Не всем смертным удавалось попасть в Рай. Половина из них, большая, задыхалась от своей мнимой добродетели, и грехи затачивали их в оболочку из вечного камня и огня, а под кожей вскипала ярость. Крики вырывались из груди. Переступив небесную границу, Азраэль чувствовала себя отъявленной грешницей и мировой отступницей религии, хотя никогда не отличалась особым отторжением света и принятых ранее правил, которые отличали их от демонов и прочей мерзости. Тьма внутри протестовала настолько громко и неистово, что в ушах зашумело, сердце забилось еще быстрее, но она сделала легкий шаг, скользя подошвой по снегу.
— Зима здесь редкость.
Облаченные в снег деревья и трава смотрели на них холодно, замерзшие и притихшие, будто бы мятежники были реальной причиной, почему их заточили в темницу изо льда. Азраэль кивнула Абдиэлю и выдохнула облачко пара, коротко взмахнув рукой — как итог, ничего не произошло. Снег прогнулся под шагом, но возвращаться в прежнее состояние не хотел.
— Специально сделали, — верный солдат Нес, рыжий как приблудный пес, тронул клинок и держал его в руке пару секунд.
С сомнением Азраэль обвела взглядом молчаливый рай.
Тишина не жила в отдельных уголках, она разнеслась по всему безграничному простору подобно болезни. Дрожь усилилась, тьма нанесла свой неожиданный удар — ноги Азраэль подогнулись. Абдиэль среагировал молниеносно, подхватив ее, но, скрипнув зубами от досады, она убрала его руку, прошептав, что оступилась. И вскинула руку, выставив ее ладонью к советнику и холодно добавив:
— Я в порядке. И не собираюсь вас подвергать опасности, нужно уходить. Скоро будет обход.
И они последовали за Абдиэлем, — именно он изучал карты и располагал большей информацией, чем кто-либо из их отряда. Рай продолжал захлебываться молчанием, им не попадалось ни одного ангела, ни одного уголка с открытой дверью. Души запечатали, солдат увели, и сердце сдавливало от простой, почти человеческой тоски. Не то, чтобы она хотела с ними встречи, хоть с кем-то, но кто-либо был предпочтительным следящего за ними архангела.
Внутренности разрывались, тьма обжигала кислотой. Хуже было то, что от нее не было возможности сбежать, как уже когда-то она делала. Тьма внутри. Тьме осталось уничтожить луч сопротивления — брызжущий искрами свет остатками благодати. Тьма почти победила. Но «почти» не давало спокойно дышать всему миру. Азраэль не обращала на боль внимания, просто следовала за Абдиэлем, и с точностью до шага и дыхания выполняла его приказы. Если Азраэль с неким любопытством крутила головой — а не изменилось ли все? — то остальные давно уничтожили тоску по небесам внутри себя. Абдиэль говорил так: «Мне не нужны небеса, ни сейчас, ни завтра. Они давно уже не те, давно испортились и протухли. Мне не нужен Рай, он меня предал, и я предал его в отместку». Но когда они снова очутились здесь, Азраэль с наслаждением ловила блики скрытых эмоций на этих каменных лицах — им до сих пор нужен Рай, со всей своей идеальностью и чистотой.
Священный Рай со священной красотой завораживал. И будто бы в нем не было ничего особенного, но дыхание спиралось, заставляя сердце биться чаще. Тайные вылазки сюда придавали Азраэль сил, однако сейчас путь через райские кущи, укрытые леденящим кожу льдом, был подобно кубку яда, обжигающей кислоты или святой воды и дробленого стекла. Каждый вдох обжигал горло, казалось от ладана, пропитавшего воздух, кровоточило горло и вполне было сплюнуть кровь на чистую землю. Позволить себе такое нельзя было никогда. Дрожащие пальцы, иногда касавшиеся уголков рта, дабы предвидеть соленые капли крови, она часто сжимала в кулаки и смотрела за черные перчатки, на которых не видно кровь.
— Туда, — тихо указал на выход из сада Абдиэль. Сад заканчивался, их отпечатки не замело, а, казалось, наоборот увековечило в историю сегодняшнего дня. Мятежники здесь были, ходили и дышали. И Михаил скоро увидит или уже увидел.
— Вечный сад, какой он раньше был прекрасен. До ухода Отца.
— Отец — Творец, а Михаил всего лишь покорный сын, ему не нужно величие сада, как и не нужен рай, от которого дрожит дыхание, только четкость приказа и лаконичность.
— И больше никто не спрячется за белыми колонами и найдет дюжину фонтанов.
— А что они сделали с раем для душ, — негромко фыркнул Нестифиэль, имя которого безбожно сократили до простого Нес. Азраэль сухо кивнула, задумчиво остановившись возле дверей — тысячи дверей.
— Рай стал похож на папки с сухими безразличными листами из архива.
Абдиэль резко выставил руку, приказывая им молчать. Нес и Азраэль переглянулись и сосредоточились. Все их мысли занимал длинный белоснежный коридор, где выделялись только двери, и по нему шествовал легкий запах ладана и яблок — искушение веков. Призраками они понеслись в сторону архивов и библиотеки.
Всего архивов было три: один главный, с более несколько сот тысячами записями из земли и небес; второй собрал в себе все записи со времен потопа и все вмешательства ангелов в жизни людей; третий вели с неохотой — там располагались данные по восстанию Люцифера, войне, падших ангелах, позже добавили еще один раздел — мятежники.
Они подошли к архиву впритык.
— Нам явно позволяют здесь быть.
Азраэль отрешенно кивнула. Эти поиски не имели смысла — Михаил знал, что они ищут, и уже давно спрятал все записи Люцифера и падших ангелов, которые после стали высшими демонами. Почти всех высших демонов истребил Михаил, организовав на начале веков полномасштабную кампанию. Рай содрогался от тысяч ангельских крыльев, Азраэль помнила те часы. Они пронеслись мигом. Один мигом и канули в забытье настолько быстро, чтобы через несколько лет другие ангелы организовали новый мятеж.
— Есть еще одно место, — неожиданно заговорил Нес, почесав голову. — Я помню, мы выносили туда часть бумаг и складывали в отдельные стопки. Комната была за архивом и закрывалась на несколько замков, а зайти туда можно только с печатью от архангелов или Наоми. Секретный архив.
— Есть еще секретный архив, и ты про него не сказал? Нес, ну как так-то? — деланно обиженно заявила Азраэль, и довольно улыбнулась. — Я пойду туда.
— Ты не знаешь, где он, я тоже.
— Найду, я, что, впервые в раю.
— Нет, Азраэль. Ты обещала и клялась меня слушать, а еще не приносить проблем, — Абдиэль сдавил рукой плечо, заглядывая ей в глаза, так само, как любил делать Доминик. Азраэль повиновалась его крепкой хватке, чувствуя такую же ярость, которая часто возникает с архангелом. Никто не смеет ей указывать.
— Но?.. — прежде, чем ответить грубость, она предприняла еще одну попытку и посмотрела прямо в глаза ангела. — Ты не можешь, мне запретить, — прошептала она.
Брови Абдиэля взлетели вверх. Он молчал пару секунд, явно ища проблеск разума в янтарных глазах. И приоткрылись губы всего на пару мгновений, и Абдиэль снова молчал.
— Извини, — Азраэль отвернулась сглотнув.
— У тебя почернели глаза.
Азраэль замерла, сделала глубокий вдох и задержала дыхание. В ушах зашумело.
— Тьме оказали сопротивление. Она очень и очень недовольна.
Тьма. Чтобы создать мир, Богу пришлось отдать то единственное, что у него было, ему пришлось предать и принести в жертву единственного родственника. Тьма — сестра Бога. Так говорил Метатрон.
Сперва ему никто не верил, да и кто поверит простому писарю, самому бездарному существу, который только мог повторять слова Отца и записывать их, тем самым провозглашая себя едва ли не выше архангелов. Тогда вмешались архангелы и рассказали правду. Часть правды, как всегда, скрыв самую интересную часть, где тьму можно освободить, ею можно управлять, у нее можно попросить сил. Михаил и Рафаил никогда не были глупцами, и рассказали только то, что сочли нужным знать ангелам. Тьма жаждала разрушения, она — как злобная сестра Бога, — с достоинством богини, уничтожала творения раз за разом, и терпению пришел конец. С помощью четырех архангелов Он сразил Тьму и заточил под замок, передав ключ Люциферу.
С того времени как Азраэль приняла тьму, ее часть уже изменилась: если раньше ненависть вилась безумным огнем, то теперь внутри было все сожжено. Нет ни прежней ярости, ни злости, слабая ненависть, и остатки чего-то светлого и привычного.
В архиве затхлый воздух. Тысячи деревянных пыльных полок и не менее пыльных папок. Азраэль с деланным безразличием обвела взглядом стройные ряды и выдохнула — все архивы бесполезное занятие, отнимающие время и силы. Она пожалела, что пришла в Рай. Ей было плохо, ее тошнило, и крутило от боли от каждого шага, дрожь расползалась по телу и за черной тканью и простыми доспехами, сделанными земными мастерами по небесным чертежам, скрывала удары тьмы. Ее плеть была ужаснее плетей небесных палачей. Она уже пожалела об этом.
— Лови! — Абдиэль указал Несу на скрывшего в архиве ангелу и, схватив опешившую Азраэль, скрылся в одной из ниш.
Нес исполнил перехват на славу и вырубил архивариуса за несколько секунд. Следующим ходом мятежника была проникнуть туда, куда им нет позволения.
Абдиэль и Азраэль остались в темноте архива.
— Он мог успеть проговориться по ангельской связи.
— А то все Небеса не в курсе, что мы здесь, — Азраэль сложила руки на груди. В пыльной нише было тесно и тяжело дышать, и она прижалась спиной к стене, с усталостью глядя на Абдиэля. — Пока Нес занят, нужно отвлечь их.
— Я прихватил кое-какие артефакты-ловушки, но не знаю, подействуют ли они на архангела, если явиться он.
— Покажи, — Абдиэль приподнял нагрудник, продемонстрировав пояс. В темноте удалось заметить несколько блестящих и таки смутно знакомых камней в каемке тусклого золота и серебра.
— Против Михаила они уже давно не работают, — с тоской произнесла она.
За сухим воздухом архива уже собирались солдаты. Ясно слышались голоса, и тихие приказы оставаться на месте. Мятежники шли шаг в шаг, подошва у них была одинаково слизана долгой дорогой, и сколько их теперь затаилось за деревянными створками архива, было непонятно. По крайней мере, Азраэль надеялась хотя бы на это.
— Ты, кажется, говорил, что все продумал?
— Нет, не говорил.
— Тогда мне показалось.
Азраэль прикусила губу. Тьма внутри повела раскаленным железом — держать луч света, который распадался, оказалось слишком сложно, слова горчили на языке, когда легкий, почти неслышный крик сдержать не удалось. Ей хотелось признаться, насколько все сложно и дико, но в эту минуту и не в этом месте. Небеса не простят ей слабости, не простят и тьму, поселившуюся в самом сердце, именно там, где должен быть свет.
— Если что, прости меня, Абдиэль.
— И ты меня прости, Азраэль.
Прощание перед чем-то убийственно сложным стало целой традицией.
«Тебе не за что просить прощение. Мне есть», — мысленно добавила она, прикусив щеку. Соленый и горький привкус смешались воедино.
Каждый день наполненный крахом и ненавистью. И Азраэль чувствовала ненависть вечной частью своей сути — с ней ее создали, с ней она продолжала жить и бороться. Сейчас им положена роль скачущего кролика, которыми потчуют трактаты об охоте. Для самых сильных и смелых. Один раз Михаил ее уже отпустил и горький поцелуй цинизма и игры пек на губах, оседая пеплом на черных руках, запекшихся в чужую кровь. Тьма взыграла, холод кристалла для кожи стал пронзительно свирепым.
— Как будем отвлекать? — прошептала на ухо Абдиэлю, и прищурила янтарные с вкраплением тьмы глаза почти до режущей боли. — С чем ты шел, друг моя, брат мой. С каким планом? — Азраэль прижалась ближе, к самому уху и нестерпимо шептала. Ей хотелось подорвать самоуверенность некоторых ангелов. Нельзя повторять ее ошибки — за них она платит сейчас и цена почти известна. Все или ничего. Однако какую цену придумали они, Азраэль боялась спросить
План рассыпался на руках Абдиэля, еще, когда он строил догадки об архивах и куда могли перенести те записи. Позорного проигрыша небес в борьбе с тьмой.
— Поэтому я и не хотел брать тебя, и попросил Доминика помочь мне.
— Но я испортила вам акт самоубийства своим актом самоубийства?
Абдиэль неопределенно пожал плечами.
Мир завертелся перед ними. Рядом с сухими страницами плясала тьма, и Азраэль не могла помешать.
— Нужно отвлечь их. Я пойду к библиотеке, часть ангелов возьму на себя. Нужно успеть до появления Михаила.
В этот раз ангел кивнул, недовольно, но кивнул.
Азраэль не стала брать артефакты, оставив Абдиэлю все. И шумно расправила крылья, готовясь рассекать возведенные райские стены. Если появиться Михаил, его она тоже возьмет на себя и потащит груды камней собственных деяний. С них же сложат ей могилу, когда она не справиться со тьмой. Она уверенна, что у архангела появилось очень много насущных вопросов, и дабы уберечь тайну Тадеуса, они сделали историю слишком запутанною, чтобы и дальше играть по ее дорожке из черных и белых ходов на красном дереве.
— Удачи, брат.
— Да прибудет с нами удача, сестра, — Абдиэль смотрел ей вслед своими пронзительными глазами, словно видел ее насквозь, и даже больше. Больше, чем могла представить себе Азраэль.
— Мне начинают надоедать прощания, Абдиэль. Пора с ними покончить, — тихо сказала Азраэль, не зная, удалось услышать или нет, это ее совершенно не волновало.
В голове твоей буря, а в руках твоих судьбы
Онемевших но свято поверивших в эту борьбу.
В голове моей буря, а в руках моих судьбы
И враждебные флагманы тянутся к чёрному дну.
Дети Гёте, Отражение.
Над раем недолго полыхало красное солнце. Ангелы-воины стекались по приказу или по собственной воле, в небо не поднимались, только смотрели. Алые крылья разрывали серые блеклые облака, редкие перья медленно таяли не снегу, скрываясь под подошвами. Анархия была почти осязаемой. Анархия была живой, пока жива сама Азраэль. И пляска в самых Небесах казалась вызывающим танцем чертового мятежа. Вместо снега вился порох, вместо рая — полигон. Во взглядах воинов сверкало недоумение, точно перекидывалось с головы на голову, порождало сомнение. А, может, может, слухи правдивы? Свято верившие в войну, преклоняли колени перед Михаилом, ненавидели его врагов, жаждали убивать, но что делать дальше, когда сам архангел преклоняется перед анархией, перед свободой, нашествие которой не может оказать сопротивления. Азраэль ждала. Выжидала благоприятного момента, дабы провокация осталась надолго звенящей в воздухе.
И вздрогнула. Ее колени бы точно подогнулись, крылья же держали, когда свет исчез свет, появившееся на мгновение солнце закрылось тенью существа на порядок выше нее. Тьма внутри крошилась подобно засохшей буханке черного хлеба, перед жгучим потоком света отступала и сама Азраэль. В это они были едины. Тьма не хотела битвы со светом, только пожать ангела, уничтожить те остатки света, но она только иногда казалась живой материей, настоящая тьма не имела отношение к измельченным осколкам своих сил.
— Беги, Азраэль. Лети так быстро, как можешь и не жди пощады, — раздался голос в голове, и Азраэль сжала холодные руки, с дыханием уходило облачко пара. Михаил говорил только в ее голове, ему не нужна сцена — у него есть трон. Азраэль не знала: изменилось ее лицо или нет, проявились те сплетенные и жгучие эмоции.
Потоки холодного воздуха подхватили ее у самой земли, расправив крылья и широким взмахами, пыталась укрыться от всевидящего ока света. Михаил был и пожаром, и снежной лавиной, укрывавшей своими ледяными объятиями поселения. По коже бежали мурашки, холодный воздух дер горло, каждый глоток воздуха казался невыносимым для горящих легких, и едва скрылись первые отблески клинков ангелов, исчез их призрачный взгляд и тепло благодатей, наполнявших Небеса, как Михаил решил ее догнать. Перехватить возле золотых врат. Стражей там уже не было. Все они стояли и смотрели, как парила анархия. Его руки сжались на талии, воздуха перестало хватать, и Азраэль попыталась высвободится — ударить зверевшей тьмой, но беззвучный крик сорвался с губ.
— Я долго терпеть это не буду, Азраэль, — прошептал он ей на ухо, как до этого делала Азраэль. Они упали на твердый снег, и она остановилась, замерла, тяжело дыша, с огромным трудом перевернувшись набок, смотрела. На нее падал снег, на волосы, на крылья, на саму сущность, которая отравилась тьмой.
Михаил поднялся. Холодный и невозмутимый, его кожа казалась ледяной, напротив же ладони всегда были горячими. Меч горел бы в его руках. И горит. Сейчас в его руках не было мечей, клинков, копья и щита.
— Чего ты хочешь, Азраэль?
— Ищу способ убить тьму и сберечь свет, свой свет, — прошептала она одними губами.
Михаил сделал вид, что понял, и, хмыкнув, подошел ближе, засучив рукава.
— Нет, отнюдь, безумный анархист, — и схватив ее за предплечье, швырнул в зыбкий молочно-белый свет, который через мгновение стал его кабинетом. Она взрезалась в кресло и, упираясь ладонями, пыталась, оказаться подальше. Михаил надавил на плечо: — Сядь.
Дрожащими руками она убрала волосы с глаз, поискала черную ленту для волос и устало упала на мягкое кресло, разместив руки на подлокотниках.
— Ты обрек меня на это сражение, и почему-то удивлен. Не твои ли солдаты это затеяли?
— Может и мои, — спокойно согласился он, и, не теряя самообладания, сел напротив нее. — Только ничего не отменяет тот факт, что бывшие.
Азраэль сделала вид, что не поняла.
— Да-да, не мои, а твои, мои, а не твои. Именно ты позволил им пойти на это, захватить тьму и продолжать свои исследования. А что будет, если они начнут отравлять всех подряд?
Михаил покачал головой.
— Ты только делаешь вид, что…
— Я умираю, — перебила его Азраэль. — Возьми за руку и скажи, сколько мне осталось, — она протянула ладонь, хотя знала, что архангел ничего подобного делать не будет. Они не любовники, чтобы себе ангелы не придумали.
Михаил ее таки удивил. Его прикосновение теплое, почти горячее, и Азраэль почувствовала, как ломается тот шарик света — тот кораблик, который прыгал по темным безумным водам, и скоро потонет, потянувшись к черному дну. Михаил смотрел ей в глаза, глаза Азраэль почернели.
— Немного, — его слова скользили подобно лезвию гильотины. Она не успевала исполнить план — не успевала воспеть силы света и заполучить больше, чем могла представить. Ничего не успевала и оттого было еще больней, чем когда тьма подтачивала жизненные силы. — Но я тебя не понимаю, твое вдохновленное поражение не больше, чем драма и разыгранная партия.
— Кажется, кто-то переиграл в шахматы, — ухмылка получилась кривой, озлобленной. Азраэль вырвала руку и откинулась на теплую спинку кресла, погрязнув в теплоте его обшивки - белый бархат и золотая нить.
— Кто бы это мог быть? — он показательно задумчив, и от этого становиться еще хуже. Тьма выворачивала наизнанку ее тело, и Азраэль обиженно шмыгнула носом. Почему ей никто не верил? Неужели она когда-то перешла ту черту, из-за которой нет возврата.
— Я в таком же положении, Михаил.
— Нет, Азраэль, но доказательств у меня пока нет, что весьма некстати. Твоя лживость уже всем надоела, да и тебя ведь ничуть не смущает, что у тебя любовные связи с врагом.
— У нас ничего не было, и нет, — слегка приподнялась она, твердо глядя на Михаила. И он, усмехнувшись, кивнул. — Кроме ненависти к тебе невозможно что-то чувствовать, — глубокое чувство отзывалось болью, заплесневелое и сломленное, укрытое столетним мхом.
— Тогда почему ты упорно делаешь ставку на обратное? Для чего? Не для исполнения этого же плана? Или я ищу зря, потому что вы с Тадеусом уже давно договорились и продумали.
— Не говори ер…
— Тихо, — холодно бросил он и поднялся. Азраэль уже не видела его лица — он спрятал руки на спину и прошелся к окну, ей осталось только метнуть быстрый взгляд в его спину и зажмуриться от холода. Белый бархат казался льдиной, а кабинет архангел не иначе как тюрьмой. — Начнем, пожалуй сначала. Внезапно верный солдат и палач, враг большинства ангелов, переходит на сторону мятежников. Вы его ненавидели, мечтали отомстить за всех убиенных и израненных недоносков, и внезапно, его принимают. По твоей протекции. Ты ему покровительствуешь, и ему больше никто не собирается мстить…
— Возможно, мы любовники? — предположила Азраэль, вскинув брови, и сразу поднялась, ловя усмешку на беспристрастном лице тоже ее любовника. — Любовь не знает пощады.
— Я сделаю вид, что поверил.
— Хорошо. И к чему ведешь дальше? Тадеус прекрасный солдат, немного свободы, и мы, мятежники, получили нечто больше, чем просто палач. Не защитить его было бы ошибкой, но мне кажется, что ты много знаешь…
— Мы ведь любовники. Все просто: после утех шепчешь мне на ухо тайны мятежников.
Азраэль подняла руки, показывая, что сдалась и отвернулась, разглядывая обстановку кабинета. Михаил часто менял расположение мебели, казалось, они у него плавали по белоснежному кубу и перекатывались по воздуху.
— Странно, у тебя нет в кабинете того хаоса, что творится в твоей голове.
Михаил вздохнул.
— Скажи, для чего я тебя сюда привел?
— Я не ты, если не знаешь для чего, можешь просто отпустить, — она вскинула голову и вздрогнула, увидев Михаила над собой. Под его взглядом становилось неуютно и страшно.
— Просто отпустить? Тебя?! — он показательно удивился, маску льда и стали разрушали эмоции. По ней пошла ржавчина. Эмоции проступали, и Азраэль ясно видела гнев. А это стоило дорого, и сглотнув, она вывернулась в кресле, тихой тенью поднимаясь на ноги. Усталость снова подгибала колени.
— Ты испытываешь мое терпение, но для чего. Хочешь войны? Настоящей?
Азраэль сжалась и, резко выдохнув, снова подняла глаза, болезненно сделав шаг к нему.
— Может, я хочу украсть твой свет, — она кажется безумной даже себе.
Больная сломанная кукла, называвшаяся воином и солдатом. Для Михаила она проклятая мятежница.
И в глазах архангела вспыхнуло понимание, глаза его мерцали подобно звездам, он не дал ей проклясть себя за неосторожность слов, и схватив за голову, резко поцеловав. Азраэль опешила и замерла, по ее губам лился свет, уничтожающий тьму. Этого допустить нельзя было, только не сейчас. Он мог уничтожить тьму просто так, не наполнив ее до краев светом. И Азраэль наступила ему на ногу, сдаваясь на милость тьме, давая возможность поглотить еще света, своего, но силу архангела спрятала еще глубже, укрывая ее в водах тьмы.
— Прекрати, пожалуйста, — она прижалась носом к его шее и жалобно просила, умоляла своим надломанным голосом. Ото лжи стало мерзко и противно, и Азраэль застыла, слушая биение сердце Михаила. Нет, он ее не убьет. Не сейчас. После того как план заиграет живительным светом, силой архангела, и она снова станет ему ровней. Вот тогда он отыграется.
