7

      Удивительно, но в отличие от других своих товарищей, каким за чудо принималось хотя бы два часа сна, исследовательница проспала куда дольше, благодаря волшебной настойке, сотворённой анимагом. Её бывшим-нынешним, чёрт знает каким, молодым человеком. Насколько же это глупо, посреди явления опасного монстра, создавшего мир, размышлять о том, кого ты любишь и какова реакция Корвина на зачитывание никогда неизвестного ему стихотворения. Но очнувшись, это оказался именно тот пункт, что её действительно волновал, помимо размышлений о необходимости чтения литературы про демонов мироздания. Её пробуждение пришлось на полдень, и мальчишки уже давно засиживались в библиотеке, вынеся на столы всевозможные книги и погружаясь в них максимально, насколько позволяло это вообще сделать тёмному князю его пострадавшая душа. Стремление оказать им помощь поглотило её мигом, хотя она и не знала точно, что её отряд учёных располагается в стенах библиотеки. Лишь догадка, что весьма и весьма убедительна. Но, попивая недопитый раствор, она всё же явилась в книжную обитель, узрев нависших над столом спасителей мира, мгновенно подтвердивших её мысль. Чего она точно не ожидала, так это то, что меж двух лиц, в стенах огромной комнаты будет располагаться ещё один человек. Желание ретироваться, мгновенно появившееся у неё, как только она заметила черные угольные локоны, столь сильно похожие на вороньи перья, оказалось столь сильным, что, замерев с лицом в выражении удивления, она попятилась назад, пытаясь скрыться за дверью. О увы, там же она мгновенно наткнулась на друида, нёсшего цельные сыворотки из своей библиотеки, и чуть не уронившего ещё одну из-за столкновения со студенткой, чьё имя громко воскликнул на всю комнату и близлежащие коридоры. Вселенная явно не желала прекращать страдание этой команды, итак лишившейся слишком многого. Когда пара серых и бирюзовых глаз посмотрели на неё, в них не нашлось презрения, негодования или обиды. Мерещилось, что они абсолютно безэмоциональны и безразличны, словно умы их обладателей полноценно в книгах. Но это не облегчило душу замороченной нервной колдуньи, что аж прикрыла веки и выстроила прямую линию из своих губ, раздражённо размышляя о том, в какую ситуацию вляпалась. — Книжный червячок, — радостно воскликнул Влад, идя к ней навстречу и желая хоть как-то спасти её душонку. Хотя сил даже на недлительную улыбку у него имелось крайне мало, из-за недосыпа, страданий, и множества таблеток, каковыми, тоже не стесняясь, накормила его сама директриса. — Как хорошо, что ты явилась! — пропел он, обняв девушку и дальше зашептав прямо в ухо. — Припёрлась прямиком в свой любовный треугольник, — отпрянув вновь, он погладил девушку за плечи, точно понимая, что, если не будет её держать, то она внутрь точно не пройдёт. — У нас есть ещё один чтец! Пододвинув её к столу и поставив прямо подле своего места, он узрел, как две пары глаз продолжают пристально изучать волшебницу, в то время как та пилит взглядом стол. Единственное место, на которое она действительно могла смотреть, чтобы хоть что-то не породить. А всё равно что-то, да начнётся. — Бонвиван решил к нам присоединиться, — тревожно дрожащим голосом выпалил Астер, ожидая хоть каких-то телодвижений от ново явившейся девушки. Та лишь покачала головой, внимая информацию, и искренне не понимая, как ей с её слабыми чувствами любви вообще удалось погрязнуть в этой романтической белиберде. — Естественно, с разрешения нон грата я решил остановить их манкирование своих обязанностей и помочь, — язвительно выдал поэт, поглядывая на астронома, что стоял по ту сторону стола. — Это великолепно, что ты, в кои-то веки, решил аннулировать свою конгруэнтность и принести свои способности во благо… Внезапно начавшаяся перепалка сопровождалась набором старых слов, какие Маша внимала через одно, точно понимая то, что ей чуть позже на второе ухо шепнёт её же лучший друг. — Без тебя такого грая здесь не было, — процедил сквозь зубы он, с каким-то даже гневом. Казалось, будто он действительно верил в то, что любовные отношения этих троих никак не повлияют на изучение рукописей и поиска информации, чтобы расколдовать его верного товарища. Но, так как жизнь итак разбила все его возможные надежды, не удивительно, что и нечто столь простое она решила тоже не исполнять, оставляя князя с ничем. — Почему ты решил помочь? — произнесла мягким голосом правительница природы, когда на секунду ссора гениев завершилась. Её знание этого жантильного мальчишки точно твердило, что романы он любит куда сильнее, чем реальную вселенную, и что прелести в науке он не находил, считая, что она помогает человеку выживать, в то время как художественная литература даёт саму жизнь. От того его нахождение среди старых книг, насквозь пропитанными лишь прямыми данными о мире, виделись для него каторгой, какую парнишка без причины избрал добровольно. — Как узналось, у меня есть прекрасная способность за считанные секунды получать материалы с книг, — выдал он с долей восторга, чётко указывая, что сам преисполнен упоением от этого знания. — Пётр ему рассказал, что это возможно, — прибавил мрачный владыка имя своего брата, какое ныне произносилось легко. Теперь другое имя с его уст слетало лишь в случае крайней необходимости, ибо в основном ощущалось слишком больно. — Это помогает нам изучать фолианты и сборники, где содержится много информации и может быть сказано исключительно пару строчек о нужном, — продолжил пояснять любитель звёздного неба, указывая на стоящие на самом краю толстенные книженции, даже ещё не открываемые. — В действительности волшебное умение. — Благодарю, — безэмоционально ответил Корвин. — Это что-то вроде потаённых камней его магии? Правильно, Маша, работай по схеме своей лучшей подруги: пытайся отвести тематику куда-нибудь подальше от самой себя, делая вид, что вовсе не причастна к происходящему любовному треугольнику. Эти двое препирающихся господинов, чьё эго регулярно задевается величием их собеседника, там тусуются, а ты так… Не при делах. Но, точно, как и у лидера патруля с её нарядом для верховой езды, план разрушился прямо на глазах. — Да, это те самые подводные камни, как книги, отправленные в темницу, — прошептал неуклюжий парнишка, точно понимая, что поговорить необходимо. — Или стихотворения, написанные, но никогда не читанные, — закончил анимаг. Да что же такое?! Поразительно насколько все находили диалоги важными в моменте, когда демон мироздания должен вернуться в землю под школой, чтобы поместить туда пирамиды, какие после его первого явления там не оказались. Вскоре на них должен напасть сам создатель мира, но всех куда больше беспокоили их конфликты и проблемы. От осознания, что это всё происходит в действительности, Влад прикрыл свои сапфировые глаза и печально потёр переносицу, абсолютно не окликаясь на пристальный взор хризолитов, обращённых в его сторону, молящих о помощи. — Мария, я думаю надо поговорить, — весьма раздосадованным голосом заключил поэтишко, протягивая девушке ладонь. Это — не интеллигентный жест, от какого так и благоухало какой-либо исторической прозой, а лишь скромное движение со стороны парнишки-подростка, попросту желающего услышать правду о её чувствах. Ему всего лишь хотелось знать, что годами что-то чувствовал не только он один. Не желая этого делать, раздосадовано распахнув ротик, она всё же протянула свою руку в ответ, положив свои пальчики в знакомую ладонь, поведшую её к выходу на диалог, какой ей стоило исполнить куда раньше этого дня. Вслед уходящим из-под оправы очков глядели бирюзовые глаза, борясь с желанием двинуться следом, чтобы послушать беседу. Но он остановил себе, прекрасно понимая, что это — их личное дело, где ему места, относительно, нет. Прекрасной преградой стояла ценность личности исследовательницы для него и уважение, какое он начал испытывать к этому самовлюблённому книжному путешественнику. Поэтому, сделав шаг следом, он тут же снова прилип к книгам, решив оставить сие дело на них. Школа отличалась абсолютной пустотой, ибо большинство учеников находились в своих комнатах, что позволило паре оказаться в одном из свободных классов в полном одиночестве. В воздухе витало напряжение, мерещащееся даже благоухающим, ибо другой причины внезапной потери воздуха найти для волшебницы сложно. Оба бывших романтика стояли, опустив глаза в пол, вовсе не зная, как начать диалог так, чтобы ничего не ранить и никому не разбить сердце. — У меня всего один вопрос, — произнёс Корвин, поставив стулья в классе так, чтобы они смогли смотреть друг на друга, и сразу усевшись на один из них, — Почему? Почему ты никогда не говорила, что писала стихи? Что печаталась с ними? Никогда не делилась работами своих родителей?! Почему?! — Стихи не так уж хороши, — с трудом начала выдавливать из себя волшебница, теребя свой хвостик пальцами, припоминая список, перечисляемый самой себе, когда приняла решение ничего не рассказывать своему молодому человеку. — Они корявые и не ритмичные. По сравнению с твоими, полное ничтожество. А мои родители — учёные, все их труды полноценно о науке. Ты — не любитель такого, поэтому я ничего не сказала. Звучало логично, но всё-таки обидная деталь, в виде посвящённого астронома, всё ещё витала пред серыми очами колдуна. — Но нон грату ты это рассказала? — Я лишь отправляла ему книги в тюрьму, — голос давился сильнее и сильнее, словно комок становился уже не комком, а чёртовой гигантский подушкой, вставшей где-то в дыхательных путях. — Он лишь оказавшись здесь понял, что дарителем являлась я. — Ему известно, что твои родители — учёные, — воскликнул брюнет, встав со стула и начав говорить явно громче и тревожнее. — Я только сегодня утром прознал, кто они по профессии! Весьма позорно, знаешь ли, приходить на помощь, видеть лежащую на столе рукопись, а потом узнать, что авторы — это твои родители, о каких ты ни слова не говорила. Да, как это она умудрилась за два года ни разу даже не заикнуться о том, кем же работает её родня? Верно, потому что они слишком много летали в книжном мир, находились в эфемерном пространстве и на постоянной основе глотали романтику чужих художественных историй, но не своих. Как бы это странно не звучало, но анализируя ситуацию в данный момент, Маша не видела в сокрытии такой информации своей вины, ибо книжный маг всегда любил пропадать в историях, теряя самого себя, что значило неимение каких-то связывающих узелков, вроде друзей или семьи. Он же сам это так пояснял в начале их отношений, что для него, пока он в чужих писаниях, реальная жизнь — это нечто отчуждённое. — Почему он знает, о таких деталях, а я — нет? Набравшись смелости и понимания, что сказать это всё равно придётся, потому что вечность сбегать от некогда дорогого и близкого человека она просто не может, та заговорила. — Ты никогда не впускал меня в свой мир. От подобного ответа литератор заметно опешил, искренне не понимая доносимую мысль, убеждённый точно в обратно — всё это время он только что и делал, так это рассказывал о своей жизни. — А это всё — что?! Мы всегда читали одни и те же книги, вместе и в одно и то же время! — восклицание на грани Ромео, что пел под окном, душили девушку лишь сильнее. — То бытовала наша чудная метанойя. Только дороги не из кирпича и земли, а из ласковых бумажный выражений и домыслов. — Только это жили чужие миры, не твои, — спокойно дав ответ, она приподнялась с места, чтобы тоже имелась возможность смотреть прямо на серые очи и адекватно пояснять свою позицию. — Каждый автор создаёт и описывает свою вселенную, а ты — заядлый любитель в них потеряться. В своих нескончаемых метанойях. — Что? Волшебнице казалось, что она медленными шагами выплясывает на тонкий лёд над озером, а под ним холодная пучина, что заберёт её к себе без остатка. Она плохо размышляла, что в этой ситуации необходимо, но зато она стремилась говорить от сердца, всё, что могла только вспомнить об этих взаимоотношениях. Внимательный взгляд поэта прожигал её, но останавливаться она не собиралась. Коли начала петь реквием ваших отношений, то, будь добра, продолжи. Не оставляй свою жертву на эшафоте в петле, но с непроизнесённым приговором. — Был ли хоть раз, чтобы ты размышлял о книге не как о том путешествии, что пережил сам? — вдох-выдох. Как же сильно трясётся голос. — Ты в них теряешься. Теряешься без остатка, — как же сложно ей давались эти слова. — И тебя оттуда не позвать. Проблема не столько в том, что эти кривые миры не его, не в том, какая она, и не в том, что она любила другого. Анимаг являлся и является для неё важным человеком, какого она ценила, как близкую личность, чья безопасность для неё ценна и чьё счастье бы обрадовало её саму. Несмотря на отсутствие чувств, она им попросту дорожила и никак не желала ранить ту волшебную персону, каковую в нём зрела. Ныне же ей чудилось, что происходит подобное уходу Астера. Когда она рубит его и разбивает сердце, лишь потому что отсутствие романтической привязанности для неё станет для него пулей, направленной прямо в голову. — Ты мне нравишься, — попыталась свернуть на какую-то абсолютно другую тропу она, понимая, что сворачивать с той нельзя. — Нравится спокойствие и тишина, что царят внутри. Этот порядок. Да, тот самый порядок, какой не сможет заиметь власть в голове астронома вообще никогда, потому что бардак — это, буквально, единственное, что там есть. И в этом и крылась прелесть. — Но порой мне кажется, что это — не черта твоего характера, а просто его отсутствие. Вот это мягко завершила. Молодец. Можешь ещё плюнуть по окончанию. Думаю, ему недостаточно того, что в своей нелюбви ты сейчас обвинила его самого, заявив о бесхребетности. — Вау, — лишь с трудом выпалил книжный маг, кажется, даже слыша треск в своих ушах. И разбивалось явно не сердце. Скорее, его чёткое восприятие и понимание о человеке. — Вот это софизм, конечно. Поразительно, как ты сумела сделать во всём виноватым меня. — Прости, я не это имела в виду… — Именно это и имела. Насколько же это всё криво, что в попытках заявить закрытость его потаённых сторон и указать на его излишнюю влюблённость в книги, богиня земли обвинила его в банальной бесхарактерности, каковая у него отсутствовала. — Мне, конечно, боли от этого хватит, чтобы уйти в затяжную депрессию, сопровождаемую дисфорией, но я, всё же, хочу спросить, — голос сдавлен, тело напряжено, серые глазки блестят, но, если джентльмены в его книгах приняли бы подобные слова за унижения и мгновенно покинули бы даму, то Корвин жаждал получить ответ на самый главный вопрос. — Ты любишь нон грата? В пальцах неловкое покалывание от полного обездвижения тела. Волшебница природы вертела головой, метая хризолитовыми очами от стены до стены, пытаясь решить, губить ли правдой до конца или же солгать. — Думаю, что да. Наружу вышли ещё и слезы. То ли от счастья, что она теперь окончательно вслух произнесла эту фразу, то ли от боли, когда она видела, что анимаг медленно отодвигается от неё, начиная испытывать неприятное отвращение к её личности. Ладно, парня потерять, но его, как человека, она терять точно не хотела. — А следом за этим, вопрос, — это даже поразительно, как он по-прежнему держал себя в руках, не переходя на крик или же просто не покинул помещение? — Меня когда-то любила? — Корвин, это — не мир, где все моногамны… — Прекрати ссылаться на книги и попросту дай ответ! Что сложного в том, чтобы в конечном итоге поставить точку и закрыть историю, убрав её на полку, как и все те, что вы читали вместе? Выдай всё с концами, это не сложно! Он уже после твоего обвинения в отсутствие характера не видит ничего, кроме пустоты, так преврати себя в нечто, что он будет мечтать забыть, заявив, что всё, верно, никогда не являлось реальностью. Что тебя никогда не было. — Я не знаю, — буркнула она, понимая, что на сердце крылась потаённая ниточка, сейчас оборвавшаяся. То нить этого влюблённого жантильного мальчишки, тоже помогающая ей жить. — Я восстанавливалась в то время, когда мы с тобой сошлись и, сейчас мне кажется, что я просто хотела стать нормальной. Ты мне точно нравился… — Но это была не любовь. Книгу не просто закрыли, точку не просто поставили. В конце истории очутился огромный прочерк, ставящий минус этой красивой и излишне романтичной истории любви. Следом, рукопись полетела в пекло, потому что туда оказалась скинута руками человека, в чьей душе бытовал не порядок, а якобы какая-то пустота. Это — не Ромео и Джульетта. Не красивая история первой любви. Это мальчишка, больной сильнейшей наследственной формой эскапизма, что любил дурацкий спектакль. — Ты мне очень важен, как человек… — А ты мне — нет, — злобно процедил сквозь зубы Корвин, больше не желая оставаться рядом с собеседницей. Сложно его винить в этом после того, как он понял, сколь незначительную роль играл все эти годы для человека, считавшегося в его голове домом. Быстрыми шагами двигаясь к двери, он уже готовился оставить девушку одну в комнате, но не сдержался, чтобы выпалить ещё одно прощальное слово. — Я видел в тебе родственную душу, — молвил он, глядя серыми очами на еле дышащую волшебницу. — Но, увы, ты никогда такой не являлась, но, что ещё хуже, ты лгала. Ты притворялась, чтобы казаться такой, и вот это разбивает сердце. Действительно. Не отсутствие любви разбивает сердце, а сам факт того, что родной человек оборачивается кем-то другим. Кем-то совершенно чужим. Дверь хлопнула и, к своему удивлению, книжный маг поплёлся в библиотеку, конечно, не собираясь задерживаться там надолго. — Я заберу книги к себе в комнату, — выпалил он, стараясь сделать голос как можно более характерным, подняв стопку со стола. — Напишу всё, что узнаю, на листе и потом, если что, принесу. — Хорошо, — вымолвил Влад. Тёмный князь изначально однозначно знал, чем завершится беседа. Конечно, он не думал, что будет столь остро, но сам факт явления после такого диалога поэта обратно с целью помогать, заставил его возыметь уважение к этому ненавистному вертопраху. Тоже самое примерно к книжному путешественнику испытывал и Астер. Так, потеряв уважение одного человека, он заимел уважение двух других. К сожалению, то отношение, в каком он не нуждался вовсе.

***

Большой проблемой всех этих успокаивающих диалогов выступало то, что абсолютно все хранители карты отошли от них, оказавшись в других местах. Так, ни мрачный правитель, ни властительница волшебного колледжа, не обладали информацией о том, что карта больше не горит белым, так как чувствуемая ею опасность уже произошла. Зато теперь там медленно выгорала новая точка, прямо на месте координат волшебного колледжа. Ныне не только Ядвиге известно, что произошло, и её реакция оказалась наиболее спокойной из тех, что могла словить директриса. Пусть никому и неизвестно, но это действительно их диалоги до прыжка в бездну. Их диалоги при конце света.

***

Усевшись в своём платье на постель, она крепко взяла ладонь своей некогда ученицы, желая подарить ей потерянное спокойствие, чтобы её язык хотя бы мог начать говорить. — Это будет глупый вопрос, но, как себя чувствуешь? Добрая интонация и столь же прелестные милые глазки, заставили богиню огня нервно хохотнуть, вместо того, чтобы разозлиться. Её успокаивала эта некая заботливая энергетика, нередко шлейфом гуляющая за их лидером команды, какой ныне в школе не прослеживалось. — Отвратительно, — выдала Алёнка, точно зная, что слезы снова скапливаются на её ресницах. — Я его не спасла… Я ему не помогла… Не сделала то же самое, что он делает постоянно… И я его потеряла. Без остановки Ядвига поглаживала хрупкие пальчики девушки, ощущая, как по коже пробегала дрожь, и глядела на её красные от рыданий веснушчатые щёчки, ожидая, что царица пожаров добавит что-то ещё. — Тот факт, что он оказался здесь — это полноценно моя вина. Прозвучавший жалобный всхлип заставил рыжую бестию вытащить одну руку из успокаивающих ласк, ибо она уже не могла остановить поток вновь начавшихся рыданий. Ей хотелось получить от кого-то родительскую поддержку, весьма необходимую ей сейчас. Всего лишь успокаивающие объятия, но она точно знала, что, в первую очередь, легендарная древняя колдунья является послом доброй воли, прибредшим ради разложения её душевных тяжб по местам. Это её призвание в жизни — раскладывать по местам пережитую принцессой жизнь. — Ты его не за руки сюда притащила, он пришёл сам, — начала говорить она, в попытках оправдать само обвиняющую себя девушку, зревшую во всём лишь свою вину. — Это его голова на плечах, его желания и его мечты. — Он пришёл сюда, потому что любил, — выдавила динамит, убирая указательным пальчиком слезинки от медовых глазок. — Ему было важно, чтобы я жила в порядке, и он пытался сделать всё для моего счастья. — Он любил не только тебя. Накормив себя событиями, годами происходившими с ними, батарейка даже не осознала, что, пусть и пути ему всегда проводила она, болел он не только затеей следовать по её пятам. Одна борьба с тьмой и его дружба с Любавой тому прекрасное подтверждение. — Он любил людей и любил им помогать, — твёрдо заявила Ядвига, какой чудилось, что она располагается подле огромной доски, где аккуратно собирает пазл прямо в чьей-то разобранной голове. — Не даром же он геройствовал, невзирая на свои способности. Как тогда, когда они залезли наверх, при твоей совместной магии с солнцем. Весьма опасно туда было залезать, но они же герои! Ложечка добрых воспоминаний, смешанная с дёгтем о кошмарах, какие некому усыпить. — Иногда дело крылось в тебе, но, даже когда всё завязывалось на это, это всё ещё было его я. Немного приспустив веки, Алёнка задала лишь выражением своего лица вопрос, указывая, что не особо поняла мотив, доносимый её любимой преподавательницей. — Суть в том, — усмехнулась колдунья, понимая, что действительно сложно завернула, — Что, даже когда он выполнял то, что нужно тебе, он, в первую очередь, услаждал своё эго Героя. Это требовалось ему — это его потребность в оказании помощи другим. Как для тебя еда, ему нужно знать, что его помощь, сыграла роль в чьей-то жизни. Патруль некогда помирился под его эгидой, принцесса Штормграда сумела признаться в чувствах лишь после психологических бесед со своим братом по сарказму, волшебница земли сумела вновь восседать в библиотеке, тёмный князь научился работать в команде, считая каждого члена за важного, а ледяная колдунья получила возможность исполнения своих желаний и поддержку, которую никто не мог дать. Никто, кроме героя, нуждающегося в том, чтобы помогать. Верно, самыми важными представителями его помощи считались именно принцесса с самой Сатаной, когда одна впервые приняла других людей, не только, как декорации в спектакле её жизни, и даже научилась дружить, а сама принцесса волшебного мира так и не сумела утонуть в пучине своего самомнения, где зрелась себе ничтожным человеком. Александр всегда говорил солнцу, что та не может зваться бестолковой. — Да, любовь к народу, — вместе с выдохом по буквам произнесла рыжая бестия, чувствуя, как сейчас снова зарыдает. — Он же протектор. — Мне нравится, когда мы говорим о нём не в прошедшем времени. К сожалению, и ах, но это ныне слишком редкое событие. Тёмному князю в библиотеке то и дело приходилось слышать, как астроном абсолютно случайно произносит слова о герое так, словно его ныне нет. Так же делала Василиса, от этого страдала и Любава, усевшись со своей свитой в столовой. Они все заведомо его похоронили, потому что не магу пережить вселение демона практически невозможно. — Мы делаем это не специально. Попросту не хочется говорить, что он будет в порядке, когда понимаешь, что вероятно не будет, — с трудом выдавливая каждое слово, попыталась оправдаться легендарная колдунья. — У тебя же, наверное, примерно такой же поток мыслей ютился, когда ты раз за разом его любовь отвергала. Да что же все сегодня твердят о какой-то дурацкой любви?! Теперь ей необходимо объяснить своё поведение, но это давалось большим трудом. — Если бы я отвечала взаимностью, то, рано или поздно, мы бы начали встречаться, — шептала батарейка, чувствуя, как энергии в ней не остаётся вовсе. — Когда-то он пошёл за мной в волшебный мир, чтобы помочь, оказался здесь, лишь бы спасти, и, если бы мы вошли в отношения, то, вне сомнения, он бы пошёл за мной и в замок, — предательские слезы, полившиеся следом, от секундной мысли, что теперь она уже никогда не сможет узнать, действительно ли это будет так. — Но у него есть свои мечты и желания! Свои идеи, свои цели, и меньшее, что я бы хотела для него, для самого дорогого человека, это не просто ограничить его миром… Я бы ограничила его местом! Запыхаясь, она начала сквозь тяготы говорить надрывисто и очень громко. — Этот замок! Этот мир! Но он — только человек! Он не в нём родился, и явно планировал делать что-то в своём мире! Мне казалось, что я стану якорем, а он не уйдёт, потому что очень сильно любит! Немного замолчав, она задумалась, старательно пытаясь не поддаваться под тихий шёпот в своей голове, твердивший ей наконец-то выдать мысль, абсолютна понятную всем, но какую ей стоило ныне произнести вслух. — Поэтому я и не пускала, — сделав глубокий вдох, сказала она. — Потому что тоже очень сильно его люблю. Выдать очевидное оказалось слишком для неё тяжело. Казалось, что части тела онемели, по коже побежали мурашки. Катастрофический неконтролируемый бардак. — Солнце, — молвила в ответ Ядвига, положив ладонь на её щеку и подтирая слёзы, — Его хоть раз твоё «нет» останавливало? Никогда. Он и в школе то остался, даже когда его самые близкие люди требовали ухода, ради его же безопасности. А он всё равно остался. Его бы ничего не остановило. — Как будущая королева, ты должна принимать решения за других людей, за свой народ, так, чтобы ему стало лучше, — продолжала по-родительски давать наставления легендарная колдунья. — В этом плане, ты поступала верно, ибо, в первую очередь, думала о его благополучии. После этих слов, в попытках сказать что-то ещё, Ядвига рассмеялась. — Что? — удивлённо обратилась царица пожаров, несмотря на слёзы, сумев приподнять уголки свои губ в скромную улыбку. — Но вы — оба такие, для кого люди, важнее, чем вы сами. Вот оно, принцесса. То, что вас связывает, то, что делает вас похожими, помимо вашей невозможной энергичности: Саша всегда будет ставить выше тебя, а ты его. Поэтому, всё и произошло так, как произошло. — Именно по этой причине, тебе нужно прекратить рыдать и начать бороться. Не совет, не мольба. Твёрдый приказ к действию, будто бы заставляющий девушку прямо сейчас выпорхнуть из комнаты и схватиться за меч для сражений. — Нужно бороться, чтобы выжить. Нужно бороться, чтобы обезопасить людей, — придвинувшись чуть ближе и сверкнув зелёными глазками, рыжеволосая волшебница завершила свою речь. — Нужно бороться, чтобы его спасти. — Это же невозможно, — начала припоминать принцесса все слова, каковыми её кормили пред тем, как их троица из верных товарищей, затопила своего же любимого друга. — Он же человек и не переживёт. Встав с места, Ядвига улыбнулась своей извечной игривой улыбкой, поправила юбку и, повернувшись на девушку добавила. — Обычный человек, скорее всего, не переживёт, — с секунду помолчав, он убедилась, что медовые глазки смотрят точно на неё и продолжила. — Но твой то — герой. Он всё переживёт. Будоражащие слова выступили прекрасным движком к действиям, хотя бы потому что Алёнке в действительности хотелось верить, что спасти её возлюбленного возможно. Потерев ладонями свои щеки, она поднялась с кровати, собираясь отправиться к мрачному правителю, чтобы помочь ему со спасением Героя, попутно кинув благодарность своей наставнице, на какую та ответила лишь еле исполненным кивком, преисполненным гордости. Тогда, колдунья из совета вышла наружу, где её уже ждала её прелестная подруга, тут же поинтересовавшаяся, как всё прошло, и получила рассказ о том, что принцесса снова бодра и готова к действиям. — Как у тебя получается так с людьми разговаривать? — задала вопрос директриса, состроив брови домиком и скрестив руки на груди. — О, легко, — прошептала она, перекинув свою косу на плечо и вытащив оттуда пряди, чтобы она смотрелась как-то небрежно, но при этом изящно. — Для этого достаточно иметь чувствующее и понимающее сердце. — А, — протянула саркастично Василиса, постукивая указательным пальцем по своему локтю. — Тогда я обойдусь без такой способности. Со стороны это выглядело весьма забавно, когда две древние колдуньи медленно шагают по школьному коридору, кормя друг друга глупенькими шутками. Столь же веселы, как и патруль некогда. Хохот столь же радостный, как у юнцов, а не проживших три столетия воинов. — Спасибо тебе, что ты не рассказала совету об этом… Всём, — с трудом сумела вымолвить безэмоциональная волшебница. — Для чего ещё нужны друзья, если не для того, чтобы выручать, — следом произнесла Ядвига, стукнув своей метлой по полу. — Считай, что это — мой акт геройства. Странно даже, нам есть чему поучиться у детей. — Улетаешь? Такой тонкий миг, будто пахший атмосферой патруля, дружной командой, готовой душу продать, если понадобится. Они же тоже некогда были такими. Только немного о том позабыли. — Диалог я провела и не думаю, что моя помощь ещё нужна, — предположила она, при этом не сдвигаясь места, ожидая услышать от своей подруги её предложение, пытавшееся сформироваться на розоватых губах. — Может, в столовой пирожки поедим? Не сдержавшись, обладательница домика на курьих ножках расхохоталась. — С грибочками? — С теми, что готовили мы, они точно не сравнятся, — выпалила владелица колледжа, припоминая свою школьное проказничество, когда их тройка, заколдовав волшебные грибы, подсунула их в столовую и заставила всю школу плясать под чарами наложенного заклинания. — Но, думаю, те, что в столовой, тоже вкусные. В ответ рыжая волшебница лишь закивала, беря подругу за локоть, и, как и в старые добрые, поплелась в обитель еды, ещё не зная, что их чаепитие станет потерей времени, из-за которого им придётся встретить нежданных гостей совсем не готовыми.

***

У входа в библиотеку две девушки, каждая из которых рыдала по своим причинам, столкнулись. Волшебница земли мгновенно приобняла царицу пожаров, сочувствуя её потере и страданиям. Та старалась держать себя в рамках и не переходить вновь на плач. Теперь в приоритете стояло спасение её друга, и она не прекратит, пока окончательно не убедится, что выхода нет. А, может, и тогда не прекратит. Завидев свою батарейку, ровным шагом двигающуюся навстречу к нему, Влад не мог скрыть улыбки от восторга, что она выглядела столь преисполненной радости, какую старательно изображала, что мгновенно направился навстречу, тоже улыбнувшись и раскрыв свои объятия. — Ты всё-таки невероятно сильная, — буркнул он, потирая её за спину и дёргая за капюшон ещё одной украденной кофты, забранной у факира. — Я — просто бомба, у которой ещё не догорел фитиль, — придумала сравнение богиня огня, и улыбнулась, всё ещё располагаясь в братских объятиях. — А, пока он горит, я буду бороться. Заприметив некоторое напряжение со стороны зашедшей в комнату природной волшебницы, до сих пор отходившей от неприятного диалога и от того, как она обвинила своего дорогого человека в том, каковым он не являлся, просто потому что ужасно запуталась в том, что хотела сказать, любитель звёздного неба никак не мог проигнорировать это. — Ты в порядке? — задал вопрос астроном, поглядывая сквозь оправу, на всё ещё размышляющую о беседе девчушку. Ты разбила сердце, подобно тому, что некогда вытворил он. Попробуй выдавить из себя, что ты в порядке. — Нет, — твёрдо вымолвила она, устав притворяться и играться. Хватит. Это уже слишком дурацкий спектакль, с дрожащим телом среди книжных шкафов, единственные подарки в темницу, которые кто-то старательно скрывал, в то время, как все об этом знали, дурацкий рисунок лемминга на стене в его комнате и глупая звезда, подложенная в карман кофты, ради того, чтобы он жил. Да, сердце в тебе, и оно висит на ниточках. Да, висит. Так признай уже в конце концов, что ты исколоченная, раненная, поеденная чувством вины. И ты не в порядке. Хризолиты смотрели точно на его бирюзовые очи, словно выпрашивая отдельной аудиенции, до чего мгновенно догадался поглядывающий на пару тёмный князь, потащивший только что прибывшую в комнату подругу к выходу. — Проведаем Корвина, может, он что-то узнал, — выпалил он, двигая сопротивляющуюся фигуру на выход. — Корвин помогает?! — весьма поражённо спросила Алёнка, аж развернувшись от шока на своего защитника и названного братца. — Чудеса случаются, солнышко, — наигранно заявил он, только выйдя за арку двери и добавив, — Это очень странная и долгая история. Стило им только покинуть комнату, как исследователи тут же отпрянули от книжных рукописей, уйдя в ту часть стола, что пустовала, и начали диалог, какой им стоило провести ещё тогда, три года назад, когда колесница, мелькнувшая прямо пред её носом, оторвала сердце. — Что случилось такого в диалоге с твоим молодым человеком, что он покинул библиотеку, а ты явилась столь подавленной? И снова он прочитал её старательно скрываемое состояние, как будто она и вовсе не прилагала усилий, чтобы скрыть свои страдания. Как будто она не мыла очи, не подтирала кремом щеки, пытаясь убрать с них красные пятна. Словно она и вовсе не старалась. Ему понадобился лишь взгляд, чтобы понять, что она раздавлена. Без труда он залез в её душу. Опять. — То, что он перестал играть роль моего молодого человека, — выдала Маша, старательно не поднимая глаз на его внимательный взор, направленный на неё. — Но, что куда хуже, я его разочаровала. Разочаровала, как человек. — С чего ты это взяла? — Потому что данным диалогом я разочаровала даже саму себя! С момента, как она определилась в своих чувствах, она искренне мечтала об этой беседе, но точно не так, чтобы выкинуть в лицо весьма хорошему человеку, выступающему её помощью и опорой в течении двух долгих лет, что он бесхарактерный и пустой. Кого угодно такой поворот разочаровал бы, и её тоже. Терять его, как человека, она никак не хотела. Зрея эту обречённость ему хотелось задать много вопросов, как-то вывести беседу дальше, но он путался в словах и мыслях слишком сильно, абсолютно не понимая, что на самом деле стоит спросить и как можно вернее задать вопрос. Любая идея казалась ему максимально кривой. Каждая попытка говорить завершалась ещё до открытого рта. Обладателю локонов цвета луны точно не хотелось приносить ещё больше страданий, чем есть сейчас, но и выяснить что-то ему очень хотелось. — Маш, — мягко позвал он её по имени, дожидаясь, когда личико расстроенной учёной повернётся в его сторону, — Зачем ты отправляла книги в темницу? Вдох-выдох. Расскажи правду. Расскажи и то, что ты сама предъявляла и какой позиции придерживалась, и то, что в итоге вытащил из твоих суждений твой прелестный лучший друг. — Я считала себя виноватой, — прошептала сдавленным голосом она, точно понимая, что сейчас заплачет вновь. — Я никогда не страдала аллодоксафобией, да и, к тому же, никто бы и никогда не сказал, что я причастна. Но я считаю по-другому. — Ты не виновата в моем завоевании мира… Астер начал подходить всё ближе, желая просто взять её за плечи и как-то успокоить до того, как она начнёт рыдать навзрыд, захлёбываясь снова в этом дурацком озере своей вины. — А бумаги?! А свитки?! Не будь меня, ты бы не узнал заклинания! Правительница природы начала неистово мельтешить по комнате, обратившись из лемминга в сумасшедшего нервного тушканчика, без остановки дёргавшего своими лапками, в попытках по сотому разу убедить саму себя в том, во что она вовсе не верила. За время, пока она выкрикивала комментарии в воздух, читая аргументацию против себя, будто выступая в суде по своему делу, астроном успел преодолеть расстояние между ними и тут же положил свои ладони с длинными пальцами на её хрупкие плечи. — Ты не причастна ни к чему из мною проделанного, — выдал он, веря в нечто божественное, а точнее в её самоубеждение, какое, благодаря его словам, должно убедить девушку в абсолютно другом. — Не будь тебя, я бы разобрал их сам, просто это заняло бы больше времени. Ты не стала бы этого делать, если бы изначально знала, для чего это всё, и ты бы точно не помогла, если бы знала, что пострадают люди, — он гладил её, пока она старательно отводила глаза в сторону. Прекратить поток слез слишком сложно. Это он подвесил её сердце и искренне верил, что словами, говоримыми сотню раз, сумеет пришить его на место. Но это же не всё, что он желал ей изречь. — Ты — не я, — начал бормотать дрожащим голосом исследователь, боясь, что она мало что поймёт, но, к его счастью, волшебница ловила каждое его слово. — Ты смелая, ты добрая, ты -помощница, ты герой. Это именно то, что привело к тому, что ты мне помогла. Ты просто хотела быть тем, кем ты являешься всегда. Спасителем и героем. Ты лишь исполняла свою роль. Резким движением, без извечных вопросов, задаваемых анимагом, он приблизил девушку к себе, крепко приобняв её за плечи. Её голова уткнулась в его надплечье, а его ладонь устроилась прямо на её затылке, где располагался хвост из каштановых локонов, какого он не касался пальцами, поглаживая свободное пространство и продолжая шептать строки о её невиновности. В эту секунду ей грезилось, что сердце самостоятельно создаёт нити обратно, что само возвышается ввысь, вставая на своё родное место. Мнилось, что это — суд, где сам главный обвиняемый твердил ей, что она не причастна. Его повторы в ушах её явно услаждали, забирая чувство вины. Она просто была собой. — Я так тебя жалела, — повернув голову, вторила Маша, веря, что он прислушивается к её тихому голосу. — Я потеряла друга, и мне было так сильно жаль. — Прости за это предательство, прости… — Я тебя любила. Ей даже не стоило, говорить о настоящем, этого могло вполне хватить, чтобы заставить человека замереть в удивлении, подавленного неожиданным фактом. Но бывшему предателю итак это всё известно. Он даже не шелохнулся, продолжая лишь гладить волосы, пытаясь этим самым успокоить плачущую девушку. — Я знаю, — произнёс он в ответ, даже сам не веря, что он действительно это говорит. — Я тоже тебя любил. Да может хоть кто-нибудь из вас правду скажет и заявит эти фразы в настоящем времени? Что ж вы кормите друг друга очевидными чувствами из прошлого?! Согнувшись в локтях, она со спины приобняла высокого мальчишку за плечи, с трудом вообще доставая до них. Здесь нет места анемои: они жили в этих временах, и они по ним скучали. Не по своим планам, не по своим мыслям, а по той детской наивности, по каким-то безоблачным далям, не пахшим ни капли концом света, а зревшимся чем-то невообразимо прекрасным, где любить было легко, а признавать не сложно, потому что это — не поиски похожего по мыслям человека, не поиски родственной души. Тогда влюбляться разрешалось просто в того, кто чем-то лишь привлекал. Ныне же всё куда сложнее. Взрослая жизнь, нагрянувшая так скоро, заставила их влюбиться по второму разу, будто сама судьба говорила, что так надо. Только и его будущее возможное пленение тоже являлось свершением её рук. Она слишком сильно играла. Ему стоило признаться до конца, лишь потому что астроном считал, что совсем скоро его заберут обратно. Он не знал этого, но предполагал, что точка сгорела. Не сказав ничего о своей затее Владу, директрисе или кому-то другому, он даже не желал говорить об этом и девушке, что так спокойно, словно тушканчик средь родной ему земли, устроилась в его объятиях. — И люблю, — выпалил Астер, убирая ладонь с затылка и засовывая её в карман кофты, вытаскивая оттуда несчастную звезду. Даренная передаренная подвеска, что летала меж ними двумя, полностью являясь доказательством их сумасшедшего беспокойства друг о друге, снова оказалась на свету, когда девушка, немного отпрянув от фигуры, посмотрела точно вверх, задаваясь исключительной правдивостью происходящего. Он это сказал. — Я… Слова формироваться не могли. К чёрту вашу эту взаимную любовь, когда просто от взгляда губы сохнут, а всё остальное застывает! Невозможно тяжёлая ахинея! — И ты тоже любишь, — усмехнувшись, произнёс астроном, зацепляя кулон на более короткой цепочке, а после, без всякого разрешения, повязывая его на запястье одной из её рук. — Но всё пройдёт. Противоречие этому говорить куда легче, чем признание, с каким волшебница земли даже спорить не собиралась. — Если это возвратилось спустя три года, не думаю, что оно пройдёт… — Пройдёт, — выдал Астер, наконец-то сумев нацепить подвеску и вновь одарить девушку хорошим щитом. — Люди, Маша, уходят. Даже, если это не их выбор. Намёки вроде и тонкие, грезящиеся почти неосязаемыми, но исследовательница почти сразу всё поняла. Очи мгновенно расширились, голос стал заикаться, а хризолиты вновь наполняться слезами. — Нет! — воскликнула она, вцепившись в его запястье. — Нет! Нет! Будто в подтверждение идей научного любителя, прозвучал громкий звук горна, оповещающий о не особо приятном пришествии новых гостей. Сидевшие совсем не подле карты хранители, располагающиеся в колледже, тут же потеряли торжествующее и выкраденное ненадолго спокойствие, и повставали со своих мест, испуганно размышляя о предстоящем. Подруги в кафетерии мгновенно убрали в сторону булочки, прекратив хохотать, и ринулись к выходу, отправляясь на встречу с незваными гостями. Лишь с секунду постояв в тишине после звука, Влад поглядел на рыжую бестию, что лишь отблеском своих глаз желала получить объяснение, что это, и тут же уведомил её и анимага о том, кто же прибыл. — Совет хранителей. Немного времени им потребовалось, чтобы всё осознать и отправиться вперёд, к отряду помощников волшебного королевства. Ничего хорошего это пришествие не сулило. Не замолкая, волшебница земли произносила без остановки отрицающее слово, пытаясь не верить в то, что это действительно сейчас произойдёт. Его снова от неё заберут. — Нет! Нет! — Послушай меня секунду, — шептал вызвавший тьму, убирая с её лица каштановые мокрые насквозь от слёз локоны, смотря точно в глаза и надеясь хотя бы так добиться толику внимания, чтобы она послушала. — Есть вариант, как расколдовать Сашу — нужно в голову! Прямо внутрь демона! Туда! Он может победить его сам! Маг бы смог, он тоже должен попытаться! — Я не разберусь без тебя! — крикнула колдунья природы, дрожа, как осиновый лист. — Ты — самый умный человек, которого я когда-либо знал! — выпалил он, старательно улыбнувшись и чмокнув девушку в лобик. — Ты разберёшься! Топот множественных сапог слишком хорошо отдавался эхом. В грёзах Маша желала, чтобы прямо под этими спасителями развалился пол, унеся их за собой вниз. Только сумев полноценно лишиться чувства вины, только сумев оправдать себя и понять, только сумев признаться… Она вновь его теряла. Как и тогда, когда все признали победу, видя его поверженным, она признала своё полное поражение, понимая, что где-то там, среди обломков волшебной школы, похоронила уверенную себя.

***

Радостный патруль глядел на то, как их лидер, уткнувшись носом в грудь тёмного князя, тихо плакала, вытаскивая вместо со слезами страх от возможной потери этого ненавистного Морока. Казалось, что даже только что околдованное солнышко уже не ощущала слабость в своём теле от прошедшего заклинания, а, полноценно облокотившись на огненного фокусника, зрела на прелестную пару токсичных людишек, стоявших в обнимку. Опустив глаза вниз, исследовательница узрела на своих пальцах остатки от светлой пыли, как бы невзначай напомнившую о том, что везде распластавшаяся чёрная жижа — это тёмные сказки, призванные её некогда хорошим другом. Как бы ненароком, она тихо, пока никто не видит, шелохнула ладонью, убирая эти светлые блёстки, припоминая о том, когда она в последний раз зрела своего товарища. Выбежавшая на поле, только что смирившаяся со своими слезами, она тут же наткнулась на гигантского монстра, от которого обороняться обыкновенной магией земли казалось весьма и весьма глупой затеей. Будь у темных сказок чуть больше чувств, чем неукротимое желание мести, она бы, вне всякого сомнения, имела шансы на победу. Но, увы, лозы слабо могли спасти её душонку от кромешной тьмы и мрака, что несли за собой новоприбывшие монстры, каких кое-кто знакомый называл «предвестниками справедливостями». Разозлённая на этого мальчишку, крайне сильно пленённого идеями о каком-то там честном мире, где властвует равноправие, она выкинула свой подарок неподалёку от входа в школу, не желая носить подле сердца на своей шее звёздочку, подаренную убийцей и человеком, так подло её предавшего и раздавившего. Единственную защиту, что в действительности могла её уберечь, она бросила в сторонку, будто считая, что в ней нету никакого смысла, кроме как некогда сокрытой доброты, что они к друг другу испытывали. Стоило думать об этом раньше, чем попадать в самый центр вихря тьмы, что стремился заглушить девушку внутри себя, желая завладеть её несчастным телом и лишить чего-то, подобно тому, что она сотворила со страдающей и уже выбывшей из боя властительницей времени. Никудышная попытка спастись с помощью взвившейся в воздух каменной плиты, тоже не увенчалась успехом. Не успев даже на метр взлететь, она начала окончательно пропадать в этой пучине темных сказок. Даже глупо: при первом же шаге и оказаться той пострадавшей, что даже не успела добраться до крупиц света, чтобы оказать хоть какое-то содействие. Смехотворно проигрывать при старте, когда сама же и стала главным источником начала этого кромешного ада. Той самой, что подкипятила землю до температуры дома демонов. Здесь бы она и могла пропасть, если бы знакомый крик другого виновника данного беспорядка не ринулся к ней на помощь, обнаружив кулон, что попался ему на ботинок, полностью погрязшем в пепле. Вскликнув заветную фразу «сияй», он отогнал вихрь прочь от девушки, что от его присутствия, казалось, даже на секунду дышать перестала, чувствуя отвратительную губящую ненависть. Но, видимо, на это астроному глубоко плевать. Ибо он, подойдя вплотную к учёной, предпринял попытку надеть кулон на её шею обратно продевая его сквозь голову, что та отвела в сторону, с целью не столкнуться с бирюзовыми предательскими очами. И лёгкие рвутся, и сердце медленно отвязывается от своего места, крепясь исключительно на несчастные швы, и слезы непроизвольно стремятся выйти наружу, но она не сделает ничего. — Не снимай его! — пробубнил, заикаясь Астер, сумев вернуть свой подарок на тело подруги. — Он призван защищать тебя в этой бойне! Последняя секунда, когда она видела его, а, если точнее, слышала, ибо голову на знакомое худое вытянутое личико она так и не повернула, борясь с невозможным чувством гнева и ненависти. А, может, это лишь разбитость? Выходя из воспоминаний, она снова посмотрела на уже отпрянувшую Варвару, старательно делающую вид, что всё, в целом, как обычно, и ничегошеньки странного в произошедшем нет. Ей даже удавалось признать, как что-то адекватное руку Влада на своей талии, какую он явно не собирался убирать, и что она даже не просила сделать. Лежит и пусть лежит. Потерев пальцы, Маша отогнала последнюю пылинку, отпустив её в свободный полет, за которым внимательно следила из-под пепла на своих ресницах. Блестящая крошка взмыла вверх, потом полетела близко к земле, затем вновь попыталась испариться в ныне облачной, но светлой небесной глади, а потом упала на знакомый кафтан древнего хранителя города Мышкин, обнаружившего вдалеке виновника всего этого торжества. Теперь ей требовалось смотреть, чем занимались и все студенты, заслышавшие возгласы старых советников о том, что преступник обнаружен. Глядя на него, у волшебницы природы невольно задёргались очи, летая в её глазном яблоке, словно у них конвульсия. При этом всё тело, чудилось, что онемело, и только дребезжащие глаза, да точно такая же губа, выдавали обратное. Отошедшая от руки мрачного правителя, принцесса Штормграда оказалась прямо подле подруги, желая протянуть ей свою ладонь помощи в данном неприятном зрелище. Да, он считался предателем и убийцей. Но это никак не отменяло того факта, что для неё он оставался крайне важным и близким человеком. Заприметив, что пальчиками её любимый гений вцепилась в свою жилетку, лишь бы пристроить их куда-то, а не к своему лицу, она спокойно обняла её за плечи, надеясь, что, хотя бы так, напомнит ей попросту дышать. Такое себе напоминание получилось. Зрея его расцарапанное лицо, колдунья на секунду подумала, что ей понадобится сумочка с медикаментами, не имевшая никакого смысла больше. Но, отчего-то, именно такие несуразные мысли заполоняют голову, когда происходит ломающее тебя изнутри событие. Видимо, во время боя какая-то развалина рухнула прямо на него, ибо встать самому на ноги ему оказалось крайне тяжело, что Водяному даже пришлось поднимать это скудное худощавое тельце, чтобы надеть кандалы. Когда скрежет цепей прозвучал, богине ветров показалось, что обнимаемое ею тело больше не дышит. Грудь не вздымалась, ни единого звука не звучало, и мерещилось, что она и вовсе становится статуей, околдованной медузой Горгоной. Глаза, направленные вдаль, больше не бегали, распахнутые губы, пытавшиеся заполнить лёгкие воздухом, явно проигрывали, и абсолютно не движущееся тельце. На худых запястьях оковы держались слабо, что даже могло бы её невольно насмешить, но ничего кроме печали внутри не бытовало. Даже не столько грусти, сколько глупой и банальной пустоты. Когда все процедуры с кандалами завершись, Кощей повёл мага вперёд в темницу, где вскоре он перестанет обладать какими-либо магическими способностями, обратившись в самого обычного человека. Прямо пред самым исчезновением, исследовательница почувствовала, что родные бирюзовые глаза направлены точно на неё. Одна секунда зрительного контакта, и он испарился, словно никогда здесь и не был. Возможно, если бы ни этот взгляд, то она бы спокойно смогла начать дышать снова, и не ринулась бы в уцелевшие части колледжа куда быстрее всех остальных, задыхаясь слезами, зарождавшимися не в глазах, а будто в глотке, не позволяя ей нормально дышать. Стук её каблуков стад первым на разрушенных лестницах и именно она первая залетела в их более-менее целую комнатушку, где выбились стёкла у их красивого витражного окна, ставшие единственным подтверждением кромешного ада, творящегося на улице. Желание верить, что подруги все по приказу Вась Вась отправятся в медпункт, пылало куда сильнее, чем её стремление говорить хоть с кем-то сейчас. Хотя бы потому, что она явно находилась не в состоянии вести хоть какие-то вразумительные беседы. Вообще никакие беседы. Она задыхалась. Только услышав щелчок, оповещающий о том, что дверь закрыта, она, продолжая держаться за несчастную ручку, раскрыла широко рот, громко всхлипнув. Жадно вдыхая воздух, она почувствовала, как тут же из её глаз потекли слёзы, какие нуждались лишь в частичке воздуха, чтобы суметь наконец-то устроить всемирный потоп от её великого плача. Мгновенно отказали и ноги, приведшие к тому, что, рыдая, видя пред собой лишь пелену, она медленно начала садиться на землю, облокачиваясь на дверь, и всё ещё держа свои пальчики на несчастной ручке. Рот она так и не закрывала, будто тревожась, что, если сделает это, то, вне сомнения, умрёт от нехватки кислорода. Просто неукротимое желание захлёбываться рыданиями. От предательства, от этой увиденной боли, от потерянного друга, от того, насколько в секунде их взглядов много химии. Там же искры летали… Увы, в последний раз. Мокрое красное лицо, зарёванные глаза, промокшие от этого бесконечного плача потные волосы, и она, сидящая на полу, не в состоянии даже осознать, от чего же конкретно ей так плохо. Сделав ещё один вздох, она пискнула, заплакав пуще, чётко слыша неприятные звуки рвущихся ниток. Вместе с её слезами обрывалось и летело в пустоту её раздавленное сердце.