Будни пионерлагеря

Когда ночь опускалась на пионерлагерь, тьма покрывала каждый домик, каждую лужайку, каждое деревце в лесу. Сверчки начали стрекотать свои обычные серенады, а ветер дуть с ещё большей силой. Несмотря на то, что было лето, жаркая погода не думала главенствовать целые сутки, давая леденящему тело и душу холоду возможность проявить себя на все сто. Изредка пробегающие темные силуэты казались невиданными существами, пугающими пионеров до мурашек, но они дали себе клятву, что никогда не будут пугаться, ведь страх — удел трусов. Костя держит в руках фонарь —с таким устройством обычно выходят в лес за грибами в глухую ночь, когда никого нет. Глупая идея на самом деле, да и Хватов не особо любил грибы, но фонарь - вещь полезная. Очень важно освещать путь в столь мрачный час, когда застывшая на несколько минут тишина давит на сердце. Рядом стоящий Фёдор достал зажигалку и постарался не отставать от своего друга. Товарищи находились впереди строя, не давая стоящим сзади друзьям выть от страха… Харитон продолжал наблюдать за изрезающими сзади него деревьями, они были такими длинными и чёрными, что иногда походили на людей. Любопытный взгляд пытался проанализировать каждую мелочь, изучить любую несостыковку, найти что-то странное и необычное в обыденном, ведь Хватов был похож на эти деревья — с виду ничего особенного, но когда наступает ночь, эти силуэты будоражат воображение, заставляя создавать целые сюжеты у себя в голове. — Тебе холодно? — спросил Николай, ещё сильнее сжав руку Харитона. — Я в полном порядке, товарищ Надеждин. — быстро ответил Хватов, отведя взгляд вбок. Хоть его спутник и не видел этого нелепого и смущенного выражения лица, он будто чувствовал его на расстоянии, вербально. — У тебя руки холодные. — ответил он, и был прав. Брюнет действительно замёрз. Зачем он обманул? У него зуб на зуб не попадает, а он делает вид, что всё хорошо… Почему этот зеленоглазый паренёк может так хорошо читать людей на расстоянии? Или он просто гораздо внимательнее, чем все окружающие Харитона люди вместе взятые…? — Ну холодные и холодные, что с них взять. — тихо усмехнулся он, продолжая держать его за руки. Николай издал странный смешок. Ещё более странный и душещипательный смех, чем у Хватова. Он выглядел странно и еле сдерживал все страстные порывы, дремлющие внутри него столь долгое время. Надеждин будто бы никого не слышал в этот момент, поддавшись эмоциям. Как ни странно, белый отличный контрастировал с чёрным. Хватов только сейчас понял прелесть этого правила на практике. — Коля?.. Ты в порядке? Мы можем пойти в медпункт. — промямлил Хватов, забеспокоившись странным поведением друга, но тот как ни в чем ни бывало вновь стал… нормальным чтоли? С его лица уже исчезло это безумное выражение, которое особенно зрелищно смотрелось в темноте. Он вновь спокоен, словно ясный день. — Чувствую себя просто прекрасно, Харитон. — ответил он, глубоко вздохнув. Его грудь выпятилась вперёд, и он почувствовал сильнейшее расслабление. Хватов улыбнулся. Если Николай в порядке, значит, что он тоже будет чувствовать себя хорошо. По крайней мере, в этот момент. Стало как-то тепло от этой мысли. И не менее тепло ощущаются ладони Николая, приливающие кровь по сосудам… …— Всех пионеров прошу остановиться! Не двигаемся со своих мест! Парни застыли. Этот момент наконец настал. Лагерь был немаленьким, и хоть до площади Артека ему было как пешком до Луны, запутаться в нём было проще простого. — Я очень надеюсь, что вы не замёрзли. Мы с Инной попросили тетю Наташу взять с собой булочки и горячий чай. — заботливо произнесла Юлия Семеновна, скрестив руки на груди. — Сейчас мы подкрепимся! Ура! — Милонова потрясла чёрными сумками, выданными в столовой. В них виднелись хлебобулочные изделия и термосы с согревающими напитками. У Хватова аж слюнки потекли при виде этого изобилия… — Ещё остались вопросы? — вожатая вышла вперёд, встряхнув рыжими волосами. Хватов и Надеждин отрицательно кивнули. Они всё поняли, и у них не осталось никаких вопросов на счёт каких-то там булок. — Тогда прошу вас занять места… Пионеры дружно послушались её приказа, удобно расположившись на деревянных лавочках. Вокруг них простиралась пустота, лесная глушь, но в этом и состояла прелесть подобных посиделок. Всегда было приятно остаться наедине с природой, вдали от цивилизации… У всех захватило дух, они продолжали сидеть в темноте до того момента, пока Юлия Семёновна и Инна не зажгли небольшой, но согревающий замёрзших на улице пионеров, костёр. Яркие языки пламени тут же осветили близ лежащие объекты, залив их тёплыми оттенками. Они могли поконкурировать лишь светящимися вверху звёздами, рассыпанными по темному небосводу, словно белые горошины. Маша, сидящая напротив палаток, вытянула вперёд чёрную плёнку. Под действием тепла на ней наконец-то проявился портрет Хельги, который Комарова просто обожала и ценила больше всего на свете. Она выдала фотографию своей подруге, заболтав ножками на ветру. — Как тебе? — спросила она, в предвкушении закусив нижнюю губу. Самойлова провела рукой по поверхности фотографии, которая иногда издавала скрипучие звуки от её прикосновений, но блондинке они очень нравились. Вот было что-то особенное в них. — Просто прекрасно… Я в восторге. — ответила Хельга, улыбнувшись. — Я буду хранить её, словно зеницу ока. Это самая лучшая фотография, когда-либо увиденная в моей жизни! Она обнажила свою улыбку, такую нелепую и детскую, но в то же время невероятно притягательную. Щербинка между белоснежных зубов придавала особого шарма. Маша улыбнулась ей в ответ, стыдливо отведя взгляд. Да уж, она не зря потратила плёнку на, казалось бы, такую незначительную и никому не нужную фотографию. Но для Хельги она была важнее всего. И Комарова даже и не задумывалась об этом. — Приятного аппетита, дети! И запомните, что хлеб всему голова! — Юлия Семёновна подняла указательный палец вверх, после чего принялась за трапезу — И вам тоже приятного! — Овсянкина с особенным аппетитом вцепилась в хлебобулочное изделие своими острыми зубками словно в сырой кусок мяса, не забывая при этом старательного чавкать. Даже воспитанную Сонию эти манеры нисколечко не смутили. Да и остальных как-то тоже. Все были заняты невероятно вкусной едой. — Я вижу, что ты тоже очень голоден. — усмехнулся Тимур, прижавшись к крупному Борису. Табунцов недоуменно взглянул на него, недовольно фыркнув. Но Хамуров был настолько приятным на ощупь, что блондин сдался… Просто сдался, забыв про всё на свете. Время пролетело незаметно. Аня с ярым энтузиазмом допивала чай из термоса, раскинув ноги в разные стороны, пока все были заняты разговорами. Постепенно возле костра становилось всё спокойней и размереннней, настолько, что пионеры чуть ли не хором заснули на деревянных лавочках. — Рота подъем! Вожатая встала во весь рост, взмахнув руками в разные стороны. Почему пионеры засыпают? Неужели они настолько устали?. Этот день и так был лишён каких-либо обязанностей, а они и здесь умудрились словить возможность побездельничать. Юное поколение, что с них взять. Их наполненные блеском костра глаза тут же открылись, а ушки навострились, готовясь внимательно слушать вожатую. Весь отряд затих в предвкушении чего-то интересного… Инна взяла в руки гитару. Обычную гитару, на такой иногда играл отец Харитона, когда ему было плохо. Мать называла это тунеядством и бесполезным занятием, но Харитону было безумно приятно наблюдать за игрой. Хоть и не профессиональной, но игрой. Навыки и умения, полученные с годами это конечно хорошо, но если в дело не вложена душа, какой от этого всего смысл? Разве есть смысл просто страдать? Просто радоваться или напрягаться. Мы живем не ради практичности, а ради невероятных ощущений. И музыка дарила Хватову примерно такое чувство. Чувство внутренней удовлетворённости. Её тонкие пальчики медленно, но нежно касаются струн этого диковинного инструмента, и она напевает какую-то песенку своим мелодичным голоском, он был очень приятным, а главное, не резал слух. Похоже, у неё реально был талант. Она изливала всю свою душу в эти ноты, напевая себе под нос. Миронова была прирожденной музыканткой… Пионерский галстук слегка свисает с красивой и тонкой шеи, полурастегнутой рубашки, но Хватову было интересно не это, а то, какие чувства вызывает эта музыка. А главное, под эту музыку хочется уйти куда-то далеко-далеко за ручку с Николаем, туда, где никто и никогда не найдёт их. <i>— Мы с тобой, моя правда и молодость, повсюду будем вместе. Мы с тобою хотим, чтоб исполнились Все добрые мечты…<i/> Она завершает припев оглушительным аккордом, прижав гитару к себе. Все были увлечены её игрой. Особенно Мила. Её огромные, вот-вот готовые взорваться от слез глаза как-то по особенному блестели. Словно луна в кристально-чистом ручейке. Такая же красивая, изящная и милая, как Мандаринова. Она ни капельки не пожалела о том, что пришла на это собрание, пускай и принудительно. Не каждый день услышишь такое прекрасную игру!… — Отлично справилась, Инна, — Юлия Семёновна похлопала девушку по плечу, убрав гитару в сторону. — А теперь пришло время для историй. Ещё двадцать-тридцать минут, и по комнатам. Высыпаться тоже надо. — Я знаю одну историю про злого дядю, который жил в чёрной-чёрной камазе и носил чёрный- чёрный чемодан, в котором были чёрные-чёрные бума-… — Вот бы ты просто замолчал, чес слово! — буркнул Фёдор, почесав свою колючую прическу. — Ничего интересней рассказать не можете? — Могу рассказать, как ты куришь возле женского корпуса. — усмехнулась Пелагея, поправив очки. — Походу кто-то попался. — Хельга захихикала, слегка подтолкнув Машу сбоку. — А что мы делаем возле женского корпуса, а, Фёдор? — засмеялся Хамуров, подёргав бровями. Да, Козырьков запомнит этот вечер надолго. Но вместо издёвок его ожидал громогласный смех. Искренний, но громкий гул, созданный его товарищами. В нём напрочь отсутствовало желание сделать обладателю вредной привычки больно, скорее просто разрядить спокойную атмосферу, созданную после музыкального номера Инны. Кто знает, может оно и к лучшему? Ночные посиделки и глупая на первый взгляд болтовня способны отпечататься в сознании человека на долгие годы…