Дневник Анны Экстер
13 апреля, 1956 год. До сих пор не могу поверить, что нахожусь в таком прекрасном замке. Один раз я в нем даже заблудилась! Мне помогла Дэниэла, дочь Леди, самая младшая. Такая игривая девушка! Она спрашивала, нравится ли мне в их владениях. Я ответила честно, что мне очень нравится. Тогда она спросила, хотела бы я остаться тут навсегда. Вспоминая улицы грязной Москвы и свою хоть и приличную, но печальную (в обои и паркет пропиталось горе и аромат моих слез) квартирку, я ответила, что хотела бы. Она рассмеялась. У нее прелестный смех. Вообще, все наследницы рода Димитреску невероятно милы и смех у них очень звонкий, но Леди по какой-то неведомой мне причине не очень хочет, чтобы я с ними общалась. Может она стесняется, что ее дочери больны? Надеюсь, что нет. Я влюбилась с первого взгляда во внутренний дворик. Его слегка засыпал снег, что придало ему приятные нотки романтизма. Если бы я писала пейзажи, я бы обязательно обратила внимание на этот прекрасный вид. А горы! Эх, если бы Лизавета была здесь. Она очень любит горы еще с детства, когда с отцом была на Алтае. Я очень хотела бы показать ей вид из окна моей спальни. Моего скромного словарного запаса не хватит, чтобы описать его. Мы с Леди обсудили ее будущий портрет. Я набросала форму и концепцию на небольшой листок и прикинула как он будет выглядеть. Кажется, я так и не успела написать, как же красива Альсина. Написать в полной мере. Ее фигура просто мечта для моей стороны художника, она так идеальна, так по-богемному симметрична! А ее лицо, одновременно строгое и по-матерински мягкое, ни капли не испортил возраст! Когда она улыбается, ее уголки губ и глаз обрамляют легкие морщинки, но это так прелестно и органично смотрится на ее личике! Я готова рисовать ее и только ее. Кажется, Леди полноправно станет моей новой музой. Вчера вечером она сыграла мне на пианино. Я спросила, хотела ли бы она когда-нибудь заняться оперным пением (с размером ее диафрагмы это вполне реализуемо), на что она ответила, что кричать она может и на своих слуг, и все равно будет вызывать аплодисменты. Какая забавная женщина! И она полностью права – голос у нее такой громкий, что я один раз аж подпрыгнула, когда причесывалась утром. Она ругалась на какую-то служанку. Кажется, ее звали Бьянка. Кстати, я давно ее не видела. Именно она наливала мне чай и приглашала на обед, а сегодня утром пришла другая служанка. Она представилась Дориной. Я спросила, не заболела ли Бьянка? Она что-то пробормотала, я не услышала. Переспрашивать не стала. Завтра я наконец-то приступлю к работе. Я набралась вдохновления от окружения и общества прекрасной Леди. Жду не дождусь, когда она будет мне позировать и я буду ее рисовать.Дневник Дорины Столинэ
13 апреля, 1956 год. Вчера Бьянку и Нэнси забрали. Я надеялась, что хотя бы Нэнси не тронут. Бьянка заслужила. А Нэнси просто стояла рядом и ей тоже досталось. Теперь я боюсь сделать лишний шаг в сторону сильнее, чем прежде. Мне сказали пригласить мисс Экстер на завтрак. Она спросила где Бьянка и не заболела ли она. Все русские такие до тошноты вежливые? Переняли привычки у англичан? Стараюсь чаще оглядываться и реже спать. Руки трясутся, волосы стали ломаться от мерзкого горного воздуха. Я хочу домой. P.s. ненавижу Бьянку. P.p.s. Нэнси не была вежливой.Дневник Анны Экстер
14 апреля, 1956 год. Вечер. Леди прекрасно выполняет роль музы. Она сидела неподвижно, словно статуя. Свет ложился на нее идеально, ткань платья принимала нужную форму, волосы стекали идеальными кудрями. Я сама не заметила, как во время работы стала осыпать ее комплиментами. Она заслужила. Клянусь Венерой Милосской, она заслуживает, чтобы ее осыпали комплиментами ежедневно, ежечасно. Леди говорила, что она смущена, но по ней не скажешь. Ее кожа сохраняла идеальный тон до самого конца моей работы. Мы просидели с ней весь день до позднего вечера и забыли о пище. Мне стало очень стыдно, но она уверила меня, что это меньшая цена за ее портрет. Работа и правда получилась великолепной. Я смело могу сказать, что он был моим шедевром. Потому что я запечатлела Богиню на нем. Леди попросила нарисовать ее еще раз и я без раздумий согласилась. У меня столько идей, столько поз, в которых я могу ее написать! Альсина сказала, что с радостью примет мои мысли и задумки. Даже самые смелые. Я в предвкушении! Мне больно писать, я долго держала кисть. Но у меня столько мыслей! Не могу себя мучить, непозволительно мне повредить рабочую руку.