***
— Николай, о чем ты думаешь, смотря на этот прекрасный вид? Двое товарищей стояли напротив окна, облокотившись на потресканный деревянный подоконник. Холодный ветерок развевал их растрёпанные, лохматые волосы, впридачу освежая уставшие лица. В голове обоих парней как обычно бушевали самые разные мысли, и Хватов прекрасно знал, что если он начнёт разговор какой-то самой обычной фразой, диалог между ними будет интересным и пылким, будто из кино. — О чём я думаю… — вздохнул тот, отвернув голову. — Так о тебе. О том, как мы дружим после лагерной смены, ходим в кино, в кафе… как мы встречаемся, когда не видят родители. Он протяжно вздохнул, грустно опустив взгляд вниз. Здесь что-то точно было не так. — А почему они были бы против? Нет ничего такого в том, чтобы дружить с кем-то, так ведь? Харитон будто нарывается на риторические вопросы, заставляя и без того засохшие извилины мозга работать в три раза усерднее. Он ничего не понимает! Не понимает, какого это — дружить не с таким как все, проводить с ним время, смеяться, и о ужас - обниматься! Да это же вверх неприличия и полнейшая бессмыслица. Совершенно неприемлемо. Раздался хриплый, словно болезненный смешок, и Николай скривился словно вопросительный знак, ногтями вцепившись в кожу головы. Точно чокнутый! — Будто ты способен понять всю мою боль, всю мою тоску, всю мою страсть и апатию. Думаешь, что ты такой понимающий? Я отвратителен, отвратителен до мозга костей, меня будут презирать и ненавидеть до конца дней моих, и я буду носить на себе клеймо душевнобольного пока полностью не откинусь от хандры! О горе мне, горе… Его лицо сначала было раскрасневшим, набухшие слёзы так и норовили стечь вниз, заставляя бедняжку глотать их вместе с соплями, но постепенно он терял всякий рассудок, пока его страдальческая морда не побелела, как зимний снег. Он менял настроение чуть ли не каждое мгновение, заставляя Хватова усомниться в своих истинных намерениях. Накричать на него? Успокоить? Просто пройти мимо? Столько вариантов, и каждый из них рано или поздно приведёт к явно несчастливому финалу, наполненному болью и отчаянием Отчаяние… — от одного лишь этого слова Николай будто забился в конвульсиях, словно в агонии выкрикивая это злосчастное словечко — Надежда, уже успевшее хорошенько вымучить Харитона. Сердце Хватова сжалось от горького послевкусия безумия, он дал себе клятву, что постарается угомонить Николая, он обязательно ему поможет и выслушает, как никто другой… — Что это за Надежда? Коля? Беловолосый жалко шмыгнул, вытерев кристально чистые, словно роса, слёзы, отойдя назад. Попытавшись прийти в себя, тот закрыл набухшие глаза, плюхнувшись на рядом находящуюся кровать. Та жалостливо заскрипела под его весом, продолжив издавать странные звуки время от времени. Деревянный пол заскрипел под весом Хватова, когда тот медленными шажками прошёлся по небольшой комнатушке, удобно усевшись рядом с товарищем. Как жаль, что скоро эта грань наверняка сотрется, когда они раскроют все свои секреты друг другу. — Надежда это то, что я ценю больше всего на свете. — всхлипнул Николай, проведя рукой по покрывалу. — Это имя твоей первой любви? — спросил брюнет, понимающе взглянув на Надеждина, тут же уловив его спущенный и растерянный взгляд. — Это совсем не то, о чем ты подумал. Я не про девушку, которую зовут Надежда. Я про чувство. Тебе ведь оно знакомо? Когда ты веришь во что-то хорошее так сильно, что вскоре тонешь в этих мыслях, погружаясь в них с головой. Понимаешь ведь? Действительно, знакомое чувство. Хватов редко надеялся на что-то хорошее, ведь вся его жизнь была скучной и неинтересной, но даже в самые тяжёлые моменты он находил в себе ту светлую частичку души, способную дать силы для борьбы с внешними и внутренними проблемами. Николай был чертовски прав! — Понимаю, но мне это чувство не сильно знакомо, если честно, то моя жизнь такая… серая… — произнёс Хватов, начав рассказывать основные события своей короткой, но размеренной жизни. — Если бы не надежда, мы бы вряд ли встретились, не так ли? Не поверив в свои силы, ты бы не смог успешно выиграть олимпиаду по математике. — ответил Николай, опустив голову на плечо Харитона. Почувствовав тёплое прикосновение, его мягкие, словно пух, волосы, приятно щекочущие лицо, тот расплылся в улыбке, погладив друга по спине. — И то верно. Ты очень сообразительный парень. Надеждин усмехнулся, продолжив изредка отвечать на вопросы. Нависла какая-то особенная, даже романтическая атмосфера, которую казалось бы, ничто не могло испортить. Они наконец остались наедине не только с собой, но и со своими мыслями, запутанными и неясными, словно их чувства. Хоть они знали друг друга всего-лишь четыре дня, казалось, будто они вместе сорок четыре года, неразлучны, словно старые, но всё ещё нежно любящие друг друга супруги. А была ли надежда у Николая? Что в его жизни произошло так, что он получил такой необычный цвет волос? Этот вопрос давно мучал Хватова и его любопытную от природы натуру, стремящуюся хоть к каким-то знаниям. Николай ответил. Спокойно и вдумчиво, не скрывая самых интересных и интимных подробностей его бурной жизни. Оказалось, что ему пришлось перетерпеть кучу болезней: ветрянку, корь, ангину, но по какому-то счастливому случаю он никогда не получал сильнейших осложнений и даже не умирал, как бы трагично это не прозвучало. — Раньше у меня были волосы почти такого же цвета, как и у тебя. Только с рыжеватым оттенком, вот и вся разница. Но перетерпев очередную ужасную болезнь, мои волосы поседели… Поэтому на меня смотрят искоса, называют чудиком и душевнобольным. Разве я заслуживаю подобного отношения? Было видно, что ему плохо, что Надеждин пытается сдавить всю накопившуюся боль в себе, но он будто таял в нежных и трепетных объятиях Хватова, полностью отдаваясь ему. Рядом с ним ему было очень хорошо, так хорошо, как не было ни с кем другим. Если бы у него спросили, кого он ценит больше всего на свете, он бы ответил — Харитон Хватов. Если бы у него спросили, кого он любит больше всего он бы снова ответил так же, как и в прошлый раз. Если бы у него спросили, с кем бы он прожил всю свою жизнь, за вопросом следовал бы лишь один ответ — Харитон Хватов. Он был полностью уверен в своём решении и изменять ему не собирался. Он дал себе слово. Клятву, которую он не посмелится нарушить. — Надеюсь, что сейчас с твоим здоровьем всё хорошо. — пролепетал брюнет, прижав тоненькое тельце Николая к своему телу, заставив пробежать кучу мурашек по талии обоих. — Пока я с тобой, всё будет просто отлично… Они зависли в полной тишине, крепча объятия время от времени. Хватову просто нравился запах его ненаглядного, странное сочетание — нескошенная трава, медицинский спирт, ромашки… Чем только он не пах, и каждая новая нотка аромата показывала новую черту его многогранного характера, характера, который очаровал Харитона ещё в первый день лагерной смены. Они будто были созданы друг для друга. Николай тоже считал, что Хватов пахнет приятно, хоть весь его спектр запахов состоял лишь из жареных и мучных блюд, принесённых из столовой. Хихикнув от этой шальной мысли, Николай свесил ноги из кровати, носочками чувствуя твёрдую поверхность пола. Лёгкая, словно сон, занавеска продолжала развеваться в такт юношеских мечтаний, впуская всё больше прохлады внутрь комнаты. Послышался глухой стук. Хватов сначала проигнорировал этот звук, посчитав, что ему причудилось, но услышав его снова, вздохнул, поднявшись с места. Николай продолжал лежать как ни в чем не бывало, прижавшись к стене, пока его товарищ разбирался к нежданным гостем. Открыв дверь, тот обнаружил Хельгу, которая держала в руках тарелку с двумя кусочками торта. Хватов заметил, насколько счастлива его подруга, и приготовившись, начал внимательно слушать её речь: — Это вам за то, что помогали. — хихикнула она, протянув парню тарелку. Пока Хватов, выпучив глаза, рассматривал текстуру бисквита, Самойлова продолжала стоять на пороге, будто ожидая, что два товарища пустят её внутрь. — Спасибо, м-можешь входить внутрь. — спеша ответил тот, рукой взмахнув в сторону комнаты. Хельга отмахнулась, будто бы давая понять, что у неё нет времени и её визит был минутным. Всё таки найдя общий язык между собой, Харитон протяжно вздохнул, вытерев пот со лба. — Ей понравилось? — спросил Хватов, вскинув бровью. — Ещё как! Уплетала за обе щеки. С вами было очень весело готовить этот торт, я и не заметила, как быстро прошли два часа. Хельга кивнула, заправив прядь волос за уши. Повернувшись в сторону лестничной площадки, та взглядом проводила Хватова, пока полностью не исчезла из поля зрения. «Увидимся позже возле беседок» — вот что услышал Харитон на прощание. — Что там стряслось? — спросил Надеждин, приподнявшись. — Нам торт Хельга принесла. Будешь? Коля кивнул, но вспомнив, что у них нет столовых приборов, откинул эту затею, взмахнув рукой. Хватов поставил тарелку на тумбу, рассматривая, как вытекает сливочный крем. Когда-нибудь им удастся полакомиться этим кусочком. — Пойдём гулять? — спросил тот, вытянув руку вперёд. Прочувствовав одобрение со стороны Николая, тот помог ему подняться, держась за руки так крепко, как мог, ни на секунду не опуская любовь всей своей жизни. А два кусочка торта остались покоится на белоснежной хрустальной тарелке с золотой каёмочкой, застыв в полной тишине только оживающего летнего лагеря…***
Фёдор проходил возле тоненьких и длинных берёз, листья которых умело закрывали голубое небо, давая лишь небольшие прорези в некоторых местах. Блондин как обычно курил, вдыхая в себя как можно больше табачного дыма. Он даже не покашливал, его организм смирился и принимал очередную дозу табака, как должное, не сопротивляясь. Тот не ждал ничего хорошего, шагами наматывая ненавистные круги, всё больше погружаясь в собственные мысли. Он уже начал отчётливее слышать девичий смех, и закатив глаза, отошёл куда подальше, туда, куда по его мнению не забрёл бы никто, но как же он ошибся, когда по собственной глупости попал прямо к Пелагее, став очередной жертвой её излишней заботы. — Снова отстранился от всех? — спросила девушка, удобно усевшись на потрёпанную временем скамейку. Козырьков прикусил губу, кинув сигарету на землю. Затоптав её на месте, тот, тяжело вздохнув, сел рядом с подругой своего детства. Пелагея заменила ему няньку, сестру и сиделку, именно она контролировала каждое его движение, по крайней мере, старалась. Она держала тайну о том, что Фёдя курит, старалась не выдать его родителям, ведь знала, как больно они могут его ранить, избить и даже вышвырнуть из дома. Козырьков впитывал эту агрессию, становясь точно таким же. Насилие порождает насилие, и это неоспоримый факт, проверенный временем. — Как будто тебе не хотелось уйти от всего подальше. — сухо ответил тот, прижавшись к влажной поверхности скамьи всем своим телом. Платонова сначала замолчала, но недолго думая, сказала все то, что хотела своему главному другу детства, будто некий материнский инстинкт и забота заставили сделать её это, успокоив «малыша». — Не хотелось бы. Как бы ты не пытался выглядеть и вести себя «по-взрослому», на вид ты все ещё ребёнок. И ведёшь себя точно также. Козырьков фыркнул, плюнув в противоположную от Пелагеи сторону. Подумаешь! Как будто сама так рано позврослела и сидит, умничает да пытается доказать свою правоту. — Тебе нужно больше общаться с людьми, а не заменять живое общение табачным дымом. Хоть ты этого не чувствуешь, но рано или поздно твои легкие откажут… — начала Платонова, но её лекцию тут же прервал Фёдор, грубо высказав своё сопротивление: — Я не собираюсь выслушивать эти лекции о вреде табака. Вольно! Пелагея расправила складки платья, рассматривая берёзы. Бесполезно спорить с таким человеком, как Фёдор Козырьков. Совсем немного и польётся не очень приличная речь. Снова он чувствует вину за свои ужасные поступки. Так некрасиво затыкать ту девушку, которая постоянно вытаскивала его из неприятностей, прикрывала, помогала в трудные моменты. Боюсь, если бы не Пелагея, тот бы вылетел из школы с табелем полным двоек. Вот бы началось дома! Что-то в стиле картины «опять двойка», тот же грустный взгляд, разъярённая мать и стоящая сзади примерная Пелагея, служащая примером для парня. Главы семейств Платоновых и Козырьковых неплохо дружили с института, частенько проводя время вместе. Вот и вышло так, что их дети заменили друг другу брата и сестру, ни на секунду покидающих товарища в беде. Фёдору было безумно грустно и тоскливо, когда Пелагея уехала в Москву, чтобы закончить там восьмой класс и пройти самые лучшие учебные курсы, ведь никто не хотел дружить с таким дрянным парнем, как он. Козырьков дрался со всеми, но несмотря на это, местные хулиганы не считали его за своего из-за детской, даже милой внешности. Он скорее походил на разъярённого капризного младенца, чем на грозу местных дворов. Из-за этого ему приходилось тяжело, вот тогда-то он и приучился к курению… Страсть к нему оказалась сильнее всего на свете, и благодаря молчанию и благоразумию Пелагеи удавалось удачно сохранять этот постыдный секрет… Но надолго ли?… — Я слишком тебя контролирую, прости… Тебе стоит дать хоть какую-то свободу, ведь совсем скоро ты студент, а студенческая жизнь полна соблазнов, понимаешь? Но я думаю, что ты сможешь через это пройти. — попыталась поддержать разговор Пелагея, сменив тему. — Какие ещё соблазны! Мы живем в добропорядочном городе. — хмыкнул Фёдор, отогнав все грязные мыслишки. — В тихом омуте… — совершенно спокойно продекларировала девушка, выдав старую пословицу как факт. — Даже если так, я постараюсь бросить курить. Ради тебя. — завершил речь Фёдор, стыдливо опустив взгляд. Платонова удовлетворенно кивнула, как «няньке» Фёдора ей было безумно приятно услышать подобное обещание. Девушка постаралась внушить себе, что это всё не пустые слова и друг детства действительно откажется губить своё здоровье. Девушка встала с места, гордо выпрямившись. Повернув голову назад, та словно приказала Феди встать и пойти по её пятам. «Зачем и куда?» — послышался вполне логичный вопрос, на что она спокойно ответила: — Разве тебе не хочется отметить день рождения Инны? Я просто иду туда, где находятся беседки. — Тьфу ты, беседки… Я маленькая девочка чтоли, сидеть в этом лягушатнике да бегать туда-сюда, есть вещи и поинтереснее, уж поверь. — саркастично произнёс Фёдор, усмехнувшись. — Но там будет весело. Поверь, тебе нужно общение, тем более с противоположным полом. — продолжала Пелагея, говоря это всё совершенно спокойным, даже пустым голосом. Фёдор как обычно проигнорировал последние две строчки, но в целом согласился со своей подругой, ему действительно нужно было простое человеческое общение. — Я рада, что ты это понял. — будто бы прочитав мысли, добавила Платонова. — Там кстати Константин пришёл, поэтому тебе будет ещё веселее. Ура! Наконец-то хоть одна хорошая новость за этот отвратительный день. Больше всего на свете он хотел увидеть своего друга, и неважно, что он шляется непонятно где, отмечая дурацкое день рождения. — Как же я рад этому… — томно вздохнул тот, протаптывая тропинку за собой. Они уже почти дошли. Закончились берёзы, начались кустарные деревья, посаженные цветы да парочка скамеек, которые выглядели достаточно неплохо. Рядом с ними простирались тропинки, выложенные из красивых камней и три белых беседки, одна краше другой, и в самой красивой и роскошной (той, которая находилась посередине) отдыхали девушки: Инна, Хельга, Мила и Константин, который на фоне этого эпичного пиршества выглядел лишним, как пятое колесо в телеге. Везде витала какая-то слишком слащаво-ванильная атмосфера, непривычная и неприятная для Фёдора, он терпеть не мог запах цветов, особенно таких приторно сладких, как тюльпаны и розы. Если ему и нравились цветы, то только луговые - он считал их самыми лучшими и живыми цветами, ведь именно они были лишены той самой пафосности и исскуственности… — Ну что, твоя очередь! — послышался звонкий, как обычно голос Инны. Константин задумался, до крови прикусив губу. Нужно было всего лишь вспомнить город, начинающийся на букву Я, но что-то совсем не получалось… — Якутск! — перебила его Хельга, в конце высунув язык. — Правильно, теперь пришла очередь буквы «К»… Константин, ты здесь? — спросила девушка, помахав рукой перед лицом проигравшего. — Ну… — снова задумался тот, пытаясь отогнать посторонние мысли. — Киев… — закатила глаза Самойлова, фыркнув. — Ты совсем того, или просто уроки географии тайком прогуливал? — Подумаешь, не могу какие-то там города вспомнить. Зато я в физике силён. — гордо ответил тот, закончив этот глупый спор. Блондинка проигнорировала его слова о глубочайших познаниях в физике, предложив иную игру: — Давайте в другое поиграем. Эта игра какая-то скучная, я уже устала говорить всё сама… — Здравия желаю. — сухо поздоровался Фёдор, усевшись на свободное место. Рядом с ним совершенно спокойно уселась Пелагея, напоследок поправив очки. — Я слышала, что вы тут в города играли. — начала разговор Платонова, опустив взгляд на засыпающего Константина. — Ага, только вот этот мерзавец нормально играть не хочет! А Мила вообще что-то там в блокноте черкает! — вскрикнула Хельга, щипнув полусонного Соду за ляжку. Услышав «Ай!», издающееся из уст острозубого, Мандаринова мигом запрятала блокнотик под мышку, задрожав, словно осиновый лист. Фёдор отлично почувствовал дрожание женского тела, её тепло и специфичный запах, от которого закружилась голова. Нашатырный спирт вперемешку с лечебными травами — идеальное сочетание, оно кого угодно может заставить медленно заснуть и никогда не проснуться. — Дай-ка свой блокнотик… — вежливо, хоть и безэмоциально произнёс Фёдор, вытянув руку. Сглотнув, Мила, забегав глазами туда-сюда, отдала ему сокровище всей своей жизни — потрёпанную записную книжку с пожелтевшими страницами. Она была исписана каким-то рецептами, заклеена газетными вырезками, а на некоторых страницах виднелись рисунки цветов и прочей другой живности… На самом деле Мандаринова была очень интересной и разносторонней девушкой, нужно было только узнать её поближе. — П-прости меня за т-то, что тебе удостоилось увидеть этот кошмар… — заикнулась она, чувствуя, как собственные глаза скоро вытекут от обилия слез. Козырьков не стал говорить ничего в ответ, и раскрыв пустую страницу, нарисовал некое подобие кроссворда, отметив все нужные линии карандашом. — Сейчас я вам покажу занятную игру. Вы должны будете угадать слово. Неправильно назовёте букву — будете на один шаг ближе к смерти. То есть, заставите бедного невинного человечка повеситься. Покончить с жизнью, коротко говоря… Ну что, начинаем? Слово состоит из восьми букв. — Ужас какой! Ну у тебя и мыслишки, Федя… Как можно было додуматься до такого! — взвизгнула Хельга, отвернувшись. Девушки замолчали, хорошенько раздумав смысл игры. Самоубийство для них являлось запретной темой, и поэтому любое его упоминание, и ещё таким человеком, как Фёдор Козырьков пугало ещё больше. Кто знает, рано или поздно он совершит такой же ужасный поступок, как и этот нарисованный человек — наложит на себя руки… Страшно подумать… — Буква «А». — произнесла Инна, вспомнив первую букву, пришедшую на ум. — Неверно. — усмехнулся Федя, нарисовав горизонтальную полосу. — Тогда «Т». — снова попыталась Милонова, но как оказалось, тщетно. — Снова мимо… — главный губитель лёгких вновь провёл линию, но на этот раз вертикальную. — В-вообще-то была моя очередь! — вмешался Костя, шлёпнув себя пару раз по щекам. — Поезд уехал. Буква «Е»! — воскликнула Хельга, горделиво подняв голову вверх. — В точку! — на лице Фёдора появилась ухмылка, и он ввёл в последнюю, пустую клеточку букву «Е»…***
— Что там вышло? — послышалось с уст Хельги спустя то ли пять, то ли семь минут. Фёдор расправил тетрадь перед всеми, дав Инне возможно зачитать слово. КУ-РЕ-НИ-Е, по слогам зачитала она. — Поздравляю, вы выиграли. — ухмыльнулся Федя, вернув тетрадь хозяйке. — Ещё хуже слово выдумать не мог? — подколола парня Хельга, вытаращив глаза. Козырьков размял суставы, и издав хриплый смешок, гордо встал с места, выйдя из белой беседки. — Отличное слово, как по мне. Это было последнее слово, сказанное Фёдором, и Константин, ненадолго задумавшись, выбежал за ним, в спешке бросив несколько слов прощания. — Ну что же, девочки, мы остались совсем одни. — хихикнула Инна, взглянув на дорогих ей подруг. Пелагея и Мила взглянули друг на друга, они были очень хорошими подругами и впридачу соседками, ведь делили одну комнату. На самом деле их сожительство было спокойным и размеренным, Платонова была спокойной и способную поддержать в любую тяжёлой ситуации девушкой, а так как Миле постоянно нужна была эмоциальная и моральная поддержка, она частенько обращалась к ней за нужным и правильным советом, полностью поддаваясь её тёплым словам поддержки… — Я бы с удовольствием, но мне надо в женское общежитие. Потихоньку собирать вещи, которые я могла бы забыть тут или там, чтобы ко дню отъезда всё было готово. — ответила девушка, взглянув на растерянную Милу. — Я т-тоже.. Надеюсь мне удастся правильно и аккуратно с-сложить вещи! У меня их м-много… — пролепетала Мандаринова, в страхе положив свою руку на руку подруги. — Я обязательно помогу тебе, не волнуйся… — произнесла Пелагея, опустив взгляд. Мандаринова удотвлетворенно вздохнула, всё ещё продолжая дрожать, но со временем она всё таки успокоилась, придя в полную гармонию со своим слабым и истощенным телом. — Точно, совсем скоро мы поедем домой… Будет очень тяжело расстаться с вами. — жалостливо выдавила Милонова, словно в последний раз взглянув на всех дорогих ей девушек. Это чувство поразило её до глубины души, ведь у неё было много знакомых, но так мало настоящих, искренних людей, а в этом лагере будто бы собрались самые лучшие люди их небольшого города Комсомольска. Не хотелось расставаться с ними снова, Инна здесь уже не в первый раз, и каждый раз здесь появлялись новые люди, и к сожалению, ей редко удавалось сохранить дружбу с кем-нибудь с этого лагеря. Поэтому нужно было пережить последние дни с душой, с понимаем и с эмоциями, чтобы наверняка насытиться перед скорым отъездом. Но она дала себе клятву, клятву того, что всегда будет помнить их светлые образы, их замечательные поступки и то, как вместе они веселились, решая странные кроссворды в беседке. Она будет помнить каждый момент, позабыв про прошлое воспоминания. Да будет так. Пелагея и Мила взглянули друг на друга, томно вздохнув. Действительно, эта потеря будет тяжёлой, напоследок нужно хотя бы адресами или телефонами обменяться, как никак, а иначе они забудут про друг друга навсегда, тоскливо и одиноко проводя летние вечера… Они остались в беседке лишь вдвоём, наблюдая за растительностью вокруг этой деревянной конструкции и с особым трепетом обсуждая каждую травинку. Когда они приедут в город, ничего подобного не будет, лишь серые однотипные здания, злые люди и мокрые от дождя дороги. Этот уголочек казался чем-то райским, местом, где можно уединиться от чужих мыслей. Где-то появились силуэты двух парней, гуляющих туда-сюда, они совершенно спокойно заваливали друг друга упавшими зелёными листьями и выдували одуванчики, лишая их белого пуха. Это зрелище немного рассмешило позитивных и энергичных девушек, если приглядеться, между ними было много общего — правда их энергия была разной, Хельга — чистый холерик, а Инна — сангвиник, но всё равно в них было столько жизни, сколько не было ни в ком из тех, с кем они близко общались. — Спасибо тебе за самый лучший в моей жизни день рождения. Инна нежно чмокнула Хельгу в щёчку, и Самойлова покраснела, словно как помидор. Все девочки так делают, верно? Нет в этом ничего стыдного или неправильного, так ведь… Но всё равно это ощущалось безумно странно…