Держи меня запертой в твоём сломленном разуме

― Ты уже проснулась, девочка? ― едва ли не пропела Карлотта, заходя в комнату к Виктории. Она слышала, как девушка вернулась вчера, но слишком сильно хотела спать, а потому не стала разрывать сладкие узы сна. Виктория была любительницей поспать, и только сильные волнения и проблемы могли вытащить ее из кровати раньше одиннадцати утра. Сейчас был уже час дня, и хотя Карлотта понимала, что Виктория вернулась поздно и наверняка устала после бала, ее было необходимо разбудить. Если она переспит, то будет усталой весь день. Но едва она зашла в комнату, Трублад тут же замерла. В постели Виктории был какой-то мужчина. Точнее, она тоже была, но вместе с ним. Мужчина лежал на спине, а Виктория у него на груди. Виктория лежала в ночной рубашке, а мужчина в одних штанах. Скинутый ремень от мужских брюк валялся на полу, видимо, для того, чтобы Ардингелли не поцарапалась во сне. Услышав голос Карлотты, мужчина дернулся и открыл глаза. Он сонно проморгался, будто пытаясь понять, где он. Посмотрел на Карлотту, потом перевел взгляд на даже не шелохнувшуюся Викторию. Высвободив одну руку из-под своей головы, он приложил палец к губам. ― Она плохо спала ночью, ― негромко произнес Клаус. ― Не будем ее будить. ― Ага, ― кивнула Трублад, наконец узнавая в этом мужчине того, кто помогал им с Викторией убираться в саду, а потом спал с ней на веранде. ― Я просто хотела предупредить, что я ухожу, завтрак в холодильнике. ― Я спущусь, провожу Вас, ― пробормотал Клаус, аккуратно снимая с себя супругу, чтобы не разбудить. Убедившись, что Ардингелли спит так же крепко, Клаус оделся и спустился вниз. Трублад ждала его в прихожей. Несмотря на то, что Клаус обычно презирал старых людей, считая их еще более немощными и слабыми, чем молодых и взрослых, и испытывал к ним эстетическое отвращение, Карлотта ему даже понравилась. Невысокая, полная старушка с квадратной фигурой, широким гладким лицом и толстой шеей, но с по-прежнему пышными, золотистыми волосами. У нее были зеленые, чуть водянистые глаза, но при этом смотрели они хитро и улыбчиво. Она чем-то неуловимо напомнила Никлаусу королеву Елизавету Английскую, хотя никакого особого сходства не было. Разве что, что-то напомнило в одежде: безупречный костюм, чистый, аккуратный, и от старушки пахло лавандой и, едва уловимо, ― лимоном. Но, вероятно, именно из-за хорошей одежды Клаус не испытывал к ней столь сильного отвращения. Это был синий пиджак с рукавом полной длины, но не слишком широким к низу, с юбкой в мелкий желтый цветок, голубая блузка, прямоугольная сумка и туфли на невысоком каблуке в черном цвете. Трублад окинула Никлауса взглядом, и Майклсон с легким весельем подумал, что помятый после сна, во взъерошенной и мятой одежде уступает в образе этой старушке. ― Так это ты тот самый муж? ― спросила она строго и властно. Клаус хмыкнул. Вот уж точно маленькая королева. ― Уже жаловалась на меня? ― Нет, но оценку давала не самую положительную, ― недовольно заявила Трублад. ― Ты заставил мою девочку страдать. «И это ты еще не знаешь о том, что было вчера» ― подумал Клаус, и в глазах у него на секунду потемнело, когда он будто наяву увидел, как поднялась и опустилась на лицо Виктории его рука. Переломать что ли себе пару пальцев? ― Я знаю, ― тихо проговорил он. ― И я уже извинился… Хотя, мне в ближайшую вечность не исправить мое ужасное поведение. Но я попробую, ― Клаус слабо улыбнулся. ― Я же люблю ее. Карлотта удивленно изогнула брови, видимо не ожидая, что Клаус скажет что-то такое. Ее муж был строгим и холодным, не спешил рассказывать о своих чувствах или делиться ими. Для него любовью было то, что он делал, заботился о семье, помогал, всегда поддерживал, и к своим старческим годам Карлотта уверилась в том, что мужчины не говорят: «Я тебя люблю». А Никлаус признавался в том, что любил свою жену. Слышать это было немного… странно. ― Я закопаю тебя в саду под своими любимыми маргаритками, если ты расстроишь ее еще раз, ― сурово сказала Карлотта. Клаус негромко рассмеялся. ― Поверьте, если я растрою ее еще раз, я сам принесу Вам лопату. Карлотта кивнула, и Клаусу показалось, что эта женщина вполне способна выполнить свою угрозу. Поворчав на него еще немного, Трублад собралась, надела свою красивую шляпку под цвет костюма и вышла. Никлаус выдохнул и, пользуясь моментом, решил осмотреться в доме. В каждой комнате неуловимо присутствовало что-то, что принадлежало Виктории. Никлаус безошибочно угадывал, какие вещи в доме принадлежали ей, а какие ― ее сожительнице. Брошенная в кресло куртка, оставленные на столике духи и наушники, несколько фигурок кораблей на каминной полке. На кухне в ряд стояли декоративные бело-синие чашечки с блюдцами. Крупы, соль и сахар хранились в стеклянных баночках. Клаусу хотелось разбить здесь все. У них с Викторией никогда не было дома, который они могли бы обустроить вдвоем, она никогда не ходила с ним по магазином, выбирая сервиз или шторы. Все в этом доме было пропитано запахом Виктории, принадлежало ей. Этот дом был ее. Дом, в котором Клаусу не было места. Никлаус замер, рассматривая фотографию на кухне. В простой белой рамке — улыбающаяся Елена Гилберт и Виа. Виа стояла за спиной Елены и со снисходительной улыбкой смотрела туда, куда ее попросили. Елена улыбалась, видимо, ощущая себе вполне комфортно рядом с сильным и опасным еретиком. ― Я отпущу ту молодую ведьму, и ритуал проведешь ты. А я взамен не убью Елену, и ты сможешь спасти ее. Возражать не буду. Двойник слишком ценный материал, чтобы терять его. Были ли Виктория и Елена подругами? Клаус только знал, что ради нее Виктория согласилась работать вместе с ним, что Гилберт и Ардингелли связывали довольно теплые чувства если не двух подруг, то добрых соратниц уж точно. В последние их с Викторией совместные годы у нее не было друзей. Жена опасалась к кому-то привязываться, особенно после потери… после потери Мэттью Сальваторе. Друг, которого Клаус забрал у нее. У него было много времени подумать о том, что он сделал, и сейчас Майклсон не понимал, к чему вообще было это убийство? Ведь и вправду была просто дружба. Неужели заревновал так сильно? Понял, что теряет доверие жены, которое она теперь оказывает другому мужчине? Что она позволяет проникнуть в ее душу кому-то другому? Испугался, что она сделает Мэттью бессмертным и оставит Клауса? А ведь она почти шестьдесят лет после этого еще оставалась рядом. Терпела его прикосновения, его ужасную любовь… Клаус бы сам от себя сбежал. Какой он идиот. Ну, потаскалась бы она с этим смертным пару десятков лет, пока он не умер бы. Неужели так было сложно спокойно во всем разобраться? Тогда бы не было этих веков в разлуке, этой жгучей боли… Хотя, возможно, иначе Клаус никогда бы не начал ценить ту, которую потерял. Метки соулмейта зажгло. Клаус шикнул, прикасаясь к ним. ― Клаус? ― раздался сонный голос за спиной. Никлаус оторвал взгляд от фотографии и посмотрел на жену. Виктория, натянув на себя длинную кофту, уже успела умыться, от нее тянуло легким запахом лимонной зубной пасты, но не расчесала волосы, и теперь выглядела моложе лет на пять. Она казалась совсем еще подростком в объёмном худи, со светлыми, спутанными волнистыми волосами, без грамма косметики и без каких-либо украшений. Совсем как та молодая ведьмочка-сифон, с которой Клаус познакомился давным-давно. Он непроизвольно улыбнулся воспоминаниям, а потом скользнул взглядом по ее рукам. Без каких-либо украшений… ― А где твое обручальное кольцо? Виктория недоуменно моргнула, видимо, думая, что еще спит, и вопрос Клауса ей приснился. Она нахмурилась, а когда поняла, что вопрос был более чем реальным, обвела полку позади Клауса взглядом, будто пытаясь понять, что вызвало этот вопрос. ― Ты об этом думал, когда рассматривал мою фотографию с Еленой и источал ауру самобичевания вселенского размера? По крайней мере, твоя спина выглядела именно так. ― Нет, я… ― Клаус хмыкнул. ― Думал о другом, но заметил, что ты без украшений. И кольца тоже нет. ― Могу спросить у тебя то же самое, ― Ардингелли кивнула на руки Клауса. ― Хотя, не отвечай. Если я узнаю, что ты потерял кольцо в теле какого-то бедолаги, которому вырывал сердце, я немного расстроюсь. Клаус рассмеялся. ― Оно дома, в шкатулке. — Вот и мое дома, в шкатулке, ― Виктория чуть повела глазами, а потом взглянула на Клауса. ― Ты выглядел очень расстроенным, ― она подошла ближе и положила руку ему на плечо. ― Что-то не так? Никлаус несколько секунд молча смотрел на нее, потом провел рукой по волнистым волосам. Наклонился и поцеловал в щеку. ― Я просто… ― Клаус прикоснулся к ее щекам пальцами. ― Просто безумно тебя люблю. Виктория улыбнулась. ― Я тоже тебя люблю. Клаус обнял ее и прикоснулся к ее губам, притянул ее к себе. Его пальцы запутались в ее волосах, а ладони ласкали ее щеки. Его рот горел. Он целовал и целовал ее. Он целовал ее так, словно умирал с голоду, словно тонул. Его язык, зубы и губы прижимались к ее губам. Ее губы коснулись его губ, и Виктория укусила его. Его язык скользнул по ее нижней губе и под нее. Как будто он пытался слиться с ней или поглотить. Отстранившись, Никлаус напоследок прикоснулся к ее носу губами. ― Как там маленький наследник? ― спросил Клаус, прикасаясь к еще плоскому, но плотному внизу животу супруги. ― В полном порядке, ― хмыкнула Виктория. ― Тянет магию почти из всех моих амулетов, но при этом уже не трогает меня. И знаешь… это может быть и наследница. Лицо Клауса чуть дернулось. Кажется, ему было легче пока что не загадывать так далеко, представляя ребенка бесполым. Просто ребенок, одновременно похожий на него и на его жену. А, возможно, он просто волновался о том моменте, когда ребенок станет реальным и будет уязвимым и слабым. ― Да, Ребекка будет в восторге, когда узнает, особенно если это будет девочка, ― хмыкнул Майклсон. ― Элайджа будет поучать нас, как быть родителями, и говорить, что он знает, как воспитывать детей, потому что воспитал нас, а Кола давай не подпускать к ребенку, потому что… ― Эй, эй, Никлаус, не нервничай, ― с усмешкой прервала его Виктория. ― Ребенок родится через восемь или семь месяцев — у нас полно времени. Успеем решить, каких родственников подпускать к нему, а каких только по большим праздникам. ― Женщина, которую я люблю, ― рассмеялся Клаус, прижимая Викторию к себе. После завтрака им пришлось расстаться. Клаус пообещал устроить какую-нибудь резню, чтобы создать себе и Виктории алиби, а Ардингелли, помня о своих общениях, направилась в дом Сальваторе. Не то чтобы ей особо хотелось разлучаться с Клаусом или делать что-то, требующее больших магических затрат ― ребенок впитывал немало магических сил, что делало его мать ленивой и сонной ― но сейчас было не время сдаваться и медлить. У нее еще будет время просто лежать и читать книжки, переводить их, а сейчас надо было действовать. Виктория добралась до особняка довольно быстро, и уже считала успехом, что никого не встретила. Однако радость была преждевременной: когда она постучалась, и дверь особняка открылась, она не ожидала встретить того, кого встретила. ― Доброе утро, сестренка, ― улыбнулась Ребекка, застегивая туфли. Ее шелковое платье было помято и чуть перекошено, от вечернего макияжа не осталось и следа, но Майклсон была из тех девушек, которым такая утренняя небрежность шла, делая их преступно красивыми. ― Р-Ребекка? ― недоверчиво проговорила Виктория, окинув золовку взглядом. ― Что ты тут… ― но тут за спиной Ребекки нарисовался такой взъерошенный, сонный Деймон, и Виктория щелкнула языком. ― Хотя, нет, молчи. Знать не хочу. Ребекка весело рассмеялась. Она кокетливо поправила корсет, подмигнула Деймону и переступила порог. Она поцеловала Викторию в щеку, отдав прохладным, смешанным запахом ее и Сальваторе, а потом серьезно взглянула в глаза. ― Элайджа сказал, что произошло вчера. Надеюсь, мой ублюдок-братец не доставал тебя? Виктория повела плечами. ― Я не видела Клауса, к моей радости, ― но тут же она нахмурилась. ― Хотя, к его радости. Я бы выцарапала ему глаза. Ребекка поджала губы, и в ее глазах Виктория, к собственному удивлению, разглядела каплю недоверия. Разве не Ребекка лучше всех знала о чувствах брата и ведьмы? Ведь Никлаус, потеряв свою ведьму еще в первый раз, извел себя и всех близких, особенно ее. Клаус мог быть мерзким, ужасным, злым и безжалостным, и закалывание братьев и сестры кинжалами, чтобы удержать их было его любимым методом построения семейных отношений, но супруга… Клаус никогда не трогал Викторию, никогда. Он мог злиться и плеваться ядом, но ни разу он не коснулся ее даже пальцем. Виктория подумала о том же, о чем думала, прогуливаясь вдоль ядовитой стены-барьера: она сработала слишком хорошо. С Ребекки спадал морок доверчивости и эйфории по отношению к ее матери, но это заставляло и сомневаться в сыгранных отношениях Виктории и Клауса. Она знала, что Клаус ни за что не тронет свою жену и что он любит ее, всегда любил и всегда будет. ― Я не поверила, когда Элайджа мне все рассказал, ― продолжила Ребекка. ― Думала, что он неудачно пытается научится шутить. Но когда Финн сказал то же самое, я была в ужасе. Как Никлаус посмел… ― Ребекка, ― прервала ее Виктория, накрыв запястье вампирши своей рукой. ― Никлаус больше не посмеет так поступить, ― твердо и четко произнесла Ардингелли, заглянув в глаза Первородной. ― Никогда больше. Ребекка кивнула. Как женщина, конечно, она была на стороне Виктории. Она прекрасно знала и понимала, что супруга брата получает от него больше негатива, чем все остальные. Любовь Клауса к Виктории была безграничной, поглощающей, страстной, сжигающей ― и ярость была такой же. Ее уход, ее предательство было страшнее, чем предательство сестры или братьев. Но, с другой стороны… могла ли она позволить Виктории убить Клауса? Еретичка выглядела так, будто была готова на это. ― Хорошо, ― негромко выдохнула Ребекка и, неловко попрощавшись, поспешила уйти. Виктория выдохнула. Ребекка убьет ее и Клауса, когда узнает, что все это лишь притворство, и ее брату и его счастливой жизни ничего не угрожает. Деймон стоял, облокотившись на дверной косяк и улыбнулся, когда еретичка посмотрела на него. ― Надеюсь, не она достанется мне в соулмейты. ― Ты думал об этом, когда вы занимались сексом? Деймон передернул плечом, показывая, что не хочет об этом говорить, и Виктория не стала допытываться. Отношения Сальваторе и Ребекки не должны были ее волновать. ― Итак… ― произнесла она, намекая, чтобы Деймон перешел к тому, почему она здесь. В прошлый вечер и Елена, и братья Сальваторе решили поговорить с ней, и сейчас Ардингелли не хотелось тратить время на пустые разговоры. ― Ваша мамаша вчера говорила с Еленой, ― сказал Деймон, и Виктория испытала глухое разочарование и злость. Она уже это знала. Лучше бы Деймон сразу начал с того, о чем они говорили. ― Эстер хотела связать всех своих детей с помощью крови Елены. Тогда если бы убили одного, убили бы всех, но из-за вашей с Клаусом потасовки, план несколько сорвался. Виктория помолчала, задумавшись. Эффективный план. Связать всех, а потом убить одного Финна, который, без сомнения, вызовется принести себя в жертву на алтаре материнских желаний и получить искупление. Но почему тогда Эстер передумала? Решила, что Виктория будет более полезной союзницей и ее привлечение к общему делу важнее, чем возможность избавиться от детей раз и навсегда. ― Она пыталась связаться с вами еще раз? ― спросила Виктория, нервно поддергивая пальцами. Деймон мотнул головой. ― Неа. Ни ответа, ни привета, но мы не жалуемся на отсутствие внимания со стороны древней ведьмы, у которой с головой явно не все в порядке. Виктория хмыкнула, а потом с интересом уставилась на Деймона. ― А как ты себя чувствуешь? Новые метки появились? Деймон опасливо оглянулся себе за спину, помолчал пару секунд, будто ожидая чего-то, а потом посмотрел на Викторию и кивнул. Как показалось Виктории ― несколько опасливо. ― Потом скажу, ― почти одними губами произнес Деймон. Ардингелли изогнула бровь, не понимая такой конспирации, и Деймон, уже точно шепотом произнес: «Елена». Виктория выдохнула и понимающе кивнула. ― Я могу поговорить с ней, ― предложила Виктория, подумав, что никаких особых дел у нее все равно нет. Конечно, вероятно, ей надо прийти к Эстер и заявить о своем желании сотрудничать против Клауса, но с этим делом хотелось немного потянуть. Ей казалось, это будет выглядеть неправдоподобно, если она побежит к Древней ведьме с готовностью убить Клауса сразу же. Нет, наверняка, Финн и Элайджа сказали своей матери, что Виктория не из тех, кто принимает решение с горяча, кто все обдумывает, взвешивает и лишь потом делает. Если Эстер решит, что она готова, то пришлет за невесткой Финна. Деймон кивнул на ее предложение, но особого энтузиазма не высказал. Было ясно, что он изо всех сил старается отдалиться от Елены и Стефана; убрать метки, которые связывают тебя с двумя людьми — это одно, но перестать любить кого-то было намного сложнее. Виктория не помнила кто, но кто-то сказал ей, что метки ― это лишь совет, напутствие, и при большом желании ему можно не следовать. Вселенная выбирает человека, и почему бы не поверить ее выбору? Клаус сам не раз ей говорил: даже если бы другая девушка была связана с ним соулмейтом, он бы не выбрал ее, потому что уже любил Викторию. Сальваторе посторонился, пропуская ее, и мотнул рукой в сторону второго этажа. Елена нашлась в комнате Стефана. Виктория не знала, были ли они вместе или нет, или происходило что-то другое ― ей вполне хватало и ее личной драмы, а потому еретичка не стала придавать этому значения. Елена смотрела вперед себя, сидя на кровати, прижав колени к груди, и выглядела задумчивой и будто бы грустной. Виктория постучала по дверному косяку. Гилберт вздрогнула, уставившись на нее, и, видимо, не сразу поняла, что перед ней именно Ардингелли: теперь в ее жизни были, по крайней мере, две блондинки, от которых не приходилось ожидать ничего хорошего. Спустя пару секунд она облегченно выдохнула. ― Это ты? Извини, я тебя не узнала, ― двойник рассеянно улыбнулась. ― Привет, Виктория. ― Здравствуй, Елена, ― Ардингелли прошла в комнату, присев на край кровати. ― Как твои дела? ― Если не считать того, что недавно на моей крови чуть не связали всю семью Первородных… ― Елена нервно провела по своим волосам рукой. ― Впрочем, ты наверняка знаешь о проблемах с семьей Первородных больше меня. Как ты? Вчера ты казалась мне… Двойник замолкла. Виктория изогнула бровь, но Гилберт не продолжила. Да, вчера еретичка была не в лучшей форме: потрепанная и, отчасти, избитая. Наверняка, Елена помнила синяк на ее щеке ― рука у Клауса тяжелая. И хотя человечность еретички была еще на месте, ее все еще удивляла такая сильная эмпатия Елены к окружающим. Вероятно, она могла бы даже простить Кэтрин Пирс, если бы та раскаялась. С одной стороны это вызывало восхищение, а с другой… ну не забавно ли? ― Кошкой, которую неудачно потрепали псы, ― услужливо подсказала Виктория, тонко улыбнувшись. ― Но, вероятно, ты переживаешь не только из-за этого, да? Елена молчала. Она потерла ключицу, словно неосознанно пыталась дотянуться до метки соулмейта, спрятанной несколько ниже. Виктория молчала, позволяя Елене собрать мысли в кучу и сообразить, что не так. Вероятно, она почувствовала то, как Деймона оторвали от них, но не сразу поняла, что именно изменилось. Деймон выглядел вполне как человек, который мог скрыть нечто настолько важное, только чтобы урвать немного чувства мести. ― Я не хочу, чтобы это звучало как обвинение. Виктория терпеливо кивнула. ― И все же? ― Ты не сказала, что отрезала Деймона от меня, ― мужественно выдохнула Елена. Виктория прекрасно знала об этой проблеме. Сначала Кэтрин Пирс водила за нос и Деймона, и Стефана, чем рассорила братьев. Потом появилась Елена, добрая и простая, не такая как ее двойник-предшественница, и внезапно оказалось, что и Деймон, и Стефан могут быть ее соулмейтами. Деймон был уверен, что влюблен в Кэтрин, и Елена ему не была нужна… пока Елена просто не оказалась лучше. Она была идеальной ― даже на взгляд Виктории. Конечно, как и любой человек, не без изъянов, но почему-то казалась самим совершенством. Она была красивой, милой, доброй, сострадательной, хотела делать лучше людям, которые были рядом с ней и, будь ее воля, она бы бросилась грудью на сотни мечей, лишь бы спасти тех, кого любила. Проблема была в том, что по истории ее жизни она многих теряла. Ее родители погибли, а потом она узнала, что это были и не ее родители вовсе. Ее брат был невыносимым подростком, который не нуждался в ее заботе. Парень, которого она любила, оказался вампиром, а его брат ― плохим вампиром. Ее подруга была ведьмой и отказалась от прежней дружбы из-за связи Елены с вампирами. Самовлюбленная и завидующая Кэролайн Форбс не могла быть хорошим другом. Поэтому Елена так отчаянно хваталась за тех, кого подарила ей судьба. Стефан и Деймон Сальваторе. Два брата, которые ее любили. Виктория была уверена, что Гилберт никогда не стремилась причинить боль ни одному из них ― она просто любила их обоих, и боязнь потерять их делала ее любовь удушающей. Совсем как любовь Клауса… Клаус боялся потерять Викторию и душил ее, а Елена боялась потерять двух самых близких мужчин в своей жизни, и душила их, боясь отпустить их от себя. Конечно, если бы она могла создать им счастливый мир, то так бы и сделала. Но она не могла… А Виктория смогла высвободить Деймона из любви Елены, сделать его уязвимым, но при этом ― подарить шанс на новый мир. Мир, в котором он будет свободен любить кого-то, кого не придется делить с братом. Виктория посмотрела на кольцо своей матери. Потом перевела взгляд на Елену. ― От тебя и Стефана, ― произнесла она спокойно. Елена сглотнула. Она понимала, что скажет Виктория, и понимала, что будет больно, но… но почему так больно было внутри. Разве она не хотела счастья Деймону? Почему она тогда не могла справиться с тем, что он был свободен? ― Я не считаю себя обязанной, и если Деймон это не сказал ― значит, так было нужно, ― жестко произнесла Ардингелли. Гилберт понимающе кивнула. ― Елена, я понимаю, что ты можешь любить их обоих, правда. Но Деймону так будет легче. ― Я понимаю, ― сказала Елена. ― Я просто… странное чувство, ― она снова коснулась места, где была ее метка — ее и Стефана. Умом она понимала ― Виктория права, Деймон прав, что сделал это. То, что причиняло им троим боль, наконец было разорвано, Елена могла быть счастлива с тем, кого полюбила первым, и отпустить того, в кого влюблялась случайно. Но как же это было страшно… Как было страшно оставить Деймона. Даже если бы она не выбрала его, она могла бы быть рядом, поддерживать его и делать его жизнь ― ну, может хотя бы чуть-чуть лучше. А сейчас она вдруг задыхалась от страха, что если Деймона не будет рядом, то с ним что-то случится. Что мир заберет его, едва она отпустит его. И, наверное, этот же самый мир, что нависал над ней дамокловым мечом, не мог послать ей кого-то лучше Виктории Ардингелли для этого разговора. Жесткая, беспринципная, решительная, властная и сильная еретичка, наполовину вампир, наполовину ведьма, с ярко-голубыми мудрыми и понимающими глазами, с каскадом светло-золотистых волос была той, кому Елена могла доверить все, что было внутри. Потому что она знала, что никто не поймет ее больше, чем Виктория. ― Деймон был частью твоего сердца, а теперь этой части нет, ― произнесла Виктория, взяв Елену за запястье. ― Ты имеешь право плакать и скорбеть, только не долго, ― еретичка тонко улыбнулась. ― Вселенная подарит ему нового соулмейта, а ты будешь счастлива со Стефаном, не испытывая чувства вины перед ним и перед его братом. Елена кивнула, и на глаза набежали слезы. ― Я поступаю с ними ужасно, ― тихо прошептала она. ― Но… я потеряла так многих, и мысль о том, что потеряю кого-то еще заставляет меня просто… в ужасе схватывает мое сердце. Я не знаю… не знаю. Виктория крепче сжала ее запястье. — Это пройдет, ― уверенно заявила она. ― Елена, у тебя очень сильная эмпатия, ты умеешь искренне радоваться за других. Думай не о том, что с Деймоном что-то случится, а что он будет счастлив. Он же не перестал быть твоим другом и братом Стефана. Просто теперь он стал свободным. Елена тяжело сглотнула, стараясь не разрыдаться ― хотя Виктория видела, что именно это она и сделает, когда еретичка уйдет. Когда тебе много столетий, уже умеешь справляться с эмоциями и не плачешь по всяким поводам, но когда тебе меньше двадцати, и жизнь только начинается… Виктория протянула руку и самым нежным жестом погладила Елену по волосам. ― Прими это со всем достоинством, что у тебя есть, ― посоветовала еретичка. ― Все будет хорошо. Обязательно будет. Елена благодарно ей улыбнулась. Дом Сальваторе Виктория покидала в смешанных чувствах: ничего принципиально нового она не узнала. Конечно, изначальный план Эстер стоило взять на вооружение, но вряд ли она попробует еще раз связать своих детей. Такой план был бы хорош для нее одной, но теперь, когда у нее есть Виктория в союзницах, она могла бы сделать что-то другое. Виктория, правда, не представляла, что именно, но вряд ли у старой ведьмы был недостаток в идеях. Виктория отчаянно не знала, чем заняться. Клауса, вероятно, не будет до вечера. Встречаться с Ребеккой, Элайджей или Колом никакого желания не было. Виктория коснулась пальцами своего живота и тут же ощутила легкое тепло, которое скрывала заклятьем. Ребенок стал поглощать немного меньше магии, и Виктория нашла хороший баланс, при котором и ребенок был магически сыт, и Виктория не теряла жизненно необходимые силы. Кроме того, ей казалось, что теперь между ней и ребенком есть крепкая связь, и малыш угадывал, что ей было необходимо. Он уже был не просто странным сгустком внутри нее, набором ее изменившихся клеток, а чем-то живым и необходимым. Они были частью друг друга, и при этом ― двумя разными людьми. Ардингелли невесело хмыкнула. Кажется, беременность превращала ее в домоседку, потому что появилось желание купить много вкусной еды, отправиться домой, закутаться в плед и поедать все это под какую-нибудь романтическую комедию, которые так любила Карлотта. Хм, Карлотта… Не хотелось бы бросать ее одну. Вскоре Виктория уйдет, и хорошо бы помочь ей найти кого-то или что-то, что сделало бы ее счастливой. Может, уговорить взять ребенка из детского дома… Странно, почему Виктория подумала именно про ребенка? ― Виктория. Ардингелли остановилась. Она выдохнула, убрав руку, и развернулась, нацепив на лицо самую ледяную маску из всех. Финн ― высокий, широкоплечий, стильный, одетый во все черное, выглядел почти угрожающе. Почти. Что-то было в его глазах, из-за чего Виктория невольно расслабилась. Финн ― не Кол, он не станет причинять ей боль только за тем, чтобы навредить Клаусу. ― Финн, ― кивнула она в тон ему. ― Дай угадаю: твоя мать хочет меня видеть? Финн серьезно кивнул. ― Только ты… позволишь? ― Виктория кивнула, заинтересовавшись в том, что Финн собирался ей сказать. Майклсон чуть помолчал, а потом сделала шаг к ней. ― Не доверяй ей. ― Что? ― удивленно переспросила Виктория, подумав, что ослышалась. Финн Майклсон, верный сын, тот, кто был готов на что угодно, лишь бы избавить себя от вампирской природы и покончить со всеми вампирами любой ценой, даже ценой своей жизни ― только что сказал ей не доверять матери, которая могла исполнить это? Финн выдохнул. Подошел ближе и положил руки ей на плечи. ― Виктория, ― снова произнес он. ― Виа, ты… Не должна доверять моей матери. Она не отвяжет тебя от Никлауса, и ты умрешь. А ты, ты хорошая, и я не хотел бы, чтобы ты умерла. ― И что ты хочешь, чтобы я сделала? ― выдохнула Виктория, не понимая, куда клонит Финн. ― Развяжись с Клаусом сама, ― сказал Финн решительно, глядя ей в глаза. ― Разорви связь без моей матери. Я знаю…. ― Финн запнулся. ― Я думаю, что будет больно жить без соулмейта, ― исправился он, и Виктория вздрогнула. ― Но ты должна попробовать жить без Клауса. ― Финн, я… ― ее рука против воли потянулась к его руке и пальцы легли на отметку соулмейтов, спрятанной за тканью пиджака. Пальцы прошибло током, перед глазами все побелело, будто ее ослепила яркая вспышка. Виктория широко распахнула глаза, пытаясь что-то рассмотреть в этом ослепительном свете, но у нее не получилось. Потом она услышала плач. Плач младенца. А потом десятки различных слов. Слов, которые метались, как запертые в банке пчелы, жужжали, оглушали, но неожиданно складывались в предложения. Виктория в слепоте видения подалась вперед, ухватываясь за что-то мягкое. Кто-то звал ее и что-то спрашивал, и хотя Ардингелли была почти уверенна, что знает этот голос и понимает, о чем он говорит, ей слышалось другое. Виктория слушала и слушала, как жужжат эти слова в ее сознании, и окончательно расслабилась. Ардингелли обнаружила себя сидящей на асфальте и не смогла точно сказать, сколько времени прошло. Финн держал ее за плечи, и когда она заморгала, пытаясь прийти в себя и осознать, что к чему, он требовательно встряхнул ее. ― Ты видела что-то? ― спросил он. ― Что-то о моем соулмейте, да? Скажи мне, Виктория. Виктория закрыла лицо руками, пытаясь собрать мысли в кучу. Она явно видела соулмейта Финна, веточки миндаля, на которых цвели гвоздики, и фиалки стояли у нее перед глазами. В голове продолжали звучать набор слов и фраз, каких-то звуков… ― Да, ― пересохшими губами произнесла Виктория. ― Да, видела. Это… ребенок. Она еще не родилась. Финн дрогнул. Виктория посмотрела ему в глаза и видела, как быстро в нем меняются эмоции. Сначала шок, недоверие, потом осознание и… надежда. Слепая, яркая надежда, надежда на то, что у него и вправду есть судьба, соулмейт. И что-то… что-то такое, что заставило Викторию открыть рот и сказать. ― Я не собираюсь убивать Никлауса. Финн уставился на нее. ― Я обманула твою мать, мы оба, ― она сглотнула. ― И я верю, что ты будешь с нами, потому что теперь тебе надо выжить, Финн. Ты сколь угодно можешь быть хорошим вампиром, но… ― Прекрати. Но Финн звучал неуверенно, в отличие от Ардингелли. Еретичка схватила его за предплечье. ― ...но она убьет и тебя тоже. А если даже оставить в живых ― у тебя будет всего сорок или пятьдесят лет со своей любимой, и то ― если с ней ничего не случится. Ты никогда не проведешь с ней вечность, никогда не будешь счастлив всю жизнь, ― Виктория взяла Финна за подбородок и заставила посмотреть на себя. ― Ты готов пойти на это? Готов умереть, зная, что до счастья осталось меньше десятилетия? Финн колебался. Верность матери, возможность своей смертью искупить вину и избавить мир от вампиров ― было важно для него. Финн был нравственен и морален, он не хотел быть монстром, каким его заставляла быть его природа. И Эстер с ее планом всемирного очищения от вампиров подходила под его идеи. Но любовь… соулмейт было совершенно другим. Финн ждал этого. Ждал, когда появится любимый человек. Кто-то, кто примет его и поймет, кто будет просто… любить его. Это было то единственное, что Финн ценил в своем вынужденном бессмертии. Виктория встала и отряхнула одежду. Финн медленно поднялся вслед за ней. ― Ты лжешь. ― Нет, ― еретичка ударила его предплечье. ― Не путай меня со своим братом, есть вещи, над которыми издеваться и которые использовать не буду даже я. Я бы нашла другой способ склонить тебя к себе, но это… это правда, Финн. Твой соулмейт родится через несколько лет, и я знаю, кто это будет и где. Я знаю ее имя. ― Виа… ― прошептал Финн. — Это слишком жестоко. ― Эймма, ― выдохнула Ардингелли. ― Ее будут звать Эймма. Она родится через… шесть лет. И чтобы увидеть ее, чтобы любить и быть любимым, ты должен быть живым. Финн порывисто выдохнул. Его била крупная дрожь, зрачки в глазах то расширялись, то сужались, будто у вампира начались проблемы с сердцем, и сам Финн выглядел на грани обморока. Он схватил Викторию за руку и то сжимал, то разжимал, будто пытаясь осознать все, что она сказала — это правда, и у него… правда… скоро будет соулмейт? И все, что было нужно ― просто поверить невестке? Поверить Виктории. Той, которая пыталась его защищать, которая хотела, чтобы он был частью семьи, был частью навсегда и навечно, для которой он и вправду был как старший брат... которая никогда не лгала ему, и говорила правду даже сейчас, когда их с Клаусом будущее стояло на кону. Возможно, она и пыталась им манипулировать, играв на его самом тайном и искреннем желании, и Финн понимал это, но Виктория не могла врать об этом. Уж точно не она и не об этом. Она больше других знала, как Финн хотел найти своего человека, и легко могла найти другой способ повернуть его с пути Эстер, если бы захотела. Но она сказала именно это, и Финн хотел ей верить. Он мог ей поверить? Наконец Финн медленно кивнул. *** Виктория заметила их на подходе к дому. Наконец, после долгих разговоров с Эстер, повторных разбирательств с Финном, нескольких разговоров с Клаусом по телефону ― в которых она так и не смогла сознаться, что все раскрыла Финну, самому ненадежному брату ― она вернулась домой. Хотелось есть, хотелось отдохнуть ― хотелось заснуть и проснуться, когда все будет закончено. Когда Эстер будет мертва, Клаус будет рядом с ней, а ее ребенок будет спокойно расти внутри нее. Но все, что она действительно могла для себя сделать ― покушать и лечь спать, как хорошая беременная ведьмочка. Карлотта стояла у невысокого заборчика у их дома, в руках у нее был пакет из магазина, еще один, почти такой же, держала девушка. Виктория сразу узнала ее, еще до того, как увидела лицо. Светлая, солнечная энергия окатила ее знакомым теплом. Эти золотистые волосы… Карлотта кивнула в сторону Виктории, и девушка посмотрела на нее. Лучезарно улыбнулась. Девушка с именем ее матери. ― Здравствуйте, мисс. Как ваше здоровье? ― улыбнулась ей Имоджен. Виктория против воли улыбнулась в ответ. Люди с энергией солнца были большой редкостью из-за сложности заклятия, и против воли к ним тянулись все живые существа ― а порой и не всегда живые. Как правило, ведьмы их не трогали, оборотни не обращали, и даже вампиры не убивали. Живительная энергия солнца была тем, что хотелось сохранить всем. ― Благодарю, больше голова не кружится, ― дружелюбно ответила Виктория, а потом посмотрела на Карлотту. ― Я плохая племянница и забыла, что должна тебя встретить? ― Нет, если ты должна была встретить меня, я бы до тебя дозвонилась и под землей, ― хмыкнула Карлотта. ― Джин просто встретила меня и предложила помочь. Я знала ее бабушку. Имоджен очаровательно улыбнулась. ― Да, я как раз рассказывала Карлотте, что мы с парнем собираемся уехать. Мамы больше нет и… ― Имоджен запнулась, видимо, поняв, что нельзя так легко и позитивно говорить об исчезновении матери. Несмотря на то, что официально ее мать считалась пропавшей без вести, все считали ее мертвой. Виктория позаботилась о том, чтобы ее окровавленную одежду нашли глубоко в лесу, вблизи тех мест, где водились волки. Так что неблагополучную мать семейства считали пропавшей по документам, но, по сути, понимали, что дело за малым — найти в волчьем логове ее останки. ― Ну, в общем мы решили переехать. ― Они переезжают во Францию, ― улыбнулась Карлотта. ― Прекрасная страна, я провела там медовый месяц. Имоджен и Карлотта поговорили еще немного, но у Виктории не было сил их слушать. Вежливо откланявшись, она взяла сумки Карлотты и направилась в дом. Идея еще не сформировалась в ее голове до конца, но уже зародилась. Она же хотела куда-то пристроить Карлотту… Семья из двух только-только подросших детей и трех маленьких мальчиков. Карлотта явно могла быть там на своем месте. Виктория разбирала вещи, когда Карлотта зашла на кухню. Элегантно скинула пиджак, повесив на крючок и уставилась на подопечную. ― Итак, ― заявила она таким же тоном, которым обычно говорят «Добро пожаловать на самую лучшую телевикторину на американском телевещании». ― Молодой человек в твоей кровати. ― Ты же сказала, что мы можем больше не спать на веранде, ― хмыкнула Виктория. ― Да и кроме того… ― Ты плакала? ― требовательно спросила Карлотта. Ардингелли замерла. ― Что-то случилось? Клянусь, если это твой муженек, я… ― Прикопаешь под своими любимыми маргаритками — да, Клаус мне говорил, ― выдохнула Виктория. Ее руки задрожали. ― Дело не в нем, просто… мне пришлось рассказать ужасному человеку о том, что однажды разбило мне сердце. ― И зачем надо было рассказывать что-то такое личное кому-то мразотному? Виктория улыбнулась и покачала головой. Карлотта могла совершенно не знать настоящую ситуацию, но комментарии давала меткие и четкие. ― Чтобы она мне поверила… ― проговорила Виктория. Она пару секунд думала, заново проживая минуты чудовищного откровения перед самой ужасной женщиной на свете. Она прикрыла глаза. Ей надо было пару минут, всего пару минут, чтобы взять себя в руки. ― Не важно, забудь об этом, пожалуйста. Лучше ты мне что-нибудь расскажи. ― О, в моей старческой жизни не происходит абсолютно ничего нового, так что рассказывать не о чем, ― фыркнула Трублад, ловко перехватывая яблоко из пакета с фруктами. Она включила воду и быстро ополоснула его. ― Хотя, я могу рассказать тебе особенности посадки роз, которые слушала целый день от подружки, но вряд ли тебе будет интересно, твои цветы росли бы хоть круглый год. А теперь, не хочешь провести время за нарезкой фруктов и просмотром особого кровавого фильма? Они так и поступили. Виктория улеглась к Карлотте на колени, пока на экране среднестатистическое американское семейство по дороге в Калифорнию волею случая проезжала через район, над которым проводились испытательные полеты новых моделей самолетов, закрытый для посещения гражданских лиц. ― Спорим, их всех сожрут? ― спросила Карлотта, подтягивая к себе тарелку со своими любимыми апельсинами. Виктория поправила подушку, которую устроила на коленях Трублад и пожала плечами. ― Мы разве смотрим про каннибалов? Что было написано в аннотации? ― Что это ремейк, ― Карлотта вложила кусочек апельсина в рот Виктории. ― И, кажется, что-то про мутантов, но там ничего не ясно. Я читаю аннотацию, а не описание в Википедии. События в фильме стремительно текли, и хотя Ардингелли была явно не на стороне семейства мутантов, особенно после убийства собаки, — кровавые расправы помогли ей успокоиться и расслабиться. Пока над семьей совершались кровавые расправы, Виктория могла отвлечься от тех расправ, что сам должна была устроить. Они с Карлоттой заканчивали смотреть вторую часть фильма, когда в дверь постучались. Виктория встала и хрустнула спиной. ― Благоверный явился? ― усмехнулась Карлотта. ― Вероятно, ― хмыкнула Виктория, поцеловав Трублад в седую макушку. ― Прости, родная. ― Да не переживай, девочка, ― ласково ответила Карлотта, погладив Викторию по плечу. ― На самом деле, я уже на первых двадцати минутах фильма думала, как вежливо уйти в свою комнату, потому что третья часть явно не должна была выходить в прокат. Виктория рассмеялась. Она направилась в коридор и, бегло нащупав в воздухе магический след ― это вполне мог быть и Никлаус ― открыла дверь. Клаус облокотился на дверной косяк и устало улыбнулся, когда увидел ее. Он сам выглядел потрепанным и замотавшимся: вероятно, разыгрывать перед своей родней зверского и ревнивого мужа было сложнее, чем им обоим представлялось. ― Ты прекрасно выглядишь, ― хрипло выдохнул Майклсон. Виктория удивленно оглядела себя. Обычные черные джинсы, серая майка и черные носки. Волосы распущены и запутались после долго лежания на Карлотте. ― Да ладно, ― хмыкнула она. ― Да, ― выдохнул Клаус, прикрыв глаза. ― И знаешь, что самое красивое в тебе? То, что ты живая, и у тебя сердце бьется… И что ты меня не ненавидишь все-таки. Виктория улыбнулась ему и кивнула. Защитное заклятье, которое не позволяло дважды войти в дом даже приглашенным вампирам, спало, и Клаус переступил порог. Сразу он сгреб Викторию в объятья, обхватив длинными руками ее спину и прижимая к себе. Виктория удивленно охнула, но в итоге выпутала руки и обняла его в ответ. Клаус сделал шаг, прижимая жену к стене и утыкаясь носом ей в волосы. ― Вымотался? ― тихо спросила девушка, краем ухом прислушиваясь к Карлотте в гостиной. Женщина не выключила фильм, но явно его не смотрела, и просто позволяла Виктории и Клауса пошептаться. Еретичка слышала, как быстро звенят спицы в ее руках. ― Чувствую себя ничтожеством, ― негромко признался Клаус. ― Я, конечно, не самый лучший муж, но я никогда не вел себя так, как мне пришлось… А ничтожество потому, что не могу сыграть это хорошо. ― Ну, твоя мать верит нам, а это самое главное, ― Виктория прикоснулась губами к его шее. ― Жаль тебя не было рядом, когда мы смотрели этот чертов фильм. Убийство мутантами людей разбудили бы в тебе прежнего жесткого гибрида, и мы могли бы повеселиться. Клаус хмыкнул. ― Как только избавимся от моей матери, отправимся в кровавое турне, где будем убивать ведьм и людей, пока у тебя не вырастит живот. Тогда ты перейдешь на полезные молочные продукты и будешь лежать целыми днями. ― Ужас, ― рассмеялась Виктория. ― Представляю, как буду выглядеть. И уже угадываю, что ты захочешь нарисовать меня, и мне уже хочется тебя ударить. ― Моя беременная жена, ― негромко произнес Клаус, выпрямляясь, но не отпуская ее из своих объятий. ― Я, наверное, захочу зарисовать каждую минуту и буду одним из тех озабоченных родителей, которые обрисовывают силуэт живота на каждом месяце и делают фотографии. Виктория прикусила губу, чтобы не рассмеяться еще громче. ― Хорошо, тогда я буду тем родителем, который покупает разные коробочки, и хранит в них разные «милые штучки»: пуповину, фотографии с узи и всем прочим. Знаешь, такие коробочки, которые похожи на вуду-набор новорожденного. Клаус улыбнулся и прикоснулся губами к ее носу. Прислушался к бурчанию Карлотты, которая поменяла кассету и слушала заставную песню какого-то другого фильма. Виктория приподнялась на цыпочки, наклонила его подбородок и поцеловала. — Я люблю тебя, Никлаус, — она выдохнула эти слова прямо ему в губы. Ее пальцы скользнули по изгибу его подбородка, а губы продолжали двигаться. Виктория еще теснее прижалась к нему. Его рука поднялась, чтобы схватить ее лицо, и он притянул ее к себе. Его пальцы запутались в ее волосах, а ладони ласкали ее щеки. Его рот горел. Он целовал и целовал ее. Он целовал ее так, словно умирал с голоду, словно тонул. Его язык, зубы и губы прижимались к ее губам. Ее губы коснулись его губ, и Виктория укусила его. Его язык скользнул по ее нижней губе и под нее. Как будто он пытался слиться с ней или поглотить. Отстранившись, он прикоснулся своим лбом к ее. ― Ты говорила с моей матерью о… о Мэттью? ― Да. Клаус кивнул. Помолчав немного, негромко спросил. ― Снова ненавидишь меня. ― Нет. Клаус посмотрел ей в глаза. Снова кивнул и, уперевшись лбом в ее, прикрыл глаза. Виктория ему улыбнулась, даже если и знала, что он эту улыбку не увидит. Клаус толкал ее к безумию, делясь новыми желаниями и воспоминаниями, и все же именно это иногда дарило ей мимолетные вспышки просветления ― и почти злобной ярости, которая помогала сражаться яростнее и яростнее. Его рука уже почти привычно погладила живот Виктории, и она накрыла ее своей. Дополнительная причина бороться. Сильнее и яростнее.