Под флагом анархии

      Ангелы любили судить. А еще больше карать. Это Азраэль уяснила на собственном опыте, не совсем удачном опыте. Здание суда было огромным, и стиль не менялся со времен античности. Высокие потолки, декоративные колоны облиты струящимися лепными растениями, животворящие фрески украшали почти все стены суда, а помпезность мрамора и редких ваз и статуэток цвета слоновой кости в углублениях стен завораживали. В центральной части, за спинками стульев ангелов суда, навечно замерла картина божественного суда. Но их там еще не было. Азраэль обожгла взглядом сопровождающих и запрокинула голову — в самом центре, из потолка лился божественный свет. Обжигающие лучи сжигали изменников и предателей, и Азраэль почувствовала, как у нее дрожат колени. Кресло из черного камня переместили к самому свету, только обвиняемый мог понять насколько это больно.       Хуже смерти — принять весь фарс ангельского суда. Азраэль предпочла бы умереть в бою, нежели открыто признать все законы рая, которым она не подчинялась, и не будет подчиняться никогда.       Остановившись вместе с сопровождающими ангелами, она рассмотрела сначала одного, потом другого. Кастиэль под бдительным оком Бальтазара чинно следовал приказам, но в его глазах она заметила некое замешательство и страх. Но не страх перед последним вдохом, когда свет расплавит тело и сожжет остатки благодати, нечто иное, привычное для них.       Законы. Нарушение законов каралось мгновенно. Если, конечно, Михаил видел.       — Рафаил, ты принарядился. Какая честь. Я бы поклонилась, но не получается, — она усмехнулась. Архангел действительно выглядел впечатляюще, особенно раскрытые крылья за спиной, кажется, он в любой момент был готов атаковать.       Она обвела взглядом всех собравшихся. Кроме Рафаила, Кастиэля и Бальтазара больше никого не было. Ангелы тоже чувствовали себя неуютно.       — Михаила не будет? — у нее засосало под ложечкой, неужели время уже опущено и небесное войско выдвинулось в путь. С ее пленения прошло пару дней, а если точнее то сорок пять часов. За это время Михаил вполне мог собрать армию. Руки заледенели.       Рафаил покачал головой и выдавил кривую улыбку, почти сразу же вернув себе беспристрастный вид. Только взгляд пылал остатками обжигающей ненависти и похожего страха. Азраэль нахмурилась, насколько она знала без приказа архистратига, без его печати, не могли сопроводить на эшафот и подвергнуть наказанию. Но золотая печать, которую она видела в кабинете Михаила, стояла рядом с рукой Рафаила. Тот нервно стучал мизинцем.       — Посадите ее, — приказал Рафаил, и, не отрывая взгляда смотрел на Азраэль, и поднялся, тяжело и грузно, будто весил целую тонну. Азраэль контролировала дыхания и старалась не паниковать, но сжигающая субстанция лилась прямо с потолка, и ее законное место было совсем рядом с огнем.       — Да уж, какая гадость, — пробормотал Бальтазар.       — Это хуже твоей паленой водки, — пробурчала Азраэль, нервно топчась на месте.       — Попрошу, я делал ее со всей душой.       — Которой у тебя нет, — заключила она.       Бальтазар шумно выдохнул и потянул ее к черному камню. Азраэль заскользила подошвой по полу и упиралась пятками, создавая видимость сопротивления, успокоив саму себя. По крайней мере, она хоть что-то делает.       — О чем ты, Бальтазар, — подал голос Кастиэль, внимательно посмотрев на брата и на Азраэль.       — Юмор мятежников, нам не понять, — открестился Бальтазар.       — Живее, — Рафаил опустился по мраморной лестнице, бросив быстрый взгляд на крохотные песочные часы. Желтый песок ссыпался медленно, по одной песчинке, но и так должен был вскоре закончиться.       А что произойдет после? Азраэль не успела подумать об этом.       Едва они приблизились к свету, тьма сомкнула когти на сердце, и Азраэль, коротко выдохнув, побледнела. Удары тьмы всегда были неожиданными, молниеносными, от них хотелось кричать до хрипоты и разрывать грудную клетку и шею. Тьма там, где благодать, расползалась волнами всеобъемлющего жара, разъедающего жилы, едва удалось сдержать крик и сжать зубы на губе, как Рафаил одним жестом руки швырнул ее к черному камню.       Азраэль проскулила и схватилась за подлокотники, с ужасом повернув голову. Свет был настолько близко, что еще несколько сантиметров и побольше сил, от нее бы не осталось ничего. Тяжело дыша она села, прижавшись спиной к черному камню. Это был сигнал — суд начинался.       — А теперь убирайтесь, — приказал Рафаил Кастиэлю и Бальтазару. Те повиновались, судей тоже не было. Азраэль била настоящая дрожь. Суд еще можно понять, это обычно занимало много времени, несколько часов упорных обсуждений, где выплескивались все грехи как помои. Она ненавидела этих ангелов, и они отвечали ей взаимностью — ни один из них никогда не стал мятежником. Живой закон, неподвластный даже Михаилу, радовало одно — их осталось очень мало. Меньше дюжины на весь рай. — Значит, ты умираешь, Азраэль. И не можешь справиться с тьмой.       Азраэль ядовито усмехнулась и сразу же прикусила губу, отрешенно глядя в сторону. Ее предупреждали, говорили о прожигающей боли, ощущения будто раскаленными плетями рассекали кожу на груди и спине, но тогда она была уверенна, что выдержит.       Выдержит все, ради силы.       Вот что значило оказаться между молотом и наковальней. Впереди архангел — сзади всепоглощающее пламя. Чего ждать от Михаила в силу их постоянных столкновений, еще возможно было определить. Изучение врага стояло первым пунктом. Чего хотел Рафаил, оставалось догадываться и упираться на логичность поведения архангела.       Она еще раз внимательно посмотрела на вытянутое в недовольстве лицо, на поджатые губы и сжатые кулаки. Рафаил излучал мощь, меньше чем Михаил, но и этого было достаточно, чтобы раскатать ее под светом, превратив в не очень ароматную жареную лепешку. Ей скрутило спазмом живот, ручеек крови побежал по губам и вытирая капли, она зажмурилась. Воняло отчаяньем — ее основательным отчаяньем. Оно было настолько оглушающим, что едва удавалось ловить ускользающие мысли, которые могли стать ее спасением.       — Ты сам все видишь, Рафаил, — устало прошептала она, не открывая глаз, и вздрогнула, уловив приближение.       — Расскажи, что у вас с Михаилом.       — И ты для этого меня притащил? — Азраэль нехотя открыла глаза и смотрела на него тяжелым взглядом, ее выкручивало от боли. Становилось легче, когда щекой удавалось прижаться к холодной стене — жар же кипятил кровь. — У нас не может быть ничего, кроме ненависти.       — Я в это не верю, — покачал головой Рафаил, и передвинул песочные часы. Раз в день Михаил возвращался на Небеса, сообщал новости, приказывал в очередной раз обыскать Рай и исчезал также быстро, едва Рафаил собирался с ним заговорить.       — Я ничем не могу помочь, — холодно отозвалась она, пожимая плечами. Дыхание затруднялось. — Чтобы ты не хотел узнать, но это не любовь, даже не попытка проиграть в нее. На войне все методы хороши, и мы все это знаем.       Кровь проглатывалась быстро, и в какой-то момент перестала течь по губам на грубую ткань.       — А может страсть? — дернул бровью Рафаил и нахмурился. Азраэль недоуменно моргнула, озадаченно посмотрев на архангела.       — А так бывает?       — У вас что угодно может быть, — резко бросил архангел и тяжело вздохнул. — Что у вас было?       Азраэль только ухмыльнулась и одними губами прошептала «ничего», хотя сладость губ на коже во второй раз труднее забыть, чем в первый. Рафаил не мог понять, что между ней и Михаилом, потому что они тоже не понимали и не знали, почему игра вцепилась в них настолько сильно. Ненависть на грани любви или любовь на грани ненависти, и так как она отрицала любые проявления любви, просто игра, не прерывная борьба на всех этапах: души, тела и сердца. И вседозволенности. Никто бы не мог ей помешать оказаться в его постели, тем самым никто не помешал Михаилу делать все, что он пожелает. Между ребер застыла боль.       — У тебя нет выбора, или ты рассказываешь…       — Или сожжешь меня и никогда ничего не узнаешь. Михаил тебе не по зубам.       — Если ты думаешь, что этот огонь сжигает сразу, то ты ошибаешься.       Азраэль нервно хмыкнула, ее ладони тряслись, и, обернувшись, посмотрела на жидкое золотое пламя. На падающих искрах играло золото и замирало угольками у пола. Что будет, когда искра дотянется до кожи, она не хотела представлять. От такой боли можно сойти с ума, и она уже готова к фатальному проигрышу, когда мозг умирает, а тело еще существует точно овощ.       — А разве нет?       Рафаил заметил дрожание голоса.       — Огонь сжигает ангела в течение десяти минут, тебе хватит две песчинки, чтобы заговорить. Восстановление займет минут пять, с учетом тьмы и заниженной регенерации.       — Зачем тебе это? Неужели, если я придумаю какой-то грязный секрет, то это сделает тебя выше Михаила? Я могу рассказать многое, например, как Михаил брал меня на поле боя… или после наших боев, а может, хочешь подробности? Но что это изменит? — найдя силы, она лукаво сверкнула глазами и прикусила губу, прижавшись затылком к черному камню.       — Азраэль, меня это не интересует, — со вздохом произнес Рафаил, буравя немигающим взглядом. — Ты сделала Михаила слабым, подчинила своим порокам и поделилась грехами. Небесам не нужен слабый Михаил.       — Глупости это, он самый ревностный защитник Рая и всех его законов. Вряд ли что-то способно сделать его слабым, — с сомнением потянула Азраэль.       — Потому и решил связаться с демоном? Поиграть в загадочный план мятежников?       Она молчала, стиснув зубы, и когда поняла, что камень скользит к огню, а она вместе с ним, то вскрикнула, быстро проговорив:       — Мы не причем.       Рафаил остановился, резко переменившись в лице.       — Подумай еще, — и двинул пальцами.       Азраэль показалось, что ее обняло огнем, обжигающими до омерзения объятиями. Боль парализовала, от нее нельзя было избавиться, и за секунду часть кожи успела слезть, жуткие ожоги появлялись на оголенных участках. Еще через секунду — одну крохотную песчинку, Рафаил повел рукой, вдохнув мерзкий запах паленой кожи. Азраэль не открывала глаз, тяжело дышала, а по щекам стекали кровь и слезы.       Через пару минут началась медленная регенерация, но Рафаил уже устал ждать и, подойдя ближе, прижал ладонь к ее лбу, мгновенно исцелив.       — Это только начало той боли, две секунды против трех минут или восьми, — он схватил ее за подбородок, вынуждая смотреть в глаза. И Азраэль усмехнулась.       — Не ожидала от тебя такого. Оказывается, у Папочки несколько хороших сынков.       Рафаил хмыкнул и отошел к столу, зацепив печать. И выдохнув сквозь сжатые зубы, вытащил свиток, быстро пробежав глазами по тексту.       — Это, Азраэль, твой приговор, к сожжению. Только пройдя огонь, твоя сущность очиститься от тьмы и погрязнет в Пустоте. Зато тебя будет оправдано, доказательство твоей чистоты и верности законам.       — В это поверят люди, в твое чертовое прощение, но не ангелы. Не считай всех дураками. Они не ты, — и она зажмурилась. Мгновенная боль не наступила, и Азраэль медленно открыла глаза, от сумасшедшего стука сердца у нее закладывало уши. — Тьму все равно не уничтожить, даже всем своим светом вы будете обречены бороться с ней. Если не сегодня, то совсем скоро.       Для Азраэль положение тьмы тоже стало сюрпризом, казалось, после силы Рая, та должна отступить, а ее мрак немного развеяться, но стойкость завораживала до мурашек по всему телу. Азраэль с сожалением снова опустилась к твердой спинке, от которой у нее по хребту пошли темные отметины. Свою глупость признавать было сложно, для нее невыносимо, уверенность таяла настолько быстро, что доводы заканчивались почти мгновенно. Ей не выжить, тьму не победить, и она просто подписала себе чертов приговор, даже без печати архангела, зато развлеклась с Михаилом. У нее вырвался истеричный смешок, и она быстро прикусила губу, из-под опущенных ресниц бросив быстрый взгляд.       — Что смешного? — Рафаил насторожено поднял глаза, медленно подступая к ней.       — Все же огонь работает. На меня снисходит озарение.       — Не сомневаюсь, что именно ты прониклась его чудодейственными свойствами.       От повисшего напряжения у Азраэль заболела спина, каждый мускул противно ныл в ожидании очередного акта сожжения. Она боялась поднимать руки и вцепилась пальцами в подлокотники, их дрожь чувствовал только камень. Хотелось просто сбежать, но камень заключил в невидимые наручники.       — Как так получилось, что тебя отравил демон?       — Разве Михаил не делится подробностями с братом? — Азраэль вскинула бровь и резко прикусила себе язык. Вкус крови скользил на зубах. Опустив голову, она заметила, что вся одежда пропиталась кровью, приобрела иной цвет и слегка обуглилась. Казенное имущество они явно не жалели.       Рафаил повел пальцами, Азраэль успела глотнуть воздуха, дабы ад не разъедал внутренности, потому что каждый вдох наполнял легкие раскаленными углями. Свет проник под кожу джутами, алые перья за спиной медленно воспламенялись, и Азраэль закричала, от крика заложило уши, но боль была такой сильной, что перед глазами тут же померкло и сознание попыталось уплыть в спасительную темноту.         — Дай мне ответы, и боль закончиться, — Рафаил отвернулся, дабы не видеть кровь, особенно пострадали руки и плечи. От происходящего у него закружилась голова, еще никогда он не опускался до пыток мятежников. — Думаешь, мне не больно смотреть на тебя? Архангелов создали, когда еще ангелов не было, а уж когда Отец начал вас создавать, было потрясающе. Но вас создали для покорности, так почему ты не можешь ответить на такие простые вопросы?       — Потому что мы не семья, хотя любим назвать друг друга братьями и сестрами. Мы простые слепки силы благодати, и я хочу, чтобы таких, как ты, никогда не существовало. Мерзких существ с такими же благородными порывами, твое благородство видно издали, Рафаил. Я могу рассказать, но зачем тебе упрощать задачу, ведь к Михаилу ты явно не полезешь. Трус. Жалкий трус, вот кто ты! — с каждым словом Азраэль понимала, что горит и тонет одновременно. Смерть была настолько близко, что чувствовался ее холодный отпечаток. С жизнью не хотелось расставаться ни сейчас, ни потом. Ее сотрясали невидимые рыдания.       Раньше никто не мог ею управлять, как глупой марионеткой.