Два начала

Т/И привыкает к тому, что Пол проводит все свободное время рядом. Она спокойна — он в безопасности, так легче контролировать окружающих его людей. Они разделяются лишь во время собраний и на время тренировок — после случившегося Т/И больше на них не появляется. Привязанность между ними растёт и это чувство, что нависает тяжелой тучей, пугает. Прикосновения становятся нормой, Пол держит ее за руку, проводит пальцами вдоль шеи, касается плеч и иногда задевает линию скул — слишком близко для того, что она могла бы назвать дозволенным. К тому же в то время, когда она видит его вне покоев, Атрейдес преображается. Ей не понять, в пряности ли дело или в том, что он возлагает на свои плечи столько отвественности, но в такие моменты, сталкиваясь с ним взглядом она на удивление теряется. Ситуаций, подобных прошлой, больше не повторяется. Она свободно вздыхает: та ночь вселила в неё больше страха, чем успокоила. Пол, тот Пол, которого она знает, который рос на ее глазах, никогда бы не позволил себе подобных вольностей, но тот юноша, что крепнет на Арракисе, тот юноша, что теряется в видениях, — ей незнаком. Больше всего ее настораживают глаза. За четыре года, проведённых на планете, синева взглядов окружающих ее фрименов стала нормой, но видеть мелкие иссиние вкрапления в зелени лесов Каладана — неприятно. С этим цветом вместо Пола приходит Муад’Диб. И Т/И не знает, как вести себя с ним. Ближе к вечеру, когда большая часть обязанностей выполнена, она привычно слышит несколько стуков и видит фигуру Атрейдеса на пороге. Принимать его в свои объятия, перебирать пряди волос становится привычкой, и она видит в нем больше младшего брата или сына, чем того, кого могла бы назвать мужем. Разговоры между ними становятся все темнее, и безопасность юноши в ее руках отдает прерогативой над другими вещами. Пол прижимается к ней ближе и спрашивает еле слышно: — Мы ведь преследуем благие цели? Она догадывается, о чем он. Осознает, что ему известно, какой ее семья была до встречи с герцогом Лето. Осознает ли? Т/И кладет свои руки поверх его и отвечает: — Конечно, но для кого-то ими будет выстлана дорога в ад. Пол морщится, но где-то в глубине его ангельских черт, она видит только зарождающееся безумие. Т/И не позволит свести его с ума. Или сведёт сама. Он по-детски и так знакомо перебирает ее волосы, расчёсывает гребнем и закалывает чуждыми ей заколками. С их длиной ходить в подобном виде ещё можно, но тренироваться становится тяжело. Она плетёт косы, а после Пол снова рассыпает локоны по плечам. Он говорит: — Вокруг столько войны и страха, что ты остаёшься единственной, кто удерживает меня в мыслях о прежней жизни. Т/И понимает, что он видит в ней невесту. Это мысль дерёт изнутри. Она вспоминает тяжёлые ладони Дункана в волосах и то, как привычно он плел ей косы, как убирал выбившиеся пряди, приговаривая: — Твоей маме бы не понравилось, что столько людей любуются такой красотой. Айдахо словно прятал ее, в то время как Пол сейчас вытесняет ее на всеобщее обозрение, чуть ли не поклоняясь. Ей не понять, какой из вариантов лучше. Она оттягивает разговор о том, что хочет его покинуть настолько, насколько может. Пол не захочет ее отпускать, а она не может уйти, спрятавшись. Это будет нечестно после стольких лет разлуки. Он смотрит на неё, говорит с ней, обнимает и как вообще можно допустить мысль, чтобы от него отказаться? Т/И отталкивает неизбежное как можно дальше. В один из дней она привычно тренируется в близости ситча, учится слушать пустыню, что никак не поддаётся. Шаги слишком резкие, песок забивает голос в голове, и солнце не даёт сосредоточиться. Ей хочется уйти обратно, но она видит фигуру Пола, идущего к ней. Даже в дистикомбе его образ остаётся плавным, точеным и благородным. Ни одной одежде не спрятать истинный облик Атрейдесов. Т/И прикрывает лицо ладонью, прячась от солнечного света, и видит, что он улыбается. Улыбка в ответ сама расцветает на ее губах. — Стилгар сказал, что на твою фрименскую походку не взглянешь без слез. Девушка смеётся и пожимает плечами: — Я почти четыре года не выходила из ситча, не было практики, да и сама планета, — разводит руками в стороны, — все никак меня не примет. Пол двигается плавно, она засматривается. — Всегда поражалась тому, как быстро ты учишься. Он подмигивает, а затем стягивает с себя перчатки, оголяя руки. — Могу я просить тебя об одном танце? Т/И смущается, вопрос выбивает ее из колеи. — О танце? — Ты поймёшь, к чему я, но если только готова довериться. Она смотрит на перчатки, что лежат недалеко, и, снимая свои, кидает их в общую кучу. — Я не танцевала почти всю сознательную жизнь. Пол ждёт, когда она вложит ладонь в его руку, и шепчет: — Лжёшь, ты танцевала краше всех на последнем званом ужине. Отец рассказывал, как другие представители Великих Домов хотели обсудить возможность брака. Девушка удивлённо смотрит на Пола и отрицательно качает головой. — Ты выдумываешь. — Ты просто не видишь себя со стороны. знала бы ты, как ты прекрасна. — Даже в этом виде и среди песков? — Здесь по-особенному. Такой я тебя не видел. Она смущается ещё больше и откашливается, Пол начинает вести. — Раз, два, три… — Вальс, что может быть приземленней? Он смеётся, мягко поддерживая ее за талию. — Позволь нам окунуться в привычный мир. — Почувствовать себя наследниками двух Домов Лансраада? Пол кивает и, наклоняя голову вбок, добавляет: — Лордом и Леди, что были только обручены. Т/И сглатывает, и вокруг шеи затягивается очередной узел. Она решается спросить, такие вопросы страшно откладывать на потом. Ноги привычно ведут по песку, они оставляют небольшие круги, разворачиваясь под счёт, и со стороны, вероятно, выглядят очень глупо. — Ты, — она прикрывает глаза, — думал о будущем? Глаза Пола, наполненные едва заметным голубым светом, смотрят на неё внимательно. — Ты ведь имеешь ввиду нас? Она соглашается, ощущая, как его пальцы гладят внутреннюю часть ладони. — Да, думал. Но я, — краска заливает его лицо, но он продолжает смотреть на неё не моргая, — предположил, что мой поцелуй был достаточно красноречив. Девушка спотыкается, не ожидая такой откровенности, но он успевает удержать ее, перенося руку на поясницу. — Да, конечно, — слова путаются вместе с танцем. — Но я имею ввиду, что будет дальше? — Дай мне время и просто будь рядом. Я могу сказать тебе лишь одно — моей женой будешь ты. Узел стягивается вокруг шеи крепче, и Т/И нечем дышать. Пол — неотвратимость. Неизбежность. Безысходность? — А Чани? Юноша стопорится, слыша имя фрименки, и наконец отводит взгляд: — Я заинтересован, но… — он отступает от неё еле заметно. — Она не ты. Никто не сравнится с тобой, и мне стыдно, что я посмел посмотреть на кого-то кроме…. — Кроме меня? — Да. Т/И выпускает свои руки из рук Пола, берет его лицо в ладони, ищет его глаза своими и шепчет: — Почему стыдно? Мы не помолвлены, Пол. Мы… каждый все ещё волен сделать выбор сам. Пол смотрит, трясёт головой, скидывая наваждение, и чеканит: — Нет. Ты — стабильность, мой голос разума, я потеряю рассудок, если ты не будешь меня держать. Чани…. — он хмурится. — Я не знаю ее, она неизвестность, она та, кто почитает Квизатц Хадераха, но я ведь не он. Не он? Она смотрит на него, смотрит, но не видит. Его слова пугают, почти душат: — Не он. Ты мой Пол из Дома Атрейдес. Я тут. Пол подходит вплотную, проводит большим пальцем по щеке и обнимает. — Разве это не любовь? Т/И хочет накричать на него, объяснить, что да — это любовь, но не та, что можно испытать, встретив человека и узнав его самостоятельно. Это не та любовь, что была у их родителей. Но вместо этого вырывается совершенно другое. Девушка не знает откуда несётся эта фраза, но она хоронит себя добровольно: — Она самая. — Значит, ещё один танец? Т/И проводит ладонью по его волосам. — Конечно. Она не знает, как сказать ему, что скоро ее не будет. И возможно не будет навсегда. *** Она стучит в дверь привычные три раза, голос Стилгара чеканит: — Входите. Петли слегка скрипят, или звуки становятся громче из-за волнения? — Не помешала? — Т/И? Нет, я предполагал, что ты придёшь. Она ловит на себе удивлённый взгляд фримена, когда тот замечает распущенные волосы вместо привычно-собранных. — Полу нравится так, — откашливается гостья. — Долго объяснять. Наиб усмехается: — Как твои успехи в пустынной походке? — Неуклюжа, как колорадский жук. Он смеётся: — Так что за вопрос? — Я на счёт Харконеннов. Мне нужно отбыть с планеты на некоторое время. Рука Стилгара замирает над пергаментом, и он переводит взгляд на девушку. — Не совсем понял. Т/И снова откашливается, заправляет прядь за ухо и присаживается в кресло. — Мне нужно отбыть с Арракиса. Он молчит. Девушка молчит в ответ, ожидая хоть какой-то реакции. — Нет. — Я пришла не за разрешением, а за тем, чтобы известить о своих дальнейших действиях. Стилгар отодвигает злосчастный пергамент в сторону и трёт глаза. — Т/И, ты ведь знаешь нынешнюю ситуацию? Знаешь. И вместо того, чтобы учавствовать в обсуждении планов, ты хочешь связаться каким-то образом с Харконеннами, желающими тебя найти. — С сардаукарами. В кабинете повисает тишина, мужчина отнимает ладони от глаз и начинает смеяться. — Будь добра, объясни, что за бред ты сейчас несёшь. Я ни слова не понимаю. — Мне необходимо добраться на Секунду. Стилгар снова начинает хохотать и отрывисто выплёвывает: — Т/И, нет. Прекращай говорить столь безумные вещи, чтобы я не начал думать, что ты сходишь с ума. Она прикрывает глаза, отсчитывает до пяти про себя, и выдаёт: — У нас и так нет времени, а на Секунде меня ждут. Планета принадлежит моей семье. Не Императору, не Дому Коррино, а Арейсам. Фримен наконец перестаёт смеяться и как-то резко тухнет. Т/И продолжает: — К тому же, что вообще тебе знакомо о моей семье, кроме того, что отец посчитал нужным тебе рассказать? — Мне знакомо то, что Салус Секунда принадлежала семье Шаддама IV на протяжении последних тысяч лет. Не помню, чтобы в историю планеты были вписаны имена твоего Дома. Этого достаточно, девочка. — А сколько тысяч лет при Доме Коррино были мы? Мужчина шумно сглатывает и придвигает стул ближе. — Да что ты, черт побери, такое несёшь? — Фактически, — Т/И задумывается, — нас называли восьмой планетой, Стилгар. Тебе должно быть знакомо это название, Бене Гессерит часто упоминали его, однако ссылаясь на Арракис. — Смерть? — Именно. Но почему восьмая? — она ждет реакции, но мужчина молчит. — Поритрин, Секунда, Бела Тегейзе, — кадык фримена двигается и она слышит как он громко сглатывает, — Зенвис, Полемос, Хармонтеп, Веринор, — лицо Стилгара подобно нечитаемой маске, Т/И тянет. — Ты ведь знаешь каждое место из тех, что я назвала? Ведь в каждом из них фрименов покоряли, пока они не убегали дальше. Он кивает, смотрит на неё и голос его ломается: — Значит восьмой планетой были вы, а не Арракис? Не восьмая, как конечная остановка, а восьмая, как Дом главных хозяев всех порабощенных людей? Т/И кивает: — Мы тысячелетиями взращивали рабов и захватывали сопротивленцев. Просто Секунду пришлось признать официально и с доброй воли Императора. Наиб придвигается ещё ближе, проводит ладонью по лицу и шумно выдыхает: — Арракис хотели передать вам, ведь я прав? Такой же официальной формой, что он был вручён Атрейдесам? Девушка соглашается. — За пять лет до прихода сюда семьи Пола. Да. — она отсчитывает в уме. — Восемь планет — бесконечность власти, Стилгар. Она слышит громкий выдох, и тот закрывает глаза, приводя себя в чувства. — Как, черт возьми, Атрейдесы связались с вами? — Любовь. Т/И откидывает волосы назад, сводит брови и немного щурит глаза. — Отец был хорошим, — задумывается. — Ему повезло найти такого друга, как герцог Лето. Возможно, годы его правления из-за этого и были одними из самых спокойных на Тландите. Спокойных в понимании других Великих Домов, — она поднимает взгляд на Стилгара и чеканит одним предложением. — Когда Император хотел продемонстрировать свою власть, величие и пример другим, высылали сардаукар. Когда истребление должно было быть тихим и незаметным, обращались к нам. — Вас нанимали как головорезов? — Я бы сказала, что мы содействовали решению правящего Дома. Никогда не было прямых приказов и указаний, отношения были добровольно-выполняющие. А затем на престол взошёл Шаддам IV и стал руководить. У власти в то время был мой дед, ему было велено укрепить религиозное поклонение среди сардаукаров образу властителя известной вселенной. Велено, Стилгар. С этого момента хрупкое равновесие стало нарушаться. Мужчина кривится, и уголок его губ тянется вверх. — Не понравилось выполнять приказы? Т/И удивлённо смотрит на него, не понимая причину улыбки. — Здесь нет ничего смешного, — замолкает. — Сардаукары были взяты под контроль, а деда чуть позже убили, поскольку воины императора стали склоняться к послушанию Арейсов, что было логично. После прихода к власти моего отца все стало ещё хуже, в жизни Ваурума появились Атрейдесы, и Секунду вовсе забрали из наших рук. — Боялся того, что вы можете объединиться против него? Девушка кивает и, чуть откашливаясь, продолжает: — Но отец был умён. На планету был отправлен мой старший кузен под предлогом искупления вины за сложившуюся ситуацию. Император принял этот подарок, прощая. — И что пошло не так после? — Много чего, все резко потянулось друг за другом: известие о том, что Пола и меня собираются обручить, отказ от принятия Арракиса в фив, спасение герцога Лето от Харконеннов, официальный брак моего отца на матери. Стилгар приподнимает брови на последнем, пытаясь уловить связь. — Она была наложницей. Такие узы запрещены, поскольку могут помешать политически выгодным отношениям. — Значит, твой отец наплевал на все имперские законы и назвал женой женщину, которую любил? Т/И опускает взгляд на руки, смотрит на линии вен и кивает: — Отец называл ее достойнейшей, — девушка вспоминает лицо матери, но быстро приходит в себя. — Я была на Секунде однажды, за несколько лет до конца. Кузен на тот момент уже в действительности служил Дому Коррино, но воины приветствовали меня. — Не понимаю. — В игре Великих, Стилгар, есть вещь весомее клинков и мечей, важнее ужаса, что ты вселяешь и света, что несешь. Фримен почти шепчет: — И что это? — Имя твоей семьи. И в отличии от Башара, я — наследник прямой ветви Арейсов. Фримен с шумом двигает стул назад и стучит пальцами по столу. — Каков шанс, что спустя столько лет тебе удастся вернуть планету и миллионы населения с сильнейшими солдатами под свой контроль? Т/И тушуется, резко, как ей кажется, сжимается в размерах, но отвечает: — Один на миллиарды возможных вариантов. — Тогда мой ответ остаётся прежним. Нет. Тебе нужно понять, как важно то, что ты находишься рядом с Полом, и твои силы. Они нужны тут, на Арракисе. — Мы не выиграем так, Стилгар. Ты тоже не видишь варианты исхода событий, и я понимаю, почему. Мы проиграем, если не подготовим тыл. Мужчина начинает стучать по столу громче. — Пойми, за плечами императора другие Дома Лансраада. Конечно, часть их них последует за Истинным, но что будут делать оставшиеся? Сколько фрименов падет в сражении с сардаукарами? Сколько ляжет после столкновения с темными семьями? — Они не так сильны, судя по тому, скольких убил Дункан. — Дункан с Тландиты, Стилгар, а вы — нет. — Он научит нас сражаться подобным образом. Т/И закатывает глаза, начиная уставать от разговора и такого огромного количества слов. — Не научит. Не вспомнит. Ты не понимаешь, да? Айдахо настолько хорош в битве лишь от того, что тот человек, кем он был раньше — любил убивать. Стилгар задерживает пару пальцев на весу и снова смотрит на Т/И. — Все жители моей планеты было схожи с ним в этой «любви». Все. — И ты? — Будучи дочерью главы Дома, других вариантов не предвиделось. К тому же моим учителем и был Дункан. Повисает пауза. Фримен смотрит на пол, втирается в его шершавую гладь носком ботинка и переводит тяжёлый взгляд на ее шрамы на лице. — Это. Откуда они? — От кузена. Да, от Башара, — та закусывает губу. — Но приказ был отдан отцом. Стилгар выдыхает сквозь плотно сжатые зубы. — Зачем? Т/И усмехается. Ей и самой хочется найти ответ на этот вопрос. Но она говорит лишь то, что ей твердили подданые: — Первая девочка за последнюю сотню лет, слишком похожая на свою мать, слишком красива для того, чтобы передать управление Домом. Меня постарались сделать проще. Мужчина трёт виски. — Пол знает о том, что ты собираешься делать? — Нет. Но Арейсы обещали принести власть Атрейдесам, и я это исполню. Стилгар еле заметно кивает. Т/И подрывается с кресла, ее настигают слова наиба, что ломают изнутри: — Значит, верно, что Айдахо стёрли память и что он служил семье герцога. Думаю, он был счастлив, окружённый любовью и благородством, что вытащили его из кошмара Тландиты. Т/И ведет плечами, словно сбрасывая с себя налёт стыда за семью. — Да, Стилгар, все верно. Думаю, что он был счастлив. И счастлив до сих пор. Она замолкает. Ей хочется добавить, что жители Тландиты были добры по отношению к близким, хочется сказать о том, что отец уважал Дункана, что у мечника было больше прав, чем после на Каладане, что его никогда не заставляли исполнять поручения, но она молчит. Стилгару не нужны эти детали, а ей не хочется оправдываться. Да и шрамы на лице не стыкуются с этим монологом. — Ты оставишь кого-то из своих людей присматривать за Муад’Дибом? Она поворачивается на пятках и смотрит на мужчину с легким недовольством. — Его зовут Пол. — Нет, Т/И, у него есть множество имен… Она перебивает его, поднимая раскрытую ладонь: — Его зовут Пол Атрейдес. И я верна ему ровно до этих пор. Никто из моих людей не будет биться за пророка, мессию и Квизатц Хаддераха, Стилгар. Ни один из. Мужчина замолкает и смотрит на неё с прищуром. — А что будет, если Пол забудет, кто он есть? Т/И быстром шагом двигается к выходу и бросает уже у двери: — Он не посмеет. Повисает пауза, и Т/И добавляет перед тем, как покинуть кабинет: — Останутся все, кроме Мартина. *** Разговор с Полом — вопрос времени, что исчисляется часами. Стилгар дал согласие, хоть и эфемерное, но добро. А значит, вопрос отлёта с планеты больше не маячит красным флагом перед глазами. Она ждёт вечера, слышит его шаги и дыхание ещё задолго до стуков в дверь. Когда Пол заходит в комнату, вся его поза напряжена, нет привычной ему гибкости и улыбки, что он дарит только ей. Т/И понимает, что он узнал. — Нет. — Пол… — Нет. Он мнётся у порога, словно наказывая ее тем, что она не может ощутить его в своих объятиях. Т/И с удивлением замечает, что кончики пальцев колет, она желает снова прикоснуться к нему. Напряжение нарастает, но Пол сдаётся и быстрым шагом добирается до кровати, буквально ныряя в сплетение ее рук. — Ты не вернёшься с Секунды. Девушка закусывает нижнюю губу. Она знает, что этот вариант возможнее других, но числа не врут, а значит, наличие хоть и одного, но все-таки шанса ей более чем достаточно. — Это ради нас. Т/И не собирается играть в героя — перед кем угодно, но не перед ним. Дело не только в Поле, она преследует и свои цели. Ей нужен Дом, ее людям нужен дом. У нее забрали все, что принадлежало ей по праву, и если сейчас она лишится ещё и юноши в своих руках, то… Она не хочет думать о том, на что будет способна в таком случае. — Ты не веришь мне? Т/И отводит челку со лба. — Как я смею? Но Арракиса будет недостаточно, Пол. Ни сейчас, ни тогда, когда грядёт война. Много после, хватит и твоего имени, чтобы править, но сейчас позволь помочь. Он цепляется за неё по-дикому безнадёжно. — Ты ведь все равно улетишь? Даже если я скажу «нет»? — Даже если ты решишься применить голос. Он поднимает руку и ведет по шрамам на ее лице. Т/И пробирает от того, сколько жалости кроется в его жесте, и от этого мутит. Она не хочет, чтобы ее жалели. — Обещай мне, что вернёшься. Обещай. Глаза Пола меняются в свете ночника, и зрачки, расширяясь, топят радужку. — Обещай. Иначе я клянусь, что утоплю империю в крови. Т/И смотрит на него в ответ и не моргает. Он похож на ее отца. Предоставлять выбор без возможности выбирать. — Обещай! Голос Пола слоится, расходится на плавные линии, интонация скачет от тихой до очень высокой, но голос бесполезен для неё. Это не попытка приказать, но страх, что она исчезнет снова. Ее накрывает любовь, это слово не вмещает реальных чувств, что залегают между ними, но она шепчет: — Нет нужды приказывать, Пол, я буду всегда возвращаться к тебе. — Я не хотел… я никогда не посмею тебе приказать. Она улыбается: — Хотел и решился, — ведет пальцами по его плечу. — И тебе дозволено. *** Последнии дни перед отлётом Пол ходит дёрганный. Он ведёт себя жарче, чем прежде, и опаснее, чем она привыкла. Ее не будет больше четырёх месяцев, и Т/И надеется, что по возвращению, если она сможет вернуться, юный герцог будет ей знаком. Остаётся мельчайшая деталь, но не менее важная на фоне остальных. Дункан. Это кажется бредом, но Т/И так ловко его избегает, что и вовсе теряет из виду на несколько недель. От имени все ещё пробивает дрожь, а в памяти, где-то очень глубоко теплится то самое, настоящее. Она ведет их личный счёт времени и с ужасом осознает, что семь лет почти на исходе. Но Дункан — не Пол. К нему нельзя ворваться, нельзя притронуться без причины. Айдахо проще. Проще и сложнее сразу. Т/И прислушивается к себе, осознает, что нельзя покидать его вот так, а другая часть четко даёт понять, что это не тот человек, кого она знала. Она отметает мысль, что память к нему возвращается, поскольку ситуацию это не меняет никак. Девушка мается еще несколько дней и окончательно решает, что с Дунканом поставлена точка, а значит, нет смысла воротить старое. К нему она так и не приходит. *** Т/И стоит, окружённая служанками, когда в покои стучатся. Два коротких и один длинный. Это Мартин. Девушки отворачиваются, когда воин заходит в комнату и, слегка кланясь, покидают комнату. Военный мундир лежит на кровати, Т/И смотрит на него с некой тяжестью и небольшой долей гордости. — Госпожа, вы готовы? — Не уверена. Мартин хмыкает, она смотрит на своего подданого. Ему за шестьдесят, но его силе и хитрости могут позавидовать молодые воины. Ей помнится, что Мартин застал последнии годы правления ее деда и был при отце правой рукой. Ему можно доверять. — Но мы ведь летим домой. — Возвращаем себе колонии, Мартин. Давай прекращать звучать благородно. Воин заходится громким смехом, затем кивает и спрашивает еле слышно: — Я здесь стою и тут я и останусь? Т/И смотрит в упор и отрицательно качает головой. Это не их слова, не слова ее семьи. — Нет, друг мой, пора принимать родовой образ Арейсов, — медлит. — И пусть тлеют пожары. Лицо Мартина меняется: она видит удивление, а затем в его глазах загорается уже знакомое ей безумие, уголки губ мечника поднимаются вверх. Она прислушивается к себе и чувствует схожие эмоции. Змея внутри обнажает клыки. — Извольте узнать, госпожа. Она соглашается, задумываясь о своём. — Мы готовим тыл? — Определенно. — Для Атрейдеса или для нас самих? Т/И обходит кровать и присаживается в кресло, ей на минуту мерещится, словно она — это отец. Чеканит: — Пока не знаю. — Мы подчиняемся, госпожа? Т/И бросает на него быстрый взгляд, улыбаясь: — Никогда, друг мой. Лишь содействуем. Мартин кивает, смотрит на мундир и добавляет: — Я готов служить истинному Дому Арейс. Т/И знает, Т/И хочет вернуть им прежнюю жизнь. — Знаю, Мартин, — отсчитывает. — Мы вылетает завтра утром. — Как завоеватели? — Нет, как те, что возвращают принадлежащее им по праву. Род проходит и род приходит, а земля остаётся вовеки. Я хочу своё назад. Она слышит деда в этой фразе, слышит тысячелетия кровавого правления. Впервые это не пугает. Она видит, как воин мнётся. Он задаёт слишком много вопросов, но все еще не спросил главного. Т/И машет ладонью, давая добро: — Простите мне мою вольность, госпожа. Вы наверняка знаете, что я хочу у вас спросить. — То, что я что-то якобы знаю, никак не мешает мне же подождать, как ты будешь формулировать свой вопрос и произносить его вслух. Мартин тушуется, и девушка смотрит на него долгим взглядом. — Ну? — Будущее ведь связано с Полом? Имею ввиду, — он медлит, стараясь не наглеть. — Ваша жизнь. Она смахивает невидимую пылинку с колен и согласно кивает головой. — Навсегда? Т/И пробирает от этого вопроса: — Навечно, Мартин. Он — единица.