Кто такая Элли?

— А правду говорят, что ты собираешься после праздника отправиться в первый путь? — полюбопытствовал Арно, когда двое лейри, немного устав, наконец выбрались из скопища танцующих пар, с наслаждением подставляя тела прохладному ночному ветерку. — Я еще не решила, когда точно, — замялась Элли, внутренне недоумевая, кто мог знать о ее пока еще неопределенных намерениях, а главное — кому и зачем понадобилось болтать об этом направо и налево. — Все же непривычно как-то… — Нет, милая, так бояться — просто никуда не годится! — рассмеялся Арно, взмахнув крыльями и крепко ухватив не успевшую вырваться Элли за руку. — В конце концов, ты — крылатая лейри, а не эльфийка или какая-нибудь морская полукровка. Ничего, я уже знаю, что тебя вдохновит. Эй, народ! — громко объявил он, привлекая внимание всех, до кого долетел его голос. — Всем внимание! Кому интересно — отвлекитесь ненадолго от танцев, сейчас будет объявление. Кому неинтересно — для разнообразия можно и заинтересоваться. Не спрашивая ни о чем растерявшуюся Элли, он потянул ее к ближайшему столу, переделанному на время праздника из огромного, почти окаменевшего пня давно умершего исполинского дерева. На плоской шершавой поверхности, с которой прожорливые гости уже успели растащить половину еды, оказалось достаточно свободного места, так что Арно, пренебрегая всеми приличиями, просто сдвинул в сторону мешавшие ему блюда и легко взобрался на свободный край пня, настойчиво увлекая Элли за собой. — Элис, вот ты где! — поприветствовал он подругу, очень вовремя вывернувшуюся из толпы. — Не прячься, иди к нам. — Что все это значит? — явно еще не решив, стоит ли изображать ревность и недовольство, спросила старшая лейри. — Зачем тебе Элли, что ты еще удумал? — То, что вообще-то давно должна была удумать ты! — подмигнул ей Арно, показывая, что не собирается давать повод для ссоры. — Итак, всем меня видно? — он вновь повысил голос, обращаясь к иным, собиравшимся вокруг пня-стола в ожидании чего-то пока еще непонятного, но явно занимательного. — Всем меня хорошо слышно? — Да не томи ты уже, капуста с крыльями! — выкрикнул кто-то. — Собрался объявлять — так объявляй! — Хорошо! — кивнул Арно, пытаясь высмотреть крикуна, но тот или предусмотрительно спрятался за спинами более крупных товарищей, или владел великим искусством удерживать невозмутимое выражение лица даже в такой располагающей к смеху обстановке. Так что лейри, решив не отвечать на «капусту», продолжил речь. — Многие из собравшихся, особенно те, кто постоянно живет в этих местах, знают Элли — прекрасную деву крылатого народа, талантливую провидицу и нашу с Элис дочь. Кому-то, надеюсь, известен обычай нашего народа: когда лейри взрослеет, она или он отправляется в свое первое, самое важное и необыкновенное странствие, чтобы увидеть чудеса нашего мира, познать его невероятные просторы, проверить себя в испытаниях, какие выпадут на долю, и научиться чему-нибудь новому. Иные, невольно завороженные его словами, притихали, впиваясь любопытными взглядами то в самого Арно, то в растерянно замершую рядом Элли. Наверно, ей тоже стоило бы строить догадки или своим даром уже почувствовать, ради чего он затеял весь этот шум. Однако в голове яркой искрой вспыхивало лишь одно: его слова о родстве — не доказанная правда и не прямая ложь, а лишь предположение, высказанное вслух для сохранения мира между матерью и дочерью. — И вот сегодня я узнал, что Элли наконец-то решилась хоть на время оставить привычную оседлую жизнь и начать свой первый путь! — Так давайте же все от души поздравим ее с этим отважным и верным решением! — мгновенно поняв главную мысль своего друга, присоединилась Элис. Ее звонкий голос расколол воцарившуюся было тишину, полную любопытного и слегка настороженного ожидания, и собравшиеся, вторя ей, разразились приветственными криками: «Молодец, Элли!», «Смелая!», «Давно пора!». — С направлением тоже еще не определилась? — тихо, чтоб не услышал больше никто, спросил Арно и, даже не дожидаясь ответа, продолжил уже с прежней громкостью: — И в честь этого замечательного события я хочу рассказать историю, чтобы вдохновить Элли и помочь ей с выбором направления для будущего странствия. — Историю! Историю! — радостно загалдели собравшиеся, откликаясь на его речь. — Точно? Вы точно хотите, чтобы я это рассказал? — уточнил Арно, еще больше раззадоривая гостей, навостривших уши. — Да! Точно! Не томи, начинай уже! — Ладно, начну, — не стал больше ломаться лейри, усевшись на край пня и предоставив Элли место рядом с собой, так как долго говорить, стоя на столе, было просто неудобно. — Это история об одном необыкновенном острове, затерянном среди далеких южных морей. Собственно, островов в тех краях наберется побольше, чем тлей на цветке. Одни их них — песчаные отмели, нанесенные течениями, другие — вершины подводных гор, а некоторые — кратеры самых настоящих вулканов, давно погасших и затопленных океаном. Остров, о котором я веду рассказ, соединяет все три этих разновидности: основа его — часть вулканической гряды, затонувшей в незапамятные времена, а вокруг течения за долгие века нанесли целые поля белого песка, постоянно меняющие форму и размеры. Сам остров покрыт джунглями, как будто оброс пышной зеленой шерстью, а под водой коралловые рифы и отмели кишат морскими обитателями. Людские племена, живущие на соседних островах, считают это место священным и называют его Тлалитойни, что с одного из тамошних наречий можно примерно перевести как «Дом богини моря». — И что, там правда живет их богиня? — резкий голос Маноры, до этого тихо сидевшей на высокой ветке одного из ближних деревьев, заставил всех вздрогнуть. — И ты, надо полагать, сам видел ее? Или… дай-ка подумать… Она хоть симпатичная была? Элис, кажется, ревнует совсем не к той. — Манора, ну хватит уже! — взмолилась Элли, за годы соседства с киннарой отлично изучившая, во что очень быстро могут перерасти такие, на первый взгляд, безобидные подколки. — Да я ведь еще и не начинала! — хихикнув, оскалилась Манора, для которой ссоры и чужой гнев были излюбленной забавой. — История интересная, вот и спрашиваю. — Рад, если тебе нравится, — сохраняя внешнюю благодушную невозмутимость, как ни в чем не бывало ответил Арно. С киннарой он за время жизни здесь уже не единожды пересекался, однако более близкого знакомства и ее обычных шуток пока что удачно избегал. — Однако могу разочаровать, никакой богини, хоть морской, хоть сухопутной, на Тлалитойни нет. Есть лишь таинственное явление, которое никто не может объяснить правдоподобно, вот и придумывают легенды, чтобы воспеть видимую красоту или скрыть собственный страх перед неизвестностью. — И что это за явление? — слегка разочарованная тем, что первая попытка завязать скандал потерпела неудачу, Манора по-кошачьи спустилась по стволу дерева на удобную ветку пониже. На темной коре, обнажая светлую древесную плоть, оставались глубокие отметины от острых когтей. — О, это незабываемое зрелище для любого, кто наделен зрением и даром воспринимать красоту! — не удержался от небольшого хвастовства лейри. — В одной из внутренних лагун острова, куда не проникают течения и штормовые волны, покоится на дне что-то, от чего по ночам исходит прекрасный зеленовато-голубой свет. На самом деле сияет оно всегда, в любой час и в любую погоду, но в ясные дни этот свет трудно различить с берега. А вот в те ночи, когда вода спокойна, воздух безветрен, а на небе нет луны, любоваться им лучше всего. Наверно, первые люди, открывшие это место, попали туда как раз в такую ночь… Если смотреть с одного из ближних утесов, то видно как на ладони всю лагуну — совершенно круглую заводь с берегами из серебристого песка, как будто оправу для сияющего самоцвета. Сквозь чистую спокойную воду легко рассмотреть сады разноцветных морских трав, а от берегов вглубь спускаются застывшие наплывы вулканической лавы, похожие на покинутые дворцы затонувшего города, построенного в незапамятные времена забытым народом. Неудивительно, что островитяне увидели в сияющей лагуне обиталище божества, хоть и не решились осквернить первозданную красоту каким-нибудь храмовым сооружением. — Но ты уже успел нас всех разочаровать, сказав, что богини на самом деле нет, — снова нарушила молчание Манора. — Так, может, поделишься секретом, что же там на самом деле за чудо такое? — Увы, прекрасная киннара, этого я не знаю и сам, — насмешливо покачал головой Арно. — Что бы это ни было, оно находится слишком глубоко, в каменной расщелине, куда вряд ли доберется хоть какое-то существо с поверхности. — Слушатели, приготовившиеся было к раскрытию невероятной тайны, разочарованно загудели. — Чуть выше, перекрывая доступ, лежит скелет огромной панцирной рыбы, из тех, что сохранились в южных морях с древнейших времен. Так что местные — точнее, наиболее разумные из них — предполагают, что светящийся предмет был когда-то проглочен этой рыбой в совершенно других водах, проплыл в ее утробе тысячи миль, а теперь отмечает место ее последнего пристанища. Разумеется, для любителей поэтичных историй есть и другие версии: например, о том, что на самом деле в эту лагуну когда-то упала звезда с неба, или грозовая молния, неведомо как оказавшаяся в вечном водном плену, или даже сияющее бессмертное сердце той самой богини… — А разве тамошние подводные жители еще не сумели разузнать точно? — поняв, что же в этой истории с самого начала показалось ей странным, спросила Элли. В самом деле, иные населяли все уголки этого мира, от песчаных пустынь на юге до ледников северного океана, а уж кишащие жизнью теплые моря должны были быть особенно ими любимы. — А ты догадливая, вся в меня, — без шуток похвалил Арно. — Я сперва подумал о том же и не побоялся расспрашивать всех, кто мог бы ответить. Однако местные подводные обитатели избегают этой лагуны: они говорят, что, если заплыть туда и задержаться дольше нескольких минут, то вода начнет обжигать, как перечный сок, а свет — раздражать глаза. — А как тогда узнали про скелет рыбы и прочее? — усомнилась Манора, кажется, уже тоже по-настоящему заинтересовавшаяся историей, так что ее желание развлечься ссорой пока отошло на второй план. — Да, ведь кто-то же, по твоим собственным словам, туда нырял? — напомнила Элли. — Я только сказал, что местные болтают про это странное воздействие, — стал объяснять Арно. — Но я не говорил, что испытал его на себе. Сам я плавал в заводи едва ли не каждый день, пока жил на Тлалитойни, и не единожды нырял на глубину, но ни разу не ощущал ничего неприятного, кроме обычного давления морской воды. К слову, мои приятели-люди, погружавшиеся в лагуну, чтобы получить благословение богини и приманить удачу, тоже чувствовали себя отлично. Так что, даже если эта сияющая штука и причиняет кому-то неудобства, то ее влияние ощущается далеко не всеми. — А удача? — спросила Элис, стряхивая с себя невольное очарование, навеянное чудесной историей. — Та, в которую верят островитяне… Она существует или выдумана, как все остальное? — Уж поверь, любимая, если бы не она, я бы сейчас не рассказывал тут о своих приключениях. — Но рассказывать ты это начал затем, чтобы Элли сама пожелала там побывать? — не ходя вокруг да около, спросила Манора, свесившись со своей ветки. — Как знать, может быть, именно она найдет способ выяснить, что это за таинственная штука, — кивнул Арно. — Ну, или встретит там богиню, подружится с ней и убедит не стесняться и показаться миру. — Элли не привыкать дружить со всякими чудиками, — звонко расхохоталась киннара, едва не свалившись со своего насеста, но вовремя успела уцепиться когтями. На головы собравшимся внизу существам посыпались щепки и ошметки коры, вызвав недовольные возгласы, на которые Манора, привычная к ругани, не обратила внимания. — Хоть с ушастыми, хоть с морскими. — А как ты добирался до этого острова и обратно? — спросила Элли, не то чтобы вдохновившись этой историей, но чувствуя, что отмалчиваться дальше будет не очень-то вежливо. Заковыристое название чудесного острова она выговаривать пока не решилась, почти ощущая, как на сплошных перекатах гладких звуков у нее заплетается язык. — На корабле? — Нет, кораблей в тех водах разумнее избегать, — вновь заговорил Арно. — Но от полуострова Надир, что в Хараде, можно при попутном ветре на своих крыльях добраться до острова Атума, а уж после этого, следуя советам людей из тамошних племен и пользуясь их помощью, перелетать или переплывать на маленькой лодке от одного острова к другому, пока не доберешься до цели. Островитяне, конечно, не всегда живут в мире между собой, однако не трогают тех, кто стремится к дому богини. Как по мне, умнее с их стороны было бы скрывать Тлалитойни от чужаков, но они полагают, что море — не чья-то собственность, а существо с дурными намерениями просто не достигнет священного места. Впрочем, судя по тому, что оно до сих пор невредимо… — Избегать кораблей, значит? — нахмурившись, перебила его Элис. — Умбарские пираты не очень-то дружелюбны к таким, как мы, а ты предлагаешь Элли отправиться в те края, где они чувствуют себя полными хозяевами? — Милая, я ведь ничего не предлагал, а лишь рассказал историю о том, что видел сам. А вот ты, между прочим, предпочитаешь отмалчиваться и смотреть, хотя могла бы рассказать не меньше моего. Например, о том, как ты добиралась до Ларны — ведь не по суше, я прав? — Но не в одиночку! — возразила Элис, недовольно взмахнув крыльями. — И не в первом пути! — Тогда может, припомнишь что-нибудь более подходящее? — А ты, часом, не забыл, что первый путь нельзя навязывать? — Уважаемые лейри, может быть, скандалить будете дома? — видя, что мирный рассказ стремительно переходит в выяснение отношений, вмешался один из слушателей, старый темнолистый малинник, дух колючих зарослей и душистых сладких ягод. — Да, сами же свою хорошую историю портите! — возмутилась длинноволосая речная дева, по торжественному случаю вместо гибкого чешуйчатого хвоста на время отрастившая две ноги. — Между прочим, сами позвали девочку сюда, а теперь поганите ей настроение, и это в праздник-то! — поддержал незнакомый, видимо, пришлый высокий иной, похожий на двуногого оленя. Тихо зазвенели серебристые колокольчики, украшавшие его огромные ветвистые рога. — Выдумал, что отец, да и сам поверил! — пакостно хихикнув и стараясь изменить голос, крикнула со своей ветки Манора, вновь пытаясь подкинуть топлива для разгорающейся ссоры. К удаче Элли, ее мать и возможный отец этих слов в общем шуме не услышали или не разобрали. Младшая лейри чувствовала себя словно в ловушке: рядом разорялась ссорящаяся парочка, со всех сторон напирала галдящая все громче пестроликая толпа, прямо над головой, распахнув огромные черные крылья, весело и жутковато скалилась киннара, судя по ее виду, уже успевшая выпить или употребить чего еще похуже. Загнанно оглядываясь по сторонам и борясь с желанием зажать уши, Элли видела вокруг лишь множество лиц, знакомых и незнакомых, веселых или раздраженных, трезвых или уже имевших на себе следы праздничных возлияний… Увлеченная историей Арно, она и не заметила, как возле стола-пня собралось несколько десятков иных, и теперь через это сборище, совершенно не торопившееся мирно разойтись, вряд ли получилось бы проскользнуть незаметно. Элли растерянно оглядывалась по сторонам в безуспешном поиске хоть какой-то лазейки. Случайно посмотрев поверх разномастных голов, рогов, гребней и шапок, туда, где освещенное пространство перетекало в ночную темноту, Элли неожиданно встретила знакомый, решительный и по-всегдашнему чуть печальный взгляд красивых зеленых глаз. Агата, вопреки своей обычной нелюбви к шумным праздникам, сейчас все же была здесь и не замедлила прийти младшей подруге на помощь. *** — Нет, я не знала, что они умудрятся устроить скандал при посторонних, — сохраняя невозмутимое выражение лица, слегка качнула головой старейшина. — Хотя и подозревала что-то в этом роде. Мелисса и Ревень были на празднике, так что заметили все это безобразие и сразу сообщили мне. — Спасибо, — тихо выдохнула Элли, обнимая подругу и наслаждаясь хрупкими мгновениями драгоценного покоя рядом с ней. Красивый глубокий голос Агаты и ее всегда спокойная правильная речь, не испорченная руганью, успокаивали мысли и чувства, разворошенные испорченным праздником, и напоминали о том, какова на самом деле благополучная повседневная жизнь. Как и в детстве, лейри невольно хотелось верить, что старейшина, всегда обо всем помнившая и знавшая, как правильно поступить, сможет разобраться с любой трудностью, где не помогла интуиция самой Элли или хитрость Кано. И эта вера до сих пор никогда не оборачивалась разочарованием: вот и сегодня, в который уже раз, авторитет Агаты стал для нее защитой, внушил нужную твердость и дал сил, чтобы самой хоть на время призвать родителей к порядку. Зеленоглазую иную мало кто искренне любил, однако многие побаивались ее и почти все уважали, чему за годы ее жизни здесь набралось достаточно весомых причин. Никто не посмел возразить, когда она окинула притихшую толпу пристальным тяжелым взглядом, а потом своим обычным ровным тоном, словно ничего особенного не случилось, предложила всем не устраивать давку и беспорядки и не превращать праздник в побоище. Арно, до того еще не имевший случая познакомиться с Агатой поближе, с нескрываемым любопытством разглядывал бесчисленные гибкие щупальца, шевелящиеся едва ли не у самого кончика его хвоста. Элис, чувствуя, насколько опасно сейчас вызывать еще большее недовольство старейшины, дергала своего любовника то за крылья, то за топорщившуюся на затылке прядь волос, безуспешно пытаясь заставить не глазеть, ну или хотя бы делать это чуть менее заметно. Манора сперва притаилась на ветке, стараясь ни звуком, ни движением не выдать свое присутствие, однако в общем беспокойстве забыла об остроте своих когтей, которая иногда служила ей не лучшую службу. Когда вниз, едва ли не в самую макушку Агате, свалились несколько щепок и обрывков древесной коры, киннара даже не стала дожидаться, пока старейшина разглядит ее на фоне темного неба, и поспешила смыться. Впрочем, насколько успела заметить Элли, побег ее соседки вышел не очень далеким: на одной из ближайших полян как раз жарили на костре мясо, и Манора, привлеченная аппетитным запахом, тут же шумно приземлилась туда, попытавшись влезть без очереди. Элис и Арно, поняв, что старейшина пока ограничилась лишь предупреждением, поспешили найти себе место поспокойнее, однако изрядная часть прежних слушателей все же увязалась за двумя лейри, прося новых занимательных историй о диковинах далеких стран. Убедившись, что порядок и обычный ход праздничной ночи пока восстановлен, Агата, молча поманив Элли за собой, неспешно направилась обратно, выбрав темную узкую тропу, ведущую к Опаловой Заводи. *** В бездонной черноте ночного неба помигивали ясные искры летних звезд, невидимые с освещенных фонариками и кострами полян, но вновь показавшиеся, едва только две иных оставили бурный праздник позади. Агата, чьи глаза немного быстрее привыкали к смене освещения, медленно шла впереди, ощупывая возможные препятствия десятками чутких конечностей и оберегая Элли от невидимых в темноте цепких веток или острых камней на тропе. В густых зарослях, которые не выхватывал из чернильного мрака ни один слабый луч света, раздавались таинственные шорохи, постукивания, в которых можно было угадать особый ритм, шепот голосов, едва доступных слуху, и слова на неведомых языках, затейливой вязью вплетавшиеся в сонмы ночных теней. Элли прожила в этих местах почти всю свою жизнь, но даже она не сумела бы понять тысячи смыслов, сокрытых в звуках прекрасных темных ночей, хоть теплым летом, хоть в разгар снежной зимы. Казалось, что эти голоса, кому бы они ни принадлежали, доносились до ее слуха не из ближних кустов и трав, а из какого-то совершенно иного, чуждого мира, который под покровом темноты на краткие часы соединялся с ее миром, а с первыми лучами рассвета скрывался вновь. Оставалось лишь проходить мимо, стараясь не шуметь и чутко прислушиваясь, удерживать вспыхивающее внутри любопытство, смешанное иногда с невольным страхом, и предоставлять этих ночных невидимок их собственной жизни и судьбе. — Тебе ведь вовсе не обязательно принимать в расчет их мнение, — тихо заговорила Агата, когда они миновали лес и знакомым путем вышли на травянистую опушку, окружавшую Заводь. — Эти двое много лет не интересовались твоей жизнью, а теперь считают себя вправе советовать и навязывать выбор, совершенно тебя не зная, исходя только из их собственной блажи. Твоя мать, отдавая тебя на воспитание эльфу, не могла не знать, что ты воспримешь от него… — Но шум-то этот поднял Арно, а не она, — пытаясь восстановить невольно забытую справедливость, перебила ее Элли. — Шум по-настоящему начался, когда Элис вмешалась, изображая беспокойство о тебе, — вздохнула старейшина, остановившись в нескольких шагах от спуска к воде. Ночь была тепла, воздух тих, а вокруг, в отличие от недавно покинутого празднества, не было никого шумного, нетрезвого или просто неумеренно любопытного, так что слишком уж спешить в дом не хотелось. — Плохо, если она все-таки услышала, что там кричала Манора. Видно, неправду говорят, что вашему народу чужда ревность. — А ты веришь в это? — радуясь, что в темноте не видно ее лица, и стараясь унять невольную дрожь в голосе, задала Элли вопрос, так долго не дававший ей покоя. — Веришь, что Арно сказал правду, что он действительно мой отец? — Прости, на это даже я не могу ответить точно, — в голосе Агаты звучало печальное сочувствие. Руки Элли ласково коснулась широкая жесткая ладонь, таившая в себе людское тепло, недоступное ни крылатому народу, ни морским родичам осьминогов и рыб. Одно из щупалец, невидимое в темноте, игриво переплелось с хвостом лейри, пользуясь задумчивостью своей хозяйки. — Между вами есть внешнее сходство, но оно может быть общим для многих существ вашего вида. Но, неважно, сказал он правду или солгал, у него нет никакого права стыдить тебя за твой образ жизни или навязывать то решение, которое неприятно тебе самой. — Я и сама не знаю, хочу я этого или нет, — призналась Элли, поддавшись знакомому чувству и вновь укрывшись в объятиях подруги, находя в них недостающие уверенность и надежду. Теплые сильные руки кольцом смыкались вокруг тонкого тела лейри, осторожно касаясь расслабленных чувствительных перепонок крыльев. Гибкие щупальца, извиваясь среди невысокой густой травы, окружали двух иных, словно скрытные чуткие стражи, в любой момент готовые стать обороной от любого врага или опорой в случае неосторожного падения. — Бывают дни, когда дом и привычная жизнь кажутся невыносимо скучными, как будто я раз за разом проживаю один и тот же день или год. Хочется напрячь крылья, взлететь над всем знакомым миром, выше облаков, выше самого неба, чтобы обогнать ветер и поймать звезды голыми руками. Но потом я представляю, что окажусь совсем одна среди незнакомых мест, очень далеко отсюда, далеко от всех, кого я знаю и люблю… И уже нельзя будет отменить этот выбор, не останется дороги, чтобы вернуться домой, и не у кого будет даже спросить доброго совета. Только огромный мир вокруг, где все равно, куда идти, потому что ни в одной стороне не будет желанной цели, верных друзей и безопасного убежища. — Если это место — лучший дом для тебя, если ты счастлива здесь, — вновь заговорила Агата, согревая своим теплом растительно-прохладную лейри, — то нет никакой причины уходить, повинуясь желанию тех, кто заботится только о самих себе. Здесь ты уважаема всеми, благополучна и всегда получишь помощь, если она понадобится. Это дорогого стоит, что бы ни говорили твои родичи. Однако если тебе действительно хочется разнообразия в жизни, необычных мест и нового опыта, спрашивать совета нужно совсем не у них. — Предлагаешь дождаться Кано? — Верно. Хоть я и не очень его люблю, но все же он опытен по части дальних путешествий и чужих стран, а еще — лучше всех знает тебя, чем не озаботились Арно и Элис. Ведь в первый путь не обязательно пускаться в одиночестве? Если он станет твоим спутником, то первое странствие точно пойдет на пользу и не обернется угрозой или гибелью. Он сможет поделиться с тобой теми знаниями, которые некуда было применить при оседлой жизни, познакомит тебя со своими друзьями и родичами, покажет те места, которые любит сам и которые чем-нибудь для него важны. — Я много думала об этом, — немного помолчав, ответила Элли. — Но не знаю, когда он вернется сюда. Сколько бы я ни гадала, разыскивая его, словно какая-то тень заслоняет его от меня и становится преградой для моего разума. Я могу только ощутить, что Кано жив, но где он находится, что делает, и не угрожает ли его жизни опасность — этого выяснить не получается, какой бы способ я ни использовала. — Я, конечно, не имею провидческого дара, — сказала Агата, почти неосознанными движениями пальцев перебирая короткие волосы Элли. — Но отлично помню, как он всегда относился к тебе. Для Кано ты словно родная дочь, притом далеко еще не взрослая. Он не собирался бросать тебя надолго, а значит, пока жив, не оставит цели вернуться сюда. Зиму он, скорее всего, где-то пережидал, а вот с наступлением тепла и сухой погоды мог уже тронуться в обратный путь. — Ты думаешь, Кано скоро вернется? — невольно поддаваясь рассудительности и уверенности подруги, приободрилась Элли, хоть и знала, что слишком многое в этом непредсказуемом мире может превратить умные выводы и расчеты в бесполезные несбыточные догадки. — Думаю, что этим летом, — чуть кивнула Агата. — Не забывай: ваш народ живет долго, так что у тебя достаточно времени, чтобы исполнить любое решение, какое только придет тебе в голову. Но, чтобы уж точно прожить все эти годы, тебе лучше не бросаться очертя голову навстречу неведомым опасностям. Той ночью, как и не раз до этого, Элли не стала возвращаться в свой дом в Скале Каменного Круга, вместо этого оставшись ночевать у Агаты. Дом на берегу Опаловой Заводи в темноте казался всего лишь грудой тяжелых угловатых камней, случайно приобретшей подобие осмысленных правильных очертаний. В огороде, тихом и пустом из-за отсутствия его привычных обитателей, не шевелилась ни одна травинка, и ни один мерцающий светлячок не искал приюта среди листьев овощных кустов, целебных трав или молодого побега серебряной лианы, которую Агата недавно посадила под скальной стеной. Ища утешения и уверенности в чужой судьбе, Элли тихо расспрашивала подругу о ее собственных давних годах жизни на цветущем жарком побережье далекого южного моря. Агата, привыкшая таить тревоги и печали за невозмутимым лицом и спокойным голосом, изредка все же решалась хоть немного открыть секреты своей памяти и своего пути в этом мире — такого далекого и причудливо извитого пути, что история о нем больше походила на неискусно выдуманную сказку. Не имея таланта и желания превращать приходящие на ум образы в яркие слова, достойные легенд и песен, старейшина, по своему обыкновению, больше всего в своей речи заботилась о точности и понятности. Без лжи и прикрас отвечая на вопросы, называя лишь самое важное, вспоминала она маленькие безымянные селения, где прибрежные иные существа жили в вынужденном мире с людскими рыбаками и куда в сезоны спокойных вод иногда приходили за каким-нибудь своим делом создания из моря. Мать Агаты, стремительная океанская уина с гибкими щупальцами и темным лицом, лишь отдаленно похожим на человеческое, так и не смогла привыкнуть к постоянной жизни на суше, но не желала бросать свою дочь-полукровку — единственную память о покинувшем ее возлюбленном. Агата мало что помнила о ней: лишь легкое ласковое покачивание в прохладных объятиях, таких приятных среди ужасной летней жары, колыбельную, похожую на мерный шум прибоя, да редкие обрывочные слова об отце — о капитане с глазами цвета моря. После смерти матери староста деревни продал маленькую полукровку заезжему торговцу, а тот, добравшись до Умбара, задешево сбыл ее единственному желающему — старому писарю, знатоку грамоты, законов, обычаев и языков. В многолюдных небогатых кварталах, окружавших огромный торговый порт, никого не удивляла нелюдская внешность девочки, а рабский ошейник останавливал мужчин от посягательства на чужую собственность. Долгие годы Агата была прислугой и помощницей у писаря, за плату составлявшего письма для малограмотных и исправлявшего неточности и ошибки в завещаниях и договорах. Хозяин ее был разумным и незлым человеком, так что, рано заметив сообразительность и невероятно цепкую память своей покупки, постепенно обучил ее едва ли не всему, что знал сам. С годами, нажив ума и узнав темные стороны людского мира, Агата начала понимать, что судьба, когда-то казавшаяся жестокой, на самом деле обошлась с ней довольно милостиво. Люди, нуждавшиеся в услугах писаря, с любопытством разглядывали его прислугу, как разглядывают диковинное животное или вещь, обсуждали, словно она не могла слышать и понимать их слов. Виной тому были даже не щупальца, а необычные зеленые глаза, невероятно редкие в южной стране, где более распространены были самые разные оттенки карего. Конечно, простые жители Умбара были не так подвержены вековым расовым предрассудкам, как знатные морэдайн, однако даже соседи писаря, привыкшие к его служанке, иногда могли назвать ее ведьмой или одержимой демонами. По счастью, обидные слова обычно оставались лишь словами: все же у людей слишком много было своих забот, чтобы тратить время на преследование какой-то там полукровки, пусть и с ведьминскими глазами. Когда Агата была уже взрослой, ее хозяин, чувствуя скорое завершение своей долгой жизни, дал ей свободу и рассказал, как избежать перепродажи или нового пленения. Но девушка, давно уж привыкшая считать старого писаря едва ли не за отца, покинула ставший привычным дом лишь после смерти своего владельца, чудом скрывшись от его коллег, пришедших описывать имущество и уведомлять наследников. С того времени жизнь Агаты на много лет стала одним сплошным странствием без определенной цели, в поисках надежного безопасного приюта, в существование которого иная и сама верила все меньше. Ни одно место, сколько бы она их ни повидала, не могло стать настоящим домом, и ни одно племя не принимало полукровку. Уины, встреченные случайно на морском берегу, смеялись и скалили острые зубы, искажая внушаемым страхом немногие добрые воспоминания о матери. Люди, бывало, пытались навредить или же просто настойчиво просили ее уйти. Иногда Агате все же удавалось на время устроиться где-нибудь и даже заслужить если не дружбу, то мирное отношение соседей. Однако всякий раз жизнь на новом месте со временем становилась все тоскливее, ощущение долгожданного дома оказывалось ложным, а хрупкое перемирие с людьми распадалось, и вновь неизбежно звала дорога, все меньше манившая призрачной надеждой. Впрочем, по наблюдениям самой Агаты, чем больше она удалялась от родных краев на северо-восток, тем меньше приходилось ждать угрозы от разумных существ. Людских поселений и дорог легче было избегать, пробираясь по обширным лесам и поросшим травами пустошам, но даже если уклониться от нежелательной встречи не удавалось, иную хотя бы не воспринимали как добычу, годную для захвата и продажи в рабство. Эльфов Агата в своем извилистом пути видела нечасто, однако даже из этих редких встреч не все оборачивались благополучно… В основном, для самих же остроухих. И все чаще в диких землях и на развалинах давно покинутых людских крепостей Агате встречались иные существа совершенно незнакомых северных видов, не считавшие ее своим врагом и готовые при случае помочь. От одного духа дикого винограда, облюбовавшего древние руины, она и узнала о Скале Каменного Круга, хранимом месте, где страдающие от одиночества могли обрести друзей, ищущие покоя — убежище, а бесприютные — желанный дом. *** Самая короткая ночь года уже близилась к рассвету, когда две иных, вдоволь наговорившись, наконец заснули на сдвинутых вплотную узких лежанках, оставив все заботы и тревоги до грядущего дня. В приоткрытое окно по временам залетал пробудившийся легкий ветерок, а от речки, образовывавшей Заводь, слышался едва различимый вечный шум неспешно текущей воды. Над едва движущейся водой, берегами и дремлющим лесом вокруг беззвучно поднималась жемчужная дымка тумана. Когда темнота на востоке, над далекими Мглистыми горами, начала понемногу рассеиваться, словно разбавленные водой чернила, вернулись с праздника усталые и довольные растительные духи, невесомой душисто-зеленой стайкой скользнув к своим жилищам на грядках. Береговые сверчки, полюбовавшись на гаснущие звезды, скрылись в своих земляных норах, избегая утреннего тумана и росы. Несколько небесных огней, словно повинуясь неведомому зову еще укрытой тенями земли, сияющими нитями прочертили светлеющее небо и скрылись во тьме где-то на западном краю мира: то ли обещание грядущей удачи, то ли остережение от неведомой угрозы, предназначенное любому из тысяч и тысяч ныне живущих созданий.