Будни пионерлагеря

— Дурманом сладким веяло… — напевал себе под нос Хватов, пытаясь выпрямить измятую рубашку, но совершенно безуспешно. В комнате стояла жара, после завтрака все направились по комнатам, собирать вещи в поход. Кружки, к сожалению, были перенесены на послеобеденное время. Не было смысла повторять день Харитона с самого его начала — такую обыкновенную рутину вы видели и не раз, уж поверьте. Николай все ещё лежал в постели, будто бы погряз в вечный сон. Как красавица из детской сказки. Не хватает ещё семи богатырей, волшебного зеркала и злой колдуньи. Этот парень даже дышал во сне красиво. Так невинно и чисто. Добрейшее создание, руки которого хотелось целовать перед сном. — Когда однажды вечером в любви признался ты… Хватов наклонился к его обители, прокрутив на пальце прядь белых, словно пух, волос. Голова сразу же слегла на шерстяное одеяло, такого колючего и не очень приятного на ощупь, но никакой физический дискомфорт не мог сравниться с усладой, захватившей Хватова от головы до пяток. Хотелось дышать с ним одним воздухом, послать к черту этот поход. Если он пойдёт не с ним, то с кем ещё? Ничего не будет иметь смысла без него. Он сопит. Иногда жмурится сквозь сон, раскрывает рот всё шире, или напротив, пытается закрыть его. Ничего удивительного, обычный спящий человек, но даже столь обычное действие он совершал с особенным изыском. Или Хватову так просто казалось из-за розовой пелены влюблённости вокруг него. — Дурманом сладким веяло от слова твоего, поверила, поверила, и больше ничего… Хватов уткнулся в его тёплую щеку, застыв в таком положении, сжимая тёплую ладонь. Его любовь была слегка больна. Ему наверняка требовался здоровый сон и много-много отдыха. Но скоро Харитон сам заболеет. Заболеет без любимого, увянет, увязнет в болоте собственных переживаний. Не хотелось вставать с кровати с осознанием того, что твоя вторая половинка просто лежит с интоксикацией. Какая жалость… За окном послышались крики пионеров. Они уже собираются покинуть стены лагеря. Уже слышатся голоса, подзывающие Хватова, и фразы в духе «семеро одного не ждут». А пионер просто пытался побыть с ним наедине. Хотелось подольше вдыхать в себя аромат хозяйственного мыла вперемешку с экстрактом из календулы и ромашки. Николай старался выглядеть хорошо и пахнуть так же восхитительно, в традициях порядочного пионера, в отличии от Хватова. Наверное, наверное, стоило поменять что-то в себе, в своём характере, в своих привычках. Раньше Харитон пытался заглушить в себе эти трепетные чувства к другому парню, но сейчас понял, что это чистая, настоящая и искренняя любовь, и он ни на что не променяет, никак не завуалирует или исказит это понятие, выдав за что-то совершенно другое. Пусть другие не поймут. Это лишь их проблемы. Время поджимало. И вот уже шаги многоуважаемой вожатой Юлии Семёновны стали всё более отчётливыми и громкими, и Хватов в этот момент чуть было к смерти не приготовился, отскочив от кровати. — Хватов? Почему так долго собираешься! — воскликнула комсомолка, недовольно вскинув руками. Хватов прикусил губу, стыдливо опустив взгляд. Он всё ещё стоял возле кровати Николая, в окружении кучи мусора и несобранных вещей. Как будто он на северный полюс собирается. — Ты чего? Зачем столько ненужного? Но на всякий случай можешь взять лишнюю майку, не помешает. Да и носки с… нижним бельём могут понадобиться. — Юлия Семеновна! Как вам не стыдно нижнее белье перед мальчиком обсуждать! — захныкал Харитон, почесав макушку. — Нашёлся тут, порядочный пионер, — усмехнулась вожатая, бросив в сторону Хватова скомканную рубашку. — Заставлять ждать других тоже не очень хорошо, знаешь ли… Удивительно, но сегодня она была в хорошем настроении. Не ругалась, отшучивалась, старалась не повышать голос. Просто отличнейшее начало дня… Юлия Семёновна медленно подошла к сопящему Надеждину, проведя тёплой рукой по лбу. Она спускалась всё ниже и ниже, разглаживая бледные, словно свежевыпавший снег пряди, пытаясь понять, как же он умудрился покрасить волосы в такой чудной цвет. Девушка усмехнулась. Будущий предатель партии лежал прямо перед её глазами. — Он неважно себя чувствует. Вожатая пожала плечами, обернувшись в сторону Хватова. На груди виднелась небольшая дорожная сумка, наверняка привезённая из Польши, а с головы так и норовила слезть огромная соломенная шляпа. Она выглядела не сколько красиво, сколько практично и подобающе для дикой природы. По крайней мере, с ней все будет в порядке, и никакие злющие комары не прикоснутся к её загорелой коже. — Раз неважно себя чувствует, так пусть отдыхает. Это ему пойдёт только на пользу. — пожала плечами Чапаева, вскинув бровью. — Пошли. Рыжие волосы развились на ветру, и обе фигуры вынырнули из комнаты, оставив Николая совершенно одного в груде раскиданных вещей… Ну вот почему она постоянно тянет меня за руку! Как будто мне этого не хватало! Хватов попытался совершить акт протеста, вырвав ладонь из крепких объятий старшей вожатой, но хватка женщины была более сильной, чем он ожидал. Запястье заныло от боли, в глазах расплывалось от этой бешеной скорости. Честно слово, даже его мать не была такой жестокой по отношению к нему. Уж слишком многое себе позволяет эта Юлия Семёновна! Бедный Харитон чуть ли не с лестницы свалился, пока вожатая тащила его за собой, виды захламлённого общежития с ковром на одной из стен быстро сменились ослепительным летним солнцем, расплывчатыми лицами пионеров и видом на корпус, где находилась всеми любимая столовая. Запахло чем-то до боли знакомым. Хватов прекрасно знал этот аромат. Аромат трубочек с заварным кремом! Прелесть! Аж слюнки потекли… — А вот он, наш добрый молодец. — засмеялась Юлия Семёновна, небольно ущипнув Хватова за смуглую щечку. Пионер в этот момент хотел взвизгнуть, словно капризная маленькая свинка, но сдержался. Негоже показывать свою слабость другим людям, тем более если ты парень. Осудят, набросятся, изобьют и лишат жизни. Иногда люди бывают более жестокими, чем дикие звери в джунглях. Хватов вышел вперёд, убедившись, что сумка при себе. Облегченно выдохнув, тот направился к толпе. Он не знал, с кем конкретно завязать разговор, без Николая он просто плыл по течению, маленькими и неуверенными шажками шаркая по асфальту. Паника. Неуверенность в себе. Тревожные мысли. Не очень хорошие образы всплывают в юношескую голову. И вот, перед его взором виднеются главные книжные черви этого лагеря — Инна, Родион, Борис, да Сония с буквой «и» в имени. Эти добропорядочные пионеры являлись всем известным квартетом. По крайней мере, в этом лагере. Стоят и общаются, хихикая время от времени. — Опять один стоишь? Айда к нам! — воскликнула Милонова, помахав рукой. — Давай! Попадать в поле зрения Инны — смертельно опасно, а то, мало ли, она никогда тебя не отпустит, завалив ненужными разговорами. А тебе придётся сидеть и качать в голове, мыча что-то в духе «ага, конечно, да, согласен» — Наконец ты подошёл, милый Харитон! — взвизгнула Инна, обняв Хватова. Она чуть ли не сломала его рёбра своей напористостью, залив лицо жертвы красным оттенком. Непонятно, то ли Харитон смущался из-за близости с девушкой, то ли пытался сдержаться от невыносимой боли. Милый Харитон. Какая невыносимая лесть. Хватов пикнул что-то невнятное, но остался в таком положении ещё несколько минут, чувствуя, как Инна трется холодным носиком об его покрасневшую щеку. — Хочешь с нами в поход? У нас тут много интересного будет… Инна медленно отошла назад, пытливо повернув голову вбок. Девушка встряхнула чёрными, словно смоль волосами, приготовившись к ответу робкого пионера. — Ну же. Смелей. Голос девушки становился всё более чётким, ясным и спокойным. Исчезла эта детская наивность и визгливость. Улетучилась, если можно так сказать. На совсем. Перед ним уже другая Инна. Серьёзная. Собранная. Ответственная. Девушка демонстративно поправляет пионерский галстук, пытаясь выглядеть как Юлия Семёновна. Поспешно убирает волосы назад, опустив живой взгляд. — Почему бы и нет. Хватов не знал, что ещё ответить. Ему стало жалко Инну. Она пыталась быть интересной и яркой личностью, но почему-то упорно заглушала в себе эти замечательные качества. А всё из-за глупой советской системы. Девушка должна быть тише воды и ниже травы, но в то же время активно участвовать в социальной и общественной жизни. Отвратительные двойные стандарты. Они только всё губят. — Поскорей бы минута славы… Жду не дождусь этого момента… — затрепетала Инна, носком обуви начертив круг. — А какой номер ты собираешься готовить на вечернюю минуту славы, м? — вмешалась Соня, отчётливо протянув ту самую «м» в конце предложения. — Конечно придумала! — улыбнулась Милонова, но почувствовав невидимое осуждение в воздухе, быстро настроила адекватное выражение лица. — Хочу сыграть на гитаре пару песен. Гимн нашей страны, к примеру. — Гимны будешь на годовщину со дня Октябрьской революции петь. Нужно что-то романтичное, не связанное с войной, страной и политикой. Что-то более… более интимное, понимаешь? То, как можно показать любовь между двумя молодыми людьми. — Я редко вмешиваюсь в дискуссии, да и в этой сфере у меня нет совершенно никакого опыта но хотелось добавить свои пять копеек, уж простите. Борис поправил очки, надув пухлые щеки. Ему почему-то показалось, будто он сказал что-то не то и задел Инну. — Ты абсолютно прав! Я дура! Вот и всё! Додумалась гимн на минуту славы петь, дожили… — облегченно вздохнула Инна, протерев оба глаза. — Прости, ляпнула какую-то дурь непонятную. В глазах девушки мелькнули еле заметные искры. Она натянула улыбку на своё прелестнейшее личико, сложив руки сзади. Послышался смачный хруст пальцев. Если она постоянно так будет делать, мало ли, вдруг артрит заработает. Бедняжка. — вздохнул Хватов, наблюдая за застывшей в неловком положении Сонией. — А я стихи буду учить… — пролепетала полячка. Сония достала из сумочки записную книжку и идеально заточенный карандаш. Он не выглядел погрызанным, грязным или неухоженным, напротив, очень попятным и красивым. Интересно, она ко всем вещам относится с таким особенным трепетом? Тонкие бледные пальчики изящно пролистнули страницу за страницей, обнажив перед всеми присутствующими совершенно пустой белоснежный лист, на котором вскоре появились первые записи. — Родиоша, милый, стихи каких авторов будешь учить? Предпочитаешь Пушкина? Или может Лермонтова? Блондинка взмахнула в воздухе карандашом, словно волшебной палочкой, застыв в ожидании. — Для выступления я выбрал поэтов серебряного века. Есенина. Маяковского. Ахматову или Цветаеву. Лицо Невермайнд сразу же обрело живой оттенок. Появился алый румянец. Она медленно подошла к возлюбленному, обхватив его плечо руками. Но не более. Никаких страстных поцелуев и излишней пошлости. Никто не должен наблюдать за этим убожеством. Всё должно выглядеть целомудренно и невинно. Тогда все будут довольны. — Просто отличный выбор. Я горжусь тобой, Родион, — всхлипнула она, прижав записнушку к груди. — Тогда ты возьмёшь Маяковского, а я Есенина. — Без проблем, моя дорогая. Между ними что-то вспыхнуло! Вот как оно бывает… В их голосах начали появляться нотки взаимности. Будто бы они не просто люди, стоящие рядом, а влюблённая парочка. Хватову не всегда удавалось заставать подобное… — А может… — начал бурчать себе под нос Борис, проходясь вокруг компашки литераторов. — Поставим пьесу? Я недавно прочитал «Бесприданницу» Островского, разобрал на действия, вник в характеры и замыслы героев… Думаю, у нас выйдет замечательная сценка! Сония будет в роли Ларисы, а Табаков… — Да подожди ты со своей пьесой! Мы не успеем её за один день подготовить. Там столько действий, что в обморок от шока упасть можно. Как-нибудь в другой раз. — бесцеремонно перебила его Сония, пожав плечами. Борис хмыкнул, поправив очки. Неужели всем действительно всё равно! Он же ведь дельные идеи предлагает… — Жаль. Очень жаль. До глубины души. Из тебя вышла бы отличная актриса, честное слово. Всё в тебе есть — и внешность, и дар актёрский, и даже слова так красиво выговариваешь. Хотелось бы увидеть тебя на этом поприще. Сония хихикнула, приложив руку к тоненьким алым губам. Когда тебе делают комплименты, это очень лестно. В этот момент она надеялась, что Родион не вскрикнет от возмущения, но слава Ленину, тот не был ревнивым монстром и позволял своей любимой легонько кокетничать с другими парнями. Под его надзором, конечно. — Ах, спасибо Борис, твои слова очень тронули меня… А я подумаю над твоим предложением. Вдруг я действительно захочу сыграть в твоей постановке. Если не здесь, то в нашем родном Комсомольске. Город небольшой, но театр там имеется. Для меня будет огромной честью там выступить… Невермайнд вновь открыла записную книжку, проведя пальцем по сделанным ранее записям стихов. Обрывки смешивались со случайно нанесёнными рисунками различных объектов — от портретов милых девушек и парней до натюрморта, состоящего из незамысловатой композиции: яблоко да пару кружек рядом. — Ну что, продиктуешь свой адрес? Почтовый индекс, все дела! Будем переписываться, если тебе будет так угодно. А то не хочется друзей после лагерной смены терять, понимаешь… — Понимаю… Их взгляды встретились, пересеклись, мысли объединились в одну густую кучу. В голове начали пролетать цифры - один, четыре, шесть? Или может вообще девять? Борис никогда не переписывался по почте, для него это было чуждо, ведь у того никогда не было друзей, а тут такое… Вот бы вспомнить… Родители были деловыми и занятыми людьми, имели хорошую работу, получали немало, частенько путешествовали по необъятной стране и близ лежащим союзным республикам. Ни в чем не отказывали своему сыну, водили на дорогие занятия и кружки, оплачивали школу и все его прихоти. Но было мало радости в этом. Ему не хватало простого человеческого общения, которого частенько не доставало всем. А ему так особенно. Кажется, однажды какая-то тетя частенько отправляла отцу семейства письма. Прямо каждый день. Отец их тщательно прятал, но Борис помнил номер, почтовый индекс, на который были отправлены эти признания: 43675 — Четыре. Три. Шесть. Семь. Пять. — продиктовал на одном дыхании Табунцов, поправив ворот рубашки. — Мне повторить? — Не надо… — отмахнулась Сония, подняв взгляд. — Я записала. Толпа пионеров резко оживилась, начав шаг. Некогда разбросанная по всем сторонам куча встала в одну фалангу, в пару из двух человек. Настало время расставания Сонии и Бориса. Блондинка проводила пухлого парня взглядом, наблюдая за тем, как он буквально растворился в конце строя. Девушка взяла Родиона за холодную руку, опустив голову на плечо парня, тяжело вздохнув. Им предстоит долгий путь… — Ну мы скоро дойдём? — взвыла Хельга, потеребив Марию за плечи. — Скоро, скоро, моя дорогая Хельга. Дойдём, не волнуйся. Мы же только из лагеря вышли! — вздохнула рыжеволосая, убедительно хмыкнув в конце. — Только наберись терпения. — А ты фотоаппарат взяла? — спросила Самойлова, похлопав огромными зелёными глазами. — Нашла что спросить! Конечно взяла! Комарова тут же нырнула в полосатую сумку, достав от туда громадный фотоаппарат последней модели, наверняка подаренный богатеньким отцом. У Хельги аж скулы заныли, не в первый раз ей приходится лицезреть это чудо техники. — Ну и без вспомогательных элементов тоже далеко не уйдёшь. — в доказательство своих слов веснушчатая фотографиня вытащила огромный рулон чёрной плёнки. — Верю, верю… Только фотографируй красивые места. Например, виды за лагерем. Смотри, какие там деревья! Провода, простирающиеся сверху, птицы, цветы, грибы… Эх, как в город не хочется. Вот бы остаться тут навсегда. Навечно. — вожделенно произносила Самойлова, закатывая глаза от эйфории, совершенно случайно взбудоражившей её юное тельце. — Бесконечное лето, говоришь? А что, звучит отлично… Машенька запрокинула голову назад, любуясь голубым небом, по которому медленно плыли пушистые белые облака. Красота. Именно за это люди и любят лето. Кажется, именно в это время года природа раскрывается совершенно по новому — она бурлит жизнью, но в то же время беззаботно отдыхает от забот, как и все людишки на земном шаре. Природа на территории была недурной — на левой стороне лесополосы находится лагерь, на правой — сосновый бор, за которым простираются холмы и прекрасные равнины, усеянные луговыми цветами - ромашками, ландышами и одуванчиками. В голове Харитона тут же всплывала приятная картина — как он лежит на мокрой от росы траве, вдыхая в себя аромат цветочной пыли… Яркий солнечный свет залил лица небольшой компании, с которой Хватов частенько контактировал, когда Николая не было рядом. Таня мычала себе что-то под нос, а Костя и Фёдя над чём-то увлечённо спорили, заставляя людей, стоящих сзади, оборачиваться и выслушиваться в их бесконечный поток речей. — Ах беда, ах какая беда! Мы даже не знаем, какой номер подготовить на конкурс талантов! Позор! Стыд и срам! — как ошалелый вопил Сода, потянув себя за волосы. — Угомонись! — рявкнул Козырьков, хлопнув товарища по спине. — Придумаем! — А как? — вновь задал вопрос технарь. — Мы не сможем что-то сконструировать за один день… Фёдор буркнул. Ну вот почему этот Костя постоянно парится по поводу и без? Неужели нельзя просто забить на всё. И замолчать наконец. — Мне всё равно… — вздохнул блондин, подойдя к Хватову поближе. Харитон сглотнул. Что Фёдор забыл? Он его не видел со вчерашнего дня, небось весь завтрак провёл с сигаретой во рту. Жаль, что деньги ушли на такое не очень правильное развлечение. А Минздрав предупреждал, что курение — это вред! Холодная рука Феди коснулась плеча Хватова, и брюнет почувствовал запах перегара, исходящий изо рта товарища. Его заплывшие глаза и грозная ухмылка заиграли новыми красками. Фёдор снова пришёл в себя. Прорезающий шёпот чуть ли не оглушил его, а они продолжали идти и идти, спотыкаясь об камни, лежащие тут и там. Козырьков продолжал хрипеть себе под нос, не отходя от Харитона. Удивительно странный человек. — Спасибо за деньги, товарищ. Никогда этого не забуду. Желтоватые зубы расплылись в довольной ухмылке, и Фёдя пару раз похлопал Хватова по спине. Харитон сглотнул, попытавшись радушно принять эту благодарность. Вряд ли мама обрадовалась, если узнала бы, что её сын раздаёт деньги кому попало! Да ещё и заядлым курильщикам каким-то. Расстрелять его надо за такое. Но ведь они были друзьями… И Хватову было искренне жаль Фёдора. Казалось, будто весь мир был против него. Даже двоюродная сестра Пелагея всегда опасалась его, к слову, она разговаривала с Милой и всячески старалась её успокоить, рассказывая истории о том, как закончила курсы фехтования в Москве. Харитон провёл взглядом по движущейся толпе, ступающей по ровной дороге в окружении лесных пейзажей. Вскоре это дорожное приключение обещало подойти к логическому завершению. Уже совсем скоро. — Не за что, — спокойно ответил Хватов, улыбнувшись. — Всегда рад помочь. Фёдор довольно кивнул, засмеявшись в конце. Костя подхватил его энергетику и засмеялся в ответ, совсем забыв про вечерний номер. К чёрту его! Их ждут весёлые лесные похождения! Что может быть лучше — высокие и статные деревья, кристально чистые ручейки, забавные зверушки и птички, зазывающие в чащу леса своими звонкими и мелодичными голосками. Все уже будто погружались в эту атмосферу, завывая от счастья. И вот, они уже бегут за ручку с друг другом по цветочному полю, разбрасывая во все стороны разноцветные лепестки луговых цветов. Может быть, им улыбнётся удача и они найдут четырёхлистный клевер, признанный символом везения. Мало ли, и не такое в эту смену происходит! И вот, солнечный свет наконец накрыл высокие сосны, и через листья начали виднеться световые силуэты, будоражащие воображение. День был в самом своём разгаре — полдень как никак, и это было заметно — птицы особенно громко пели, заливая всю территорию своим восхитительным пением. На что способна природа! Эти возможности поражают и удивляют, заставляя задуматься о многом. Как жаль, что иногда человеку хочется губить столь прелестные дары ради своих корыстных целей… — Как же… красиво, Маш! А ну, быстро всё запечатлила! Страшно такую красоту из глаз упускать! — воскликнула Хельга, показав пальцем в небо. — Мне бы кисти да холст, могла бы что нибудь намалевать, да, Родион? — добавила Сония, похлопав пышными ресницами. — Конечно смогла бы. Ты прирождённая художница. Если так подумать, то ты всё умеешь! Не девушка, а целая кладезь талантов! — хихикнул Табаков, вскинув бровью. — Да ну тебе… — отмахнулась Невермайнд, густо покраснев. Юлия Семёновна вышла вперёд, держа в руках томик по ботанике и точно такую же книжку по родиноведению. Наверное, она до этого преподавала в младшей школе, ну или просто Хватов перепутал или запутался в неизвестном прошлом вожатой. Она стояла возле заросшего мхом пня, озаряя взглядом присутствующих. Пионеры расселись на заранее подготовленном ковре, навострив уши. — Ребята, вашей задачей является найти или подобрать предметы для общего гербария, будь это цветы, ягоды, шишки, листья или мох. Подойдёт абсолютно всё, но старайтесь подбирать только самое красивое и необычное. Не надо собирать траву или сорняки, пожалуйста. Обратите внимание на прекраснейшие луговые цветы, расположившиеся там, за лесом. Вы будете приятно удивлены подобным находкам. Удачи всем! Вожатая нагнулась и достала из кармана небольшие тряпичные сумки, сделанные из чего попало, выдав их пионерам. Те, кивнув, разошлись по лесу, принявшись искать природные сокровища. — Я н-нашла шишку! — заикнулась Мила, подняв в воздух небольшую находку. — Умница! — поддержала подругу Инна, приобняв сзади. — Ах… — вздохнула Мандаринова, потянув себя за чёлку. Милонова ещё несколько минут продолжала вдыхать в себя приятный аромат волос Мандариновой. Он её очень сильно расслаблял. Но всему приходит конец, и отойдя назад, помощница вожатой зашуршала сумкой, принявшись поднимать с земли ветку ежевики. Чёрные ягоды, похожие на малину, лопались от сочного сока, таящегося внутри. Так и хотелось съесть их все, или пустить на вкуснейший компот. Столько путей применения для одной ягоды, что уже говорить о человеке. Послышался отчётливый щелчок фотоаппарата. Куст ежевики был запечатлён на камеру и вскоре проявился на плёнке, обрадовав счастливую обладательницу столь чудесного новогоднего подарка. — Как тебе? — спросила Комарова, подняв фотографию наверх. — Отлично. Ежевичный куст просто прекрасно смотрится. — ответила Хельга, рассматривая, как фото просвечивает через солнечный свет… А Хватов бежал, бежал и ещё раз бежал, не останавливаясь ни на минуту. Он забыл обо всем, не обращал внимания на поцарапанные в кровь коленки, на испорченные брюки, на брошенную где попало сумку, предназначенную для гербария. Он пробирался через лесную гущу, всё ближе и ближе подходя к светлой роще, окружённой цветами. Бег ускорился в несколько раз, а дыхание учащалось с каждой секундой. Хотелось просто умереть в этот момент, но Харитон сквозь боль в мышцах продолжал не обращать внимания на физические недуги. Ему просто хотелось выпорхнуть, выпорхнуть из этого грешного мирка в уединённое местечко, где он нужен только себе. Себе и Николаю. Юное тело бросилось в объятия высокой ржи, утонув в её душещипательных объятиях, растворившись в зелёно-желтой массе, став с ней одним целым. Колоски покачивались в такт ветру, все здесь отдувало жизнью, изредка из земли виднелись (скорее торчали) конские хвосты, то ли цветок, то ли трава с фиолетовой макушкой. Красиво ведь. Хватов поднял один такой хвостик, тщательно рассмотрев его. В виски упиралась колючая трава, а вокруг летали мошки, но это придавало особой атмосферы. Харитон принялся вырывать один лист за другим, бросая шелуху на пол. Мысли закружились в голове, заставив задуматься над жизнью и её истинным смыслом. Был бы тут Надеждин, было бы не так одиноко, но Харитон лишь слабо усмехнулся, закрыв глаза… Ветер продолжал колыхать рожь, заставляя всё живое заснуть в один миг. Хватова в том числе. — Если бы я мог подарить тебе цветы, Николай, — шепнул он сквозь полусон. — Это были бы ромашки.