***
Момент за моментом, где она уже начала игнорировать беседы, ища основные ключи в других мелочах. На дерево она полезла без орешков, оставшихся в кармане у факира, у костра они ели зефир, ибо ей точно хорошо помнилось, что свою первую палочку она потеряла в пламени пожара из-за сильной злобы. Житие, бытие, прошедшее. Оно уже даже не становилось комом в горле, не доводило до парестезии, уши не глохли, глаза не рыдали. Богине огня не хотелось от него бежать, но и поглощать его в себя она не могла, ибо, чем гуще становился шлейф позади неё, тем сильнее в ней пробивалась какая-то глупая, судорожная пугающая мысль ребёнка, что она его не освободит. Что её близкий человек так и останется светящейся тенью позади неё, неким защитным невидимым спектром. А ей нужен человек. Пальцы самостоятельно сжимались в кулаки, когда она, заходя в каждый новый момент, слышала его голосок. Мысли о том, что всё, что ей останется — воспоминания, делала больно, но динамит старательно глушила плохие идеи, не останавливаясь и двигаясь вперёд. Заходя в очередную картину, куда вели её световые пучки, она оказалась в спортивном зале школы, в той самой так и не исполнившейся мечте её любимой мамочки, прилагающей огромное количество сил на его создания, и какая после него лишь большего лишилась. Увы, тогда не самого лучшего настроя придерживалась не только она. Помнится, эта секунда очередного побега, очередного включения режима «ретироваться», каковому принцесса без толики сомнения поддалась, стремясь сохранить их мост дружбы в целости и сохранности, будто бы и вправду веря, что они давно не застряли на его середине. Поразительно, но здесь некорректность бросалась в глаза сразу. Ибо принцесса, та самая, что тихохонько сбежала прямо в начале вечеринки, по-прежнему располагалась в зале, со своим элегантным платьем и шикарной причёской. Её величество не просто стояло где-то в сторонке, будто бы охраняя закуски и напитки, что она вероятнее бы делала, если бы и впрямь осталась в зале, а отплясывала посредине вместе с Абрикосовым. Да, это не извечные романтичные песни. Скорее нечто бешеное, столь сильно подходящее её нраву, какую бы ни в коем случае не допустила её лидер, но эта — та самая песня, что могла бы легко заставить её остаться в зале. Пускай здесь сразу возникло чёткое понимание, что конкретно стоит стукнуть и привести в порядок, чтобы событие стало верным, но сделать этого, чудилось, она не в состоянии. Зайдя внутрь, она начала следить за пляшущей парой, любуясь весьма неуклюжими движениями, в столь прелестной их извечной забавной манере, глядела на эмоциональность лиц и то, как её ручки игрались с прекрасным подолом её платья. Больше всего в этой картине её привлекала улыбка на её лице и то, какой счастливый там Саша. Прелестно наблюдать за этими довольными людьми, каким не больно много нужно для удовольствия. Но, в отличии от всего предыдущего, это нереальный момент. Этого так и не произошло, ибо её ноги поспешно удалились прочь, а бушующее сердце, не желающее признавать истину, старательно притворялось, что единственная важная вещь — это несчастное сочинение. В действительности, она столь сильно любила принимать решения за других, что заставила фокусника послушаться её и лишила его долгожданного танца. Крайне глупая идея появилась в её голове, но, вместо того, чтобы разрушить этот момент полнейшим его разбиением, то бишь убрать прочь свою фигуру и обездвижить танец, царица пожаров лишь откинула эту прозрачную версию себя, предварительно убедившись, что более-менее запомнила движения и, вместо того, чтобы стукнуть ножкой, ознаменуя победу над очередной иллюзией, продолжила танец с иллюзионным, нереальным своим возлюбленным. Какой-то частичкой души она понимала, что ей это ныне нужно. Она упустила это так много раз из-за своего нежелания, что именно сейчас, прежде, чем оказаться похороненной в чьей-то голове, она хочет сплясать. Несчастный макабр, печальный заупокойный вальс. Даже не вальс, а нечто такое её. Безупречно родное. Одного раза ей не хватило, а картина продолжала проигрываться снова и снова, неустанно проигрывая секунду, которой никогда не происходило. Без которой она оставила себя сама. Её кроссовки издавали глухие звуки сильного удара об пол, а она не останавливалась, чувствуя, что как-то даже сливается с этой картиной. Она сама придумывала золотым очертаниям цвета, припоминала их, вытаскивая из задворок своего сознания, и одаривала картинку ими. Путая иллюзию с реальностью, она окрасила момент яркостью пред своими зеницами, в то время, как тот медленно, не как раньше: в долю секунду со звуком разбившегося стекла и разрушением на части, — а медленно растворяясь, окружающий мир подле неё исчезал. Постепенно получалось, что она пляшет посредине пустого сильно освещённого светом помещения, где, в самом деле, нет бала, где она всё-таки совершила столь шикарное действие. Она его пропустила и возвратить секунду, чтобы её исполнить, Алёнка больше не в состоянии. Нажитые от разрушенного глюка пучки света летали следом за кружащейся принцессой, будто бы аплодируя её танцевальным стараниям, ровно до момента, пока в конечном итоге та не остановилась, рухнув на землю на колени, тяжело дыша. Слабость грызла её, а вот откуда она взялась не очень ясно. Факт оставался фактом: ей больно, но продолжать нужно. Твёрдая убеждённость, что она совсем близко к концу грезилась слишком громкой, особенно, когда она, поднявшись, заприметила приближающееся к себе следующее испытание. Из горизонта, столь сильно похожего на водяное небо, выплывала, словно с волнами, тяжёлая деревянная дверь, мерещившаяся хрупкой, неказистой, совсем некачественной. Будто, стоит прикоснуться к ней, и та расщепится в щепки, как нечто состоящее из хрусталя. Её узнать не составляло никакого труда, ибо некогда она сидела за этой дверью со своим названным братцем, страдая от ссоры с подругами. Именно там они запрятали украшения к балу, именно в этой комнатушке последний раз пред ней стоял реальный Саша. И, что куда важнее, в этой комнате они, его самые близкие люди, сказали ему те вещи, обратившие его в монстра. Болезнь. Богиня огня называла чудовище, где он прятался, болезнью. Неким вселившимся демоном, какого необходимо изгнать, в то время, как для создателя этого мира, сам факир, а, если быть точнее, его составляющая души скиталась паразитическим вирусом. Не делая вдоха, не потрясывая ладони пред входом, а лишь поправив кучерявые волоски, выбившиеся из пучка, она прикоснулась к ручке, готовясь её прокрутить. Ей известно, что скрывается внутри. Тот самый первый синдром этого опасного заболевания, какой они пытались истребить, но в итоге, увы, сами посеяли.***
Покуда шлейф принцессы становился всё более густым, собирая блёстки в единую структуру, прекращающую быть неприкосновенной и эфемерной, обретая свою физическую основу, тучи сгущались сильнее, а облака, постепенно, начали спадать вниз. Чёткой воссозданной фигуры как в первый раз не явилось, но бывшая королева Штормграда и не собиралась ждать момента, когда прямо в её властные очи будет глядеть лицо без характерных черт и прорезей для глаз. Спасать людей, по её мнению, стоило начинать прежде, чем опасность наступит на пятки. Вытаскивать народ из Помпеи необходимо до такого, как вулкан потопит их под своей лавой. Оповестив своих прелестных девчушек, Преслава позвала необходимых студентов на балконы здания Звездочёта, откуда им и требовалось распространять за щит свои способности. С того места в разные стороны волшебницы команды патруля построили определённые подмостки, на каких необходимо расположиться принцессам воздушного королевства. Лестница из лиан, ступеньки, обрамлённые ледовым покрытием, зрелись чем-то опасным, точно, как и всецело затея об этой самой эмоциональной молнии. — Для воздушной молнии нужна весьма яркая, но непременно медленная эмоция, — начала пояснять статная дама, следя за очами своей внучки, уткнувшейся аметистами в пол и подбородком в плечо своего молодого человека, обдумывая каждое слово. — Вспышки гнева и боли не подойдут сюда… — То, чем ты выбила дверь, ныне противопоказано, — шипела гадюка, не чувствуя того же нервного состояния, что и её извечная школьная соперница. Как-никак, опыта в эмоциональной магии у неё куда больше, нежели одна единичная потуга, с помощью какой некто сбежал, оставив за собой разрушенную комнату. Сатанинская тушка и вовсе не сомневалась, что задание дастся ей легко, ибо ей ничего не стоило перекинуть свою тревожность на другие личности, выгоняя вперёд мощного владыку ада. У богини ветров, к сожалению, такой способности не имелось. Помимо весьма сложного колдовства, что ныне надобно всецело пропустить через себя, на ней ещё лежало чувство беспокойство за близких товарищей, смешанное с тревогой и беспокойством из-за нависшего обещания братьям Равелиным, единственный из которых, тот самый расколдованный, сжимал её ладонь, в попытках усмирить её сумасшедшие ураганы. — Радость тоже довольно моментная, а вот нечто длительное — это… — Любовь. Матушка и дочь вполне хорошо вместе договаривали друг за другом предложения, причём выбирая такие выражения, что волей-неволей наводили лишь куда более сильное напряжение на окружающих. Не то чтобы девушке, что чуть от рыданий не умерла, когда её молодого человека мучала молниями её мать неизвестно, что такое любовь, но определённая проблема во всем этом крылась — разобрать её средь мысленных потоков староста сумела довольно быстро и, приспустив веки на свои синие глаза ещё сильнее, нахально процедила: — Любовь. Не влюблённость. Это семейство явно не слыхало про личные границы и какие-либо рамки. Слишком ловко они их игнорировали, засовывая лапки в глубину и вытаскивая наружу то, что старательно хранят их собеседники. Действительно, знать бы ветерку перемен момент, когда конкретно она голову потеряла и с какого взгляда доросла до того, чтобы ради своего врага готова пойти в книжные дали и устроить схватку против родной матери. Грань между этими двумя чувствами не зрелась абсолютно, что доставляло свой уровень беспокойства. Но, чего она точно понимала, так это то, что анализ воспоминаний ей необходимо проводить с конца, ибо там обитает и царствует именно крепкая любовь. — Справится ли с этим заданием Любава? — задал шёпотом вопрос Влад, говоря вроде и шутливо, а вроде и вправду задумываясь о болезненности ядовитой змеюки и её адекватности. — Саша же ей только нравится, она, вряд ли, его любила… — У меня есть подозрение, что она будет использовать эмоцию на родственников, — ответила Варя, готовясь забираться на своё место, и уже в сотый раз, переплетая косу, чтобы та не мешалась в миссии. — На дедушку или бабушку. Чтение мыслей лидер патруля освоила весьма скверно, что не позволяло ей узнать истинные замыслы её тётушки на данное колдовство, да и куда больше её ныне волновали её свои эмоции и подключение к нужным моментам. Телепортировавшись на свои точки, обе принцессы тяжело задышали, внимая в себя этот воздух. Их лбы почти утыкались в граничащий купол, а сильно вытянутые руки преспокойно оказывались за защитой розового шара. Их пальчики так и должны гулять снаружи, создавая пояс вокруг щита волшебного колледжа, позволяющий сотрясти структуру демона. Тяжёлые вдохи-выдохи, слабо поддающиеся какому-либо контролю, стали предвестниками скорой истерики, но обе девочки держались. Естественно, страдающей биполярным расстройством даме это давалось куда проще, но факт оставался фактом — напряжение можно резать ножом. Оставшаяся внизу Преслава вместе с тройкой сильных колдунов расположились на балкончике Звездочёта, ожидая полёта той самой воздушной молнии, которую, в случае чего, должны перенаправить в положенное место, за щит. Их целью считалось сохранение её направленности. — Колючка, — нежным голосом позвал властительницу воздуха её возлюбленный, чем заставил ангельское личико повернуться к себе и выдать снова обращённые в мясо покусанные губы, — Всё получится. Комок в горле не позволил её выдавить и слова, отчего она просто соглашающие закивала, поглядывая на сапфировые глаза. Точно такие же, как и у Петра. Чёрт. Не тот момент, чтобы думать об освобождении Равелиных, совсем не тот. — Я тебя люблю, — шепнул он, отодвигаясь на ступеньку назад, оставляя на самой верхней точке свою малышку в полном одиночестве. — Помни об этом. — Я тебе тоже. Только понять бы, когда это началось. Ладонь схватилась за плечо, готовая отдавать потоки молний, что будет смешивать с воздухом правительница ветров. Ещё секунда бездействия, туман сгустился сильнее, лишние студенты попрятались, складывая ладони в молящем жесте, а принцессы разинули руки, готовясь к общему колдовству. Ветровы, это ваша вальсовая песня. Звук горна прозвучал и, как по сигналу, школьные соперницы и родственницы закрыли веки, впадая в мысленные страны, где старательно искали правильные пути к той самой важной необходимой эмоции. Почему-то в сознание Вари в воспоминания она нырнула цветком, словно внутри лепестков тюльпана скрывался тот самый проход в пережитые времена. Воздух выходил наружу, смешивая в себе потоки молний, пока щёки краснели, вспоминая крепкие объятия, поцелуи и сжатые ладони, что сопровождали её весь вчерашний и сегодняшний день, покуда извечный спаситель, постоянно ставящий миссии по спасению мира выше всего, что имел, всецело признал, что ему и мир к чёрту не сдался, если нету людей, ради каких за него можно бороться. Содрогнувшись от воспоминания о падении наземь, когда тёмный князь скорчился под властью рук беспощадной Марфы, девушка жаждала распахнуть глаза, но, чувствуя силовые потоки на пальцах, не остановилась, продолжая внимать свой сумасшедший страх и звук трескающегося сердца, разбивающегося от боли при виде страданий любимого человека. Это точно любовь. Не то чтобы она не знавала этого ранее. Ясное дело, но нырять глубже она как-то страшилась. В книги к братьям Равелиным её душа поплелась, потому что желала знать всецелую правду, неприкрытую коммерческими рукописями и лживыми выдумками, ибо она мечтала любить человека всецело, чтобы уметь ему доверять. Бал она тоже воссоздала лишь ради сказки со своим принцем. Возможно, это весьма глупо и даже несуразно, ибо анализом воспоминаний властительница воздуха создавала магию, обязанную их спасти и способную всё разрушить, но ей всё-таки хотелось добраться до старта. До той самой отправной точки, когда она восприняла это за любовь, не позволяя себе даже думать о других, мельтешащих подле, парнях, когда отдавала все силы на его ожидание, зарываясь в подушку или плечо лучшего друга, устало повторяющего, что их саркастичный король — тот ещё чёртов забывчивый урод. Каждая история имеет свой старт. Не просто же так, когда-то начались они. Ей не нужен этот сентябрь, ибо она мечтала размазать его по стене, тем самым напоминая о своём сумасшедшем беспокойстве за его тушку. Не за себя ей больно и тревожно. Сие рвение прижать владыку к кирпичной кладке объяснялось даже не злобой, а простым вспыльчивым рывком, выдающим её дикий страх о возможной потере любимого человека. Глубже, ниже, дальше. Воздушная молния работала. Стоя на балконе, её бабушка восхищённо поглядывала на внучку, что с преспокойным лицом продолжала порабощать энергию своего молодого человека, мешая со своей, выдавая пропитанный током воздух, заметно отдаляющий монстра от стен волшебного колледжа. Преслава уверовала, что носительница аметистовых очей сейчас лишь вспоминает по кругу одно и то же, питая воздух электрическими зарядами. Для самой же волшебницы ветров это зрелось абсолютно иначе. Ей мерещился океан, самая глубина, и она старательно пыталась нырнуть всё глубже и глубже, до самого дна, в попытках отыскать там, в водорослях и песках, тот самый момент, когда она полюбила Влада. Когда он стал её домом. Стартом выступало не кольцо, ибо тогда бы она не приняла это глупое предложение столь легко и беззаботно, восприняв его, как игру и обещание на будущее. Где-то раньше. Быть может, момент, когда она впервые пришла к нему в спальню, чувствуя сумасшедший холодок, пробегающий по каждой части её дела? Нет. Уже тогда она не постеснялась совершить столь резонансный поступок, не испугалась комментариев девочек или шуточек самого князя. Уже в ту секунду она согласилась доверить ему своё сердце, убеждённая, что он его согреет, и, в отличие от других, её семейства, к примеру, не разобьёт. Нырять приходилось всё глубже, ближе к дну, где становилось темнее, ибо света сквозь воды проходило немного, и почти вслепую она нащупывала воспоминания, долетев до моментов чёртовой трёхлетней давности. Несчастный сиреневый тюльпан. Магия не завершалась, неужто и тогда это чистейшего вида любовь? Куда копать дальше начала их отношений? Неужели где-то в запрятанных песках кроется что-то ещё? Что может быть ниже официального старта? Очередной вдох, последний рывок. Пояс воздушной молнии рос, туман отодвигался всё дальше и дальше, прочь от щита, и не так уж и много нужно сил до завершения этого колдовства, ибо совсем скоро знакомый горн оповестит об окончании действа. Но лидер патруля не завершит своё плавание, пока не отыщет необходимое. Верно, ныряние в самые забытые годы грезилось труднее всего — их обычные посиделки, когда окружающим уже давно понятно о взаимной симпатии, после признания на бое. Уже тогда ей всё это небезразлично, уже тогда тут воняло дурацкой любовью. Ей настолько сильно хотелось кого-то любить, или он и впрямь, как и сказал легендарный Богок, предназначен ей откуда-то свыше? — Пётр! Будто бы выныривая из волны и хватаясь за это имя, за сказанные им строчки во время её первого путешествия в книжные страницы, главная наследница Штормграда напрягла ладони, вытягивая пальцы ещё сильнее, готовясь прикоснуться к самому дну этой бесконечной пучины. Гребок. Его приход в школу. Гребок. Его помощь в волшебном мире. Ладони трясутся, магия слабеет, тут не пахнет любовью. Гребок. Вот оно дно. Та самая первая встреча в библиотеке, когда она ещё вовсе не знала о том, что за личиной мелкого мальчишки скрывается преследующий их враг. Слово то какое выбрала. «Враг». А магия слабенькая, но всё равно работает. Ты не любишь, нет. Но ты… — Влюблена. Как будто книжный дух и впрямь являлся вечно правым существом, он не прогадал, указывая стартом симпатии несчастную первую встречу. Несуразно, крайне глупо, слишком романтизированно, так по-детски — такая типичная тошнотворная сказка, когда та юная девчонка рассыпалась бы от неприятия, затерявшись в туалете и без остановки вереща о смехотворности данного положения. Какая же глупая сказка. Добро пожаловать, это — твоя история любви. На кончиках пальцев почувствовалось определённое онемение, словно молнии начали работать неправильно и стали её колоть. Первая мысль была — это именно её вина. Решив исправить это, Варя мгновенно вновь полетела воспоминаниями в последние дни, утопая в чувствах яркой любви, но ток продолжал кусать её руки, отчего она, не сдержавшись, отодвинулась от щита, чуть не полетев вниз по лестнице, но рухнула в ладони своего молодого человека, который тоже заприметил нечто странное в этой магии. — Колдовство работает неверно! — выпалила она, чувствуя, как крепкие ладони старшего Равелина сжимают её хрупкое тело, прижимая к своей грудной клетке, пока она поглаживает пальчики, всё ещё ощущая на них ток, что поддал совсем не этот колдун молний. — Любава! Очевидно, если кривая магия изливается не от её рук, значит, виной тому стала вторая, задействованная в деле, колдунья. Понимание первой влюблённости волновало её не так сильно, как явная ошибка в идеальном плане бабушки, отчего, секундно переглянувшись своими аметистами с сапфирами, лидер патруля приняла от парня знак согласия, и щёлкнула пальцами, перемещаясь прямо к родственнице. Оказавшись на ступенях, ей предстала картина Сатаны, зарывающейся в воспоминаниях о любимом человеке, что потеряла контроль, видимо, даже оглушив поддающего на её тело молнии Волода. Очевидно, сие не очень хорошо, но и глушение работает только от резких эмоций, к примеру, таких, как гнев. Преодолев расстояние в несколько ступеней, она подорвалась к тётушке, чувствуя удары в голове от её некой просыпающейся тьмы внутри гадюки. Касание может преспокойно откинуть её на километры прочь, не оставляя ей и шанса на выживание, по сравнению с той первой потугой эмоциональной магии, когда Бабейл демонстративно показала свою власть племяннице. — Варя! — позвал её Влад, испуганно поглядывая на то, как его возлюбленная стоит лишь в шаге от преисполненной гневной эмоциональной магии колдуньи. Будущей принцессе чудилось, что это вертиго прямо вокруг её извечной школьной соперницы. В этом круговороте ей не места, и она не может вытащить прочь это главное светило, ибо её вмешательство в идеально созданную систему может привести к её гибели. Освобождение от колдовства, от состояния эмоциональной магии нельзя производить физически, должен иметься другой метод. Стоящие преподаватели и бывшая королева Штормграда тоже не слабо забеспокоились, поглядывая на явно отошедшее от главного плана представление. Но, заприметив их за спиной Влада, богиня ветра мгновенно придумала, как привести девушку в чувство, пусть это ничуть не играло ей на руку. Вернувшись на одну ступеньку с темным князем, что располагался подле другого мага молний и, схватив их, она телепортировалась, оказавшись неподалёку от Преславы, что испуганно поглядывала на внучку, явно не понимая, что же происходит с её дочерью. А причина столь явна и проста, что даже смешно. Её биполярное расстройство снова выступало врагом. Не спасителем, а губителем, и, очередной раз, разыгравшись, тот выдал проблемы своей хозяйки без стыда в самый важный момент. Очутившись подле любимой бабули, девушка не произнесла ничего, лишь с невозмутимым лицом оставила Влада поодаль от себя, приблизилась к колдунье и, сунув руку в её карман, вытащила постоянного гостя всех нарядов древней волшебницы. Несчастный моток красных ниток. Без лишних объяснений, дама, что так ловко лезла в голову, поняла план ветерка перемен, и оттого преспокойно отнеслась к перемещению, в отличие от владыки мрака, предпринявшего попытку поплестись следом, выкрикивая её имя. Голос старушки отозвался в его голове адски громким «тихо», что привело к резкой остановке Влада, пока тот сжимал ладонями уши, страдая от, кажется, умирающих связок. Вновь приземлившаяся за спину Любавы главная наследница престола, игнорируя тёмно-каштановые пряди, щекотавшие её нос, потянула ниточку, отрезав её зубами, и тут же привязала её на свой мизинец, готовясь вытворить то, чего не согласилась бы сделать никогда. — И пускай грома ведут к тебе, — молвила лидер патруля, воистину давясь каждым словом. — И о твоих проблемах вечно первая я слышу. Я верю, сможешь справиться и без моих ушей, и потому свободу я тебе дарую. Ловким движением руки, Варя порвала нить, заставляя свою тётушку услышать вместо сотни запутанных голосов с перекликающимися личностями абсолютную пустоту. Именно это и позволило ей завершить неверное заклинание. Тяжёлый вдох, будто после долгого пребывания под водой, и староста попятилась назад, чуть не соприкоснувшись головой с каждой ступенькой, но, к счастью, её самообладание помогло ей ранее, чем прелестная заботливая племянница. Широко раскрыв губки, она вдыхала воздух, налаживая дыхание. Стоило ей только завершить этот процесс, как она тут же, игнорируя испуганные глазки властительницы воздуха, потянулась своими изящными ноготками к белокурым локонам, перекидывая одну за спину, и улыбнулась извечно самодовольной улыбкой. — Мы закончили? — шипела змеюка, изображая, что никакой ошибки и вовсе не произошло. — Да, — шепнула в ответ ветерок перемен, не собираясь так легко отпускать родственницу. Сжав руки на груди, она приспустила брови, приобретая куда более строгий и требовательный взгляд, и задала тревожащий её вопрос. — О ком ты думала? — произнесла она. — Кто для тебя значит «любовь», превращающуюся в ошибку? Это не мог быть факир. Даже невзирая на её симпатию, она куда больше о нём заботилась и тревожилась, ибо испытывала искреннее уважение, нежели любила. Своего бывшего она и вовсе никогда не любила, а мысли о родителях вряд ли могли её доводить до такой гневной обратимости. Ответ лежал на поверхности, но девушка его старательно игнорировала, отказываясь верить в глупую, уже принятую правду. — Я не многих людей люблю, Варя, — тонкая подсказка с именем сработала прекрасным ответом, не требующим дальнейших объяснений, но, всё же, волшебница иллюзий продолжила. — А любовь и злобу я испытываю лишь к одному человеку. — Варечка! Возникшие на начале лестницы подруги не позволили девочкам продолжить диалог, давая чудную возможность Сатане испариться, не желая объясняться пред матерью. Можно ли поздравить вас, Ветрова? Вы не ошиблись, и впрямь объектом для ныряний вашей тётушки стал родственник. Не знаю, считаете ли вы это за повод для гордости, но главной идеей её головушки считались вы. Всё по-прежнему. Точно, как в детстве. Надменные синие глазки, приспущенные веки, что скрывали за собой шикарные очертания этих самых очей, приподнятый вверх подбородок, самолюбование и предъявление своего величия. Гордость, жеманность, не воняющая ни в коем месте искренностью дама, которая в свою очередь благородна, красива и… Заботлива. По-прежнему, за напускной картинкой крылась её любовь к младшей родственнице, и там же подле жил подлый монстр, напоминающий о более великолепной жизни, что ветерок перемен от неё забрала. Лишена этого мира она по вине лишь одного человека, и, к сожалению, это правда. — Не делай так больше никогда! — цедил сквозь зубы Влад, вставший в двух шагах от возлюбленной, снова оказавшись на балконе. — Не рисковать жизнью ради спасения людей?! — игриво задала вопросы волшебница ветров, улыбнувшись. — Если и ты взамен одаришь меня таким обещанием… В ответ молчание — от сути не в состоянии отказаться. — Именно поэтому, я тебя люблю! — произнесла она, отодвинувшись от толпы и скрепив узел из ладоней на шее владыки. — С самой первой секунды! Пётр прав, я влюбилась в тебя в начале… — Когда меня расколдовали? — Задолго до того, как я узнала, что это — ты, — поцеловав парня в губы, наслаждено и долго, будто бы предавая своё понимание этой их истории через это ласки, она признавала все свои чувства с самого старта. Увы, воздушная молния лишь отвадила прочь демона мироздания, но оставалось ещё несколько вероятных проблем. — Если мальчики сумеют добыть артефакт, то мы сможем спасти Алёнку, — напомнила директрисе исследовательница, искренне тревожась о своём молодом человеке и бывшем, надеясь, что те не попали в передрягу или, что куда вероятнее, не погубили друг друга в пути. — Но, мы не можем этого сделать, пока Аленочка не спасёт Сашеньку, — добавила Снежка. — Один крючок не отзовётся, пока не запустится второй, — проговорил Кощей, поглядывая на своих верных товарищей и припоминая в этом некую схожесть со своей жизненной миссией. — Значит, всё зависит от принцессы. И сколько бы они не двигали ручки, в попытках оказать ей помощь, оставалось всё неизменным. Именно в ладонях богини огня располагалась будущее, и только она должна его решать и претворять в жизнь. Ныне, лишь она могла что-то изменить.***
Дверь поддалась легко. Распахнувшись, она скрипнула ставнями точно так же, как и настоящая, представ пред девушкой самую тревожащую и больную для неё картину. Троица из отговаривающих стояла, глядя презренно, и только теперь девушка видела в этом какое-то явление суда. Они заставляли отказаться факира от его сути. От помощи людям. Это и впрямь выглядело как приговор. — Ты — не маг. Ты всего лишь человек. От её голоса, так преспокойно лгавшего в эти карие добрые очи, у неё преломилось сердце, и, кажется, сама по себе подвернулась нога, не желая входить в это помещение так и пропитанное неправдивыми словами, какие они вытягивали из себя, долго готовясь к этой отвратительной актёрской игре. — Говоришь так, будто я бесполезный и не могу защитить сам себя! — А ты сможешь? Тон Любавы душил сам по себе, но лишь сейчас богиня огня заприметила, насколько же её голос искажён, ибо наружу вытащена та самая искра обыкновенного страха за товарища, какую никто бы ни при каких обстоятельствах не заприметил. Конечно, кроме самого Саши, слишком хорошо знающего этого наследника адского костра. — Даже сама Психея здесь. — Да, и буду прямолинейно топить тебя. Даже невзирая на то, что обращусь для тебя в Психичку. Тревожно поглядывая на старосту их класса, она заприметила, что та весьма и весьма искривлена. Её образ был сильно похож на тот, в каком она явилась на зимний бал. Платье из летающей ткани, кроя столь похожего на греческие платья с фресок, венок, обрамляющий её прелестные кучерявые волосы и абсолютно искажённое говорение. В своей голове душа компании патруля превратил хорошую подругу именно в то, кем позже, больше в злобном смысле, её обозвал. Но столь сильное смещение облика получила не только дитечка ада. Оглядев себя с головы до ног, она, в начале, не заприметила никаких странностей, пока не остановила взор на полу подле своих ног. Там находилась ограничивающая лента, якобы создававшая расстояние между царицей пожаров и самим огненным фокусником. В эту секунду она видела картину именно так, как зрело это его душевно страдающее сердце, преданное его лучшими друзьями, что продолжали без остановки трезвонить ложь прямо в глаза, игнорируя реальные факты. Так, любительница греческой мифологии, которую он оскорбил, как немыслящую во благе, он вывел в образ богини, а её голосу прибавил той самой сокрытой интонации. Прямо пред носочками своими и Алёнкиными провёл ограничивающую ленту, не разрешающую ему больше совершать глупые поступки, не ведущие ни к чему, а её делать рывки. А вот Влад… Он вонял ностальгией, какую приятной назвать могла бы, верно, только сама принцесса, ибо тогда она уже ему доверяла в отличие от всех остальных членов патруля. Молодой пятнадцатилетний Морок, именно Морок, не тёмный обращённый в подростка князь, а тот юнец, что в своей косухе вальяжно смотрел на него, болтая слова о герое, словно заставляя его убедить самого себя, что он — неспособное существо. Острые скулы, сапфировые глаза. Такой юный, как и четыре года назад. Не то чтобы это сильно удивительно, что мрачный владыка, твердивший о его геройстве, как лишь о глупой игре, выглядел именно так, ведь примерно это и был последний момент, когда тот столь нагло и заносчиво относился к действиям обычного не мага. Четыре года назад. А потом они образовали броманс. — Ты — не герой, ты им лишь прекрасно притворяешься, но твоя смелость, увы, не спасёт твою жизнь! Ты можешь быть смелым, ты можешь болеть безумным рвением всем помогать, но от этого героем ты не станешь! Лишь несчастной пародией на него! — Это неправда! Не слушай его! Увидев то, как голова её возлюбленного сама преобразовала этих людей, динамит не могла сдержать свои крики, какие, увы, оказывались для данной картины лишь пустым звуком. Никто не собирался реагировать на её молящие зовы. Но и прекращать это необходимо. — Значит, я — ничтожество? — Скорее «чтожество»! — выпалила Алёнка, не в состоянии придумать что-то лучшее, чем продолжать оговаривать лживые речи. — Ты ценнее каждого из людей! От её реплик ничего ценнее, к сожалению, не становилось. Необходимо менять нечто. Но что она в состоянии сделать, когда абсолютно всё не схоже с реальностью, переделано под уделы и границы его мировоззрения? Что такого ей нужно изменить, чтобы разбить это его представление вселенной? Какая глупая идея, какая секундная мысля, не имеющая под собой основание, но, что удивительно, её облик единственный, терпевший хоть какое-то изменение, не касающееся внешности: она не могла снести венок с головы Любавы, или сделать Влада того возраста, каковым он является на самом деле. А вот шаг… Тот самый шаг, который их разделял, она сделать могла. Пока её реальная версия, существовавшая в тот момент, обнимала сама себя, страдальчески поглядывая медовыми сожалеющими глазками на парня, она нынешняя исполнила шаг, оставляя меж ними какие-то нелепые пять сантиметров, и посмотрела ему точно в его добрые очи. — Ты важен… — И никакого «но» быть не может! — выпалила батарейка прямо ему в лицо, желая прикоснуться к знакомым каштановым волосам или пухлым щёчкам. — Ты сильный, ты смелый, ты — не маг, но ты — истинный герой! И тебе не нужно быть колдуном, чтобы таким быть! И тебе не нужно быть кем-то, чтобы я тебя любила! Без знания, разрушается иллюзия или нет, ибо глаза продолжали глядеть на надуманных людей, нежели на неё, она продолжала балакать, надеясь, что картинка, по её мнению, последняя, сейчас разобьётся, прекратив гонять её по лабиринтам прошлого. — Ты есть ты! — выпалила она в конце, уже, кажется, произнеся всё одно и то же по сотню раз. — И ты — герой! Речи, какие она не столько произнесла, а протараторила, действительно столь сильно схватили её, что она даже не заметила, как стены подсобки обратились из светлых, почти прозрачных очертаний, в тёмное огромное помещение, в каковом она оказалась изначально. Что и фигура богини, и юного Морока, и её самой испарились, а дверь куда-то исчезла. Лишь когда за спиной Александра всплыл некий паргелий, мозг принцессы смог воспринять изменения. Прокрутившись вокруг себя, она начала внимать темноту, лишь с некоторыми очертаниями какого-то отсвета, будто размытого солнца, испуганно думая о том, что это — демон, а, значит, она проиграла. Крутя голову то вправо, то влево, готовясь снова покрыть свои веснушчатые щёчки красными следами, а медовые глазки наполнить слезами, она замерла, поглядывая в бесконечный мрак, смиряясь со своей судьбой. Ты не успела, ты его не спасла. — Я могу чем-то помочь? Внезапный голос в этой пустоте не слабо испугал её, что богиня огня даже не сразу распознала его носителя и сильно удивилась, когда пред собой увидела не слабо очерченного золотым блеском факира, а поистине наполненного цветом и абсолютно похожего на реального своего любимого человека. Шлейфа за неё уже тоже не витало, ибо он и преобразовался в эту стоящую пред ней реальную личность. В её Сашу.