Препараты

24 августа В бульоне, покрытом дрожащими кляксами масла и сметаны, в скользких боках пельменей отражалась золотистая точка лампы. На светлом дереве настенных панелей, исчерченных агатово-черными узорами, в раме висел лубочный пейзаж. Задвинув чемодан для большего спокойствия под стол, я подцеплял пельмени вилкой и один за другим закидывал их в рот. Весь вчерашний день аппетита не было, и появился он только сегодня. Ирина сидела напротив, в её темно-каштановых волосах проглядывал карамельный оттенок, которого вчера не было. Она неторопливо, даже безучастно потягивала кофе. Я еще ни разу не видел, как она ест. Кухня была хороша, в отличие от обслуживания. Официантка сидела за столиком, стоящим у подоконника, и курила, стряхивая нервной конвульсией пальцев с темно-красными ногтями серые звездочки пепла. Они опадали в почти полную пепельницу, а официантка громко говорила по телефону, словно в кафе никого, кроме неё, не было. Она коротко посмеивалась в ответ невидимому собеседнику, и я не мог не заметить, что её собеседник подозрительно молчалив. Официантка ни с кем не говорила. Её хобби было более постыдным – она подслушивала. Заметил это не только я. Ирина разговаривала со мной, как с недотепой, за которым ей приходится присматривать, и разговаривала нарочито громко. Кем же официантка меня считает? Её племянником? Любовником? Сыном? - В квартиру на Горького ты не поедешь. Вторую комнату снимает студентка, а я не хочу, чтобы ты с ней общался. Пережевывая пельмень, я пожал плечами. Мне, в общем-то, было всё равно. - Помнишь, мы с тобой говорили про каннибализм? – вдруг спросила Ирина, не понижая голоса. - Конечно, - с готовностью отозвался я, - каннибализм – это совершенное обладание, очищенное от наносной шелухи. Съеденное мясо становится частью людоеда, каплей в море его жизненной энергии. Можно сказать, жертва остается с ним навсегда. Просто в другом… агрегатном состоянии. Как ни странно, эта мысль пришла в голову не Ирине, а мне. Хоть это и не говорилось прямым текстом, но Ирина искала сабмиссива и почти его нашла. Почти – потому что сабмиссив ей попался с гнильцой. Если бы не гнильца, я бы ни за что подобного не сказал. - А ты мог бы вырезать из своего тела кусочек мяса? Гипотетически? Если прежде официантка слушала с любопытством, то теперь заметно напряглась и даже умолкла. Она старательно изображала, что не замечает нас, но делала это так демонстративно, что неестественность поведения бросалась в глаза. - Гипотетически? – пристально уставился я на Ирину. – Не уверен, что соглашусь. Но при этом не уверен, что откажусь. Если и есть обстоятельства, которые могут меня на это толкнуть – я с ними пока не сталкивался. Достав из кармана нечто узкое – не длиннее моей ладони, обернутое в мятую упаковочную бумагу, Ирина положила передо мной сверток. Развернув бумагу, я провел кончиками пальцев по черной зернистой ручке кухонного ножа, в коротком лезвии которого отражался фрагмент моего лица. Сталь почти не искажала его и придавала лишь легкую размытость, так что я видел вытянутый нос, узкий изгиб длинного рта и тусклую тень глазницы. - Хочешь сказать, - улыбнулся я, - что когда-нибудь испытаешь его на мне? - Возможно. С флегматичной грацией перегнувшись через стол, Ирина поцеловала меня в лоб. Губы коснулись кожи, оставив на ней холодный отпечаток. - У тебя красивая улыбка, - сказала Ирина, поправляя мне воротник рубашки. Когда она нависала надо мной, становилось заметно, что правое плечо у неё вздернуто, а левое наоборот стремится вниз – типичный признак неправильной осанки. Косой росчерк плеч дополнялся неподвижной маской лица, излишне симметричной маской Эроса, из-под которой на секунду неосторожно выглянул притаившийся Танатос. Мне стало не по себе. Наваждение сразу же исчезло, словно заметило мою настороженность. Откинувшись на спинку стула, Ирина положила ногу на ногу и поправила очки: - Есть идея получше. Тебе точно понравится. Я знаю одного профессора, Павла Львовича, он преподает в ВлГУ. Ему как раз нужно, чтобы кто-то присмотрел за дачей. Тебе даже делать ничего не придется. Плата за аренду чисто символическая – четыре тысячи рублей. Сравнивать комнату Ларисы Кирилловны за шесть тысяч в месяц и дачу за четыре тысячи, к которой наверняка прилагались загородная тишина и живописные виды, было просто смешно. Вариант был весьма хорош. Пожалуй, даже слишком хорош, и меня это не насторожило. - Там интернет ловит? – уточнил я. - Хорошо ловит. Даже вай-фай есть, - Ирина протянула мне сложенный вчетверо тетрадный листок, - не волнуйся, про тебя я уже всё рассказала. И фотографию показала, так что в лицо он тебя знает. Развернув листок, я с легким сожалением отметил, что Ирина снова отнеслась ко мне, как к недотепе. Весь лист занимал текст, разделенный на пункты и подпункты. Чтобы я не напортачил, она написала подробную инструкцию: на каких автобусах ехать, кому и куда звонить, что говорить Павлу Львовичу, а что не говорить. Доехав до Южных садов, я должен был позвонить профессору, который выйдет к остановке, встретит меня и проведет к нужному дому. - С тобой встретимся завтра. Сегодня я должна поговорить с отцом, а то он опять шибко настаивает на ребцентре. - Твой отец знает? – удивился я. - Знает, - нахмурилась Ирина, - и часто попрекает. Ничего не поделаешь, он зануда. Расплатившись по счету, Ирина уехала на такси, а я в одиночестве вышел из кафе. Над Большой Московской застыла керамическая лазурь полуденного неба. Газетный киоск, гудящий звоном фонтан и треугольные газоны, в светлой зелени которых проглядывали гладкие булыжники, похожие на обмылки, тонули в жаре, стекающей откуда-то сверху, будто смола. В фонтане ворочались раздувшиеся голуби, подставляя под ледяные брызги темные бока, отливающие перламутром. Я расстегнул верхнюю пуговицу, расслабил давящий ворот и закатал рукава. Нужно было дунуть и успокоиться. Будь я в родном городе, то позвонил бы одному из двух проверенных продавцов, которых знал не то что бы очень давно, однако они меня пока не подводили. Один жил возле набережной, в часе езды от моего дома, а второй - в соседнем дворе, что значительно сокращало время ожидания. Во Владимире продавцов было определенно больше. Вот только я ни одного не знал. Конечно, можно было довериться рампу[8], но я не собирался в такое пекло искать закладки[9]. [8] интернет-магазин, где можно было купить наркотики, просуществовал до сентября 2017 года [9] место, где спрятан наркотик, купленный через интернет Дилеров не было, а успокоиться хотелось. Вчерашний день выдался суматошным. Видимо, придется идти к дилерам иного рода. В одном из окон трехэтажного серо-розового здания горел зеленый прямоугольник со свинцово-белым крестом. Упаковка к***на стоила тысячу рублей, иногда даже полторы тысячи, проще было взять одну конвалюту за триста. Частить я не собирался, так что десяти капсул должно было хватить надолго. Напустив на себя вид страдающего стоика, стараясь ступать на правую ногу в меру осторожно, чтобы это не вызывало подозрений, я ввалился в стерильную прохладу аптеки, а следом вкатился чемодан. Отрывисто звякнул колокольчик над дверью, и женщина в годах, которая сидела по ту сторону витрины, привлеченная этим звоном, как сова, почуявшая мышь, сразу же вскинула голову и впилась в меня взглядом. Из-под белого колпака выбивались морковно-рыжие пряди, окрашенные хной, несколько плоское лицо стягивала сетка морщин, а под белым же халатом виднелась бесформенная вязаная жилетка. О, я еще не знал, что, упомянув к***н, натолкнусь на стену недоверия… - Вам врач назначил? - Да, - ответил я, не моргнув глазом. - В какой дозировке? Секунду помедлив, я, не ожидавший такого вопроса, всё же сказал: - Три раза в день после еды, по одной капсуле. Фармацевт, которой уже несколько лет как пора на пенсию. Самый гнусный типаж. Обдает презрением всех, кто посягает на рецептуру[10], даже если жаждущий не обладает внешностью типичного наркомана, даже если у жаждущего в итоге обнаруживается легально полученный рецепт. [10] все рецептурные лекарства Если бы я знал, что к***н не очень-то рецептурный, я бы не стал устраивать мхатовское представление, а просто пошел в другую аптеку, однако я этого не знал. И во мне проснулся вдохновенный лжец. - У меня уже четыре месяца болит коленный сустав. Меня отправили в командировку, от которой не получилось отказаться, и я не успел попасть к врачу. Старый рецепт истек, а нового мне не выписали… Чемодан доказывал, что я в командировке. Брюки, начищенные ботинки и белая рубашка, хоть и с закатанными рукавами, придавали мне вид офисного клерка, работа которого вполне легальна, прилична и, возможно, хорошо оплачивается. Впрочем, если бы клерк, которым я прикидывался, получал достаточно, он бы не стал размениваться на рецептурные препараты и предпочел кокаин. Но фармацевт точно не будет рассматривать такой вариант. Да и речь сейчас не о кокаине. Чтобы придать монологу убедительность, я показал фармацевту миграционную карту и пустую конвалюту, которую почему-то не выбросил, когда выселялся из гостиницы. Я очень надеялся, что она не начнет расспрашивать, какой именно врач выписал мне к***н, как называется моя болезнь и где же я работаю. Мелочи я продумать не успел. - Только я вам чек не буду пробивать, - опасливо покосилась на меня фармацевт. Бинго. Отдав три мятые сторублевки, я забрал лекарство и сдачу – две тяжелые десятирублевые монеты. - Лучше бы вам поскорее найти здесь лечащего врача, раз уж у вас так болит колено, - строго сказала фармацевт, глядя на меня сквозь стекло. - Само собой, - согласился я. Выйдя из аптеки, я перестал ступать на правую ногу с прежней осторожностью. По небу рассыпались узкие перья белых облаков, крошащиеся, словно мел. Издалека, пробиваясь сквозь гомон улицы, доносился грохот железнодорожного вокзала. К счастью, со старушками я сталкивался нечасто. Я долго не мог понять, почему они, устраивающие допросы, которые граничат с нравоучительными нотациями, в части случаев всё же продают мне к***н. И если уж они его продают, то почему не могут обойтись без пятиминутки морального давления, призванного перевоспитать наркомана? Разгадка проста - это психологический кульбит, форма сделки с собственной совестью, нечто вроде плашки «18+». Подтекст ясен: «Я сделала всё, что могла, и предупредила тебя, ты знаешь, на что идешь. Тем более, ты был так убедителен. Так и быть, я поверю, что его тебе выписали». Да, такие ценят смекалку. Спросите у фармацевтов, сколько наркоманов посещает их за смену, спросите про средний чек и товар дня, который нужно предлагать всем, даже если это капли для лечения катаракты, спросите про заведующих, которые требуют отпускать рецептуру без рецепта и по завышенному прайсу. Спросите их, наконец, про высокие коммунальные тарифы и цены на аренду жилья. Особо брезгливые и нравственные люди делают вид, что всего этого не существует. «Живя согласно с строгою моралью, я никому не сделал в жизни зла». Хорошо отчитываться перед государством, хвастая, что опиатная зависимость идет на спад. Умалчивая, что этот спад – заслуга совсем не государства, что он чудесным образом совпал с естественной смертью героинового поколения и всплеском солевой зависимости, о падении которой тоже можно будет успешно отчитаться, когда на смену солям[11] придут новые вещества. Еще лучше быть при этом главным наркологом РФ. [11] дизайнерские наркотики со стимулирующим эффектом, синтетические катиноны Возможно, государство на самом деле пытается бороться с аптечной наркоманией. Возможно. Вот только помощь государства всегда запаздывает и настигает адресата через пять или даже десять лет. Что кодеин[12], что лирика[13], что к***н – цикл одинаков, различаются только названия. Я не берусь называть точные числа, их не знает даже статистика, ведь если речь заходит о наркомании и официальных данных, то числа следует умножать надвое, а то и натрое. Кодеин, который в нулевых можно было приобрести без рецепта, стал препаратом строгой отчетности только в 2012 году. Лирику, которая в конце нулевых полюбилась покупателям, страдавшим отнюдь не эпилепсией, перевели на бланк 148[14] в 2015 году. [12] производное морфия с болеутоляющим и противокашлевым эффектом [13] противоэпилептический препарат [14] рецептурный бланк 148-1/у-88 (для препаратов, которые юридически наркотиками считаются) К***н пользуется спросом как минимум три года. Он рецептурный. Отпускают его по бланку 107[15]. Что говорит об одном: рецептурность его весьма условна. [15] рецептурный бланк 107-1/у (для препаратов, которые юридически наркотиками не считаются) Сложно не заметить, как один препарат, попавший, например, в список II[16], сменяется другим, который в список II пока не попал. Такая вот преемственность, такое вот чудесное совпадение. Одно из чудесных совпадений, подозрительно напоминающих закономерность. [16] перечень наркотических средств и психотропных веществ Промаявшись в автобусе около часа, я вышел на предпоследней остановке. О городе здесь не напоминало ничего. Вокруг протяжно шелестел лес, на обочине виднелась скамейка – деревянная занозистая доска, прибитая к двум пням, а к дачному поселку вела пыльная притоптанная дорога, перечеркнутая железнодорожными путями. От дороги отделялась узкая тропинка, которая терялась в тенистой зелени чащи. Дачный поселок сверкал кровлями из выцветшего шифера и заржавленного листового железа. Каменистая насыпь скатывалась в поле, заросшее тяжелыми волнами травы, пестрящее мелкими брызгами луговых цветов. У меня закружилась голова. Утерев ладонью потный лоб, я уселся на скамейку, земля около которой была щедро усыпана окурками. Придавленный частоколом осинового леса, оглушенный массивами живой природы, я покурил, пришел в себя и только потом позвонил профессору. Встретил меня мужчина лет шестидесяти, в котором я по достоевской бороде и застывшему на лице выражению тихой скорби опознал Павла Львовича. Вид офисного клерка помог и здесь, Павел Львович посчитал меня приятным молодым человеком. Мы шли по дороге, выколачивая из неё облачка пыли, которая крохотными крупицами оседала на ботинки. И справа, и слева тянулись нескончаемые ряды заборов, то и дело из калейдоскопа дачных домов и зелени вырастали черные решетчатые опоры, соединенные тянущейся паутиной проводов. Краем сознания я улавливал странный, почти незаметный гул, пронизывающий душный воздух. Астматически придыхая, Павел Львович спросил: - Чем вы занимаетесь, Владислав? - Пишу статьи для двух сайтов. Иногда беру подработки. Я слукавил. Подработки составляли половину моего дохода. - Стало быть, журналист, - улыбнулся в бороду Павел Львович. «Если только гонзо-журналист», - подумал я, но удержался от шутки и скромно улыбнулся в ответ. Вспомнив, что близится осень, я задумался и решил как-нибудь обыскать здешний лес на предмет грибов, которые в моем регионе не росли. Дачу со всех сторон обступали кусты красной смородины, малины и ирги. Мне же предстояло жить на облагороженном чердаке, который даже можно было принять за мансарду. Над столом висела лампа в виде фонаря, на матовых белых стеклах которой виднелись очертания Золотых ворот, а кровать располагалась сбоку от мансардного окна. Выглянув из него, я невольно зацепился взглядом за раскидистый куст калины, испещренный алым бисером ягод. - Я не воров боюсь. Боюсь, что проводка замкнет, пока я в городе, - объяснил напоследок профессор, и его лицо явственно подернулось тревогой контрол-фрика, - я не к тому веду, что вам нужно быть на даче круглые сутки, но если вы будете здесь ночевать, это уже снизит шансы пожара. К тому же, вас порекомендовала Ирина, и у меня нет причин ей не верить. Ей незачем меня обманывать. И всё же это была не мансарда. Ближе к закату по чердаку пополз холодок. Когда солнце скрылось, стало не по-летнему зябко. Захлопнув ноутбук, я решил согреться. Чтобы не набивать толерантность, я принял половину прежней дозировки и улегся, накрывшись ватным одеялом. Одеяло тяжело давило на грудь. На этот раз первым пришел не тремор рук, а слабая аллергическая реакция. Вяло почесывая красноватую сыпь, покрывшую руки и лицо, я дождался прихода[17]. Принял я мало, поэтому внутреннее тепло, прокатившись от мозга до тела бархатным прибоем, сразу же уступило место настойчивой гамковой сонливости. [17] первая и наиболее интенсивная фаза действия наркотика Скользя осоловелым взглядом по светлым сосновым стенам, я ощущал, как веки наливаются свинцом. Всякий раз, закрывая глаза, я всё дольше и дольше смотрел в темноту, смешивающуюся с цветастыми пятнами зарождающихся сновидений. Мысли наползали друг на друга, как сонные гусеницы. Я вспомнил об Ирине. Может быть, я, как и она, лишь ношу маску Эроса? Вдруг у меня под маской тоже?..