такое, Виктория не знала. Как перенесет такое Клаус, который никогда не пытался намеренно причинить ей вред. Слишком это походило на уже случившееся когда-то в их с супругом жизни. Но это было гарантированным решением проблемы. ― На самом деле, мы все обеспокоены появлением других Древних и их мамаши, ― Клаус едва заметно фыркнул, но возражать не стал, потому что разделял отношение Сальваторе к своей семье. ― Так что, если я могу оказать помощь в ее устранении, а после этого вы… ― Сразу уедем, ― подтвердила Виктория. ― Более нет причин оставаться здесь. Но ты обязан сообщить мне, кто твой соулмейт, когда узнаешь это. Деймон рассмеялся. ― Договорились. Деймону объяснили детали плана, и, согласившись, Сальваторе ушел, провожаемый недовольным взглядом Клауса. Обещания рассказать о всех действиях Эстер не прозвучало, но учитывая, что Елене было отправлено приглашение, и Деймон пришел сообщить об этом, речь о таком пустяке не шла. Проводив вампира, Виктория вернулась к Клаусу, который так и стоял у окна, взволнованный и разъяренный. ― Ты уверена в этом плане? ― коротко спросил он. ― Да, ― твердо проговорила Ардингелли, не спеша приближаться к супругу. Никлаус хмыкнул. ― Ну, конечно. Ведь мне и играть не придется. Я и так ревнивый, злобный… Виктория прижалась к его спине грудью, обняв за торс, и поцеловала в основание шеи. Клаус дрогнул и, чуть помедлив, накрыл ее руки своими. ― Я знаю, что ты любишь меня, Клаус, ― пробормотала ведьма. ― И я знаю, что ты никогда бы не причинил мне боль и не сказал то, что придется сказать. Как и ты, я уверена, сам знаешь, что я так же люблю тебя и никогда бы не сказала ничего из того, что мы придумали. Клаус резко выдохнул, Виктория почувствовала, как дернулась его грудь. ― Ей понадобятся доказательства свыше этого, ― тихо пробормотал он. ― Что-то личное, интимное. Искреннее. Причина, по которой ты можешь искренне меня ненавидеть. ― Мэттью Сальваторе. Клаус чуть кивнул. Виктория потерлась щекой о его спину. Последние часы они провели в тревоге, и уныние не оставляло ни на секунду. Только-только все более-менее наладилось, только-только они с Клаусом вернулись к друг другу, стали снова строить доверительные отношения, как им пришлось придумать план, который снова разрушит все и пошатнет. Виктория не сомневалась, что они переживут и это, даже если это будет болезненно и травматично, но… Но неужели они не заслужили хоть немного спокойствия? Хоть немного радости и любви, без каких-либо сложностей? ― Я мог бы догадаться, ― совсем тихо пробормотал Клаус. ― Ты знаешь, что это было больно и несправедливо. Я не заслужила того, чтобы ты убил моего лучшего друга, глумился над этим и продолжал себя считать правым. Я никогда не забуду, как держала его растерзанное тело на своих руках, пока ты стоял и улыбался. И при всем при этом… ― Виктория сделала глубокий вдох. ― Я все еще люблю тебя. И буду любить всегда. А Мэттью останется жить в моей памяти. Светлым пятном старой боли. И эта боль поможет убедить Эстер. ― Ты права, ― выдохнул Клаус. ― Ты права, как всегда. Он повернулся к ней, слабо улыбнувшись. Виктория тоже неуверенно улыбнулась ему в ответ, и погладила по внешней стороне руки. Никлаус бросил взгляд на ее живот и задумчиво погладил свободной рукой. Его лицо приобрело ошеломлённое выражение, будто он до сих пор не мог поверить, что нечто подобное и вправду случилось. Что его жена носит их ребенка. ― Ты не знаешь, кто это будет? ― спросил он. Виктория качнула головой. ― Срок еще маленький, даже магическая проверка не сможет сказать это наверняка. У тебя есть какие-то желания? ― Чтобы он родился и жил, ― не задумываясь, заявил Клаус. ― Думаю, в нашей ситуации это большее, на что я могу надеяться. А ты что думаешь? ― Я представляю себе мальчика, ― поделилась ведьма. ― Не знаю, почему. Но ты прав ― если он родится и будет жить, это уже будет счастьем. Клаус улыбнулся ей и, наклонившись, поцеловал. ― Надо подготовиться к балу, ― вздохнул Клаус. ― Ребекка будет в восторге, если проведёт с тобой время. *** Ребекка и вправду была рада, когда Виктория позвала ее с собой, чтобы выбрать платье, провести время в салонах красоты ― будто обычные сестры, подруги. Ребекка с интересом рассматривала современные магазины, представленную одежду, украшения и косметику. Ее глаза поблёскивали как у ребенка, который долгое время был ограничен в сладостях из-за болезни, а сейчас смог получить все и сразу. ― Сейчас нормально, что девушки одеваются как шлюхи? ― спросила Майклсон, скривив изящный, тонкий носик, когда мимо них прошла очередная девушка в укороченной юбке и топе несмотря на то, что погода едва была теплой. Виктория наблюдала за золовкой с почти материнской теплотой и снисхождением. ― А на меня косо смотрели, когда я ходила в штанах. ― Зато теперь они носят не просто штаны. Увидишь шорты, и тебе станет плохо, ― хмыкнула девушка. Ребекка заинтересованно приподняла бровь, а когда заметила то, что могло быть шортами, поморщилась. ― Ладно, после сетчатых колготок хуже уже не может быть, ― пробормотала Ребекка едва слышно и, чуть осмотревшись, направилась к стойке с платьями. Они уже были в салоне красоты, где с Ребекки смыли и соскребли столетия в гробу, навели лоск, привели в порядок. Виктория не особо в этом нуждалась, однако прошла все вместе с Ребеккой, молча слушая, как Майклсон обсуждает происходящее вокруг. Если Элайджа и Финн предпочитали молчать первые дни после пробуждения, Кол сыпал остротами, то Ребекка пыталась поскорее наладить общение с кем-то, чтобы узнать все интересное и удовлетворить свою потребность в общении. Виктории не пришлось ждать долго, когда, обсудив современное окружение, Ребекка перешла к отношениям невестки и брата. ― Как Клаус? ― спросила она, примеряя ярко-желтое платье. ― Как у вас с ним? В обычное время это могло бы сойти за искренний интерес, за обычный разговор, но призрак Эстер за спиной Ребекки был для Виктории слишком ощутимым, поэтому она не собиралась откровенничать. Когда они с Клаусом избавятся от воскресшей ведьмы, у нее будет время посплетничать с Ребеккой, но сейчас его не было. Виктория не могла себе позволить быть искренней, даже с Майклсон, которую считала единственной подругой. Ребекка была не более чем способом передачи информации. В обе стороны, пусть даже Эстер не осознавала этого. ― Не хуже, чем обычно, ― еретичка повела плечами. ― То есть, ты его знаешь. Пару дней был само очарование, а сейчас… Виктория сделала драматичную паузу, отведя взгляд. ― Снова начинает тебя душить? ― понимающе проговорила Ребекка. ― Понимаю. Ник ужасно боится остаться один, а потом душит тех, кто осмелился полюбить его. Он же поэтому и отправлял всех нас в гробы. ― Да, ― губы Виктории чуть дрогнули. ― Но, видимо, мне от него никогда не сбежать. Глаза Ребекки чуть сверкнули потусторонним блеском ― видимо, даже сама того не ожидая, она услышала то, что хотела. Или то, что хотела услышать ее мать. Виктория отвернулась, чуть поведя плечами, придавая своей фигуре небольшую скорбность, будто просила ее не трогать, пока она справлялась с болью, которой ей причинил Клаус. Ребекка понимающе потрепала ее по плечу, но не попыталась заглянуть в лицо. К счастью. Губы Виктории изогнулись в легкой, насмешливой улыбке. Но понимая, что действовать надо дальше, Ардингелли избавилась от нее и, воскресив в памяти образ Мэттью Сальваторе, обернулась к Ребекке с ненаигранной тоской в каждом сантиметре лица. Клаусу повезло куда меньше ― с большей бы радостью он ходил по магазинам с женой, чем оказался заперт со своими братьями. Кол использовал каждое второе слово, чтобы уязвить его, Финн угрюмо молчал, а Элайджа легонько усмехался на перепалки младших братьев. Они все готовились к балу, и помощи Клаусу ждать было неоткуда. Поэтому он рассматривал свой костюм, пока портные подгоняли костюмы Кола и Финна, а Элайджа начищал свои ботинки. Кол все говорил и говорил, а Клаус отвечал ему что-то агрессивное в ответ на насмешки, пока не услышал то, что могло быть полезно. ― И как только твоя жена тебя терпит, до сих пор не бросила, ― выдохнул Кол, заканчивая свою очередную словесную атаку, и в ожидании уставился на старшего брата. Клаус тонко зарычал. ― На то она и моя жена, ― властно заявил гибрид. ― И она бросила. Только вот я все равно нашел ее и вернул. ― Против ее воли, ― кивнул Элайджа, выказывая явное неодобрение. Его память, подчищенная Викторией, услужливо подкинула воспоминания о том, как еретичка была готова сражаться, лишь бы не встречаться с Клаусом. Он не знал, что произошло между ними за эти месяцы, но легко было поверить, что Клаус удерживал Викторию жестокостью и силой. Вспомнить только условия, в которых Ардингелли оказалась в их доме тогда, много столетий назад… ― Нет ее воли, ― отрезал Клаус. Он уловил едва заметную вибрацию, когда его мать замерла бесшумной фигурой у лестницы, вслушиваясь в их разговор. Братья ее могли и не услышать, ведьма была очень тихой, но из-за повышенного чутья гибрида Никлаус уловил это сразу. ― И ее желания не имеют значения. Я достаточно за ней побегал. В следующий раз я переломаю ей ноги. Клаус не хотел этого говорить. Даже при условии, что Виктория этого не слышала. Даже если это было неправдой. Но это было необходимо, цель была слишком нужна, чтобы отказаться из-за собственных чувств. Клаус всегда умел играть, был прекрасным лицедеем, и сейчас он должен направить все свои таланты на то, чтобы заставить окружающих верить ― никакой любви между ним и Викторией нет — больше нет. Только жажда обладания, страсть, желание подчинить и контролировать. У него еще будет время извиниться перед женой. Будет время, чтобы согреваться ее теплом и чувствовать, как нечто, связывающее их воедино, растет и крепнет внутри нее. Будет время, чтобы любить ее… Но сейчас было время ненависти.