Нет ничего страшного в том, что ты неудачник.
Главное, насколько ты в этом преуспел. (Билли Джо Армстронг)
С самого детства Майя считала себя неудачницей. Возможно, эту идею ей внушила не в меру суеверная бабушка, которая даже разругалась с ее родителями из-за того, что те нарекли дочь Майей. И всякий раз, когда подрастающая девочка виделась с бабулей, та с суровым лицом склонялась над ребенком, ее густые седые брови сталкивались друг с другом на переносице, точно два поезда в страшной катастрофе, и изрекала: «Ох и намаешься ты в жизни, Майя, ох и намаешься! С таким имечком тебе белый свет не мил будет, вот увидишь!». Бабушка умерла, когда Майе было девять, и она почти забыла об этих угрожающих напутствиях. Однако какой-то осадок в душе девочки все же остался, и всякий раз, когда Майе в чем-то не везло, она слышала в голове звон монетки, очередные пять копеек, падающие в копилку ее неудач, и бабушкин голос: «Я же говорила! Судьба у тебя такая! Сплошная маета!». Но больше всего Майю удручало даже не ее имя, к которому она все же привыкла и смогла полюбить. Больше всего девушку удручал ее День Рождения. Двадцать девятое февраля. Кому вообще «повезло» родиться двадцать девятого февраля?! И как можно считать себя нормальным человеком, если День рождения у тебя бывает раз в четыре года? Частенько Майя думала, что лучше бы ее бабушка побеспокоилась об этом. Неудачница. Такой она и осталась. Хотя на какие-то короткие два года ей удалось поверить, что это не правда. Майя остановилась и сморгнула. Ресницы были влажными, но девушка не плакала. Это был лишь отголосок слез, выплаканных вчера. Погруженная в свои мысли, она сама не заметила, как дошла до дома Марины. До сладкого привкуса во рту любимый адрес – улица Чернышева, дом пятьдесят девять, первый подъезд, шестой этаж. Квартира восемнадцать. Восемнадцать. Столько лет ей было, когда она познакомилась с Мариной. Столько лет ей было, когда она поверила, что все неудачи в ее жизни остались позади. Майя очень любила номер той квартиры. Почему-то даже сейчас. Даже сейчас, когда… «Твоя девочка сегодня у тебя?». Воздух с резким шумом вырвался из легких. Майя не выдохнула, она почти застонала. Стоя напротив самой любимой девятиэтажки во всем городе, девятиэтажки, превратившейся в памятник предательству и лжи, Майя думала о своем детстве, о своей бабушке, об одной смс-ке, изменившей всю ее жизнь, и о том, что она оделась слишком легко в этот промозглый октябрьский вечер, и руки ее совсем окоченели даже в карманах куртки. Нервные пальцы непрерывно скручивали внутри кармана какую-то бумажку. Автобусный билет или рекламный буклет, который некуда было выбросить. У нее был свой ключ от домофона, но его пальцы старательно избегали. Марина сделала для нее этот ключ их первым летом. Ключ желтого цвета, такой же яркий и солнечный, как девушка, которую она так любила последние два года. Майя поднялась на крыльцо и набрала негнущимися красными пальцами «восемнадцать» и «В». Если бы трубку взяла не Марина, она просто сбежала бы. И, возможно, уже никогда не вернулась. В конце концов, не так уж нужны ей были те вещи. В нашем мире всегда найдутся вещи, которые лучше оставить там, где они лежат, чтобы они не причиняли нам лишней боли. Просто оставить их неподвижными. Но трубку взяла Марина, и она была одна дома. И в ее голосе блеснула яркая радость, когда она услышала Майю. – Поднимайся, скорее же! Я ждала тебя! Майя юркнула в черное чрево подъезда и пошла наверх пешком, потому что не хотела встречаться с соседями в лифте. И потому, что хотела оттянуть момент встречи. По ступенькам она всегда могла идти сколь угодно медленно, а вот контролировать скорость и неотвратимое движение лифта невозможно. Она снова подумала про свой День рождения. В этом году он у нее наконец-то будет. И они с Мариной планировали как следует его отметить еще два года назад. Марине всегда нравилось, что она родилась двадцать девятого февраля. Ей виделось в этом что-то мистическое. Марина любила мистику. «Ты у меня особенная», – говорила она так часто, наклонившись к уху Майи и щекоча пальцем его мочку. И только через два года Майя узнала, что никогда не была особенной. И единственной тоже не была. Ослепленная вспышкой боли от осознания этого факта, Майя не заметила стоящую на ступеньке банку, полную рыжевато-коричневых и грязно-серых окурков, задела ее носком кроссовка, и банка с оглушительным звоном покатилась вниз, рассыпая по дороге смятые и сморщенные сигаретные фильтры и черный пепел. Каким–то чудом она не разбилась и, преодолев все девять ступенек – девять звонких «дон-дон-дон», укатилась в сторону лифта. Майя застыла и вся сжалась, втянув голову в плечи. Ей казалось, что сейчас все жильцы откроют двери и высунутся наружу, чтобы посмотреть на нее и наорать как следует. Но открылась только одна дверь. Дверь под номером восемнадцать. Майе предстояло преодолеть еще один лестничный пролет, но она подняла голову и увидела Марину, которая уже стояла наверху и смотрела на нее, переступив порог квартиры. На ней была одна длинная голубоватая футболка, и ее светлые короткие кудряшки отливали золотым в электрическом свете подъездной лампы. Ее волосы, наверное, именно ее волосы Майя всегда любила в ней больше всего. Она и сама не знала, почему. Но, возможно, так всегда и бывает, и это не объяснить, что нам безумно нравится в человеке что-то одно, – ямочка на щеке, щербинка между зубами или маленькое зеленое пятнышко на карей радужке глаза, что-то, что делает человека самым особенным, самым родным и болезненно дорогим для нас. Такие густые, короткие и тугие кудряшки, всегда пышные и блестящие, Майя влюбилась в них сразу, как только увидела. Марина смотрела на нее с тревогой, так не похожей на обычную радость, с которой она всегда выбегала встретить Майю, когда та приходила к ней с ночевкой сразу после окончания пар или после работы. На этот раз в ее темно–зеленых травянистых глазах застыло волнение, и Марина спрятала руки за спину, и наверняка сцепила их в замок, под неестественным углом скрутив пальцы, потому что Марина боялась. Потому что она не знала, чего от Майи ждать после их вчерашней громкой ссоры. Майя поднялась еще на три ступеньки. И еще на три. И, наконец, оказалась наверху, а Марина, не дав ей опомниться, потянула ее за запястье в квартиру, откуда пахло ореховым какао. Неужели Марина действительно ждала ее? «Ведь она знает, как я люблю какао… Но неужели она думает, что это поможет ей помириться со мной?». Внезапно Майя осознала, что, возможно, Марина и правда на это надеется и искренне верит, что простая чашка какао поможет ей сгладить свою вину. Потому что правда в том, что на самом деле Майя ничего о Марине не знала. Ничего не знала об этой странной яркой девушке с тугими золотыми кудряшками, которая всегда носила длинные цветастые юбки и таскала в кармане потрепанную колоду карт Таро с порванной и заклеенной прозрачным скотчем девяткой Мечей. Дверь закрылась со знакомым глухим щелчком, а Марина обняла ее за плечи, притягивая одеревеневшую Майю к себе и шепча: – Господи, да ты совсем замерзла! Майя! Ты такая холодная… От ее кудряшек и кожи повеяло таким родным ароматом зеленого чая, бергамота и мяты, и смешавшись с витающим в квартире запахом какао, он словно стал средоточием всего, что Майя потеряла, ароматом всех тех счастливых мгновений, что она провела в этой квартире под номером восемнадцать. – От-пу-сти ме-ня, – по слогам выговорила девушка, пытаясь сбросить с себя цепкие руки. – Я пришла забрать свои вещи. – Но Майечка, милая… пожалуйста, давай поговорим, – Марина чуть отстранилась от нее и попыталась заглянуть Майе в глаза. – Пожалуйста, родная, ты ведь знаешь, что в моих чувствах к тебе ничего не изменилось. Между нами все как раньше, и я все так же сильно тебя люблю… – Изменилось всё! – Майе, наконец, удалось сбросить с себя ее руки, такие теплые и пахнущие лесным орехом и шоколадом. – Как ты можешь говорить, что ничего не изменилось?! Ты что, совсем больная, что ли?! Ее голос дрожал, и Майя силилась не заплакать, потому что не хотела повторения вчерашнего истеричного вечера, когда она была такой жалкой и сопливой, и кричащей. – Но, Майя, изменилось ведь только то, что ты теперь знаешь обо мне всё, а раньше не знала! Но ты же понимаешь, что иногда люди открываются друг другу не сразу, иногда для этого нужно время… Теперь ты знаешь все, но это ничего не меняет! Клянусь тебе, я все так же сильно люблю тебя, и все, что между нами было, было правдой… Майя закрыла глаза. Голова кружилась. – Нет… Все-таки ты ненормальная, – прошептала она. – Я всегда это подозревала, но не хотела верить. Все эти твои Таро-Шмаро, дурацкие предсказания, Господи, Марина, какого хрена ты не предсказала мне, чтобы я была осторожна, потому что какая-то кудрявая баба водит меня за нос?! – и, оттолкнув девушку, Майя скинула кроссовки и прошла первым делом в ванную, чтобы забрать оттуда свою зубную щетку и принадлежности для умывания. Зубная щетка, как впрочем, и все остальное, была ей абсолютно не нужна, но ей хотелось сделать это из принципа. Майя не хотела, чтобы в этой квартире осталась хоть маленькая частичка ее самой. – Майя! – Марина упрямо последовала за ней. Ее тонкие пальцы, унизанные тяжелыми кольцами с переливчатыми прозрачными лунными камнями и кошачьим глазом, дрожали и беспрестанно мяли футболку. – Пожалуйста… Ты не понимаешь. Не все люди такие, как ты! Все мы разные… И не все люди… моногамны. Но это не значит, что я не могу любить тебя! Наша встреча не была случайной, мы обе это знали, нам было суждено найти друг друга, пожалуйста, Майя, неужели ты хочешь все это перечеркнуть? – Да, именно этого я и хочу! – вытаскивая свою щетку, Майя опрокинула весь пластмассовый стаканчик и обрадовалась этому, потому что в грязную раковину упала и так называемая запасная щетка Марины, которая на самом деле принадлежала… «Твоя девочка сегодня у тебя?». – Но, Майя, это ведь даже не измена! Это Катя должна обижаться, ведь это ей я изменяла, но она все понимает, и она не против, с самого начала не была, она… – Да-да-да, «принимает тебя такой, какая ты есть»! – закричала Майя, теряя терпение и снова взрываясь, припомнив эти слова Марины во время вчерашней ссоры. – Вот и пусть дальше принимает! Мне насрать! – Майя, пожалуйста, выслушай! – Марина шагнула в ванную и поймала Майю за локоть. Самое большое кольцо с лунным камнем уперлось девушке в ребро. – Ты еще такая молодая, ты так много не знаешь о жизни, но когда ты станешь старше, ты сможешь понять меня. Нет ничего плохого в том, чтобы любить двоих и даже троих людей, если твое сердце вмещает эту любовь… – Троих?! – заорала Майя и даже посмотрела на Марину, чего старалась не делать, чтобы не сломаться и не заплакать. – Так у тебя кроме нее еще кто-то есть?! – О, нет! Нет! Никого нет, клянусь! – Марина словно бы даже оскорбилась, как будто подозревать ее в связи с кем-то третьим было непростительным и совершенно необоснованным недоверием со стороны Майи. – Только Катя. Мы с ней вместе уже много лет. И у нас очень высокодуховные отношения. Мы понимаем друг друга с полуслова и уважаем потребности друг друга. Мы даем друг другу свободу, понимаешь? Катя – очень важный человек в моей жизни. У нас с ней одинаковые вибрации, а ты ведь знаешь, какая это редкость – найти человека с теми же вибрациями, что и у тебя, это великое духовное родство, наши души пришли из одного потока… – Вот и вибрируйте себе дальше на здоровье! – Майя с силой выдернула локоть и продолжила запихивать в карман рюкзака гель для умывания и зубную нить. – Высокодуховные отношения, твою мать… Наверное, они у вас были слишком духовные, раз ты решила найти себе девку для секса! – Майя, не говори так! – Марина схватила пышущую гневом и обидой Майю в душное кольцо, обняв ее руки, и прижалась грудью к ее спине, а голову положила девушке на плечо и зашептала ей в ухо горячим сбивчивым шепотом: – Ты никогда не была для меня девкой, пожалуйста, Майя, не думай так, это причиняет мне боль, пожалуйста… Постарайся понять меня, я больше ни о чем не прошу тебя, просто постарайся. Ты была нужна мне не для секса, я никогда не стремилась использовать тебя, клянусь. Я влюбилась в тебя сразу же, после первой же переписки. И в тот вечер карты сказали, что ты станешь особенным человеком для меня, и что я обрету потерянную частичку своей души. Мне выпала тогда Императрица вместе с двойкой Кубков, а это означает встречу человека своей мечты. И такой ты была для меня, Майя, тогда, и такой осталась сейчас… девушкой мечты. Я знаю, что… не должна была скрывать от тебя Катю так долго. Я просто понимала, что если скажу тебе правду, то… потеряю тебя навсегда. Майя затихла и стояла какое-то время неподвижно, отвернувшись к раковине и глядя на валяющуюся там бело-зеленую зубную щетку женщины, с которой Марина делила постель. Ее губы дрожали, а слезы снова навернулись на глаза, непослушные и отчаянные, и Майя знала, что если позволит пролиться хотя бы одной из них, остальные прорвутся следом, неудержимым горьким потоком, точно горячая гневная лава, погребающая под собой все живое, обращающая все в черный пепел и рыхлые угли. – Отпусти меня, пожалуйста… – Майя высвободилась из теплых Марининых рук и вышла из ванной, чтобы продолжить собирать вещи в комнате. Кое-какая одежда, несколько тетрадей с конспектами, учебник по стилистике, светильник в виде кристалла, флэшка на 32 гигабайта, два последних тома «Темной башни», диск с песнями The Killers и… что еще? Майя затравленно оглядывала комнату в поисках всего, что могло принадлежать ей, но сосредоточиться было слишком сложно, потому что взгляд то и дело спотыкался о вещи, которые, как теперь Майя знала точно, принадлежали высокодуховной-мать-ее-Кате. Твоя девочка сегодня… «Не-е-е-е-ет! Я больше не буду думать об этом, не буду, не буду, не буду!». Но она думала. Конечно же, она думала. «Твою мать, неужели эта женщина, черт ее дери, неужели эта Катя каждый день, приходя с работы, спокойно лицезрела мои вещи? Она что, чокнутая? Она видела мои трусы, висящие в ванной, видела джинсы на спинке стула и стопку тетрадок на столе, видела наши с Мариной фотки на заставке ноута, и ей было фиолетово?». Но, похоже, высокодуховной-мать-ее-Кате и правда все было фиолетово. Либо она была такой же ненормальной, как и Марина. И в таком случае, эти двое поистине являли собой безупречный пример родства душ. Майя прошла к шкафу и открыла коротко скрипнувшую дверцу, чтобы сначала собрать одежду и запихнуть ее в рюкзак, а сверху, на мягкое, положить довольно хрупкий светильник. «И что самое странное… Она была согласна прятать свои вещи и следы своего проживания в квартире ради Марины? Чтобы я не догадалась ни о чем?». Майя прошлась глазами по вешалкам, невольно ловя себя на мысли, что пытается среди висящих там вещей вычислить принадлежащие Кате. Вот этот строгий пиджак, например, темно-серый. Майя никогда не видела, чтобы Марина надевала его. Эта вещь была совершенно не в ее стиле. Марина носила яркую одежду, с восточными орнаментами, солнечных цветов и свободного покроя. И она никогда не напялила бы на себя обычный офисный серый пиджак. А значит… он принадлежал не ей. И если бы она, Майя, не была такой слепой и тупой, то заподозрила бы неладное намного, намного раньше. Да, пожалуй, именно это задевало ее больше всего. То, что она ничего не подозревала. И так ничего и не узнала бы, если бы не та смс-ка. Марина делала из нее круглую дуру. И Майя позволяла ей это. Просто потому, что у Марины были самые фантастически прекрасные кудряшки из всех, что Майя когда-либо видела за все двадцать лет своей жизни. В этот момент девушка с фантастическими кудряшками снова возникла у нее за спиной, и Майя начала поспешно вытаскивать из шкафа футболки и нижнее белье, изо всех сил стараясь не коситься при этом на проклятущий серый пиджак, разрази его гром. В тот момент ей хотелось лишь одного – покинуть эту квартиру как можно скорее, доползти до дома, забраться под одеяло и уснуть. Желательно навсегда. – Майя… – голос Марины звучал тихо и очень грустно, словно скорбь от непоправимости происходящего приглушала его. – Пожалуйста, давай сядем и спокойно поговорим. Ты сейчас слишком взвинчена, тебе нужно успокоиться, иначе ты что-нибудь забудешь. Обещаю, после нашей беседы я не буду мешать тебе. И ты сможешь спокойно собрать вещи и пойти домой. Вчера у нас ничего не вышло с разговором… Всего лишь пять или десять минут твоего времени, не больше… В конце концов, разве это так много? – Я уже потратила на тебя два года, – процедила Майя. – Два года потратила впустую. – Но неужели ты хочешь так просто взять и перечеркнуть эти два года? – не уступала Марина. Она больше не пыталась обнимать Майю, ловить ее цепкими пальцами, шептать на ухо. Она решила использовать свое последнее оружие – слова. А уж словами Марина пользоваться всегда умела. – Эти два года… Ведь они были счастливыми. И для тебя, и для меня. И уж если ты решила расстаться со мной и оставить эти годы в прошлом, давай хотя бы сделаем это красиво. Сделаем это правильно. Чтобы не осталось ни одного невысказанного слова и ни одного слова, о котором мы потом жалели бы. Давай расстанемся как взрослые люди. И спокойно обсудим все, что произошло. Я объясню тебе мотивы своих поступков, а ты сможешь высказать все, что ты об этом думаешь. Ведь именно так поступают взрослые. Зачем нам все эти подростковые истерики? Майя закусила губу, ее рука замерла над полкой шкафа. Марина несколько раз повторила слово «взрослые», и она сделала это специально, чтобы задеть ее. Она знала, как Майя комплексовала всегда из-за своего возраста, из-за того, что Марина была на семь лет ее старше. Знала, как Майя всегда старалась вести себя по-взрослому, быть самостоятельной, поскорее найти работу, стать более смелой. Марина знала ее слабое место. И знала, как не хочется Майе выглядеть глупым ребенком, особенно сейчас, особенно в такой момент, когда она и без того была задета и унижена. – Ну хорошо, – деревянным голосом проговорила Майя. – Я соберу вещи чуть позже. Говори все, что ты хочешь сказать. – Хорошо, – голос Марины тут же изменился, потеплел, обрел обычную уверенность, ведь она снова взяла ситуацию под свой контроль. Взяла Майю под свой контроль. – Пойдем, присядем на диван, там будет удобнее. – Нет, – отрезала Майя. – На этот диван я больше не сяду никогда. Мы можем поговорить и на кухне. – Без проблем, – легко согласилась Марина. – Как раз налью тебе какао, пока оно совсем не остыло. – Я не буду какао! – взвилась Майя, но Марина даже внимания не обратила на ее протест, и когда девушка села за кухонный столик, Марина взяла самую большую чашку и налила в нее горячий шоколадный напиток из маленькой кастрюльки. Сверху она насыпала немного тертых лесных орешков и налила шоколадного сиропа в виде спиральки. А потом поставила чашку перед Майей и улыбнулась: – Выпей. Это всего лишь какао. Оно очень вкусное. И оно не виновато в том, что ты меня ненавидишь. Однако Майя посмотрела на какао так, словно это как раз оно было причиной всех ее несчастий. Ведь именно оно напоминало ей сейчас о том, как счастлива она была еще совсем недавно. Еще буквально два дня назад. Два дня… После всей боли, что она пережила за вчерашний вечер и сегодняшний день этот отрезок времени казался просто немыслимо коротким. Но рука, тем не менее, сама потянулась к чашке, и Майя сделала первый осторожный медленный глоток, просто чтобы чем-то заняться, а не сидеть молча на этой кухне напротив Марины, отрывая под столом заусенцы на пальцах. Яркий, терпкий вкус жареного лесного ореха в сочетании с молочным шоколадом и ванилью был таким приятным и успокаивающим, что на какое-то мгновение Майя даже смогла немного расслабиться. А Марина между тем присела на табурет вместе с еще одной чашкой для себя, закинула одну голую ногу на другую, нисколько не стесняясь того, что она была в одних трусиках и футболке, и заговорила: – Мы с ней познакомились, когда мне было семнадцать. Почти как тебе, когда я познакомилась с тобой. Сейчас мне двадцать семь. И мы с Катей вместе уже десять лет. Мы начали жить вместе, когда я еще училась на втором курсе. И эта квартира… На самом деле принадлежит ей. Я солгала, что снимаю ее. Майя закрыла глаза. Такое вкусное сладкое какао внезапно начало отдавать горечью. – Господи… – прошептала Майя. – И она позволяла тебе это?! Как могла она позволять тебе приводить другую в свою квартиру? Как тебе самой позволяла совесть поступать так? – Не спеши, Майя, пожалуйста… – Марина вздохнула, и в этом вздохе прозвучал некий трагизм, словно она собиралась рассказать поистине печальную историю своей непростой жизни, а вовсе не историю о том, как изменяла своей девушке в ее же квартире. – Я понимаю, как все это выглядит со стороны… Но то, как ты это видишь… не совсем так, как это было на самом деле. На самом деле это не так грязно, как тебе кажется. И ты была не просто девушкой для развлечений, которую я приводила сюда, пока Катя работала. – А как же Юля? – внезапно Майю осенило, она открыла глаза и посмотрела на Марину со смесью гадливости и любопытства. – Твоя бывшая девушка, о которой ты мне рассказывала? Из-за расставания с которой ты так страдала? Ты говорила, что вы с ней встречались пять лет и расстались как раз перед нашим с тобой знакомством. Но если вы с… – Майя запнулась, она все еще не могла называть девушку Марины по имени, не могла произносить «Катя», потому что… она и сама не знала почему. Это совершенно обычное имя стало вдруг костью в горле и щепоткой перца на языке, непроизносимым сочетанием четырех горьких букв. Однако продолжать ей не пришлось, Марина поняла, к чему она клонит, и заговорила сама: – Да, мы с Юлей познакомились уже после того, как… я познакомилась с Катей. – Твою мать! – выдохнула Майя. Она подумала вдруг, что сил удивляться у нее уже не осталось. Совсем. – Так значит, она была еще одной твоей любовницей? И ты тоже встречалась с ней на стороне, как и со мной? И она знала о твоей… о твоей… – Да, она знала о Кате. Но она узнала о ней не сразу, какое–то время я скрывала от нее свою вторую жизнь, как и от тебя. Так получилось… Так получилось, что я не планировала всего этого заранее. Пойми, Майя… Я не родилась с мыслью о том, что я полигамна, и что одного партнера мне мало. И мне было нелегко принять это в себе. И я не планировала изменять Кате с Юлей. Просто так получилось, что через три года после того, как мы с Катей начали встречаться, я познакомилась с другой девушкой и… влюбилась в нее. Я помню, как меня разрывало от этого на части. Ведь обществом такое поведение никогда не одобрялось. Ты знаешь, я ведь и свою ориентацию приняла с трудом, а тут такое… Я жила с этим несколько месяцев, я жестоко мучилась, я понимала, что не могу причинить боль Кате, что я по-прежнему люблю ее. И я пыталась порвать с Юлей все контакты, но мне было безумно тяжело ранить и ее тоже. И как-то поздно вечером… Когда Катя вернулась с дежурства, она застала меня плачущей, у меня была ужасная истерика, я просто рыдала и не могла остановиться. И Катя спросила меня, в чем дело. Она сказала, что чем бы это ни было, она не осудит меня и постарается понять, если только я ей доверюсь. И я доверилась. И поначалу... Кате было очень больно слышать, что я люблю другую, но когда мне удалось убедить ее в том, что ее я люблю тоже, она немного успокоилась. И видя мои мучения, смогла проникнуться ко мне состраданием. Я даже не ожидала от нее такого понимания. Я полюбила ее еще сильнее в тот момент. Я поняла, что никогда не смогу оставить ее, обмануть ее, причинить ей боль. И я сказала, что если она хочет, я никогда больше не увижусь с Юлей. Но Катя… она разрешила мне видеться с ней. Она настояла на этом. Она сказала, что не хочет и не может видеть меня несчастной. И что если мне это нужно, то я могу встречаться с Юлей в то время, пока она находится на работе. Сказала, что я могу перестать мучиться чувством вины, и что она будет принимать меня такой, какая я есть. И так… все это началось. Марина замолчала на какое-то время, и Майя тоже не могла вымолвить ни слова, чтобы хоть как-то прокомментировать эту странную историю огромной, всепрощающей и какой-то больной любви. – И что было потом? – спросила она, наконец, сделав еще пару глотков какао, еще теплого, но как будто уже утратившего вкус. – Когда Юля узнала правду? – Она очень огорчилась… – Ну еще бы! – Майя не удержалась от язвительного замечания, но Марина лишь смиренно продолжила: – Она отнеслась к этому, в общем-то… так же, как и ты. Но мне удалось объяснить ей свои чувства. И она… попыталась понять меня, как и Катя. И мы продолжали встречаться еще около двух лет. Но я знала, что кроме меня Юля теперь встречается и с другими. И в итоге… она нашла девушку, ради которой порвала со мной. – Ну это же естественно! А ты чего ожидала?! – воскликнула Майя. – Ты думала, что она всегда будет довольствоваться ролью запасного игрока?! – Ох, Майя… – Марина покачала головой, и ее кудряшки дрогнули. – Нет никаких запасных игроков. И основных. Мои чувства и к Кате, и к Юле, и к тебе были одинаково сильными. Просто разными. У каждой из вас было столько замечательных качеств, и с каждой из вас мне было по-разному хорошо, по-разному весело и интересно. Как будто… каждая из вас открывала мне разные грани меня самой, понимаешь? Я думаю, что именно в этом было все дело. Именно поэтому меня всегда тянуло к нескольким людям одновременно. Мне нравилось быть разной. Я как будто… могла проживать несколько жизней одновременно. И каждая из этих жизней была захватывающей, по-особенному сладкой. С Катей мы всегда любили лазить по крышам и пробовать пиццу во всех итальянских ресторанчиках, с Юлей мы ездили на озеро и в лес и проводили магические ритуалы силы на природе, а с тобой… мы слушали Энигму и болтали всю ночь напролет, глядя на звезды. С каждым новым человеком ты можешь быть разным. С каждым ты можешь заниматься разными вещами. И это каждый раз просто потрясающе. Открывать миры друг друга… – Марина, все это просто философия, попытки оправдать себя, – перебила ее Майя, перебила как можно быстрее, потому что на какой-то ужасный и отчаянный миг ей начало казаться, что она и в самом деле понимает ее. – Но зачем тебе было спать с Юлей и со мной? Почему ты не могла делать все то же самое с нами, оставаясь при этом друзьями, оставаясь при этом верной Кате? Зачем тебе был нужен еще и секс? Или он тоже открывал тебе новые грани тебя самой?! Марина улыбнулась, все с тем же грустным смирением. – Когда-то и Юля задала мне тот же вопрос. И я отвечу тебе то же, что ответила и ей. Если бы я могла не влюбляться в вас, я бы этого, конечно же, не сделала. Ведь тогда в моей жизни было бы намного меньше боли, намного меньше проблем. И мы были бы, как ты говоришь, просто друзьями. Но я не могла контролировать свои чувства. Не могла отключить их по своему желанию. Потому что такова моя натура. Я могу любить нескольких людей одновременно. Любить одинаково сильно. – Так ли одинаково? – в голос Майи снова пробрались язвительные колкие нотки. – Тогда почему ты отказывалась жить со мной, придумывая все эти нелепые оправдания всякий раз, когда я предлагала тебе съехаться? Возможно, потому, что у тебя уже была, так сказать, основная девушка, а? Или, быть может, ты была бы согласна начать жить со мной, а с ней встречаться в свободное время? Поменять нас местами ты была бы согласна? Марина замолчала, опустила взгляд в свою чашку, и Майя почувствовала себя увереннее. Да. Она наконец-то попала в цель. На это Марине возразить будет нечего. – Да… – прошептала она. – Это справедливое замечание, Майя. И Юля бросила меня тоже из–за этого. Потому что я не могла предложить ей большего. И тебе тоже не могла. Но не потому, что любила тебя меньше, чем Катю. Это не так. Я просто… чувствовала себя обязанной Кате. За все, что она для меня сделала. За то, как сильно она любила меня. Поэтому… в каком-то смысле она для меня действительно на первом месте. Но не в плане любви. Это скорее… чувство долга. – А трахаешься ты с ней тоже из чувства долга? – в очередной раз не выдержала Майя. – Нет, – Марина не стала отпираться. Она по-прежнему не могла поднять на Майю глаз. – Не из чувства долга. Но если тебе станет от этого легче, то с тобой у нас секс бывает чаще, чем с ней. – Господи! – заорала Майя, теряя всяческое терпение и грохая почти пустой чашкой по столу. – Ты и правда думаешь, что мне от этого легче станет?! Все. С меня хватит. Я собираюсь и ухожу. Майя вернулась в комнату и продолжила складывать вещи, однако, несмотря на незатихающую злость и обиду, прежнего остервенения в ней уже не было. Марина, как и обещала, не последовала за ней и осталась на кухне, не мешая Майе собираться. Много времени это не заняло. В конце концов, не так уж много здесь у нее было вещей, ведь Марина всегда намекала на то, что не готова съезжаться, и Майя старалась не наглеть. Она очень боялась показаться напористой, очень боялась напрашиваться. И, возможно, еще и от этого ей сейчас было так больно. Перед уходом девушка решила заглянуть и на балкон. Не для того, чтобы проверить, нет ли там ее вещей, она и так знала, что нет. Ей просто хотелось проститься с этим местом, где они с Мариной провели столько сладких летних вечеров, столько длинных ночей с запахом бергамота и мяты, где было сказано столько важных слов, самых важных. Ее первых в жизни признаний в любви. Неужели все всегда именно так и заканчивается? С балкона открывался вид на пустырь и заброшенный трехэтажный дом, с наполовину сгоревшей крышей, за которой начиналось темное беззвездное небо. Еще недавно оно было полно крошечных серебристых капелек света, и за прошедшее лето они с Мариной увидели целых две падающие звезды, которые упали как будто в соседний двор, и Майя помнила, как Марина, смеясь, предлагала ей пойти их искать. «Мы наберем себе полные карманы звездных осколков, – говорила она, – и они будут похожи на кристаллы, такие же, как твой светильник. И они будут еще теплыми. Будут сиять изнутри и греть нам ладони». «Не говори глупости, – смеялась Майя. – Звездные осколки не были бы похожи на кристаллы. Это были бы обычные серые камни, как кусочки метеоритов. И уж точно они не светились бы изнутри!». Но Марина лишь загадочно улыбалась и сама словно светилась изнутри. «Откуда тебе знать, как выглядят звезды и из чего они сделаны? В нашей Вселенной столько миров, и кто знает, по каким они живут законам? Возможно, где-то есть звезды из сахара или прозрачного стекла. Или даже… Не знаю. Из воздушной кукурузы и клубничного зефира! Мы ничего не знаем о других мирах, Майя. О бесконечных мирах, затерянных во Вселенной…» Марина учила ее мечтать и фантазировать. И хотя чаще всего Майя лишь посмеивалась над ней, не веря ни в гороскопы, ни в предсказания Таро, ни в фантастические теории Марины о других мирах, все это необъяснимым образом трогало ее сердце. Возможно, лишь потому, что это была часть жизни Марины, ее любимой Марины, и Майе больше всего нравилось погружаться в эту жизнь. И она просто любила все, что любила Марина. Даже мечты о звездных сияющих кристаллах в ладонях. Но сегодня на небе не было звезд. И Майя видела в темном стекле лишь отражение своего бледного и круглого как Луна лица. В который раз она устало подумала, что с такой короткой стрижкой выглядит так, словно у нее вообще нет волос. Одно это белое лицо. И большие широко распахнутые зеленовато-карие глаза, которые еще два дня назад радостно блестели в предвкушении очередного свидания. Теперь же в них застыл немой вопрос: «За что Вселенная или Бог, или сахарные звезды так наказали меня?» Ведь есть же люди, живущие счастливо, люди, с которыми никогда не происходит ничего подобного. Почему она не могла быть одной из них? Майя поправила лямку рюкзака на плече, подняла с пола пакет с вещами, которые не влезли в рюкзак, и ушла с балкона, не оглядываясь, прошла через комнату, и вышла в коридор, чтобы одеться. Марина так и сидела за кухонным столиком и с сосредоточенным лицом раскладывала карты. Даже в такой момент она не могла обойтись без своих чертовых Таро. Майя закусила кончик языка так, что стало больно, поспешно отвернулась от Марины и начала обуваться. В какой-то момент ей показалось, что Марина так и останется там сидеть и просто позволит ей уйти, так ничего и не сказав на прощание, но когда Майя застегнула куртку, Марина словно проснулась от звука молнии, подняла на девушку встревоженный взгляд и встала с табурета. – Майя… я хочу, чтобы ты знала, что все может остаться по-прежнему, если только ты захочешь. Я не буду против, если ты начнешь искать кого-то другого… Но до тех пор, хотя бы до тех пор… Я ведь знаю, что ты все еще любишь меня, и я люблю тебя, и мы могли бы… – Не могли бы! – отрезала Майя, поворачивая дрожащими пальцами всегда такой слишком тугой замок. – Но, Майя, я ведь знаю тебя… Сейчас ты просто хорохоришься, хочешь выпустить пар, но это пройдет… И ты захочешь вернуться ко мне. Потому что мы идеально друг другу подходим. – Я не вернусь, – голос Майи дрогнул, потому что раньше, еще два дня назад, когда она поворачивала этот замок, ее губы произносили совсем другие слова. Признания в любви, обещания написать сразу, как только она доберется до дома, обещания скорой встречи. И ничего не предвещало того, что… «Твоя девочка сегодня у тебя? У меня отменили дежурство, но я могу съездить к родителям, если хочешь. Мама испекла твоих любимых пирожков с персиками, привезу тебе завтра. И не забудь про электрика, он может нагрянуть с утра пораньше». Девочка. Просто какая-то девочка. «Вот кем я была. Она даже не назвала меня по имени. И я не хочу называть ее по имени». Майя открыла дверь и, не оборачиваясь на Марину, переступила через порог. Никаких больше слов, никаких прощальных объятий. Только бы не разреветься прямо сейчас. – Майя! – крикнула Марина, выбегая следом за ней в коридор. – Подожди, Майя! Я хочу сказать тебе еще кое-что. «Ты уже все сказала», – подумала Майя и молча продолжила спускаться по лестнице. Банка с окурками все еще валялась на площадке пятого этажа, а желто-оранжевые фильтры были разбросаны по всем ступенькам. – Майя! – кричала Марина. – Пожалуйста, будь осторожна, прошу тебя! Я сделала на тебя расклад! Тебе выпали очень плохие карты! Ты слышишь, Майя? Пожалуйста, будь осторожна, береги себя! С тобой может случиться что-то ужасное! Майя усмехнулась, и ее красивые, но обветренные губы искривились в болезненной гримасе. – Раньше надо было меня предупреждать, – процедила она. – Еще до того, как мы начали спать вместе. «А сейчас… Сейчас все самое ужасное со мной уже случилось». Так думала Майя в тот холодный вечер, спускаясь по ступенькам, выходя из подъезда и вдыхая сырой воздух наступающей ночи, предвещающей скорые дожди. Она действительно так думала. Что ничего хуже с ней случиться уже не может. Засунув руку в карман, Майя вытащила ту скомканную бумажку, которую теребила перед тем, как прийти к Марине. Так и есть – автобусный билет. Майя рассмотрела его в тусклом свете мигающего фонаря и хмыкнула. Как она и думала. Несчастливый.