Два начала

Последняя ночь даётся не для сна. Она ещё не была у Джессики, и это нужно исправлять. Т/И выбирает одеяние помягче и разувается — им нужно поговорить, и девушка не хочет пугать своим видом леди, что и так находится под жутким давлением и волнением из-за беременности. Т/И распускает волосы и старается придать себе вид, что будет знаком матери Пола. Она двигается в сторону ее покоев, и, отзывая служанок, проходит внутрь. Комната полна сумрака и знакомого ей сладковатого аромата. Благовония словно окутывают женщину, сидящую в кресле, и придают ей статный вид. Джессика смотрит на Т/И, и в глазах ее волнение, на лбу небольшая испарина, а тонкие пряди выбившихся из прически волос налипают на кожу. Т/И преклоняет голову: — Мы отходим из Табра утром. Я, — она медлит, — к чему томить, пришла попрощаться. Джессика моргает, и образ неприступной женщины рассыпается. Она тянет руку, молча подзывая. Т/И слушается, ступает мягко и бросает взгляд на округлившуюся фигуру. — Подрастает. Джессика сплетает их пальцы и произносит шёпотом: — Что будет, если ты не вернёшься? Т/И задумывается. А что было в те четыре года, что ее дом считался стертым с лица империи? — Я очень постараюсь выжить. Пока что получалось неплохо, — она улыбается и видит страх в глазах женщины. — Со мной придётся повозиться. Джессика кладет ее ладонь к себе на живот, и Т/И ощущает невесомый толчок. Ребенок словно приветствует. Она вдруг четко осознает тонкую нить, что тянется от нее к этой девочке. Очередной узел на линии ее жизни затягивается твёрдым — Атрейдесы. — Она тебя полюбит. Т/И ведет ладонью и медленно отводит руку. — Я ее уже полюбила. Какой она будет? Сестра Пола. Ещё один ребёнок, что привяжет ее сильнее. Будет ли Т/И боготворить ее так, как боготворит Пола? Сможет ли совладать с ней так, как с Полом? Подчинится ли? В Джессике ещё чувствуется напряжение, но Т/И смотрит ей в глаза и, присаживаясь рядом, кладет голову на колени, почти как к матери, почти как в детстве. Ее все ещё злит то, что вершит мать Пола, но она убеждается, что поступки столь жестокие продиктованы в ней орденом и желанием защищать. Голос надламывается: — Я прощаю вас, леди. Титул, что она так и не смогла заслужить, разница, что так явно рисуется между ней и образом Гвины. Всегда наложница и никогда жена. Пальцы Джессики вплетаются в ее волосы, и она слышит: — За что? — За то, что пытались убить Дункана. Движения замедляются, и женщина словно перестаёт дышать. Т/И тянет: — В заброшенную лабораторию сардаукары пришли по велению голоса. Могло не быть нападения и не быть опасности. Пауза рушит пространство и задевает остриём за живое. Джессика почти сипит: — Я знала, что ты на Арракисе, чувствовала. Тебе и Полу не должны были помешать, а Айдахо… — Мог стать камнем преткновения. Знаю, — Т/И выдыхает и повторяет снова. — Я прощаю. В ней нет ярости, ненависти и желания отомстить. Джессика боялась за сына, и разве можно ее за это винить? Она отнимает лицо от ее колен и смотрит, не моргая. У женщины отчётливо видны две дорожки слез, и Т/И утирает их пальцем. — Нет нужды проливать столь драгоценную влагу, леди. — Вы и Пол, — голос той срывается и тухнет, исчезая, — должны быть вместе. Я боюсь того, что с ним станет без тебя. Он бесконтролен. — Бесконтролен, — Т/И соглашается, все ещё продолжая смотреть. — Но все ещё полон любви и благородства. Джессика смотрит на неё с удивлением, и она снова ощущает, как толкается ребёнок в утробе. — Не страшно, леди. Не страшно, если Пол изменится. Страшно, если мы будем продолжать ему лгать, — Т/И переводит взгляд вниз и улыбается. — Сестра разбудит в нем больше доброты, чем могла бы я. Джессика издаёт сдавленный вздох и снова плачет. Т/И не нравится видеть ее такой, словно недостаточно испытаний, что уже выпали на ее долю. Обряд посвящения не пройден и это важнее всего. — Я оставлю служанок, что будут приглядывать за вами. Распоряжайтесь так, словно они принадлежат вашему Дому. Стража будет охранять покои круглосуточно, и возможность ее отозвать есть только у вас, — Т/И закусывает губу и добавляет. — За Полом тоже будут следить. И все, — она берет руку Джессики в свою и целует. — Все будет хорошо. Лжет? Говорит правду? Заставляет верить саму себя. Женщина снова проводит по ее волосам и шепчет: — Гвина была бы счастлива. Мама была бы счастлива. Т/И поднимается с колен и, улыбаясь ещё раз, опускает голову, прощаясь. Уходит к двери, не оборачиваясь к Джессике спиной, и, нащупав ручку позади, покидает ее покои. Расстояние до спальни кажется ей бесконечным. Она смотрит на свои руки, и пальцы отдают сильной дрожью. Т/И пытается успокоиться, выдыхая, но ничего не помогает. К глазам предательски подступает влага, и она, упираясь о стену, начинает плакать. Жизнь каким-то глупым образом становится подвластна другим. Т/И чувствует себя скитальцем, чужеземкой, глупцом на Арракисе. Без крова, дома и прав говорить. Ей обидно, это душит привычный уклад, и вылет на Секунду кажется неким призрачным шансом вернуть все назад. Плач становится громче, ей приходится закусить кожу на ладони, чтобы сдержать порывы. Она слышит звук приближающихся шагов и, поднимая влажный взгляд, видит Ауду. — Госпожа? Т/И не выдерживает, тянет к ней руки, обнимает и, утыкаясь в грудь, перестаёт сдерживаться. — Госпожа… — Мне страшно, — голос ее дрожит, ломается, становится по-детски напуганным. — Страшно, что ничего не станет прежним. Тяжелая ладонь ее кормилицы гладит вдоль спины, замирая после на лопатках. — Вам нужен Дункан. Девушка давится очередным всхлипом и замолкает. Женщина говорит шёпотом, но голос ее столь отчётлив, что не понять — чистое кощунство. — Юный герцог сводит вас с ума, госпожа. Т/И впивается сильнее. Она знает, о чем говорит Ауда, верит ей, соглашается, но как объяснить, что Айдахо сам от неё отказался? — Атрейдес не принесёт ничего, кроме крови. Девушка хмурится, все ещё зарываясь в грудь Ауды, и молчит. Она знает, что для тландитцев Дункан привычен, знаком и почти почитаем. Пол же не несёт никакой ценности. Только для них. Только для них ли? — Не нужно так говорить. Пол ещё юн, чтобы мы могли делать подобные выводы, — в голосе ее сомнения. — И именно поэтому вы сидите на чужой планете, подчиняясь тем, кем раньше управлял ваш Дом, прячась в коридоре ситча и не можете сдержать слез, — женщина вздыхает и тянет ее за подбородок, заглядывая в глаза. — Госпожа, такой ли жизни для вас хотела матерь? — Такой жизни для меня хотел отец. Ауда прикрывает глаза и отрицательно качает головой. — Ваш отец был чудовищем по отношению к вам, — она оглядывает шрамы, и в глазах ее грусть. — Любовь не оставляет таких следов. Т/И всхлипывает, смотрит на неё и шепчет, указывая на сердце: — Тут любовь тоже не должна оставлять уродств. А те, что уже появились — только от Дункана. Женщине перед ней нечего возразить. *** Рассвет она встречает покрытая маленькими бисеринами пота, одеяло сбивается где-то у ног. Голова ужасно тяжелая, это никак не способствует ясным мыслям, но девушка скидывает на то, что успеет поразмыслить в полёте. Ещё слишком рано, чтобы начать готовиться к выходу, солнце только-только рассеивает лучи над планетой, и у неё ещё есть время. Дверь распахивается без стука, Т/И промаргивается и смотрит в сумрак, ей не видно лица, но кто ещё может позволить себе такое поведение. Пол с силой закрывает дверь. Он хочет, чтобы все знали, что он в ее спальне, он хочет показать, что волен делать подобные вещи, что она его. Т/И напрягается. Ее смущает внешний вид в котором она предстаёт, это слишком лично, не сравнится с тем, как она выглядела в прошлый раз. Она не ждала Пола, поэтому облик ее и ночное платье не подобают тому, как выглядят невинные девушки. Т/И неосознанно двигается к спинке кровати. Она выглядит так, словно ждёт мужа в своих покоях. Пол не двигается, всматривается в неё, вслушивается и молчит. Девушка тянет на себя покрывало, укрывает тело и оттирает пот со лба, но становится только жарче. — Пол? — Я пришёл попрощаться, — тот замолкает. — Не смогу сделать подобной вещи прилюдно. — Какой вещи? Он делает шаг, Т/И отодвигается ещё дальше. Врезается нагой кожей в резьбу кровати. — Сделать тебя своей. Разум шепчет четкое «нет», но чувство внутри неё знакомое, вскормленное с молоком матери тянет долгое «да». Она с ужасом понимает, что не в силах отказаться. Правда ли хочет? Делает вид, что не противится? Но рук для объятий она не раскрывает. Пол двигается в ее сторону без разрешения, без дозволенности, без согласия. — Стой, — голос ее ломается, она все ещё пытается убедить себя, что не желает его. — Пол, остановись. Он не слушает, встаёт подле кровати и смотрит. Т/И боится увидеть его глаза. Она знает, что если он снова нестабилен, то девушка сможет его оправдать, но все хуже — она видит его настоящего. Пол тянется в карман брюк, достаёт оттуда нечто блестящее и присаживается на край. — Иди ко мне. Слова, что она привыкла говорить сама, в его устах звучат иначе. Конечно, она послушается. Одеяло укрывает ее по шею, и она ощущает липкую влагу между ключиц. Двигается медленно и приближается к нему ползком, усаживаясь рядом. Он тянет к ней ладонь, ожидая, когда она вложит в неё свою. Т/И медлит, но сдаётся под натиском. Пол перекатывает кольцо в своей руке. Кольцо. Воздух высасывают из помещения, ей становится нечем дышать. Это кольцо Джессики. — Пол… — Я говорил с матерью, она…мы желали видеть его на твоём пальце. Голос внутри неё вопит, умоляет выдернуть руку, прогнать его из покоев, улететь, оставить его тут, но она лишь шумно сглатывает. Пол медленно ведет пальцем по безымянному пальцу ее руки, целует запястье, губами задерживаясь дольше и…кольцо подходит идеально. — Еще формальность, но я отпускаю тебя на Секунду лишь в таком случае. Выбор без возможности выбирать. Т/И смотрит на свою руку в его, всматривается в кольцо на своём пальце: то переливается благородным металлом и россыпью драгоценных камней. — Ты не спросил, хочу ли я. — Я мог бы услышать отказ? Т/И коробит, пробирает дрожью, но одновременно пазл складывается нужным образом. — Возможность услышать отказ всегда присутствует. На лице Пола она видит удивление, но не рискует улыбаться. Его нужно приучить к тому, что не все будет желанным для него образом. — Я принимаю это кольцо, как и твою любовь, как и тебя. Но знай, что много позже, когда ты решишься на то, чтобы сделать меня своей женой — все будет проходить официальной церемонией. Она видит, как юный герцог еле сдерживает улыбку, и шепчет: — К тому моменту мне будет что тебе преподнести. Т/И знает, что он имеет ввиду, ее смущает такая сила, о которой он говорит со столь характерной ему лёгкостью. Власть имущий и распределяющий. — Откажешь ли ты, если я предложу тебе всю империю? — Откажу, если к тому моменту не увижу в твоём лице Атрейдеса. Пол на мгновение теряется, и она снова видит перед собой того, кого знает. Она прикасается к его щеке ладонью, и он льнет ближе. — У тебя будет время, не так много, как было у меня, но тем не менее. Если твоё сердце отзовётся на Чани — слушай его. — Ты говоришь так от того, что желаешь мне выбор или от того, что сама хочешь этот выбор иметь? Т/И задумывается: — Хочу чтобы мой брак был с тем человеком, кто не будет сожалеть, что когда-то оставил девушку с Арракиса. Он прикрывает глаза и улыбается: — Я слышу ревность в твоих словах. Ревность? Слишком скудно для того, чтобы описать, не то. Недостаточно. Она ведёт пальцами, переходит на шею, давит жёстче, усиливая хватку, сохраняя в прикосновении лишь малые отголоски былой нежности: — Семь колоний, Пол, миллиарды жизней, которые по сути своей были нам безразличны. Я не собираюсь тебя ревновать, это будет обладание. Она чувствует как эти слова рушат между ними ещё одну стену. Пол шумно выдыхает сквозь зубы, открывает глаза, отвечая: — Я могу капитулировать добровольно? Юный Атрейдес выглядит слишком привлекательно, как цитадель, что ты силишься завоевать и она сдаётся без боя, обещая при этом богатства. Она тянет его к себе. Голос внутри орет, почти оглушает, но Т/И чувствует его губы и проваливается в тишину. *** Корабль контрабандистов не отличается особым убранством, но Т/И ощущает столь позабытую лёгкость от того, что покидает пески и жару Арракиса. Она подходит к стеклянному командному мостику и смотрит на бесконечный космос. Темнота убаюкивает, «съедая» все лишние шумы. Позади раздается знакомая поступь. — Здравствуй, Мартин. — Госпожа. Она замолкает, желая насладиться тем, что снова причастна к чему-то. Тишина уютно укладывается на плечи и она, наконец, говорит: — Что думаешь? — Это восхитительно, госпожа. Я понял, что после долгих лет без истинной службы научился ценить моменты, подобные этому. Девушка смеётся, обнажая зубы, и прислушивается. — Наиб Табра вёл себя иначе. Вы рассказали ему о восьмой планете? Улыбка ее слегка тухнет, и она кивает, продолжая стоять к воину спиной. — Рассказала, только пришлось опустить детали. Мартин еле слышно хмыкает, и Т/И вновь широко улыбается, уже разворачиваясь в его сторону. — Зачем ему знать, что колонии использовали для экспериментов над людьми, правда? Мартин хищно скалится и согласно кивает. Блеск его золотистых глаз отдает ее собственными, и девушке вовсе не удивительно, что Арейсов уничтожили. Играть в Бога — Богом не являясь. Т/И задумывается о том, что впервые за несколько тысяч лет ей придётся взять на себя власть, осознавая, что в генетическом коде ее подчинённых нет ни капли ДНК ее Великого Дома. Становится любопытно. Она присаживается на выпирающий бортик и рукой указывает на место рядом с собой. Воин мнётся, а после идёт в ее сторону, занимая пространство рядом. — Напомнишь, как отец встретил маму? Я так любила этот рассказ, когда была младше, но от меня вечно укрывали самое интересное! Улыбка Мартина меняется, становится теплее, и лучики морщинок вокруг глаз отдают добротой. Он переводит взгляд на Т/И и кивает: — Ваш отец был очень молод в то время, а оттого горяч. Помню, как вопрос поиска ему наложницы поднимался несколько раз, но каждый раз стопорился, наталкиваясь на жуткое упрямство. Девушка прыскает, узнавая отца. — Многим после, когда власть перешла в его руки, данная тема стала актуальна не только для господина Ваурума, но и для чёткого осознания будущей передачи власти. Ему нужно было закрепиться. Но, — Мартин усмехается, — он отрицал любые варианты подбора девушек. Он хотел сделать выбор сам. Воин ведет по щеке, и взгляд его теряется в мыслях о прошлом. — Ему хотелось обладать самой прекрасной из женщин, самой утончённой, образованной и… — он замолкает, Т/И осознает, какого описания не хватает и, кивая, намекает, что понимает, о чем речь. Мужчина слегка откашливается, смущаясь, и продолжает: — Господин ещё был не готов жениться, в связи с чем выбор пал на орден Бене Гессерит. — Я бы сказала, что их выбор пал на нас. Мартин начинается смеяться, но соглашается: — Простите, госпожа, просто диву даюсь, что творил ваш отец. Т/И хохочет в ответ и томится в ожидании. — Господин благополучно затесался в группу покупщиков, мне до сих пор не понять каким образом, и отправился самолично осматривать себе наложницу. Клянусь, госпожа, в том полёте я еле держался, чтобы не выдать лорда. Т/И не выдерживает и хохочет громче обычного, кладя ладонь на плечо воина. — Могу представить, каким отец пытался казаться. Мартин кивает. — После прилёта, когда нас повели осматривать девушек, точнее, — он мнётся, — девушка была лишь одна и нас вели именно к ней. — Не мама? — Нет, он встретил вашу матерь случайно. Случайно ли? Мы шли вдоль коридора, когда господин увидел ее. Т/И вытягивается подобно струне, история, что знакома ей урывками, становится ярче. — Леди Гвина ожидала у той, что была подобрана для лорда. Изящная, тонкая и очень смущённая. Ваш отец засмотрелся на неё и, вы не поверите, госпожа, они столкнулись взглядами. Мне доподлинно неизвестно, разрешено ли женщинам из ордена смотреть на мужчин-покупщиков, но допускаю мысль, что нет. Сердце у неё замирает в предвкушении. — Когда мы поравнялись с Гвиной, леди протянула лорду платок. Вышитый золотыми нитями, украшенный тонким кружевом. Это было удивительно, но Ваурум принял его, — мужчина медлит. — Много ли нужно впечатлительному юнцу? Мартин снова улыбается и переводит взгляд на Т/И. — Когда через несколько минут он случайно поранил палец и прижал рану вручённым ему раннее подарком, всем стало ясно, госпожа, что выбор сделан. На подобранную девушку ваш отец даже не взглянул. Т/И усмехается и отводит ладонь от воина. — Сестры ордена были безумно раздосадованы, когда нам пришлось сообщить, что предложенный вариант не соответствует ожиданиям лорда. Уточнения на счёт девушки, что мы встретили, не принесли нужных плодов, и нам ответили резким отказом, ссылаясь на то, что она уже занята. Всю обратную дорогу ваш отец рвал и метал, — Мартин снова заходится хохотом. — По прилету домой отписался Бене Гессерит на счёт нашего визита и добавил, что один из покупщиков доставил ему прекрасную вещь, и что он желал бы видеть ее хозяйку на Тландите подле себя. Т/И прикипает к мужчине взглядом. — Орден ответил отказом и сообщил, что незнакомка была воспитана для одного из малых Домов и отправка ее Арейсам недопустима. — Что было потом? — Ваш отец пообещал, что самолично уничтожит того, чьи руки к ней притронутся. Девушка трёт глаза и вздыхает. — Конечно же Бене Гессерит его проигнорировал, снова ссылаясь на девушку, что предлагали раньше. Мужчина вздыхает, набирая в грудь воздуха, и выдыхает, ухмыляясь: — Лорд сделал вид, что согласился на повторные смотрины, но после, узнав, кому достанется леди Гвина, перехватил шаттл и буквально выкрал ее из рук ордена. Т/И вскидывает брови вверх. — А ведь не отец слетал на подбор девушек, это мама выбрала его. Мартин прикрывает глаза и хохочет. — Согласен с вами, госпожа, абсолютно верно. — Что было особенного в том платке? Воин медлит и цокает языком: — Геральдика вашего Дома и имя лорда Арейса, вышитое мертвым языком предыдущих поколений. Леди Гвина знала, что лорд Ваурум к ней прилетит. Мартин снова переводит взгляд на Т/И, и в нем такая мягкость. — Мне помнится, что леди Гвина очень любила цветы, но Тландита скудна на растения, что так быстро умирают в холоде, — он кивает сам себе продолжая. — Но лорду удалось вывести особый сорт, что благоухал назло вечным снегам, — уголки губ рассказчика тянутся вверх. — Рядом с ней он вёл себя, как влюблённый малец. Клянусь, госпожа, я не видел, чтобы кого-то любили так сильно. Т/И закусывает губу и вглядывается в лицо мужчины перед ней. — Первые бутоны расцвели, когда ваша мать узнала о том, что беременна. И…на планете словно наступила весна. — Отцу не хотелось сына? — Никогда, госпожа. Он хотел дочь, что могла бы стать отражением главной женщины в его жизни. Девушка шумно сглатывает и отводит взгляд. — Я знаю, что с вами говорила матерь Ауда, но она смотрит на вас сердцем, любит вас по-женски и так трогательно, что мужские чувства ей далеки и непонятны, — Мартин медленно отводит одну из ее кос назад, так по-отцовский нежно, добавляя: — В глазах лорда вы никогда не были единицей. Госпожа, в его глазах вы были необъятной бесконечностью. Т/И неосознанно касается шрамов на щеке и смотрит на Мартина в растерянности, воин становится серьёзным, и голос его твёрд: — Шрамы не всегда оставляют, когда пытаются ранить, иногда они нужны, чтобы спасти. Он кладёт ладонь себе на сердце и добавляет: — От любви в том числе. — Ты ведь говоришь о Дункане? Мужчина молча кивает. — Это стоит признать и вам, и мне, госпожа — Айдахо из прошлого был монстром. — Матерь Ауда сказала, что он нужен мне рядом. Мартин шумно выдыхает, закатывая глаза. — Даже не сомневался. Есть ли смысл торопиться, госпожа? Вы ждали его столь долго, а когда к нему вернулась память, его храбрости не хватило и на один разговор с вами, — Мартин трёт переносицу. — Чем старше становятся мужчины, тем больше в них проявляется трусость в признании чувств. — Ох, Пол прекрасный тому пример. Воин смеётся. — Сын герцога чудесен в своих чувственных порывах, но, простите меня за подобную вольность, за пару моментов я бы его приструнил. Т/И улыбается и смотрит на свои ладони. Дрожь странным образом остаётся на Арракисе. *** Секунда встречает их бушующей грозой. Т/И стоит рядом с выходом, одетая в военный мундир. Шахтуш нежно укрывает тело и греет от острого холода вне корабля, волосы, собранные в пучок, стянуты чёрным жгутом. Она оборачивается и смотрит на Мартина. Тот, одетый в цвета ее Дома, выглядит по-новому величаво, грозно, крупно. Правая рука ее отца, бывший маршал сардаукар — очевидное отражение силы. — Что бы ни случилось, госпожа, я буду рядом. До конца. Т/И кивает, хочет ответить ему, сказать, как он дорог, но язык присыхает к небу. Она отворачивается. Корабль приземляется жестко, сталкивается с чёрной поверхностью планеты и замолкает. Створки плавно открываются, и первое, что чувствует девушка — неисчислимое множество воды. Вода льётся с неба, обрушивается на лицо, сбивает тяжелыми каплями с ног и выбивает из неё дух. Т/И теряется, но — вдыхает промозглый влажный воздух — и собирается. Когда трап окончательно открывает ее взору пространство, она замечает небольшую группу солдат в привычно-серых доспехах. Плащ одного из мужчин развевается на ветру, и она, присматриваясь внимательнее, узнает того, кто сопровождал их с отцом далекие четыре года назад. Т/И ещё раз проверяет клинок и спускается вниз, шаги Мартина отдают эхом и теряются в завывании сильного потока воздуха. — С прибытием на Секунду, леди Арейс. — Рада вас снова видеть, адмирал. Мужчина кратко кивает воину позади неё и добавляет: — Башар известил о вашем прибытии Императора. Т/И сдерживается, чтобы не протянуть долгое «несо-о-о-мненно» — и Императора, и Бене Гессерит, и все малые Дома, и самую крохотную букашку в этой вселенной. — Ожидаемо. Ей на мгновение кажется, что сардаукар ухмыляется, но видение быстро исчезает: — Я обязан просить оставить ваше оружие здесь. Девушка медлит, но после снимает с себя привычные крепления ножн и вручает их подошедшему солдату. — Следуйте за мной. Фигура мужчины поворачивается к ней спиной, и Т/И делает первый шаг. Бесконечный поток воды успевает пропитать одежду насквозь, Т/И даже успевает продрогнуть, когда чёткий голос сардаукара выдирает ее из раздумий: — Шаддам IV распорядился, что наместником Секунды останется Арейс. Т/И запоминает, не прекращая счета. Двенадцать-сорок три-восемьдесят девять-двести тридцать четыре-пятьсот-семьсот один-девятьсот двадцать один. Путь от места посадки до кабинета Башара занимает ровно тысячу сто шагов. Дверь, что разделяет ее от нового этапа, возвышается тяжёлым щитом перед глазами. Она отстукивает три коротких раза и ожидая кивка от воина рядом с ней, проходит внутрь. Образ Башара, знакомый ей с детства, рябит, мешаясь с мерзостью. Он постарел, ссутулился и словно ослаб. Тот смотрит на неё, разглядывая и Т/И ловит себя на мысли, что ее словно «искупали» в чуждых ей касаниях. — Добро пожаловать домой, кузина. Т/И молчит, ищет глазами кресло и двигается в его сторону. — Позволишь? Башар кивает. Девушка присаживается, все ещё оглядывая убранство и ждёт, когда он займёт место напротив. — Оружие заставили сдать, я безопасна. Мужчина смеётся, и смех его похож на лай шакала. Падальщик. — Ты высоко поднялся. Только не думала, что почитание Императора выйдет на такой уровень. Словно власть тебе дал он. Он морщится от ее слов и выплёвывает: — Если ты думаешь, что я паду ниц к твоим ногам только лишь от того, что твой отец когда-то замолвил за меня словечко, то ты ошибаешься, — он шумно сглатывает, продолжая. — Шаддам IV знает, что ты здесь. — И что тебе приказано со мной делать? Он успевает облизнуться, ответ выходит едким: — Мыслей много, но я толком не решил. Т/И смотрит на него не моргая, и ей тошно. Все эти представители побочных ветвей ее семьи раздражают. У него нет ни цвета глаз настоящих Арейсов, ни выправки, ни статности. Она ведёт рукой по лицу, мягко обводя шрамы. Башар замечает это и смеётся.  — Отрадное напоминание того, что ты и твои родители — трусы. — Определенно, — она отводит руку. — Показательно это тем, что мне было двенадцать, когда ты, двадцатитрехлетний парень решил сыграть со мной в дуэль. Мужчина ощетинивается и отводит прядь блеклых волос от лица. — Сколько раз в год ты стрижёшься? — Т/И приподнимает уголок губ. — Каждый раз перед прилётом Императора? Ползёшь к нему на коленях со своими клоками волос? Башар сжимает подлокотник, и тот противно скрипит. Т/И медлит, но затем, улыбаясь заметнее, продолжает: — Император ещё не сплёл себе новый мундир из твоих паклей? — она заходится смехом. — Ты сидишь здесь только благодаря тому, что никто из солдат и я сам лично не решили убить тебя, стоит целовать мне ноги за то, что такое отродье ещё дышит, — Башар медлит, противно прикусывая кожу на губе. — Спасибо. Мужчина напротив наклоняется к ней, и она зеркалит движение. Ей не нравится его запах: грязь, предательство и слабость. — Думала, что сможешь забрать мою планету, а потом притащить сюда своего мечника и кувыркаться с ним? Думаешь, что с такими мыслями ты имеешь хоть какое-то право на власть? Т/И утыкается лбом ему в лоб и тянет: — Так ненавидишь Дункана за то, что он лишил тебя руки, наплевав на законы Тландиты? — усмехается. — Я бы могла дать этому мечнику все то, за что ты бился и рвал зубами. Преподнести ему на золотом блюдце власть и богатства, — Т/И глядит, как зрачки мужчины сужаются от гнева и довольно шепчет. — Даже преклониться перед ним. — Если бы его не убили, верно? Слова Башара, хоть и полные лжи, бьют наотмашь. — Или ты предпочла бы отдать все, что имелось, Атрейдесам? — он делает вид, что удивлён, и слова его звучат ядом. — Прости, тут тоже не угадал, совсем забыл, что их резиденцию в Арракине разнесли в щепки. Т/И насчитывает двадцать восемь способов медленной смерти. Башар щёлкает пальцами, усмехаясь. В кабинет заходит сардаукар, лицо его скрыто шлемом, и Т/И не рассмотреть эмоций, не считать их и по его позе. Он чеканит: — Жду приказа. — Уведи госпожу подумать, — акцент на слове выглядит ироничным. — Отблагодаришь меня позже, женщина. Сардаукар молчит, даже не шелохнётся, он чеканит снова: — Жду приказа. Башар злобно смотрит в его сторону: — Что именно тебе не ясно? Т/И встаёт с кресла, обходит, упираясь руками в спинку: — «Наместником Секунды останется Арейс». Башар, ты не Арейс. Секунда не принадлежит тебе и никто из здесь живущих — тоже. — Что? Он поднимается с кресла и, отшатываясь, смотрит на неё с шоком и недоверием. — Невозможно. Т/И сжимает пальцы сильнее, кожаная обивка скрипит под давлением. — Невозможно управлять планетой до тех пор, пока не придут истинные хозяева? Или что ты называешь невозможным? — Ты не посмеешь. — Не посмею сделать что? Уничтожить? Забрать себе правление? — Убить меня. Девушка медленно отходит от мебели, двигаясь в сторону сардаукара. — Никогда, кузен, никогда. К тому же, мы умираем так, как заслуживаем этого. Тебя предадут, как и ты предал моего отца. Она щёлкает пальцами на его манер, в кабинет заходят ещё трое воинов. Башар отходит в угол комнаты, на его лице страх. Т/И воротит. Она спрашивает солдата шёпотом: — Насколько далеки границы моей власти со слов Императора? — задумывается. — Над кузенами и над вами. — Шаддам IV говорил об абсолюте. Т/И хмурится, ощущая поводок, что хотят на неё накинуть. Слова, адресованные Башару, разрывают тишину в клочья: — Встречай смерть достойно, как и следует истинному мужчине. Она кладёт ладонь на плечо ее новой стражи и произносит: — Не позволяйте ему убить себя, мне нужно, чтобы он ощутил, что значит отрекаться от семьи. Сардаукар кивает: — Да, госпожа. Предатель, предавший общего врага, становится союзником. Голос Башара надламывается: — Что будет с моим братом? Т/И не отвечает, все очевидно. Они оба знают ответ. — Обещаю вернуть вас огню, как незаконных, но представителей Дома Арейс. Солдат открывает перед ней дверь, и Т/И выходит в коридор, встречается глазами с встревоженным Мартином. — Секунда на удивление быстро вернулась к нам. — Чего это стоит? — Службы Дому Коррино. Воин ощетинивается, но Т/И наклоняет голову в сторону и чеканит: — Воюй так, как воевал бы я, друг мой. Отец ведь говорил так? — Лорд не смог победить Императора, госпожа. Т/И утирает каплю воды со лба и шепчет: — Я всегда обыгрывала его в шахматы, Мартин. Кольцо Пола на пальце горит огнём, защищая лучше любого клинка. Страх исчезает полностью.